Текст книги "Похождения полковника Скрыбочкина"

В глубине готового забыть себя от возмущения кандидата наук родился утробный крик, и он принялся колотить себя кулаками в грудь, как это, вероятно, мог бы сделать гладиатор перед своей последней битвой…

***

Лишь через пять минут Парахину и Скрыбочкину удалось прекратить драку, оторвав окровавленные однороговские зубы от ботинок Тормоза. С трудом уяснив суть претензий потерпевшего, полковник долго смеялся, а потом определил своё соломоново решение:

– Ежли слабоумный пред тобой виноватый, то он, конешно, должен возместить ущерб, тем более што у него как раз сегодня подвернулась прибыль. Но поскольку его поимка проистекла с нашим посредством, то я даже затрудняюсь, как нам теперь промежду собой разделить твои деньги. Или, может, ты способный заподозрить во мне благотворительного агента, который ни за понюх табаку станет уважать чужие причины и следствия? Ежли так, то здря. Лично я не способный такого заподозрить. Ведь, понимаешь, каждый мало-мальски разумный челувек должен расставлять любые вопросы напротив соразмерных ответов, причём под удобоваримыми для себя углами, верно? А мы с тобой как-никак достатошно разумные люди, в этом нихто не сумневается… В общем, не клокочи понапрасну и слушай сюда: штобы никому не оказалось обидно, мы счас твои денежные средства по-мужски – в жидком виде – употребим. Прямо не сходя с места.

После этих слов Скрыбочкин взялся заливать в глотку не успевшему опомниться Однорогому коньяк и водку, приговаривая:

– Нихто не любит, штобы об нём думали хужей, чем он есть, вот ты и обиделся. И здря, между прочим, потому што на обиженных воду возят. Ты ведь не желаешь оказаться самонастоящим слабым звеном в цепочке общественной жизнедеятельности, верно? И я не желаю. А ежли по правде, нихто не желает. Вот и не суетись мозговой промежностью, не намысливай себе никакой приблизительной безнужности. И вообще не намысливай ничего, не создавай дискомфорт и горе от ума через лишние телодвижения. Просто воспринимай ситуацию хфилософски, ведь жизнь полосатая: сегодня в ней одно, а назавтра – совершенно другое. Нормальная диалехтика, надобно глядеть на себя сторонним оком, без эмоциональностей. При таком взгляде завсегда легше и правильнее получается. В противном случае время будет протекать скрозь тебя и скорым темпом утечёт до последней капли без смысла и радости. А набраться ума-разума никогда не поздно, однако же, сам понимаешь: чем раньше, тем оно полезнее для унутренней благополучности… Да што мне перед тобою словесностью расстилаться, ты ж и сам знаешь, как всё обстоит! Вот я, например, иногда перекатываюсь по безглуздым пространствам без тверёзой цели, точно фурага или другой головной убор, который сорвало ветром с неизвестной головы и волокёт незнамо куда, а потом вдруг – бац! – и получается какая-нито загогулина… Дак што же ты думаешь, я теряю себя, и у меня возникает обида? Ха! Да ни в коем разе я терять себя не помысливаю! И обиды не возникает! Наоборот, мне становится увлекательно извлечь пользу из любого кандибобера. Вот и ты извлекай. Не каждому челувеку достаёт характера сказать: «Хватит перемогаться среди неудобствий, пора начинать жить по-настоящему, полной грудью, а не принюхиваться и осторожничать наподобие робкого парнокопытного!». А уж переходят к действенности и подавно немногие. Но тебе повезло, што меня встретил, я тебя научу словом и делом, ты мне за это ещё поклонишься в ноги и просыплешься благодарностями…

В подобном роде витийствовал полковник Скрыбочкин, заливая спиртное в Однорогого (коему выбирать было не из чего, оттого он быстро расхотел сопротивляться и теперь ощущал, как с каждой минутой в нём спадает нервное напряжение). Разумеется, не забывал Скрыбочкин также о себе и закуске. Официанты едва успевали подносить требовавшиеся напитки и тарелки с пышными ресторанными деликатесами.

Не отставали от них Парахин и Челнищев. Иногда то один, то другой выпадал из членораздельного состояния, тяжело ударяясь лицом о тарелку, но вскоре возвращался к посильному общению. Тем более что державшийся твёрже всех полковник Скрыбочкин порой ненадолго оставлял в покое Однорогого, дабы напомнить своим товарищам о порядке – примерно в таких выражениях:

– Придавайте значение приличиям! Умерьтесь в проявлениях, штобы я не фраппировался вашим поведением!

Никто с ним не спорил, и веселье шло по нарастающей. Постепенно нестройный гул партикулярных голосов в ресторанном зале затих, и в нём стало слышно только Скрыбочкина да ещё изредка подававшего реплики Парахина.

Это продолжалось до самого закрытия ресторана.

Порой нечто важное проистекает буквально из ничего. Правда, очень редко. Гораздо чаще случается наоборот: важное быстро превращается в пустяки, сходит на нет, заканчиваясь сущим пшиком или форменной хохмой, не заслуживающей доброго слова. Так обернулось и на сей раз. Для Тормоза самым важным в жизни были деньги, однако они, легко приплыв ему в руки, с не меньшей лёгкостью спустились к чистому нулю в течение вечера. Тормозу было обидно, однако делать нечего, пришлось смириться и по мере сил забавляться ситуацией, и хохотать просто так, и скатывать шарики из хлебного мякиша, чтобы бросаться ими в официантов, и плеваться в разные стороны, уворачиваясь от подзатыльников полковника и прапорщика, и снова хохотать, хохотать, хохотать от души, громко приговаривая:

– А йа! А бсё! А фули!

Тормоз не удивлялся своему косноязычию, ибо оно всегда охватывало его в минуты радости и печали.

А потом ресторан «Кавказ» закрылся.

***

Оказавшись на свежем воздухе, Скрыбочкин, Парахин, Однорогий, Челнищев и Тормоз зашагали по улице Красной. От избытка чувств каждому хотелось что-нибудь выкрикнуть или хотя бы подраться, однако все законопослушно помнили о недозволенных децибелах и прочих движениях души, потому обходились просто: каждый затянул свою песню, и это было достаточно весело, хоть и лишено признаков совокупной гармонии.

Вскоре внутренние жидкости стали напоминать о себе. Не заходя далеко, мужчины принялись справлять естественную надобность в первой подвернувшейся подворотне. В самый разгар упомянутого процесса к ним приблизилась сморщенная бабулька в чёрном платке. Посмотрев на прапорщицкие погоны Парахина, она сняла с плеча уёмистую сумку и осторожно поставила её на влажный асфальт:

– Товарищи военные, мне тут надоть недалече за дочкой зайтить. Приглядите, будьте такие добрые, за моей кладью, а?

– А што там у тебя в сумаре содержится? – подозрительно покосился на старушку Скрыбочкин, застёгивая брюки. – Бомба, што ль?

– Та нет, упаси бог, – перекрестилась бабка. – Водочка там у мине, катанка самодельная, на продажу несу, на рынок. Унучек спирт водою разбавляет и закатывает, а мы с донечкой продаём добрым людям.

– Приглядим, приглядим, – торопливо перебил её Парахин. – Спирт-то хоть хороший?

– Хороший, а как же. Медицинский.

– Ну, тогда иди, старая, куда собиралась.

Едва старушка исчезла, как Скрыбочкин подхватил её сумку, и все пятеро скорым шагом двинулись дальше. Сознание того, что у них теперь вдосталь водки, рождало ощущение праздника.

Что-то шуршало в воздухе – не то призрачные птичьи крылья, не то заблудившиеся чужие взгляды на излёте. Над головами Скрыбочкина, Парахина, Челнищева, Однорогого и Тормоза висела жирная луна, похожая на подгрызенный с одного боку блин; и звёзды, падая с неба, оставляли во тьме серебристые росчерки. А они, не обращая внимания на космические объекты, продолжали следовать прямым курсом и предвкушали, как всю ночь будут шагать и пить, и бросать пустые бутылки себе под ноги. Всем было легко и весело от этого предвкушения, и ничто не заканчивалось. Правда, никто не предупредил их о том, что едва Скрыбочкин расстегнёт «молнию» злополучной сумки, как все мечты превратятся в прах, ведь там вместо водки действительно окажется бомба, ибо никогда не бывает всё хорошо, если хоть что-нибудь не окажется плохо, таков закон подлости, который на самом деле является главным законом природы.

Да, всё произойдёт именно так: сработает взрывное устройство, и прозвучит взрыв чудовищной силы… Впрочем, Челнищев уже никогда не узнает о том, что старушка на самом деле являлась зарубежной террористкой, ибо его тело разлетится на микроскопические частицы, а душа Фёдора отправится на незамедлительную встречу с Хафизой Абдулгафаровной Образяевой.

А Скрыбочкин, Парахин, Однорогий и Тормоз, чувствуя себя реликтами отшумевшей эпохи, в остатках дымящейся одежды поползут по расплавленному асфальту среди прозрачной тишины ночного Екатеринодара. И долгое время ничто не будет им напоминать о грядущей правде скупых на удовольствия миров и пространств, пока она не настанет в виде больничных уколов и капельниц, и разноцветных таблеток, и сворованного из ординаторской комнаты медицинского спирта, и вертляво-бесхитростных медицинских сестёр… Но это совсем иная тема для другого рассказа.