Текст книги "Похождения полковника Скрыбочкина"

– Зачем я здесь вообще? – периодически спрашивал он кого-то неотчётливого, подразумевавшегося то ли поблизости, то ли внутри него самого. Но ответа, разумеется, не получал.

Министр счёл бы за благо превратиться в отвлечённое явление без чувств и желаний, но не умел этого сделать. Никогда прежде Узаду не доводилось испытывать столь длительных возвратных колебаний в мозгу. Потому параллельным курсом с упомянутыми колебаниями двигалось в гору и общее беспокойство его организма. В животе у министра стало безо всякой близкой причины ёкать и обмирать, будто от испуга перед предполагаемым враждебным событием, смутно высветившимся среди пуржистого кружева тёмных грёз. Даже если б ему ради свободы пришлось сбросить кожу и возродиться в новом образе, он и то не стал бы протестовать. Однако намёка на чудо не случалось, оттого Узаду, с бездольным видом прикусив кончик языка, терпеливо корпел над листом ватмана. Лишь изредка, выронив карандаш, он представлял себя похожим на плоскую тень и принимался громко смеяться над собой, дабы хоть немного успокоить нервы. После этого, конечно, возвращался к прежнему подневольному занятию.

Между тем Скрыбочкин, Биздик и Шлямбур не покидали стола, всё острее понимая свою недостаточность друг перед другом, а также перед высокими градусами праздничной катавасии. Вскоре к ним присоединился Парахин, воротившийся со свеженаполненной канистрой. Они произносили тосты и здравицы в знак тесной воинской дружбы, рассказывали анекдоты и пели песни для поддержания духоподъёмного настроения, и обнимались, и целовались, дабы не переставать чувствовать нерушимую прочность коллектива. Наконец полковник Скрыбочкин опорожнил очередную кружку, схватил в охапку полувменяемо колыхавших головными уборами Парахина, Шлямбура и Биздика и отволок их в вертолёт. Который не замедлил собственноручно поднять в воздух, полузряче вглядываясь в ночь и приговаривая:

– Счас, хосподин начальник, доставлю вас до девчат. А чего нам теряться? Единственный раз живём же! Гулять – дак на полную кадушку!

Тут вертолёт на предельной скорости сшиб одиночное дерево среди равнины и разлетелся на куски. Слава богу, все остались в относительной сохранности и упали на землю даже не успев как следует протрезветь; а синяки и ссадины на фоне остальных вероятностей означали величину, слабо удалённую от бесконечно малых понятий.

…Погасив на своих спутниках обмундирование, Скрыбочкин заторопился вправлять Шлямбуру вывихи.

– Ну ничего, ну и ладно, мы ж не померли от этой незадачи, вот и хорошо, – вздыхал он безогорчительным голосом.

– А кабы и померли, всё равно не беда, – вставил философское мнение Парахин из лежачего положения. – Герой умирает однова, а трус – тыщу разов. Ежели на то пошло, Вселенная опосля смертного часу всех совмещает в себе, даже самых несовместительных. И нас уж как-нибудь совместит среди других упокоенных. Хотя мы торопиться не станем, у нас пока и на грешной земле осталось немало занятий.

– Обидно только, што позабыли мы взять с собою в дорогу канистру, – со вздохом вспомнил Скрыбочкин. – Теперь добираться назад всухомятку будет скушновато.

– И это тоже невеликая беда, – сказал Парахин и, собравшись с волей, поднялся на вздрагивавшие от слабости ноги. – Доберёмся, время пролетит, мы и не заметим. А шоб оно быстрее пролетело, мы на всей обратной протяжённости будем вытравливать время анекдотами и разными байками.

– Можем ещё эти… пс-с-стихи реклами… тьфу ты чёрт, декламировать, – предложил Биздик. – Я, например из Пушкина припоминаю вот это:

Сижу за решёткой в темнице сырой.

Вскормлённый в неволе орёл молодой.

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавою пиццей блюёт под окном…

– Стоп-стоп, – сурово расшеперив губы¸ оборвал его Скрыбочкин. – Во всём надобно знать меру, нельзя же до такого надрыва выворачиваться наизнанку. Эдак ты перед нами счас станешь ещё философическим челувеком представляться или в слёзность ударишься на сердечной почве, а у нас, между прочим, путь неблизкий впереди, нам отакую твою умственную розслабленность терпеть ни к чему.

– Верно, – поддержал командира Парахин и отпустил Биздику дружеский подзатыльник. – Лирику давай оставим на потом. Когда настанет сподручное время, тогда и будем словосочетаться и жалобиться кому сколь присвербится. А пока надо обходиться сейчасным моментом и тутошним положением. Не подзюкивай нас на лишние напрасности, упрощайся и терпи! Можешь ишшо по дороге вспоминать анехдоты, шоб нашему дорогому гостю обратная дорога не показалась пресной.

– Анехдоты – это хорошо, – покивал Скрыбочкин. – Рассказуйте оба. Только не переборщитесь в плане бесцензурной лексики, а то хосподин начальник нас не поймёт. Особенно это тебя касаемо, Семён.

– Разве я когда перебарщивался? – удивился Парахин.

– А как же. Потому я и упредил, што хорошо тебя знаю.

– А вот и неправильно говоришь, не знаешь ты меня. Я даже сам себя почти не знаю, ежели разобраться. Откуда уж тебе-то расспособиться, стороннему узнавателю.

– Тю! Ты и вправду так считаешь, друже, или просто заради хохмы желаешь проявить разговорную оригинальность?

– Никакой оригинальности, не сумлевайся. Я и сам не перестаю удивляться, до какой степени вправду так считаю!

Вероятно, они могли бы ещё долго препираться подобным образом, но тут к разговору снова подключился Биздик:

– Ладно, оставьте пустое. Если хотите анекдотов, то вот вам анекдот – хоть и в рифму, но хороший – слушайте:

Скачет по полю коза —

по рогам текут глаза.

Чьи – какая разница:

больше не подразнится!

– Не, ну этот дурень скоро начисто себе выполоскает мозги медицинским спиртом: гля, обратно стихи начал нам пропагандировать, – расстроенно посмотрел Парахин на Скрыбочкина.

И отвесил Биздику ещё один дружеский подзатыльник:

– Кому сказано: стихотворность отставить!

После этих слов они прекратили трения и перешли к настоящим мужским анекдотам, какие обычно бывают на передовой линии фронта в сугубо ограниченных коллективах воинов-интернационалистов.

Несмотря на отсутствие солнца, было жарко, отчего Скрыбочкин, Парахин, Шлямбур и Биздик обливались потом. Это не способствовало движению, хотя и не могло явиться решительным препятствием для четверых знающих себе цену гуманоидов с военными погонами на плечах.

…В описываемое время министр Узаду метался среди разнородных догадок, предполагая, что попал в плен… Этот цербер, который притащил его сюда, требовал правдивых сведений. Стараясь сберечь свою жизнь, Узаду мелким почерком изложил на листе ватмана секретные соображения генштаба относительно запланированных на ближайшее время наступательных операций. Что могло б оказаться кстати, если бы капитан Парахин имел склонность к стратегии хоть в один градус. Но таковой науки в природе его ума отродясь не существовало. Поэтому, воротившись в расположение части, Парахин навестил нераспознанного министра – и, едва глянув на ватман, перешёл к рукоприкладству. А в передышках пояснял:

– Чурка ты, шо ли, раз не понимаешь: наглядную агитацию надлежит оформблядь рысунками! Потому – время нынче непростое, и все должны стараться на своих местах до предела возможностей. Ты не исключение, остолоп! Усилия требуются от каждого, кто ещё остаётся в разряде живого вещества. Давай-ка включи голову и начинай думать об иллюстрациях. Непростая задача, понимаю. А как ты думал? Мы тут не с неба свалились и не с баобаба рухнувши! Военным делом заниматься надо с полной отдачей, это тебе не варежкой мух ловить!

Узаду при каждом ударе вскрикивал, прикрывая руками остатки своего менталитета вкупе с прочими слабыми местами. Он ощущал себя подобным инвалиду, у которого украли протез его отрезанной руки или ноги. С какого боку ни примерься – любой разворот высвечивал зыбкую оголённость его теперешнего неполнокровного существования. Порой скудное русло текущего момента казалось министру впадающим в затхлое болотистое марево дурного сна; и тогда ему хотелось поскорее пробудиться и перестать грезить. Вместе с тем он понимал, что лишь хороший, полный приятности сон легко отпускает человека, а плохой цепко держит в своих объятиях, затягивая наподобие жадной трясины. Как из такого сна вырваться? Ответа Узаду не знал. Да и не было у него уже сил на поиски ответа, он лишь натянуто улыбался, роняя зубы, и с неослабным напряжением продолжал вглядываться в свою внутреннюю вселенную, а звёзды струились сквозь его взгляд, пуская тонкие корни в прошлое и будущее…

***

Когда Скрыбочкин и Биздик, держа трепыхавшегося Шлямбура под руки, выбрались из командирского блиндажа, чтобы подышать свежим воздухом, они обнаружили лежавшего на сухой траве Парахина. Тот спал и двигал ноздрями, и выкручивал во сне баранку, и переключал скорости на несуществующей коробке передач, а порой с криком ударял сапогом по воображаемой тормозной педали.

Разумеется, его не замедлили растолкать весёлыми пинками – не только ради дальнейшей компании, но также из-за военной привычки к порядку.

Парахину спросонья стало грустно и непонятно. Он обвёл мерклым взглядом Скрыбочкина, Шлямбура и Биздика – и, не угадав под кажущимися масками настоящих людей, выговорил сквозь зубы:

– Ежели ждёте от меня слов и действий, то напрасно. Сначала сами объявитесь во всей полновесной правде. А шо касаемо меня, то я не промысливаю действий по пустякам. Русский человек казачьей принадлежности создан для большего. Потому надо двигаться магистрально или вообще никак. И слова, которые во мне записаны горькими буквами, не каждому дано прочитать и освоить с пониманием.

Момент казался ему расплывчатым. Парахин не мог распознать своих текущих желаний и опасался маеты – оттого недолго думая перекрестился и трижды сплюнул через левое плечо, после чего неожиданно для себя пустился плясать вприсядку вокруг товарищей, дабы перемениться внешне и внутренне. Однако это ему не удалось: запутавшись в движениях, он рухнул наземь – и, свернувшись калачиком, снова забылся мёртвым сном.

– Нет, ну ты только погляди, до чего челувек себя довёл, – задумчиво уставившись на него сверху вниз, удивился Скрыбочкин. – А ведь пил вместе с нами. Отчего же тогда мы с тобой ещё удерживаемся на ногах, а он падает? Может, у него появилась проблемность со здоровьем?

– Да нет у него никакой проблемности, – отрицательно мотнул головой Биздик. – Здоровый бычара, это я как медицинский специалист утверждаю.

– Тогда мне совсем непонятно. Оно, конешно, и со мною всякое случалось, што уж греха утаивать, но не до такой же степени. Да ещё при проверяющем, когда надобно ухо востро держать с удвоенной силой. Вот незадача! В подобной ситуации можно всем подразделением до такой степени упасть в глазах начальства, што после и костей не соберём.

– Это точно. Не отмоемся потом перед вышестоящей инстанцией, если проверяющему не понравится наша дисциплина. Или ещё что-нибудь.

Коротко посовещавшись, товарищи по оружию решили переместиться в баню. Прихватив старавшегося проснуться Парахина и отчаянно рвавшегося из рук Шлямбура, комполка и начмед вошли в парную, ещё с вечера крепко протопленную ради такого случая. Скрыбочкин взгромоздил агента на полку и взялся охаживать его самодельным веником из разновидности местной зонтиковидной акации, продолговато вздыхая и приговаривая:

– Правильно-правильно: покричите, хосподин… не знаю вашего звания. Я тоже, к прымеру, люблю розслабиться после доброй чарки. В баню идтить – доброго веника не бояться! Потому как веник в бане всему изначальник! А ну-ка, поддай парку, Семён!

Шлямбур вздрагивал спиной при каждом ударе и орал всё громче. Он боялся навалившегося на него необоримого настоящего. А пуще настоящего боялся неумолимо надвигавшегося будущего, словно и сам существовал на белом свете по непреднамеренной ошибке, которая в любую минуту могла оказаться обнаруженной и выправленной к его несомненному ущербу.

Прокрутив в голове все возможные варианты и подлости, майор Шлямбур пришёл к выводу: его подвергают чрезмерным пыткам из-за того, что приняли за какую-то большую разведывательную фигуру. Ему было очень жарко и больно. Время, убыстряясь, расслаивалось на пугающие движения, звуки и догадки разной степени невозможности. «Эти люди, похожие на разбойников с большой дороги, не знают пощады ни к себе, ни к другим, – думал майор. – Но что же делать, как вырваться? Я не вижу абсолютно никакого выхода!» Блуждающие взрывы разочарования жизнью и самим собой ослепительно-белыми кляксами булгачили ум Шлямбура, застя собой узкую картину терминального пространства. И он на пределе голосовых связок тщился опровергнуть ошибку пленивших его коммандос, всячески растолковывая свой статус и обвиняя в недоразумении шефа израильской разведки Соломона Порнухера.

– Што он крычит? – поинтересовался Скрыбочкин.

– Не разберу, – стряхнул пот с лица Парахин. – Шо-то насчёт порнухи. Слабо, наверное, хлещем.

– А ну, Семён, приналяжем изо всех сил! – испуганно расшеперил носоглотку Скрыбочкин. – Не то, не дай бох, с фронта в тыл нас переведёт! Он же начальство, с него станется!

– А может, он просто по характеру отчаянный охаверник и ругатель, – предположил Парахин, – и для него такое поведение в порядке обыкновенности?

– Не так оно как-то: неровно всё идёт, неправомочно и несоизмерительно, – возразил Скрыбочкин. – Он же должен удовольствие сполучать и радоваться. Да и в любом разе мы ему для ругательства не подавали достатошных поводов.

– Или, может, он требует натуральной порнографии для себя? – подал голос Биздик. – Вы ж ему женщин посулили, а не выполняете.

– И то правда, чуть не дал маху, – спохватился Скрыбочкин. – Как же я запамятовал, вот голова-то садовая, ай-я-яй…

С этими словами он выскочил за дверь. И вскоре воротился с Оксаной Глядищевой. Которую с заинтересованным азартом в глазах представил гостю:

– Вот. Особистка наша. Старается все надобности предусматривать, штоб у личного состава не падал боевой дух. Не женщина – сплошное райское наслаждение, счас сами убедитесь. Исделает всё доступное и недоступное заради вашего ублаготворения, а как же! Оксана способна превратить в горячего джигита любого сермягу эхфиобского, не говоря уже об таком начальстве, которое заслуживает всяческого уважения и чинопочитательства!

Глядищева понимающе скинула галифе среди клубов пара и, взяв застонавшего Шлямбура мускулистыми руками, принялась нежно мять его и вертеть в разнообразных позициях.

Скрыбочкин вытолкал в предбанник завистливо покрякивавших капитанов Парахина и Биздика:

– Не смущайте проверяющего своим панибратством. Давайте не будем раздваиваться промежду желаемым и действительным. А то ещё чего доброго осрамите меня перед начальством. Оно же вам шведскую семейственность покамест не предлагало.

– А я не совсем уверенный, шо не предлагало, – возразил Парахин. – Я не прислушивался. Для верности надо бы переспросить.

– А то, может, не стоит вообще переспрашивать, – развил его мысль Биздик. – Чем задаваться нерешительностью и вопросами, лучше просто жить, ни в одном параметре не сковывая себя и других. Только так, и не иначе. А если даже не совсем так, то максимально похожим образом!

– Совершенно правильно, – сказал Парахин, подмигнув Биздику. – Не вижу никаких оснований испытывать срамные чувства перед тем, шо естественно и не безобразно

– Завтра станете жить максимально похожим образом, не испытывая срамных чувств! – Скрыбочкин затворил за собой дверь в горячее чрево парного помещения. И позволил себе снисходительную усмешку:

– А ежли совсем недотерпляетесь, то обождите своей очерёдности в порядке воинской субординации.

Следующий час они провели в предбаннике подле канистры со спиртом. А затем выбрались по нужде наружу, где Скрыбочкин, провалившись в тёмную землянку, принялся размахивать случайно подвернувшейся лопатой перед носом неопознанного оборванца:

– Хто такой? Почему нарушаешь хформу одёжи?!

– Осторожнее, не зашиби человека, пока он ишшо боевой листок рысует, – остановил его Парахин. И взял из одеревеневших рук Узаду кусок ватмана с изображёнными на нём танками, пушками и самолётами (министр воспроизвёл по памяти карту дислокации всех вооружённых сил республики, подписав под каждым рисунком номер войскового соединения и его численность).

– Такую наглядную агитацию я понимаю, – похвалил Парахин новоиспечённого художника. – Молодцом.

– Верно. Танки похожие получились, – полковник Скрыбочкин утёр набежавшую слюну восторга. – И «МиГи» эхвиобские как живые… Завтра, писарчук, тебя за точный глаз представим к ордену. Нам проверяющий всё равно привёз два мешка наград, штоб деньги сэкономить.

Они заторопились к выходу. Но Парахин оставил перед Узаду новый кусок ватмана:

– До утрева ишшо один листок выпустишь. Для следующего раза – на случай, ежели тебя убьют, а у нас художника взамен не найдётся.

И министр обороны безропотно принялся за работу. Возражать у него и в мыслях не возникло. Мирооснова шаталась под Узаду со столь баснословной амплитудой, что, казалось, ни одна из её проекций не способна удержаться в прежневзвешенном положении.

***

В предбаннике Скрыбочкин, Парахин и Биздик столкнулись с Оксаной Глядищевой.

– Ну как? – поинтересовался Скрыбочкин.

– Слабовато, если честно, – доложила особистка голосом недокормленного зверя женской разновидности.

И удалилась, забрав Биздика восполнять раздосадовавший её пробел в мужской природе.

А майор Шлямбур не возвращался в себя до самого утра, невзирая на новую канистру спирта. Когда он наконец очистил глазные яблоки от мутной плевы полубредовых снов, перед ним обрисовался покачивавшийся по стойке «смирно» полковник Скрыбочкин:

– Джип для оборотной дороги взаправлен, – отрапортовал он. – Ордена выгружены! А это – вам, для отчётности, боевые пист… тьху – листки.

Полковник протянул агенту три куска ватмана. От которых у того душа чуть не выплюснулась наизнанку: на одном содержались разработки будущих военных конфликтов Эфиопии с соседними странами, на другом была вычерчена карта дислокации вооружённых сил республики, а на третьем воспроизводился текст секретного договора с США на случай наступательных действий против исламского фактора.

Теперь майор Шлямбур всё понял.

Как же он раньше не догадался: Скрыбочкин – свой! Просто этот вояка слишком глубокий агент, поэтому подверг Шлямбура полной проверке по самой тяжёлой программе!

В таком выводе трудно было усмотреть ложный вектор, и майор ухватился за упомянутую формулировку, как за спасительную соломинку. Он сгрёб в охапку драгоценные куски ватмана и, сунув полковнику в руки пятьдесят тысяч долларов, бросился к джипу. Мимо торчавшего ногами из окопа Биздика. Мимо дравшихся из-за особистки Джульетты шестерых пришлых аборигенов из дальнего племени не то охотников за черепами, не то скотоложцев-огнепоклонников. Мимо выведенного Парахиным на уборку территории Дырыну Возазоре Узаду, который, пользуясь скоропостижным обмороком своего мучителя, воровато собирал в кулак окурки.

– Куды ж вы, хосподин проверяющий? – разочарованно громыхал позади него полковник Скрыбочкин. – Это не по-людски ведь, отак удаляться, не попрощамшись! Надобно же выпить на посошок – так сказать, обмыть ваше благополучное возвращение из нашего пекла!

Но Шлямбур уже не слышал его. По круглому счёту, он не желал ни видеть, ни слышать ничего и никого, а весь воплотился в желание поскорее доставить полученные сведения куда следует. И теперь, пожалуй, ни одна жизнеискривительная ситуация не смогла бы заставить его умериться в кураже и скорости. Майор влетел в штабной джип и, с истерическим рёвом двигателя тронув с места, на максимальных оборотах помчался прочь.

Следующие несколько километров за ним ещё гнался какой-то полоумный мужик в нечистом белье. Агент подобрал его из жалости, и тот, утерев слёзы, доехал молча до самой Аддис-Абебы… В столице, правда, мужик попытался отнять у Шлямбура автомобиль, в результате чего был вынужден поспешно удалиться с перекособоченной рожей и заплывшими от синяков глазами, являя собой полнокровный портрет жертвы жестокой эпохи. Это лицо теперь никто не отождествил бы с прежним Узаду. Который впоследствии полторы недели хоронился в подвале у тёщи, вынужденный расплачиваться натурой до тех пор, пока родственница его не опознала – и только после этого, избавившись от мании преследования, согласился занять прежний руководящий пост.

Скрыбочкину же шеф Моссада несколько раз выплачивал безвозмездное вознаграждение. И это могло продолжаться ещё долго. Но однажды в полк привезли почту. После чего Парахин, зашедший в дальний окоп ознакомиться с газетой, вылетел оттуда, как был, в спущенных штанах, и подскочил к полковнику:

– Почитай, Сидор, шо в России вытворяется, а мы тут, как дурные курицы, сидим сиднями и не собираемся двигаться с места!

– Што там вытворяется? Я и без газет знаю, ничем уже меня не удивишь. Непорядок кругом. Ежли так будет продолжаться, то скоро не только Россия, но и весь мир перевернётся вверх тормашками. Или вывернется наизнанку.

– Не думай про весь мир. Ты про Россию почитай.

– Невжели война?

– Та нет, хуже.

– Тогда не высказывайся тут загадками. Давай говори конкретно, раз прочитал што-то важное.

– Конкретно – ваучеры в России раздают всем подряд!

– Да ты што! – встрепенулся Скрыбочкин. – А почём? И што они такое – эти хфаучеры?

– Точно не знаю. Но представляют так, будто с ними можно будет российские богатства разделить между населением. И бесплатно же раздают!

– Надобно собираться, – беспокойно возвысил голос Скрыбочкин. – А то разбазарят державу, а порядошным людям от прибыли ничего не достанется. Да и, в конце-то концов, доколе нам возможно подпирать плечами укатывающееся в пропасть благополучие челувечества? Хватит уже, пора, как говорится, возвернуться на твёрдую почву родимого края… Значит, так: звони Коню – сию минуту сымаемся с фронта.

На том и кончилась война.

Оба противоборствовавших войска при полном вооружении покинули район боевых действий и двинулись в Россию, лишний раз подтвердив историческую закономерность, согласно которой сколь долго ни царствовал бы над миром громозвёздный Марс, но всё равно над ним возьмёт верх тихоумный Мамона.