Текст книги "Разбойничья злая луна"

Летним вечером в подворотне

Размерами да и формой предмет напоминал двадцатилитровую канистру. Без ручки. Без единого отверстия. С двумя металлическими наростами на внутренних стенках. Любой слесарь сумел бы изготовить точную его копию, хотя трудно представить, кому и зачем могла понадобиться ещё и вторая такая штуковина.

Короче, законная добыча сборщиков металлолома. Если бы не одно обстоятельство.

Предмет находился на высокой эллиптической орбите, хотя ни Байконур, ни мыс Кеннеди, видит бог, отношения к этому не имели.

Внутри «канистры», неподалёку от одного из металлических наростов (очевидно, исполняющего роль трибуны), энергично подрагивая, висел водянистый шар размером с крупное яблоко.

– Тогда попробуем от противного, – втолковывал он четырём таким же водянистым комкам, прилепившимся кто где к внутренним стенкам «канистры». – Представим, что каждый из нас парализован. Мыслить может, а двигаться – нет. Что тогда?

– Тогда я беззащитен, – сообразил комок поменьше других.

– А мы вас защитим! Поместим в прочную костяную скорлупу и назовём её условно «череп».

– Позвольте! – возмутился комок. – А как же тогда воспринимать окружающую действительность?

– А органы чувств мы вам выведем наружу!..

– Ну и умру с голоду! Двигаться-то я всё равно не смогу.

От удовольствия висящий в центре «канистры» шар стал почти прозрачным. Всё, что говорил юный оппонент, было ему, так сказать, на псевдоподию.

– Не умрёте. Добавляем вам органы для переработки пищи в энергию. Условно назовём их «пищеварительный тракт»…

– Остроумно, – подал кто-то реплику с места.

– …пару постоянных конечностей для передвижения. Назовём их «ноги». И пару постоянных конечностей для добывания пищи. Назовём их… ну, скажем, «руки».

Комки безмолвствовали.

– И в итоге у нас получится нечто весьма напоминающее жителей этой планеты. – Шар выбросил корненожку и как бы перетёк по ней на стенку «канистры». Будь на месте комков люди, мы бы выразились проще: докладчик сел.

Крупный комок, расположившийся на втором металлическом наросте (надо полагать, капитан «канистры» и командир экспедиции), с сомнением шевельнулся:

– Значит, вы настаиваете, что мы столкнулись с мыслящей материей не в чистом виде, а, так сказать, отягощённой всякими там «трактами», «черепами»… С тем, короче, что вы окрестили словечком «мозг»?

– Мало того, – с места добавил докладчик. – Уверен, что любого из нас они бы восприняли именно как «мозг», только существующий сам по себе.

– Хм… – пробормотал шеф, деформируясь от нахлынувших сомнений. – По-моему, ваш «мозг» будет занят только одним: как прокормить всю эту прорву трактов и конечностей, которой вы его снабдили… Знаете, я бы не рискнул без оговорок назвать такое существо мыслящим.

– Но в космос-то они вышли, – напомнил докладчик.

– Это ещё ничего не значит! – с горячностью вмешался юный оппонент. – Может быть, их поместили в космический корабль в качестве подопытных животных!

Комки заволновались.

– Во избежание разногласий, – торопливо сказал капитан, – предлагаю прибегнуть к взаимопроникновению.

Возражений не последовало. Комки отлепились от стенок и, подплыв к центру, неуловимо слились друг с другом. Теперь посреди «канистры» висел большой молочно-белый шар. Он гудел и пульсировал. Через несколько секунд он распался, и члены экипажа поплыли в разные стороны.

– Что ж, не возражаю.

Эти слова капитана были адресованы докладчику и его юному оппоненту. Он уже, естественно, знал об их намерении телепортировать на поверхность планеты и провести разведку.

Оба добровольца на миг замерли и исчезли затем в неяркой вспышке.

* * *

– Она меня не любит! – с надрывом говорил Корень.

– А ты с ней по-хорошему, – советовал Циркин, держа его за руку и проникновенно глядя в глаза. – Ты, главное, на неё не дыши. Дыши в сторону.

– Не любит и не отпустит! – Корень в отчаянии замотал головой и попытался выдернуть руку.

Циркин руку не отдал.

– А кому отпустит? – нехорошо прищуриваясь, спросил он. – Васе отпустит?

– …с-сушь… б-блескх… – неожиданно сказал Вася и покачнулся, как подрубленный эвкалипт.

Друзья вовремя его подхватили.

– Видишь, какой он! – укоризненно сказал Циркин и опять попытался вложить в ладонь Корня рубль с мелочью. Корень руку отдёрнул, и Циркин вышел из себя.

– …? – сказал он. – …!

И добавил ещё несколько слов, совсем уж обидных.

Дело происходило летним вечером в каменном туннеле, ведущем с улицы во двор многоэтажного дома. В просторечии это место именовалось подворотней.

Зашуршали покрышки, забормотал автомобильный двигатель. Циркин осторожно выглянул на улицу и тут же отпрянул, увидев знакомый микроавтобус. Дело в том, что три друга возглавляли список лиц, не явившихся в обязательном порядке на лекцию о вреде алкоголя. А за углом возле гастронома маячили, между прочим, дружинники с консервного комбината. Циркина они знали в лицо.

Ситуация в подворотне, как видим, складывалась самая драматичная. До закрытия оставалось менее получаса, а Корень вёл себя безобразно: отказывался идти в гастроном, выдвигая смехотворную причину, что продавщица Галя якобы плохо к нему относится.

– Чот… блесс… – опять сообщил Вася. – Уомп…

Ему-то было всё равно – он только что пропил квартальную премию.

– Корень! – приказал Циркин. – Ты идёшь в гастроном и берёшь пузырь!

Было в нем что-то от гипнотизёра.

– Она… – начал Корень.

– Корень! – властно повторил Циркин, глядя ему в глаза. – Ты идёшь в гастроном и берёшь…

Его перебил Вася.

– Чё там блестит? – удивительно ясно сказал он. – Вон там…

Блестели разведчики. Почувствовав, что они обнаружены, докладчик метнулся за угол, а оппонент с перепугу телепортировал.

Три друга тупо уставились в точку, где только что полыхнула синеватая неяркая вспышка.

Циркин пришёл в себя первым.

– Корень, – сказал он потрясённо, – если ты, гад, сию минуту не пойдёшь в гастроном…

Корень упёрся. Зачем тогда нужно было сшибать недостающие четырнадцать копеек? Этого Циркин никак не мог понять.

* * *

– Вот и они! – с облегчением объявил капитан.

В центре «канистры» беззвучно возник водянистый шар. Отплыл в сторонку, и на его месте появился второй.

Оба разведчика мелко вздрагивали от возбуждения.

– Нечто невероятное! – объявил докладчик. – Аборигенам известно взаимопроникновение!

– Быть не может! – ахнули на потолке.

– То есть не в прямом, конечно, смысле взаимопроникновение, – поправился докладчик. – Но они используют какую-то жидкость-посредник, видимо экстракт, информационную вытяжку.

– Пожалуйста, подробнее! – взмолился кто-то.

– Хорошо! После броска мы сразу же оказались перед Информаторием, занимающим весь нижний ярус прямоугольного циклопического строения. Передняя стена – прозрачна. Над ней – светящиеся знаки.

– Почему вы решили, что это именно Информаторий? – спросил капитан.

– Сейчас объясню. Внутренняя стена представляет собой ряд стеллажей. На стеллажах – сосуды с жидкостями, от прозрачной до совершенно чёрной. Назовём такой сосуд… Впрочем, мы подслушали его местное название – «пузырь». Так вот, абориген входит в Информаторий и после сложных, видимо, ритуальных действий получает такой «пузырь». Снаружи к нему подходят ещё двое, и втроём они ищут уединённое место, где делят жидкость поровну…

– Интере-есно! – сказал капитан, тоже начиная мелко подрагивать. – А поведение их после приема жидкости как-нибудь меняется?

Докладчик замялся:

– По-моему, наблюдается некоторая потеря координации движений…

– Решительно не согласен! – вмешался юный разведчик-оппонент. – Проще предположить, что это вовсе не Информаторий, а наоборот!

– Как наоборот?

– Никакой информации эта жидкость не несёт. Напротив, она забирает излишнюю, мешающую аборигену информацию, понимаете? А потом выводится из организма – я сам видел… Короче, мы решили провести эксперимент…

– Эксперимент? – встрепенулся капитан.

– Мы собираемся вступить с аборигенами во взаимопроникновение, – как можно более небрежно пояснил докладчик.

«Канистра» взорвалась протестами. Капитан мутнел на глазах.

– Да поймите же! – надрывался докладчик, пытаясь перекрыть общий гам. – Мы просто не имеем права упускать этот шанс! В случае успеха в наших псевдоподиях – бесценные подробности их образа мышления, их бытия!..

К капитану постепенно возвращалась полупрозрачность.

– Как вы себе всё это представляете?

– Во-первых, нужно смоделировать сосуд, именуемый аборигенами…

– Уже нереально! – оборвал капитан. – На это просто не хватит энергии!

– Да не нужно ничего моделировать! – заволновался юный разведчик. – Я там приметил пустой «пузырь», мы как раз оба в него поместимся. И пробочка рядом лежит, заварим – и будет как новенькая…

* * *

Теперь в подворотне остались двое: Вася и Корень. Циркин только что обругал Корня и убежал навстречу опасности. Он был уверен, что своим ходом из гастронома не уйдёт, что его увезут и, скорее всего, в опорный пункт, где заставят отвечать на кошмарный вопрос, почему он, Циркин, потребляет спиртные напитки. Козлы! Они бы ещё спросили, почему он дышит!

Был конец августа, к ночи холодало, и Вася помаленьку трезвел. Вёл он себя при этом как-то странно: ругался шёпотом, потирал лоб, встряхивал головой и что-то высматривал в глубине подворотни.

– Слушай, – сказал он наконец. – Что такое? Ты глянь…

В тени возле стеночки стояла чекушка водки.

– Не, – сказал Корень. – Не может быть!

И он был прав. Такого быть не могло.

Друзья, склонив от изумления голову набок, подошли к бутылке и нагнулись над ней. Вася, ещё не веря, сомкнул пальцы на горлышке, встряхнул. Прозрачные разведчики старательно забулькали и забурлили.

Из полуоткрытого рта Корня вылупилось изумлённое ругательство.

– Я ж говорил, что-то блестит, – сказал Вася и дрожащими пальцами сорвал пробку.

Корень выхватил из кармана стакан.

– Аспирант! – презрительно определил его Вася и налил ему в стакан разведчика-оппонента.

Друзья залпом проглотили содержимое своих ёмкостей.

В кромешной тьме их черепов что-то ослепительно взорвалось. Оба грохнулись без чувств.

* * *

Первым, как самый здоровый, очнулся Вася. Пошатываясь, он встал на ноги. Под черепной коробкой было пусто и прохладно, как во рту после мятных таблеток. Он с недоумением посмотрел на поднимающегося Корня и осторожно покрутил головой.

Из подворотни были видны часть улицы и дом на противоположной стороне, над которым уже слабо помигивали звёзды. Почему-то одна из них привлекла внимание Васи.

– Слышь, – сказал он хрипло и откашлялся. – А чего это она такая… красноватенькая?

– Так она же это… – Корень откашлялся. – Знаешь, с какой скоростью от нас когти рвёт!.. Или мы от неё… Покраснеешь тут!

Нет, это были совсем не те слова – какие-то неточные, глуповатые. Корень поискал другие и не нашёл – других он просто не знал. А поговорить хотелось…

Мимо них с улицы во двор торопливо проскользнул человек интеллигентного вида. Корень обалдело уставился ему в затылок.

– Так называемый эффект Доплера, – выговорил он, не веря собственным ушам. – Спектральное смещение.

Вася моргнул и тоже посмотрел вслед прохожему.

– Действительно, – сказал он ошарашенно. – Доплеровское спектральное…

Друзья снова повернулись к звёздочке.

– Это сколько ж до неё? – раздумчиво молвил Корень.

– А вот мы сейчас! – встрепенулся Вася. – Через параллакс, понял? А ну, сколько у меня промеж глаз? Только ты от зрачков считай!..

Корень прикинул:

– Шестьдесят четыре тысячи пятьсот двадцать… Нет! Шестьдесят четыре тысячи пятьсот восемнадцать микрон.

– Ага, – сказал Вася и посмотрел на звезду одним глазом. Потом другим. – Пятьдесят семь световых лет, – объявил он после напряжённых вычислений в уме. – Плюс-минус полквартала.

Корень свистнул:

– Десять раз загнёшься, пока долетишь!

– Если на субсветовых скоростях, то от силы два раза, – успокоил Вася.

– Слу-шай! – сказал Корень. – А если пространство взять и того… – Он подвигал руками, словно играя на невидимой гармошке.

– Сплюснуть, что ли? – не понял Вася.

– Нет, не то! Погоди… – Корень выглянул на улицу и некоторое время мысленно рылся в черепах прохожих. Навыуживав нужных терминов и понятий, вернулся.

– Свёртку пространства, милое дело! – сказал он.

– Да ну… – засомневался Вася.

В подворотню ворвался Циркин с бутылкой «Яблочного».

– Мужики! – задыхаясь, выпалил он. – Рвём когти! Меня Упрятов засёк!

Вася и Корень с интересом его разглядывали.

– Какое-то ненормальное направление эволюции, ты не находишь? – поморщился Вася. – Всё-таки мы, если вдуматься, безобразно устроены…

– Мы – продукт естественного отбора! – обиделся Корень. – А что естественно – то не безобразно.

– Мужики, вы чё?! – испугался Циркин. – Сейчас тут Упрятов будет!

– Во-первых, что бы там ни говорили, отбор давным-давно кончился, – возразил Вася Корню. – Наш организм архаичен и, я бы даже сказал, рудиментарен. Взять хотя бы вот это сочленение…

И Вася протянул руку, явно желая наглядно продемонстрировать, насколько неудачно устроено одно из сочленений Циркина. Тот с воплем отскочил от могучей Васиной пятерни и, прижимая бутылку к груди, метнулся вглубь двора.

– Не нравится мне это сочленение, – упрямо повторил Вася.

Кто-то пробежал мимо них по тротуару, потом остановился, вернулся и заглянул в подворотню. Это был участковый, старший лейтенант милиции Упрятов.

– А вот и они! – радостно сообщил он сам себе. – Почему не явились на лекцию, орлы?

– Вася, ты не прав, – мягко сказал Корень, разглядывая милиционера. – Конструкция самая целесообразная…

– А ну-ка, подите сюда! – позвал Упрятов.

Друзья приблизились.

– Где Циркин?

Вася пожал плечами и махнул рукой в сторону двора:

– Алкалоид побежал принимать.

– Ты гляди! – изумился участковый. – Алкалоид! Это ж надо!.. А ну дыхни!

Друзья переглянулись и дыхнули по очереди. Участковый не поверил:

– А ну ещё раз!

Друзья дыхнули ещё раз.

– Ничего не понимаю! – признался Упрятов. – Вася, ты что, пить бросил?

– Мнимое раскрепощение, – высокомерно пояснил Вася. – Бунт подкорки против условностей – и ничего больше.

Упрятов заглянул в умные Васины глаза и похолодел.

– Вроде трезвый, – укоризненно сказал он, – а рассуждаешь, как в белой горячке. Дыхни-ка ещё разок!

* * *

С первой секунды, как только разведчики возникли в центре «канистры», стало ясно, что произошло нечто ужасное. Они были совершенно прозрачны и, что самое жуткое, никак не могли принять шарообразную форму – их ежесекундно плющило и деформировало.

– Ты меня уважаешь? – прямо спросил капитана докладчик.

– То есть как?.. – опешил тот. – Странный вопрос! Уважение к личности есть первооснова…

– Ты мне мозги не канифоль! – безобразно оборвал его докладчик. – Лично меня ты уважаешь?

Капитан даже не помутнел – он загустел при виде такого кошмара. В это время второму разведчику кое-как удалось принять более или менее определённую форму. Он вытянул вперёд псевдоподию, на конце которой омерзительно шевелились три коротеньких отростка.

– Мужики!.. – пискнул он. – На троих, а?.. – И снова расплеснулся по воздуху.

– А вот я тебя уважаю! – орал докладчик. – И люблю, гад буду!

Он двинулся к капитану с явным намерением вступить во взаимопроникновение. Тот молниеносно сманеврировал, и докладчик, по инерции влепившись в стенку, растёкся по ней кляксой.

– Изолировать обоих! – приказал капитан, с содроганием наблюдая, как разведчик пытается вновь собраться в комок. – Рассеять вокруг планеты предупредители! Стартуем немедленно сокращённым объёмом!

Через несколько минут разведчики уже спали в герметичных скорлупах-изоляторах.

– Хорошо хоть аборигены телепортировать не могут, – уныло вымолвил кто-то. – Представляете, какой был бы ужас, освой они межзвёздные перелёты!

* * *

Слабая ультрафиолетовая вспышка в вечернем небе заставила друзей поднять головы.

– Телепортировал кто-то, – всматриваясь из-под ладони, ещё хранящей тепло милицейского рукопожатия, заметил Корень. – И, что характерно, в направлении нашей звёздочки…

– Какие-нибудь полиморфы, – предположил Вася. – Вот, кстати, кто изящно устроен! Голый мозг, и ничего больше.

Корень хмыкнул:

– Чего ж хорошего?

– Как это «чего»? Телепортацией вон владеют! Корабль у них…

– Тоже мне корабль! – фыркнул Корень. – Да я тебе таких кораблей за смену штук пять наклепаю!

– А толку-то! – насмешливо возразил Вася. – Ты же всё равно телепортировать не умеешь!

– Плевать! – невозмутимо отозвался Корень. – Значит, надо агрегатик собрать, чтобы за меня телепортировал. Ну-ка, глянь…

Он раскидал ногами осколки стакана и чекушки, подобрал кусочек мела, видимо забытый детворой, и друзья присели на корточки.

К тому времени совсем стемнело. Во мраке подворотни скрипел мелок и бубнили два мужских голоса:

– …А темпоральный скачок ты куда денешь? В карман засунешь?..

– …Да пёс с ним, с темпоральным! Смотри сюда… Видишь, что получается?

– Вижу, не слепой!..

Приблизительно через полчаса друзья встали, отряхивая колени.

– Да, изящная была бы машинка, – молвил Вася, окинув взглядом каракули на асфальте. – Если б она ещё могла существовать на практике…

– За неделю соберу, – небрежно бросил Корень.

– За неделю? – не поверил Вася.

– Что ж я тебе, не слесарь, что ли? – Корень вдруг оживился. – Слушай! А что, если в самом деле? До четверга я её соберу, а на выходные возьмём да и слетаем к этим… к полиморфам!..

Друзья пристально посмотрели на красноватую, мигающую над крышами звёздочку.

– Не, не получится, – с сожалением проговорил Вася. – У меня позавчера прогул был, мне его отработать надо.

– А ты его задним числом отработай.

– Как это?

– Смотри сюда! – Друзья снова присели над схемой. Зачиркал мелок. – Плюс на минус – и все дела! Выйдешь позавчера – и отработаешь… А на выходные – к полиморфам. – Не вставая с корточек, Корень мечтательно прищурился на звёздочку. – Вот удивятся, наверное…

1976

Сталь разящая

1

– Да поразит тебя металл! – вопила Мать. – Да заползёт он тебе в руку, когда уснёшь! Да лишишься ты рассудка и поднимешь металл с земли!

Чага стояла бледная, как пепел. Уронив костяной гребень, она смотрела под ноги – на неровную, глубоко процарапанную черту, навсегда отделившую её от живых.

Вокруг песчаной проплешины шуршала, качалась трава, а живые по ту сторону стояли так тихо, что временами чудилось, будто в степи всего два человека: сама Чага и заходящаяся в крике Мать.

– Да подкрадётся он к тебе сзади! Справа! Слева! Да ударит он тебя в горло! В печень! В кость!

Где-то рядом фыркали и переступали стреноженные звери. Ветер перекатывал у ног рыжее облачко вычесанной шерсти, да колола глаз блестящая крупинка, так неожиданно легко погубившая Чагу.

Как отрывают присохшую к ране одежду, она отняла наконец взгляд от черты и увидела искажённые отшатнувшиеся лица сородичей. Все они были ошеломлены и испуганы – вопли Матери застали врасплох не только Чагу.

Впрочем, они уже приходили в себя. Тонкие губы Колченогой тронула ядовитая улыбка. Натлач с братом, переглянувшись, вопросительно уставились на Стрыя. А тот стоял неподвижно – огромный, страшный. Перечёркнутое шрамом лицо было обращено к Матери, в глазах – изумление и гнев.

Стрый!.. Чага подалась к нему, едва не заступив черту. Стрый не допустит! Он же сам говорил ей: «Вся надежда на тебя, Чага. Если ты не заменишь Мать, эта старая дура когда-нибудь всех нас погубит…» Сейчас он шагнёт к ней, и изгнание обернётся расколом семейства. Сначала Стрый; за ним, как всегда, коротко переглянувшись, – Натлач с братом; следом испуганно метнутся женщины – и Мать останется посреди степи вдвоём со своей Колченогой…

Стрый! Ну что же ты, Стрый?!

– Светлый! Быстрый! Разящий без промаха! – Мать кричала как можно громче и пронзительней. Знала: услышь её кто-нибудь из другого семейства – и Чаге не дожить даже до полудня. – Приди и возьми! Мы отдаём тебе лучшее, что у нас есть!

Злобная, коренастая, Мать перехватила поудобнее клюку (ту самую, которой она проскребла глубокую черту в песчаном грунте) и, уцепив за вычесанную гриву одного из зверей – рыжую самку, – подтащила поближе, толкнула на ту сторону.

– Металл найдёт тебя! – сорванным голосом бросила она в лицо Чаге и отступила, тяжело дыша.

Опрометчиво выросшее на открытом месте узловатое овражное дерево, по всему видать ломанное металлом не раз и не два, зашевелилось, залопотало жухлыми листьями, и люди, очнувшись, тоже пришли в движение. Натлач с братом, неуверенно поглядывая на всё ещё неподвижного Стрыя, подняли, один – скатанную кошму, другой – наполненные водой мехи, и двинулись вслед за Матерью – откупаться. Бросили ношу за черту и, пробормотав: «Металл найдёт тебя», – отошли, недовольные, в сторону.

– Смотри! Мы отдаём тебе лучшее!.. – сипло завывала Мать.

Неправда! Бросали что похуже, думали, металл не поймёт, поверит на слово. Рыжая самка прихрамывает: если верхом и навьючить – не осилит и двух переходов… А мехи старые, левый вот-вот порвётся… Чага с ненавистью взглянула на Мать.

Одна за другой откупаться потянулись женщины. Притихшие, кидали к ногам скарб, утварь и, стараясь не смотреть на притягивающую взгляд крупинку металла, поспешно отходили.

Колченогая приковыляла последней – с кистенями в руках. Метнула наотмашь, надеясь прорвать мех. Промахнулась и чуть не заплакала от досады.

И вновь тишина поразила песчаный клочок степи – остался один Стрый. Момент был давно упущен: даже если он шагнёт сейчас за черту, никто за ним не последует – все уже откупились от Чаги. И всё-таки Стрый упрямо не двигался с места – стоял, опустив в раздумье тяжёлую седеющую голову.

– Стрый!.. – Испуганный женский вскрик.

Он вздрогнул и, найдя глазами жену, быстро отвёл взгляд. Поднял с земли седло и, тяжело ступая, пошёл к черте. Все замерли. Если у Стрыя хватит упрямства и глупости разделить изгнание с этой сумасшедшей, семейство лишится главного защитника…

Седло с глухим звуком упало в песок.

– Металл… – Хрипловатый голос Стрыя пресёкся.

Так и не подняв перечёркнутого шрамом лица, он неловко повернулся и побрёл к живым.

Стрый сделал всего несколько шагов, когда красавец-зверь редкой серебристой масти, полунавьюченный и лишённый пут, внезапно тряхнул развалистой гривой и, оглушительно фыркнув, двинулся к Чаге. С замедленной грацией ставя в песок чудовищные плоские копыта, он проследовал мимо остолбеневшего семейства и заступил черту. Натлач кинулся было наперехват, но вовремя отпрянул – зверь уже принадлежал металлу.

С тяжёлой ненавистью все посмотрели на Чагу. Сочувствия теперь не было ни в ком.

И наконец медленно обернулся Стрый, видимо догадавшийся по лицам сородичей, что случилось. Из-за этого зверя он убил четырёх мужчин из семейства Калбы, из-за этого зверя погиб его сын, из-за этого зверя они оказались здесь, в чужой степи, вдалеке от знакомых кочевий…

Стрый смотрел. У него было лицо мёртвого человека, и Чага вдруг ощутила, как сквозь страх и ненависть в ней поднимается чувство пронзительной жалости к этому стареющему тяжелодуму, такому опасному в бою и такому нерешительному в обычной жизни.

– Металл! – с удвоенной яростью взвыла Мать. – Приди и возьми! Это не мы, это она звала тебя! Светлый! Быстрый! Разящий без промаха! Приди и возьми!

– Уходим!.. – через силу каркнул Стрый, и все кинулись распутывать зверей, связывать полураскатанный войлок, собирать скарб.

…Лёгкое облачко пыли оседало над покатым холмом, за которым только что скрылись живые. Чага нагнулась, подняла костяной гребень и, всхлипывая, стала зачем-то вычёсывать бок рыжей самке. Гребень вывернулся из пальцев и снова упал в песок. Тогда она повернула залитое слезами лицо к оседающему пылевому облачку и вскинула кулаки.

– Пусть тебя саму поразит металл! – запоздало выкрикнула она вслед. Медленно опустила руки, постояла и, всхлипнув в последний раз, принялась собирать откуп.

Качалась трава, лопотали жухлые листья на узловатом искалеченном дереве, да посверкивала металлическая крупинка, лежащая совсем рядом с неровной глубокой чертой, на которую уже можно было наступать.