Текст книги "Разбойничья злая луна"

– Как южные хеури?

Старый резко вскинул голову – слова ожгли его. Потом справился с собой и сказал сипло:

– Да. Как южные хеури.

– И сколько металла можно выменять на одну жемчужину?

– Не знаю, – буркнул Старый. – Много. Смотря какого…

– Тогда это ещё вопрос, стоит ли с ними воевать, – заметил чёрный татуированный оборотень. – Мы можем разорить их простым обменом. Хотя, в общем-то, одно другому не помеха…

– Переговоры? – с сомнением спросил кто-то.

– Не обязательно. Должен сказать, что я всегда считал наш контингент светлокожих миссионеров причудой Старых и не раз из-за этого с ними ссорился. Теперь я понимаю, что был не прав. Европейцы не татуируются. То есть все наши «чистенькие» – это готовый материал для внедрения. Старые, правда, предполагали использовать их как дипломатов в возможных переговорах с европейцами, но… Мне кажется, что это нереально. Короче, нам особенно важно, чтобы пленных было как можно больше. Их язык должен быть изучен в кратчайшие сроки…

«Ничего-ничего… – думал Старый. – Это ещё не самое худшее из того, что ты сегодня услышишь… Конечно, они выучат язык, и внедрение будет, и развал экономики – всё будет, как за Барьерным рифом… Но почему до сих пор молчит Сехеи? Какую ещё дьявольскую комбинацию обдумывает этот убийца?»

В хижину вошёл личный связист Старого вечерних и протянул ему шнур с узлами принятой передачи.

– С Аату-шесть через Клык, – доложил он.

Старый кивнул на Сонного Анги, и связист передал шнур стратегу. Тот долго оглаживал узлы, не поднимая век, – читал на ощупь.

– Какие потери? – спросил кто-то, кажется химик. – Я имею в виду – среди детей.

– Небольшие, – отозвался Анги. – Примерно как при испытаниях на выживание. Воспитатели отвели свои группы вглубь острова, эвакуационные транспорты поданы в Солнечную бухту…

– А матери?

– Матери были вывезены ещё в ночь…

Тут он нащупал нечто такое, что заставило его удивлённо приподнять брови.

– Опять Ахи! – сварливо сообщил он. – Ахи и его питомцы. На этот раз они угнали лодку и захватили пленного. И, судя по всему, не простого. Голыми руками, естественно…

На лицах вечерних появилось саркастическое выражение. Утренним имя Ахи не сказало ничего.

– Источник! – страдальчески вздохнул кто-то. – Целы хоть?

– Как всегда, – проворчал Ахи и нахмурился. – А вот это уже хуже. За ними была погоня, и погоню эту сожгли, стоило ей выйти из территориальных вод Детского острова…

Хлопок по циновке был настолько громок, что Старый утренних вздрогнул.

– Кончится тем, – резко бросил руководитель лабораторий вечерних, – что у нас в руках не останется ни одной неповреждённой каравеллы! Чего мы ждём, Анги? Ты же сказал, что план захвата разработан!

Анги тамахи обвёл глазами присутствующих. Старые отчаянно переглянулись. Что они могли сделать вдвоём против Большого Круга? Даже с их властью – ничего. Тень с океана неудержимо надвигалась на материк.

«Сехеи! – взмолился про себя Старый утренних. – Что же ты молчишь, Сехеи! Помоги мне, мальчик, один-единственный раз помоги, скажи им… Ведь ты же самый цивилизованный из них! Ты два года оттягивал войну… Значит, боялся за архипелаг! Так испугайся же за континент, Сехеи! Христом богом тебя молю!..»

Сехеи молчал.

– Хорошо, – сказал Анги, так и не услышав возражений. – Значит, захват.

Не глядя, протянул руку и снял с пояса связиста шнур. Вывязал несколько узлов и так же, не глядя, отдал.

– Срочно передать через Клык. Ступай.

И тут наконец раздался голос Сехеи:

– Погоди.

Связист остановился.

– Верни шнур.

Связист растерянно моргал. В хижине стояла удивлённая тишина. Старый утренних, бледный, как тапа, в которую он был закутан, неотрывно смотрел на стратега.

– В чём дело, Сехеи тамахи? – На этот раз глаза Сонного Анги были широко раскрыты.

– Одна каравелла должна вернуться на родину, – сказал Сехеи. – Целой и невредимой.

– Зачем?

– Мы всё время забываем, что Старые пришли из другого мира, – сказал Сехеи. – Очень похожего и всё-таки другого. Следовательно, их европейцы могут сильно отличаться от наших. Так давайте предположим худшее. Предположим, что они не уступают нам в стойкости и не расскажут, где их дом, что бы мы с ними ни делали. Предположим также, что во время захвата им удастся уничтожить морские карты и судовой журнал… А снаряжать экспедицию, вести поиск вслепую – стоит ли?.. Поэтому проще всего будет, если одна из каравелл прорвётся через все заслоны и благополучно доберётся домой. А за линией горизонта за ней по пятам двинется наш авианосец, время от времени поднимая в воздух ракетоплан, чтобы не терять каравеллу из виду. Он проводит её до порта и вернётся с точными данными.

Анги тамахи улыбался, прикрыв глаза.

– И уже известно, что это за авианосец? – осведомился он.

– Известно, – сказал Сехеи. – Это лёгкий авианосец «Тахи тианга», на котором я сюда прибыл. Надёжный корабль с надёжным экипажем. Думаю, стоит придать команде двух классных пилотов: Хромого и вашего Арраи. Тем более что они, кажется, успели подружиться.

– Те, которые не воюют, также хотели бы принять участие, – заявил бывший вождь южных хеури, обменявшись взглядом со своим светлокожим коллегой.

– Не возражаю, – сказал Сехеи.

– А кто будет руководить операцией? – вкрадчиво спросил Сонный Анги. – Ты ведь уже всё продумал, не так ли?

– Я бы предложил мою бывшую Правую руку.

– Почему бывшую?

– Потому что позавчера я отстранил его от командования.

– Вот так рекомендация! – Анги рассмеялся. – А за что, если не секрет?

– Парень додумался до бомбардировки Детских островов, – сухо сообщил Сехеи.

В хижине стало тихо. Все, включая Старых, смотрели на стратега.

– И такого человека, – запинаясь, проговорил химик, – ты рекомендуешь…

– Да, – бросил Сехеи. – Именно такого.

Сидящие всё ещё никак не могли опомниться.

– Акулья пасть! – выругался кто-то вполголоса. – Выходит, мы ещё должны благодарить Врага, что он удосужился вовремя до нас добраться…

– М-да… – неопределённо промолвил Сонный Анги. – Так что мы решили с захватом?

Кто-то хлопнул по циновке, прося слова. Это был опять увечный металлург.

– Наверное, мне не стоит вмешиваться в дела военные, – растерянно начал он, – но правильно ли я вас понял? Вы собираетесь отпустить одну из каравелл? То есть позволить, чтобы они узнали о нашем существовании? А как же фактор внезапности?

Лица стратегов выказали досаду и раздражение.

– Они о нас не узнают, – мягко объяснил Сехеи. – Дело в том, что сразу же, как только покажется порт, каравелла будет уничтожена с воздуха.

Старый утренних издал какой-то странный горловой звук, но на это никто не обратил внимания, потому что над хижиной завыли и засвистели двигатели ракетоплана. Кто-то шёл на посадку. Слышно было, как шлёпнули о гладкую воду бухты поплавки.

Анги оглянулся на связиста, всё ещё стоящего у него за плечом:

– Ну-ка сходи узнай…

Связист вернулся быстро.

– Пленного доставили, – доложил он. Глаза у него были круглые, и он восторженно улыбался.

– Сумасшествие! – взорвался один из оборотней. – Они его что же, на ракетоплане доставили? Источник! Да он же мог спятить от страха! Или просто скончаться!

– Пусть введут, – хрипло приказал Старый утренних.

И ввели дикаря. Он был невредим и разума не утратил, хотя, надо полагать, был близок к тому. Его белые от ужаса глаза вряд ли что видели перед собой.

Лицо его… Все невольно оглянулись на светлокожего оборотня, поражённые сходством, затем снова повернулись к пленному.

Отличная мишень, как и все дикари с их любовью к ярким цветам. Накидка из алой тапы. Ноги до колен заключены в тяжёлую кожу, туловище – в сверкающий панцирь, подобный панцирю краба. Глупого краба, который думает, что его не пробьёт острога… Да, кажется, Старые были правы: металла на континенте много, но что с ним делать, там явно не знают…

Слева и чуть сзади от пленного стоял и ослепительно улыбался Ахи – воспитатель диверсионной группы, организатор и исполнитель похищения. В руках он держал то, что счёл необходимым у дикаря отобрать: какое-то жалкое подобие ручного ракетомёта (кажется, даже однозарядное) и нечто вроде плоской металлической остроги с бессмысленно сложной рукояткой.

Внезапно Старый утренних мелко закашлялся, отвернув лицо к плечу. Это длилось довольно долго, и сидящие начали уже беспокоиться, пока не поняли вдруг, что никакой это не кашель, а просто приступ нервного смеха.

Дело в том, что, кроме массивной золотой цепи, шею пленника охватывала серебряная цепочка потоньше. И на цепочке этой, как раз посередине груди, словно некий орден или редкостная драгоценность, болталась стреляная керамическая ракета малого калибра.

Каравелла «Святая Дева». Последний день плавания

Грешен я перед тобой, о Господи, ибо не было надежды в сердце моём, а было лишь отчаяние, когда падали с неба воющие драконы и шли на абордаж нагие татуированные дети сатаны, когда гнался за нами и не мог догнать призрачный корабль, когда в злобе своей начал он бросать вослед клочья адского пламени и горела вокруг вода!

Грешен я перед тобой, о Господи! Не верил я, малодушный и усомнившийся, что свершится чудо и невредимой пройдёт каравелла сквозь геенну огненную и сквозь водную пустыню!

Прости недостойного раба твоего, что не сразу уразумел он тайный смысл ниспосланного тобой испытания. Ослеплённые гордыней, ринулись мы во владения дьявола, забыв, что человек всего лишь прах земной, не более.

Смирением и благодарностью полны наши сердца, о Господи! Тридцать дней и ещё два дня шла каравелла обратным путём, и ад неотступно следовал за нами. Каждый день слышали мы в отдалении продолжительный воющий свист, леденящий душу, и мерещились на горизонте корабли-призраки, и думалось, Господи: пришёл наш последний час.

Слёзы застилают мой взор и мешают видеть показавшиеся в морской дымке родные берега. Даруй им покой, о Господи! Пусть мирно трудится пахарь, пусть молятся за него пастыри, пусть суд кесаря будет справедлив и мудр! И пусть никто никогда не дерзнёт направить судно своё в океан, ища богатства и славы!

Вот опять этот отдалённый воющий свист! Даже здесь не покидает он нас и словно грозит вослед. Но нет, напрасно злобствует ад – вот уже глаз мой различает устремлённые к небесам очертания собора, и розовеет правее дворец, и теснятся дома… Но что это? Вой как будто становится ближе, он крепнет, растёт, он падает на нас со стороны солнца…

Не покинь нас, Господи!

1990

Разбойничья злая луна

Глава 1. Миражи над красной пустыней

Неисправим человек: раздет, избит, обобран – а всё ещё требует какой-то справедливости! Ну сорвут с лица повязку, выведут в пустыню, отпустят шагов на двадцать – и, приказав обернуться, шевельнут по команде чуть вогнутыми зеркальными щитами. И вспыхнет, ослепит, полоснёт нестерпимо белое колючее пламя – собственно, последнее, что ты запомнишь, не считая, конечно, боли. Рассказывай потом матери-верблюдице, как справедливо поступили с тобой на земле…

А ведь самое забавное, что и впрямь справедливо… Вспомни: когда этот ублюдок Орейя Четвёртый отрёкся, разве не ликовал ты вместе со всеми? Ах да, конечно… Ликовал, но по другому поводу. По поводу грядущей свободы Пальмовой Дороги. Я даже не спрашиваю, зачем она была тебе нужна, эта свобода… Родина? Да знаешь ли ты вообще, что это такое? Это то, что выведет тебя в пустыню и, отпустив на двадцать шагов, прикажет обернуться…

Такие вот изысканно-крамольные мысли складывались под белой головной накидкой, прихваченной потёртым кожаным обручем. Владелец и накидки, и мыслей, рослый молодой человек в просторном, выжженном солнцем балахоне… Да полно, молодой ли? Лицо человека скрывала повязка, смуглый лоб был собран в морщины, и поди пойми: на несколько мгновений собран или уже навсегда. Глаза – безнадёжно усталые, с затаённой горькой усмешкой. В пустыне вообще сложно угадать возраст человека. Думаешь – старик, а ему чуть больше двадцати. Хотя тут за одно утро постареешь, если вот так, упираясь, налегать из последних сил на отполированный ладонями пятый брус правого борта!

Торговая каторга – скрипучий деревянный корпус на четырёх бочонкообразных колёсах, снабжённый коротенькой мачтой, – ползла по краю щебнистой пустыни Папалан. Кончик длинного вымпела, именуемого хвостом, уныло волочился по камням. Нос каторги был нелепо стёсан. Раньше там красовалась резная верблюжья голова с толстым рогом во лбу, но после памятного указа пришлось её срубить…

В путь двинулись, едва рассвело. На ночной переход хозяин не отважился: места самые разбойничьи, да и луна вот-вот станет полной…

Под широкими ободьями скрипел и потрескивал красноватый, быстро накаляющийся щебень. Мерно ступали ноги в широких плоских башмаках-пескоступах. Каторжанин загадочных лет, идущий за пятым брусом, помалкивал. Зато напарник его, чей преклонный возраст скрыть было уже невозможно, начал ворчать ещё до рассвета…

– Не тому поддались… не тому… – озабоченно шамкал он, и каторжанину помоложе невольно пришло в голову, что его мысли каким-то образом передались старику. Хотя, кто знает, может быть, сейчас и на правом борту, и на левом все думали об одном и том же…

Вообще примечательный старикан. Повязка, прикрывающая серое, растрескавшееся, как такыр, лицо, приспущена чуть ниже переносицы, на месте впалого рта – влажное пятно. Брови – дыбом, выпученные бессмысленные глаза. И всё время бормочет, бормочет…

– Раньше – да… Раньше – жили… А чего не жить?.. Катят каторгу голорылые, а мы им: «Куда?..» Они: «Да в Ар-Нау…» – «А ну по денежке с бруса – и кати дальше…» А теперь вот сами брус толкаем… Срамота…

Колыхались прозрачные полотнища зноя, изгибая волной красноватую, плоскую, как церемониальный щит, равнину. Трепетала над бортом матерчатая, пока ещё бесполезная покрышка. В полдень от неё какая-никакая, а тень, но утром солнце жалит сбоку и укрыться от него невозможно. Разве что повезёт – и твой борт окажется теневым. Сегодня вот не повезло… Плохо смазанная задняя ось жалобно скулила по-собачьи. А старик всё бубнил:

– Орейя им, видишь, не угодил… Свободы захотелось… У, вар-раны…

Его молчаливый сосед ткнулся залитой потом бровью в тройную, схваченную нитью складку на правом плече. Шамканье старика уже начинало надоедать.

– Вот выйдет указ – и всё… Будем тоже тогда ходить голорылые…

– Ох, доболтаешься, дед! – не выдержав, сказал молчаливый. – За голорылых сейчас к брусу на год приковывают. А за Орейю и вовсе…

Старик вздрогнул и выкатил на соседа глаза. Надо полагать, он и не подозревал, что мыслит вслух.

– Ты… это… – молвил он наконец, проморгавшись. – Сам-то… Молодой ещё… Вон три складки на плече сделал… А за такое тоже, знаешь, что бывает?..

Тот не ответил и покрепче налёг на отполированное ладонями дерево. «Добраться бы до тени, – тоскливо подумал он. – Прилечь под взбрызнутой листвой, и чтобы кувшинчик вина в мокрой фуфаечке на металлическом блюдце с водой… Сколько же ещё толкать этот брус? Ох, не сделает хозяин утреннего привала – места опасные, ровные… Того и гляди разбойнички накатят. Да тот же тёзка Шарлах, к примеру… Почти тёзка. Убрать титул, добавить в конце букву «иат» – и будем полные тёзки… Шарлах… Кличка, конечно… Явно простолюдин и, скорее всего, из отцовской тени. Может быть, я даже с ним когда-то играл мальчишкой… Играл, спорил, дрался… Только звали его тогда, конечно, по-другому… А интересно было бы встретиться…»

– А? Что? – заламывая бровь, грозно вопрошал тем временем старый каторжанин. Надтреснутый голос его разносился вдоль борта, кое-кто за другими брусьями уже посмеивался. – Три складки! Да ты знаешь вообще, что это такое – три складки?.. Ты кто? Имя твоё – как?

– Ар-Шарлахи, – внятно отозвался тот, что помоложе.

Борт дружно взгоготнул и вдруг примолк.

– Правда, что ли? – недоверчиво спросили откуда-то сзади.

Назвавшийся Ар-Шарлахи не ответил. «Ничего не хочу, – думал он. – Добраться до тени, рассчитаться с хозяином, хлебнуть прохладного вина, отчудить что-нибудь этакое… посмешнее… подцепить какую-нибудь… податливую, круглолицую…»

– Эх… – горестно вздохнул кто-то. – Ну мы – ладно! Но когда уже и владыки каторгу катают – это что же такое делается?..

– Ничего! – злорадно отвечали ему с того борта. – Проспали Пальмовую дорогу – пусть теперь катают!..

Внезапно в спину толкнул тёплый, почти уже горячий ветер. Потом снова. Затрепыхалась, захлопала над головой матерчатая покрышка. А вот это весьма кстати. Так, глядишь, и парусок поставим… Хотя, опять же, разбойнички… Им этот ветер тоже на руку.

Где-то там вверху по настилу забегали, засуетились, хлопнуло плетённое из пальмовых волокон полотнище – и каторга рывком прибавила ход. Щебень бойко затрещал под колёсами, шаг пришлось удлинить. Каторжане теперь просто шли за брусьями, скорее опираясь на них, нежели толкая.

Хрустнув щебнем, спрыгнул на землю повеселевший хозяин. Был он, подобно большинству уроженцев Пальмовой дороги, крепок, высок, костляв. Одежда – почти такая же, что и у каторжан: широкий белый балахон да прихваченная обручем головная накидка – поновее, правда, почище, чем у других. Внимательные тёмные глаза над приспущенной повязкой насмешливо прищурены. Плащ на правом плече заботливо уложен широкой складкой – стало быть, тоже не из простых.

Оглядел борт и зашагал рядом. Ноги решил размять. Ну и язык заодно.

– Что приуныли, скарабеи? – бодро окликнул он каторжан. – Кати-кати, до полудня ещё далеко! Вот выйдем к сухому руслу – там и отдохнём!..

– Да кивающий молот меня раздроби!.. – еле слышно процедил всё тот же злой голос с левого борта. – Шарлаха на тебя нет с Алият…

К счастью, владелец каторги не расслышал. Или сделал вид, что не расслышал.

«Алият?.. Странно… – подумалось Ар-Шарлахи. – Это ведь он наверняка какого-то разбойника помянул. А имя – женское… Неужто и бабы в разбой пустились? Да, времена…»

– Хорошо хоть хозяин свой… – снова забормотал идущий справа от Ар-Шарлахи старикан. – А вот к голорылому попадёшь – намаешься…

– Всё ворчишь? – добродушно осведомился хозяин, чуть приотстав и поравнявшись с пятым брусом. Глаза над повязкой стали вдруг тревожны, меж упрямых бровей залегла складка. – Вот когда вдоль русла пойдём – наломаемся, – сообщил он как бы по секрету. – Там по левую руку такие барханы ветром намыло – каторгу не протолкнёшь. А придётся – куда денешься?..

– А правее взять? – спросил Ар-Шарлахи, поскольку хозяин, судя по всему, заводил разговор именно с ним.

– Правее… – Владелец каторги усмехнулся, колыхнув дыханием повязку. – Если правее – как раз на Шарлаха и накатишь. Ищи тогда правды! Особенно теперь, после указа…

Красная пустыня Папалан скалилась крупными обломками, дразнила миражами. Уже дважды надвигалось на каторгу сухое русло с грядой белых, как кость, барханов и, помаячив, снова втягивалось за ровный горизонт. Каторжане взирали на жестокие эти чудеса равнодушно – все знали, что до сухого русла ещё идти да идти. Морок, он и есть морок… Пожалуй, один лишь придурковатый косоплечий подросток, изнемогающий с непривычки за третьим брусом, каждый раз с надеждой въедался глазами в невесть откуда возникшие здесь пески.

– Что за указ, почтеннейший? Какой-нибудь новый?

Хозяин насупился и некоторое время шёл молча. Скрипел щебень, ныла задняя ось, горячий ветер трепал края полога.

– Государь наш, непостижимый и бессмертный, – не разжимая зубов, сказал наконец хозяин, – изволил издать указ, что разбоя в подвластных ему землях больше нет.

От изумления у Ар-Шарлахи даже усталость прошла.

– Как? – выдохнул он в полном восторге.

– А так, – буркнул хозяин. – Тот же, кто утверждает, что каторга его была разбита и ограблена, есть клеветник и подлежит наказанию.

Некоторое время шли в оторопелом молчании. Потом весь борт разом приглушённо загомонил, зашептался:

– …Это что же теперь?..

– …И не пожалуешься?..

– …Н-ну, скарабеи, дела-а…

– А велико ли наказание, почтеннейший? – громко спросил кто-то с левого борта. На той стороне тоже, оказывается, прислушивались к разговору.

– Судно и товары – в казну, – сухо отвечал хозяин, – а самих – на ртутные рудники, щиты зеркалить.

– Ох-х… – вырвалось испуганно сразу из-под нескольких повязок. Рудников боялись. Уж лучше на цепь в боевую каторгу – во тьме, духоте и вони толкать ногами перекладины ведущего барабана.

– Жаль… – звучно и задумчиво молвил Ар-Шарлахи. И, выдержав паузу, пояснил в наступившей тишине, нарушаемой лишь скрипом щебня да поскуливаниями задней оси: – Жаль, что, будучи пьян в порту Зибра, прослушал я оглашение великого этого указа…

Хозяин заморгал и уставился на Ар-Шарлахи. Боязливо прыснул подросток за третьим брусом. На левом борту кто-то загоготал в голос.

– Нет, право! Божественная мудрость нашего государя подчас страшит меня, а подчас ужасает, – чувствуя приступ вдохновения, невозмутимо продолжал Ар-Шарлахи. – Посудите сами, сколько бы денег и войска потратил иной правитель, дабы смирить разбой в пустынях! Государю же это стоило пергаментного свитка и собственноручной подписи… Всего один росчерк – и вот он, долгожданный покой Пальмовой дороги! Во-первых, ни единой жалобы. Во-вторых, кто же теперь даст себя ограбить? Отныне уже не купец будет бояться разбойника, но разбойник купца…

– Ну ты… осторожнее… – малость придя в себя, молвил с оглядкой хозяин. – Про государя-то…

Но Ар-Шарлахи и сам почувствовал, что пора закусить повязку.

– Удивляться величию мудрости – прямой долг подданного, – кротко заметил он и умолк.

Стало слышно, как на левом борту кто-то из скарабеев давится смехом.

– Ну вы, там! – гаркнул, озверев, хозяин. – На левом! Я вам сейчас похихикаю!.. – Он снова повернулся к Ар-Шарлахи. – Всё хотел тебя спросить, досточтимый, – начал он не без ехидства. – А как же так вышло, что ты сам брус толкаешь? Сын владыки, три складки… Как же так?

Ар-Шарлахи вздохнул.

– Жить-то на что-то надо? – нехотя ответил он.

– Так вам же от государя было жалованье положено… – вкрадчиво допытывался хозяин. – Не хватает, что ли?

Теперь взгоготнули разом оба борта. Каторжане любили такие представления. Оглянуться не успеешь – уже привал.

– Положено… – Ар-Шарлахи усмехнулся. – А чиновнику, который мне это жалованье привозил, – как полагаешь, почтеннейший? – тоже ведь кушать хочется… Он мне прямо сказал: «Половину – тебе, половину – мне». Да и я тоже хорош: нет чтобы согласиться – пригрозил, что поеду пожалуюсь в предгорья. А он испугался, дурачок, что в самом деле поеду, ну и послал донос. Будто бы я и разбойник Шарлах – одно и то же лицо. Имена-то похожи…

– И поверили? – ахнул хозяин, с любопытством глядя на благородного каторжанина.

– Поверить – не поверили, а жалованья на всякий случай лишили…

– Да-а… – помрачнев, протянул хозяин. – Времена…

И как бы невзначай огладил широкую складку плаща на костистом своём плече.

Справа на горизонте чуть шевелился и подрагивал чёрный обуглившийся скелет военной каторги. Казалось, там, в зыбком красноватом мареве, выбирается из норы огромное насекомое. Чуть поодаль чернел ещё один остов…

Даже не верится: всего пять лет назад отрёкся от престола Орейя Четвёртый, и последний! Пять лет назад раскололась великая держава, засверкали в пустыне круглые, чуть вогнутые зеркала боевых щитов, запылали колёсные парусники – и все оазисы вдоль горных отрогов Харвы отделились, ушли, прихватив с собой и Пальмовую дорогу, имевшую глупость в общем угаре поддержать этих голорылых ублюдков…

* * *

Краешек хилой тени от матерчатой покрышки коснулся наконец лица, но это уже не имело значения. Вскоре каторга, поскрипывая, вползла в настоящую плотную тень слоистого выветрившегося останца, за которым кончалась щебнистая пустыня Папалан и начинались белые, прокалённые насквозь барханы Чубарры. Поскольку судно принадлежало купцу, а не престолу, прикованных каторжан на нём не водилось – одни наёмники. Скарабеи разбрелись по округе: кто принялся собирать обломки парусника, брошенного когда-то пылевой бурей на эту слоистую выветрившуюся скалу, кто направился с кожаными вёдрами к выдолбленному в камне водосборному колодцу; из каторги вынесли жаровню, развели огонь. После неспешной молчаливой трапезы прилегли в тени каждый на своём коврике. Кое-кто удалился за россыпи обломков – не иначе тайком помолиться верблюду по имени Ганеб. Остальные сделали вид, что не заметили отсутствия товарищей, хотя прекрасно знали: един Бог в Харве, вот уже год как един. Ему, и только ему надлежит возносить теперь мольбы и благодарения.

Ар-Шарлахи надеялся вздремнуть, но тут рядом затеяли горячий и на редкость содержательный диспут о том, скольких человек мог вынести один верблюд. Тот же Ганеб, к примеру… Самым горластым спорщиком оказался старик-каторжанин.

– Пятерых? – презрительно вскрикивал он. – А сорок не хочешь? Пя-те-рых!..

– Да это что же они? С каторгу, что ли, были?

– А хоть бы и с каторгу!

Послышалось недоверчивое хмыканье.

– Чего ж они все сдохли, раз такие здоровые?..

– Потому и сдохли! Их же через горы вели! А что им в горах жрать? На вершинах снег один да лёд!..

– А я вот чего не пойму, – вмешался ещё один голос. – Ну ладно, здоровые они были, с каторгу, ладно… А товары-то на них как возить? Тюки, ящики…

– Н-ну… – Старик замялся, покряхтел. – Под брюхо, видать, подвешивали.

– А почему не на спину?

– На спину! На спине – люди…

– В задницу заталкивали, – не подумав, проворчал Ар-Шарлахи и был изумлён взрывом хохота. Негромкая реплика легла в паузу как нельзя удачнее.

Каторжане ржали самозабвенно, с завизгом. Крикливый старикан пытался их переорать, но с тем же успехом он мог бы соперничать с рёвом песчаной бури. А тут ещё кто-то предположил, постанывая, как в таком случае этих самых верблюдов разгружали, – и хохот грянул вновь.

Посмеиваясь, подошёл хозяин, стал слушать.

– Безбожник ты!.. – заходился старикан. – Вот и видно, что в Харве учился, набрался у голорылых!.. Учёный! Да как у тебя язык повернулся?.. Про верблюдов – такое! Да на них твои предки в этот мир пришли!..

– Э! Э! Скарабеи! – встревожился хозяин. – А ну давай о чём-нибудь другом! Этак вы меня и впрямь на рудники укатаете…

Договорить он не успел, потому что в следующий миг со стороны красноватой пустыни Папалан нахлынул морок. Горизонт словно размыло, и в небе внезапно опрокинулась, зашевелила барханами невиданная зеленовато-серая пустыня. Ар-Шарлахи медленно поднялся с коврика. Он не раз читал о таком и слышал, но видел он это впервые. Вокруг задвигались, вставая, испуганные каторжане. Послышались сдавленные восклицания, шумные судорожные вздохи.

– Что это?

В синевато-серых волнующихся барханах тонул странный корабль – с мачтами, но без парусов. Серый, ощетинившийся какими-то трубами. Пустыня вобрала его необычно массивное тулово так глубоко, что колёс уже не было видно. Да нет, колёс просто не было… Не было и быть не могло.

– Море, – глухо сказал Ар-Шарлахи, и в этот миг видение сгинуло. Несколько секунд все стояли не шелохнувшись и слепо смотрели в опустевшее небо над красной щебнистой равниной.

– А… а что это… море? – заикаясь, спросил подросток.

– Смерть, – жёстко бросил кто-то из каторжан. – Увидел – значит готовь полотно и рой яму…

– Без корабля – оно бы ещё ничего… – испуганно бормотал старик. – А вот с кораблём…

Подросток тихонько завыл. Мысль о скорой смерти ужаснула мальчишку.

– Да заткните ему рот кто-нибудь, – сердито сказал хозяин и резко повернулся к Ар-Шарлахи. – Дед болтает, ты в Харве учился… Должен знать… В книгах-то что об этом сказано?

Ар-Шарлахи неопределённо повёл плечом, украшенным тремя складками.

– Премудрый Гоен утверждает, что это царство мёртвых. Потому так и называется – море… Попасть туда можно только после смерти. А живым оно является лишь в миражах – как напоминание.

– А другие? – жадно спросил хозяин. – Другие что пишут?

– Ну… Андрба, например, возражает Гоену и говорит, что искупавшийся в морской воде станет бессмертным.

– Да? – с надеждой переспросил хозяин и тут же спохватился. – Постой-постой, а что толку купаться, если помер? Живым-то туда не попасть…

Ар-Шарлахи осклабился под повязкой:

– А вот об этом премудрый Андрба умалчивает…