Текст книги "Разбойничья злая луна"

Глава 38. Удача кончилась

Караван досточтимого Хаилзы не принимал участия в гибельном сражении при Ар-Нау. Гибельном для обоих противников. Еле отбившись от мятежников Ар-Аяфы, а затем и от мятежников Ар-Льяты, Хаилза разминулся с почтовой каторгой (что в ту пору было обычным делом), и поэтому указ государя, повелевающий всем караванам примкнуть к армаде, идущей покарать мятежную Пальмовую дорогу, остался ему неведом. Собственно, это и спасло досточтимого. Предоставленный самому себе, он повёл оба своих корабля по цветущим после неслыханного ливня пескам на Зибру, и нужно сказать, что подоспел вовремя. Мятеж в Зибре был, как известно, подавлен с особой жестокостью, и досточтимый Хаилза принял в этом далеко не последнее участие.

Человек, и ранее прославившийся беспримерным упрямством и беспощадностью к врагам, Хаилза усердствовал ещё и потому, что надеялся загладить перед государем все свои предыдущие промахи. Надежды не оправдались. Когда очередной указ всё же добрался до досточтимого, тот просто не поверил своим глазам. Указ предписывал не причинять вреда населению оазисов Пальмовой дороги и уклоняться от стычек с мелкими бандами. Естественно, досточтимый не мог ничего знать ни об условии, которое поставил перед Улькаром Ар-Шарлахи, ни об угрозе вылить морскую воду на первом бархане.

А тут ещё подоспело известие о гибели флота при Ар-Нау. Единственным утешением было то, что армада Харвы сгинула в песчаной буре, а стало быть, бесчестьем это никак считаться не могло. Конечно, обойди «Самум» стороной место сражения, доблестная Харва разбила бы мятежников наголову.

После печального этого известия корабли караванного Хаилзы вместе с остатками флота Зибры двинулись по приказу к тени Ар-Нау. Жители оазисов, напуганные последними событиями, выходили навстречу войскам, изъявляли покорность, сами ломали храмы Четырёх Верблюдов, проклинали мятежников, а то и просто их выдавали.

На первой стоянке караванный флота досточтимый Ритау послал к досточтимому Хаилзе своего человека с приказанием явиться немедленно. Насколько удалось выяснить у гонца, речь шла о выданном жителями бунтовщике и разбойнике, который в оправдание своё ссылался на знакомство с караванным Хаилзой. Весьма удивлённый и встревоженный, тот немедленно направился к дому, где остановился досточтимый Ритау, и, войдя, узнал в пленнике своего недавнего союзника Шарлаха.

– Досточтимый! – радостно взвыл разбойник. – Скажи ты им, что никакой я не мятежник! Вот! – крикнул он, обращаясь к Ритау, слушавшему его с надменным безразличием. – Пусть сам досточтимый Хаилза скажет! Я же в его караване был! Я сам с мятежниками дрался!..

На багровом лбу Хаилзы вздулась тугая жила.

– Дрался? – рявкнул он, несколько озадачив этой своей вспышкой досточтимого Ритау. – Это ты называешь – дрался? Тр-рус! Бежал, как песчаный заяц!..

– Так а что мне оставалось делать? – Шарлах истово прижал к груди волосатые лапы. – Ар-Маура начал по тебе из катапульты садить! А у меня – почтовик! Ни тарана, ни вооружения, ничего… Куда ж мне было против боевых кораблей-то?..

Досточтимый Ритау, изумлённо задрав левую бровь, переводил взгляд с караванного на разбойника и обратно.

– Так, – жёлчно вымолвил он наконец. – Насколько я понял, досточтимый, этот мерзавец и впрямь был у тебя в подчинении. Что ж, не смею вмешиваться в ваши дела. Отдаю тебе этого молодца, и разбирайся со своими бывшими союзниками сам.

Досточтимый Хаилза лишь скрипнул зубами. С караванным флота Зибры он не ладил давно. Если бы не последний указ государя, Хаилза не колеблясь вздёрнул бы Шарлаха на рее, однако, будучи приучен к военному порядку, ограничился тем, что, сковав, поместил негодяя в трюм «Саламандры».

А через несколько дней их догнал почтовик из Харвы с указом, адресованным лично досточтимому. Хаилзе надлежало выйти из подчинения Ритау, двинуться в направлении тени Ар-Кахирабы и поджидать там двухмачтовик «Самум», ведомый караванным (досточтимый выпучил глаза) Шарлахом. Сопроводить его до Харвы с почестями, а главное – доставить в целости и сохранности…

Медленно свернув пергамент с подписью государя, досточтимый Хаилза почувствовал, что ещё один такой указ – и он просто сойдёт с ума.

* * *

Провианта у моря достать было негде, поэтому Ар-Шарлахи намеревался тронуться в обратный путь, как только рассветёт. Однако утром ему доложили неприятную новость. Некий Лерка (Ар-Шарлахи даже не смог вспомнить, о каком из разбойничков идёт речь) ночью, то ли выпив лишнего, то ли из безрассудной храбрости, а может, желая окунуться и стать бессмертным, забрёл в воду, где его, по всей вероятности, и накрыла волна повыше других. Тело вынесло на мокрый песок, но сторожевые приняли его поначалу за пригорок пены и сообразили, в чём дело, только на рассвете.

Глядя на посиневшие руки и лицо утопленника, разбойнички качали головой. Утонуть в море! Надо же…

Зарыв покойника в сырой песок и поставив над могилой копьё с белым лоскутом, вернулись на корабль и долго толковали о случившемся. «Самум» снова полз навстречу дымящим развалинам и обгорелым трубам.

– Как считаешь, говорить об этом Улькару или не стоит? – озабоченно спрашивал Ар-Шарлахи.

– О чём?

– Да о Лерке об этом, об утонувшем… Окунулся в море – и помер! Понимаешь, что получается?..

– Д-да… – после напряжённого раздумья, неуверенно сказала Алият. – Ты уж лучше об этом молчи…

Выбравшись из извилистого песчаного рукава меж скальных гряд, «Самум» поставил паруса и, гонимый попутным дневным ветром, поплыл, покачиваясь на барханах, вдоль серебристых труб – на север. В небе за кормой расплывалась прозрачно-чёрная пелена.

Улькар откликнулся лишь к вечеру. Его резкий отрывистый голос едва пробивался сквозь шорох и треск помех. Как всегда, вопросы государя были несколько неожиданны.

– Значит, они жили у моря? – Улькар помедлил. – Жить у моря и ни разу не погрузиться в воду?.. Как полагаешь, такое возможно?

– Полагаю, что нет, государь.

– И тем не менее убить их труда не составляет… Я это знаю точно, да и ты теперь тоже… Стало быть, от насильственной смерти и морская вода не спасёт… А ты сам? Ты заходил в море?

– Только по колено. Когда черпали…

– И что ты теперь чувствуешь? – В голосе Улькара сквозили надежда и тревога.

– Ничего, – честно ответил Ар-Шарлахи. – Всё – как было…

– А какова она на вкус? Я про воду, конечно…

– Горько-солёная. Пить её нельзя…

Улькар замолчал, что-то обдумывая.

– Ну что ж… – снова донёсся из неимоверной дали его слабый дребезжащий голос. – Ты держишь слово. Я – тоже. Указ о неприкосновенности Пальмовой дороги вот уже несколько дней как в силе. Сколько тебе потребуется времени, чтобы добраться, скажем, до тени Ар-Кахирабы?

То, что Улькар помянул Пьяную тень, было по меньшей мере странно. Этого оазиса даже на картах не значилось. Ар-Шарлахи прикинул и сказал, что самое меньшее – дня четыре. При попутном ветре, разумеется.

– Тогда решим так, – сказал Улькар. – Иди прямиком к Ар-Кахирабе, а там вас встретит твой старый друг, караванный Хаилза. Я догадываюсь, – с обычной своей язвительностью добавил государь, – что вы с ним не слишком друг друга любите, но новых людей в это дело лучше не посвящать…

* * *

Вопреки ожиданиям Алият, ропот среди разбойничков не только не смолк, но и продолжал нарастать с каждым днём пути. Такое впечатление, что, побывав у моря, команда вообще забыла о страхе перед главарём. Когда прямо по рогу «Самума» встал из-за горизонта чёрный прозрачный купол над прокопчёнными песками кивающих молотов, дерзость смутьянов дошла до того, что они потребовали у Ар-Шарлахи снова собрать общий круг и дать ответ, куда и зачем они направляются.

Ар-Шарлахи и сам чувствовал, что подчиняются ему с большой неохотой, но, чем это объяснить, не знал. На общем круге ему даже не удалось договорить – перебили, зашумели.

– Да нельзя нам идти в Харву! – перекрывая шум, жалобно и в то же время угрожающе крикнул Айча. – Думаешь, Улькар тебе за эту бочку с водой всё простит? Это ты, может быть, такой честный, а уж он-то…

– Хорошо, – перебил Ар-Шарлахи. – Не в Харву. А куда? К морю, что ли, вернуться?

Кто-то хмыкнул.

– К морю… – передразнил он. – Если бы там ничего не горело да что-нибудь росло…

Тут уже загомонили вразброд, началась перебранка. Куда ни сунься – везде сейчас опасно, это было понятно каждому.

– Да послушайте же! – повысил голос Ар-Шарлахи. – Никому из нас ничего не грозит. На полпути нас встретит Хаилза…

– Хаилза? – Айча даже привскочил со своего коврика. – Ну уж этот-то точно никому не простил! Да он меня первого на рее вздёрнет! Бунт-то с чего начался?.. Он же с меня тогда повязку сорвал, а я ему в ответ – по лбу со всего маху!..

Ар-Шарлахи понимал, что делает ошибку за ошибкой, что каждая его фраза только усиливает общее недовольство, но не мог же он просто замолчать и уйти к себе!

– Короче, вам нужны гарантии? – спросил он.

– Чего-о?.. – изумились в толпе неслыханному слову. Кто-то сдавленно хихикнул.

Ар-Шарлахи мысленно выругался.

– Я говорю: вы хотите быть уверенными в том, что нас никто не тронет? – Он повернулся к Алият. – Сходи в мою каюту и принеси указ… Грамоту знает кто-нибудь? – снова обратился он к остальным.

Разбойнички малость растерялись. Кое-кто, конечно, читать умел, но хвастать грамотностью здесь было не принято – засмеют. Наконец, кряхтя, поднялся всё тот же Айча и, приняв из рук Алият пергамент, развернул, наморщил лоб.

– «Улькар… – читал он, делая остановки между словами, – государь и… и повелитель… Единой Харвы… непостижимый и бессмертный… повеле… повелевает своему слуге… Шарлаху… – Тут он запнулся и бросил быстрый недоверчивый взгляд на главаря. Вокруг прошёл шепоток. – Продолжить поход… за морской водой… и за будущие его заслуги… возводит… своего слугу Шарлаха в чин…» – Айча надолго умолк. То ли он не мог разобрать слово, то ли просто не верил глазам.

– Ну чего замолчал? – крикнули ему. – Может, огня принести?

Коротко гоготнули. Дело шло к полудню.

– «…в чин караванного…» – выговорил наконец Айча, и над песками залегла изумлённая тишина.

– Дальше, – потребовал Ар-Шарлахи.

– «…а также… прощает ему… все его вины…» – кое-как дочитал Айча и торопливо отдал с хрустом свившийся пергамент Алият, словно тот жёг ему руки.

– Этот указ, – невозмутимо пояснил Ар-Шарлахи, хотя в душе у самого копошился большой и чёрный скорпион, – я получил на второй день мятежа. Указ подлинный и до сих пор в силе. Ну что? Вам и этого мало?

Ошибка. Опять ошибка. В обращённых к нему глазах Ар-Шарлахи увидел недоверие, гнев, страх и даже презрение.

– На второй день мятежа?.. – медленно повторил кто-то. Снова прошла тишина. Постепенно до каждого (в том числе и до самого Ар-Шарлахи) доходило, что это значит.

– Ты… – запинаясь, сказал Айча. – Ты вёл нас на Улькара, а сам?..

– Потому и битву проиграли! – выкрикнул кто-то со злобой.

– Да вы что? – Вне себя Ар-Шарлахи вскочил с коврика и потряс кулаками перед грудью. – Разве мы её проиграли? Улькар сам остался без трети флота!

– Он – без трети, а мы – без всего!..

– Да вы же сами там были и всё видели! Песчаная буря!..

– Ну да, а кто эту бурю вызвал?..

– Я?.. – На несколько мгновений Ар-Шарлахи лишился языка. Оторопело оглядел угрюмые лбы и насупленные брови. Глаз не поднимал никто. – Вы что же, думаете, это я навёл на нас песчаную бурю?..

– Навёл-навёл, – прозвучал спокойный с хрипотцой голос Алият. Она вышла вперёд из-за его плеча и с вызовом окинула взглядом остальных. – А надо будет – ещё наведёт. Ясно?

И все поёжились, настолько опасно прозвучало это последнее слово.

– В общем, поговорили – и будет, – презрительно изронила она. – Встали – и по местам!..

Нехотя, ворча, но подчинились. Однако взгляды, которыми их с Алият одаривали искоса, очень не понравились Ар-Шарлахи. Про себя он уже твёрдо решил, что спать отныне будет одетым, задвинув оба засова на двери каюты, а оружие держать под рукой. Мало ли на что может толкнуть злая луна разбойничков, усомнившихся в своём главаре! Снова вспомнился бунт на «Самуме», кипящий холодный свет, хруст удара и горячие брызги крови…

– Конечно! – слегка удивившись, сказала Алият, когда он поделился с ней такими мыслями. – Теперь только так и не иначе!.. С оружием и на засове…

Для неё это всё само собой разумелось.

– Ну в чём же дело?.. – дрогнувшим голосом спросил он её. – Согласен, глупо я себя вёл сегодня, глупо!.. Но ведь раньше-то бывало, что и глупее! А всё с рук сходило…

Бледная, осунувшаяся, Алият сидела, опустив голову, и долго молчала. Потом вскинула тёмные, усталые, сухо блеснувшие глаза.

– Понимаешь… – сказала она с тоской. – Удача твоя кончилась… Я уже видела такое, и не раз. Везёт-везёт разбойничку, а потом – как отрезало!.. Вроде всё делает по-прежнему, а толку… Думаешь, Лако зря тогда в товарищи к тебе набивался? Он удачу твою почуял…

– И что же теперь делать?

Она опять ответила не сразу.

– Может, и впрямь в Кимир?..

– Нет, – сцепив зубы, ответил он. – Если я исчезну вместе с морской водой, Улькар сорвёт злость на Пальмовой дороге.

– А если уже сорвал?

– Н-ну, тогда… Как обещал. Вылью воду на первом бархане и… Ну, хорошо! В Кимир так в Кимир… Но послушай, – спохватился он вдруг. – А как бы действительно узнать, сдержал он слово или нет? В гаванях Пальмовой дороги нам сейчас лучше не появляться – свои же и схватят…

– Ну это-то просто… – Она вздохнула. – Про разбойничью почту что-нибудь слышал?

– Нет.

– Есть такие места в пустыне… Только их знать надо. Камушек лежит или от корабля обломок, а под ними весточка. Кто пройдёт, тот и оставит. Скажем, так: в Ар-Нау не суйся, там сейчас войска. Или так: голорылые сожгли Ар-Льяту… Кому надо, тот поймёт.

– Поня-атно… – Ар-Шарлахи оживился. – И далеко от нас такая почта?

Она усмехнулась:

– Не дальше Пьяной тени…

Глава 39. Дважды мятежники

Бунта не произошло. Бессонная ночь за двумя засовами и с тесаком у ложа вообще никакими событиями не ознаменовалась. Сквозь тонкие переборки слышно было, как негромко и угрюмо толкуют о чём-то в трюме, но ропот был скорее обиженным, покорным, без гула и яростных выкриков. То ли подействовало грозное напоминание Алият о колдовских наклонностях главаря, то ли просто разбойничья злая луна пошла наконец на убыль.

– Ты вот вчера сказала: удача кончилась… – подавленно промолвил Ар-Шарлахи, когда бормотание и скрипы настилов смолкли. – Что-то, знаешь, не по себе как-то… Думаешь, обманет нас Улькар?

«Самум» стоял на светлом ночном песке, тихий, с погашенными огнями. Слышны были только шаги сторожевых на палубе, да и то изредка.

– Значит, в удачу всё-таки веришь? – с проблеском интереса спросила Алият.

– Да как… Верь не верь, а удача либо есть, либо нет её… Тут не верить, тут думать надо.

– Всё-таки не вышло из тебя разбойника, – с сожалением отозвалась Алият. – Если не верить в удачу, лучше в пустыню и не соваться. Ну вот сам ты как? Веришь, что перехитришь Улькара?

– Не знаю… Да и не хочу я с ним хитрить.

– Тогда выливай воду (чего лишний груз таскать?) и идём в Кимир.

В каюте было светло от луны. Ар-Шарлахи помолчал, повздыхал горестно, потом привстал и потянулся через Алият к заветному шкафчику. Отмерил полчашки (вина оставалось маловато), сел, сгорбился и стал смаковать по глоточку.

– Нет, – упрямо сказал он наконец. – Вот доберёмся до твоей разбойничьей почты, а там посмотрим. Если он сдержал слово, иду с водой в Харву…

– Смотри… – обронила она. – Люди могут и не пойти. Они вон, оказывается, Улькара пуще моря боятся… – Вспомнила о чём-то, встревожилась. – Слушай… А ты им не сказал, что с Хаилзой вы встречаетесь возле Пьяной тени?

– Нет.

– Ну и славно! – Кажется, Алият повеселела. – А я уж испугалась, что сказал…

* * *

На следующее утро Алият, даже не посоветовавшись с Ар-Шарлахи, приказала делать насыпь и снова переваливать через трубы. Разбойнички воспряли духом: кажется, планы главаря опять изменились. Судя по всему, им предстояло обогнуть горелые пески кивающих молотов с запада и выйти прямиком на Турклу. Тоже, конечно, небезопасно, но не Харва всё-таки, не Улькар…

Ар-Шарлахи затащил Алият в каюту и злым шёпотом потребовал объяснений. Та лишь недоумённо вздёрнула брови.

– Пройдём южнее Турклы, посмотрим почту…

– Ах, так это вон где?..

– Ну да. Между Турклой и Зиброй. А там и до Пьяной тени рукой подать. Вся разница: подойдём с юга, а не с востока…

Шли вполветра, дерзко срезая край запретных песков. Справа плыли обширные чёрные пятна, некоторые ещё дымили, – должно быть, горящая нефть разливалась по всей округе. На закате ветер стих, а ночью подул снова – прямо в корму. Турклу прошли на рассвете, с палубы видно было нагромождение слоистых выветрившихся останцов, стоящих на страже вокруг оазиса. Видя, что Ар-Шарлахи не собирается заходить в порт, люди на «Самуме» снова встревожились, но, поразмыслив, решили, что, пожалуй, главарь прав… С пустыми руками в Туркле делать нечего.

Когда же впереди, прямо по рогу, колеблясь, разлеглись те самые корявые заросли, где в прошлый раз «Самум» и «Белый скорпион» угодили в ловчие ямы, Алият круто повернула на север, и у всех отлегло от сердца окончательно. Корабль явно держал путь в Пьяную тень.

Вскоре было приказано убирать паруса. Распоряжение это несколько озадачило: если не считать сухого, судорожно выгнутого ствола в сотне шагов по левому стремени, ничего вокруг внимания не привлекало. Пески и пески. Потом кто-то пустил слух, что Шарлах собирается отрыть свой старый клад, а то не на что будет запастись вином и провиантом в Пьяной тени. Во всяком случае, предположение было очень похоже на правду.

– Это возле дерева? – тихо спросил Ар-Шарлахи.

Алият кивнула. Оба стояли у борта и смотрели на скорчившийся ствол.

– Так, может быть, ближе подойти?

– Не стоит, – так же тихо ответила она. – Глаза у всех больно любопытные…

С обычной своей ловкостью спустилась по верёвочной лестнице на песок, и Ар-Шарлахи, естественно, последовал за ней. Алият обернулась.

– Тебе лучше остаться.

– Что? И у меня глаза любопытные?

Она невольно усмехнулась:

– Ладно, пошли…

Увязая в горячем даже сквозь плотный сафьян коротких сапожек песке, они двинулись по барханам к сухому корявому дереву. У самого корня произрастала белая тряпочка, зацепленная краем за первый обломанный сучок. Алият присела на корточки и, обжигая ладони, отрыла небольшой свёрток. Развернула. Ар-Шарлахи ожидал увидеть внутри свиток пергамента и даже слегка удивился, помня, что с грамотой Алият не в ладах. Однако то, что она извлекла из свёртка, больше всего напомнило ему силок на мелкого зверька, да ещё, пожалуй, те шнурки с узелками, которыми пользовались «разрисованные». Какие-то связанные вместе палочки, косточки, камушки…

Разложила, расправила, вгляделась. Ар-Шарлахи тоже присел рядом, озадаченно рассматривая загадочное плетение.

– Н-ну что… – произнесла наконец Алият, приспустив веки и сразу став похожей на гадалку. – Тень Ар-Нуера вырезана, но это было ещё до битвы… Войска введены повсюду, но… Нет. Точно. Про казни тут ничего нет вообще… Держит слово Улькар…

Последние слова Алият выговорила с видимой неохотой. Её, как и всех прочих, в Харву тоже не слишком-то тянуло, однако соврать Ар-Шарлахи она не решилась. Возможно, полагала, что и он слегка разбирает условные знаки разбойничьих весточек – учёный…

А тот вдруг, вместо того чтобы обрадоваться, озабоченно сдвинул брови.

– Лишь бы с Хаилзой не разминуться… – пробормотал он, поднимаясь в рост. – Ладно, закапывай да пошли обратно…

– Подожди, – сказала Алият, выпутывая из складок своего балахона ещё одно такое же плетение, только поменьше. – Нам тоже есть о чём весточку оставить…

Вне всякого сомнения, рукоделие было выполнено на досуге ею самой.

– Про море там, надеюсь, ничего? – обеспокоенно спросил Ар-Шарлахи.

– Про море – нет. – Она скрепила оба изделия вместе. – Только про то, что молоты сгорели, а ты – жив…

– Оч-чень интересно, – сказал он, снова присаживаясь и пристально разглядывая путаницу из верёвочек, палочек и прочего. – И где же это я тут?

– Ты? Вот. – Она ткнула пальцем в алую тряпицу и, встряхнув полотно, принялась завёртывать «весточку».

Допеленать её Алият так и не успела. В отдалении послышался приглушённый мощный звук, хорошо знакомый обоим: это хлопнул и напрягся парус. Полотняный свёрток полетел на песок, Алият и Ар-Шарлахи вскочили, обернулись… Слегка припав на левое колесо и накренив отягощённые всеми парусами мачты, «Самум» уходил прочь. На север.

– Шакалы! – яростно взвизгнула Алият, кинулась было вслед, но тут же, опомнившись, остановилась. Пешком корабль не догонишь. Повернула к Ар-Шарлахи искажённое лицо, вскинула маленькие крепко сжатые кулаки.

– Говорила же: останься!..

Ар-Шарлахи стоял не шевелясь и заворожённо смотрел вслед «Самуму». Это уходила жизнь. Что-то кричала Алият, но он её не слышал. Розоватая в крапинах позолоты, ободранная песчаной бурей корма пошатывалась на барханах и словно строила им гримасы, дрожа в восходящих струях раскалённого воздуха. Ветер развевал над барханами прозрачные знамёна вздымаемой колёсами пыли. Потом Ар-Шарлахи показалось, что на левом борту возникла какая-то сумятица, кто-то перевалился через ограждение и упал на песок, но на ноги так и не поднялся, даже когда оскаленный серп прошёл над головой. Должно быть, там, на «Самуме», шла серьёзная драка.

Слух возвращался.

– Трусы!.. Трусы!.. – кричала вдогонку Алият. – Всё равно вам живыми не быть! Слышите?..

Да нет, не слышали, конечно. Команда, не посмевшая бунтовать открыто, гнала корабль, боясь даже оглянуться на страшного Шарлаха и неистовую Алият.

Ар-Шарлахи буквально заставил себя сделать первый шаг, и, тяжело ступая, двинулся туда, где распластался, по-прежнему не поднимая головы, некто, спрыгнувший за борт…

* * *

Да он и не мог поднять головы, командир зеркальщиков Илийза, по той простой причине, что лежал с перерезанным горлом. Должно быть, его застали врасплох: рана была единственной. Значит, не спрыгнул, а выбросили… И не его одного. Шагах в двадцати от Илийзы уткнулся лицом в бархан Ард-Гев. Этот, конечно, дрался до последнего: изрезанный белый балахон был пятнист от крови.

Ар-Шарлахи отпрянул, выпрямился и принялся растерянно озираться.

– Айчу высматриваешь? – услышал он сзади злобный смешок Алият. – Зря…

Оба вновь поглядели вслед удаляющемуся «Самуму». Он уже был далеко. У зыбкого горизонта дрожала и плавилась башенка розовато-серой кормы… Потом из отчаяния и ненависти выглянула и горько усмехнулась внезапная мысль, что бывшие матросики и каторжане многому научились у своего главаря. Важно вовремя нарушить правила. И всё. Действительно, зачем поднимать бунт против Шарлаха, когда можно без особых хлопот и риска взять и угнать корабль? Алият права: нельзя было покидать борт «Самума». Впрочем, что теперь толку жалеть!

Плохо… Ах как плохо… Не дождавшись морской воды, Улькар в отместку расправится с Пальмовой дорогой… И ничего уже не изменишь…

В угрюмом молчании они засыпали оба тела обжигающим руки песком и, не оглядываясь, побрели обратно. Как ни странно, но ужаса перед неотвратимостью смерти Ар-Шарлахи не ощущал. Возможно, просто ещё не осознал всё до конца. Кроме того, поглядывая искоса на Алият, он видел, что та усмехается чему-то – жестоко и торжествующе. И наверное, неспроста. Стало быть, есть надежда, о которой он просто не знает. Скажем, ещё один разбойничий тайник – с запасами воды и провианта… Однако спросить об этом прямо Ар-Шарлахи так и не решился.

Добравшись до сухого ствола, Алият снова развернула полотно. Оторвав по краю узкую полоску, отломила пару сучков и принялась что-то довязывать. Потом аккуратно спеленала свёрток и зарыла в песок, оставив кончик тряпицы зацепленным за всё тот же выступ. Выпрямилась и, прищурясь, одарила уничтожающим взглядом колеблющуюся на горизонте дымную гривку – всё, что осталось от «Самума».

– Вот так, – выговорила она беспощадно. – Считай, податься им теперь некуда. Как только узнают, что они с нами сделали, – конец им. Наши такого не прощают…

– Да их раньше Хаилза перехватит, – с досадой возразил Ар-Шарлахи. Собственная судьба интересовала его куда больше, нежели судьба команды «Самума». – Видишь же, к Пьяной тени ушли! Как раз в лапы досточтимому…

Алият резко повернулась к нему. Тёмные глаза радостно вспыхнули.

– Улькар! – выдохнула она. – Поговори с Улькаром. Пусть тоже знает…

– Машинка на корабле осталась… – напомнил он.

Алият на миг лишилась дара речи, потом наконец шевельнула губами повязку, должно быть выругавшись про себя, и отвернулась.

– Да он бы всё равно к нам не успел… – виновато сказал Ар-Шарлахи.

Алият бешено взглянула через плечо, и сердце у Ар-Шарлахи упало. Он понял наконец, что её злорадная улыбка была вызвана всего-навсего мыслью о мести.

– А что с нами?.. – разом охрипнув, спросил он и, не получив ответа, огляделся, тоскливо прищурясь. Кругом сияли белые, как кость, пески.

* * *

Ар-Шарлахи оказался прав. Идя напрямик к тени Ар-Кахирабы, утром следующего дня «Самум» сам набежал на поджидавший его караван досточтимого Хаилзы. Конечно, будь корабли Харвы на ходу, Айча бы неминуемо заметил пыль и насторожился. Но оба судна досточтимого стояли на месте вот уже вторые сутки, верховые на мачтах были внимательны и знали, куда смотреть, так что не заметить песчаную пелену, влекомую «Самумом», они просто не могли. Бунтовщикам не повезло во всём: с утра установился ровный и довольно сильный северо-западный ветер, и, когда караванный скомандовал идти навстречу, положение «Самума» стало безнадёжным.

Разумеется, Айча мог бы и догадаться, что досточтимый Хаилза не собирается его атаковать, но, когда тебя берут в клещи два боевых корабля, немудрено потерять голову. Вдобавок при виде каравана разбойнички тут же обвинили во всём своего нового главаря, начисто забыв, что сами и подбивали его к бунту. Новой резни на борту «Самума» не последовало лишь благодаря стремительности, с которой досточтимый Хаилза пошёл на сближение.

Сам он поначалу тоже был сбит с толку, когда «Самум» вдруг выкинул чёрный вымпел, моля о пощаде. Всё прояснилось лишь после того, как на «Саламандру» доставили избитого в кровь Айчу, который и поведал Хаилзе, что произошло. Досточтимого от таких новостей едва не хватил удар. Нельзя сказать, чтобы он с восторгом ждал встречи с новоиспечённым караванным Шарлахом, но приказы государя, как известно, не обсуждают. Хаилза был мужественный человек и старый воин, но стоило ему помыслить о гневе Улькара, как мужество немедля покидало караванного.

– Что значит «оставили в пустыне»?.. – прохрипел он, хватая Айчу за скомканное полотно на груди. Тот лишь отворачивал в ужасе лицо. Разбитые губы его тряслись. – Мятежники! Дважды мятежники!.. Где? Где вы их оставили?..

Айча сказал. Досточтимый кинулся к карте, вгляделся и издал стон. Шарлах вместе со своей женщиной (впрочем, она-то Хаилзу интересовала меньше всего) вот уже день как мертвы. Пустыня убивает быстро. Тем более в полдень.

– Вода… – каркнул он, вскидывая выкаченные, в кровавых прожилках глаза. – Вода – с вами?..

– Да, досточтимый… – торопливо и невнятно ответил Айча.

Хаилза задумался. Сердце так и подталкивало караванного сделать очередную искреннюю глупость, а именно казнить бунтовщиков (дважды бунтовщиков!) на месте и идти с водой в Харву. Но это была бы его последняя искренняя глупость. Позавчера он получил послание от племянника, досточтимого Альраза, в котором тот прямо сообщал, насколько всё серьёзно, и, зная нрав дядюшки, заклинал доставить Шарлаха в Харву целым и невредимым.

Спуститься к югу и отыскать оба трупа?.. Ещё неизвестно, удастся ли их найти. Брошенные в пустыне всегда пытаются выбраться и спастись, даже если сознают всю бессмысленность этой попытки. Да и вряд ли труп будет полноценной заменой живому разбойнику.

Брезгливым жестом досточтимый велел увести мерзавца и вновь развернул послание Альраза. Да, судя по всему, племянничек и сам был сильно встревожен. И к чему, например, вот этот намёк? «Мы настолько ничтожны перед ликом непостижимого и бессмертного, что мало чем отличаемся друг от друга». Иными словами, у государя плохая память на лица. А Улькар виделся с Шарлахом (пишет племянник) всего один раз, и разбойник при этом повязки так и не снял…

Досточтимый Хаилза хлопнул в ладоши, и дверь приоткрылась.

– Привести сюда этого… из трюма… – недовольно приказал караванный.

Вскоре, бренча лёгкой стальной цепью, ввели пленника. Тот был, по обыкновению, хмур. Не глянув даже на досточтимого, уставился куда-то в угол. Обижался.

Мановением руки Хаилза отпустил стражу. Встал, подошёл безбоязненно вплотную, пристально всмотрелся.

– Дорога ли тебе жизнь, почтеннейший? – негромко осведомился он наконец.

Разбойник моргнул и уставился на караванного. Снова обиделся, отвёл глаза, потом еле заметно кивнул.

– Вот и отлично, – всё тем же тихим, напряжённым голосом продолжал Хаилза. – Тогда слушай меня внимательно. Сейчас мы идём в Харву. Там ты предстанешь перед государем. Как тебе при нём надлежит себя вести, я объясню. Но, главное, запомни: ты – Шарлах.

Детина вскинулся и воззрился на караванного злобно и недоверчиво.

– А я и есть Шарлах!

– Вот и отлично, – глядя ему в глаза, тихо повторил Хаилза.