Текст книги "Похождения полковника Скрыбочкина"

Время мстить

Полковник Мостыра любил такие попки – обширные, обтянутые яркими юбками, виляющие и перекатывающиеся при ходьбе, словно плоды потаённых желаний, достигшие максимальной зрелости и готовые в любой момент разодрать тонкую кожуру одежды, дабы выскочить наружу и явить себя в полнокровном объёме для всеобщего пользования. Заглядевшись сегодня на одну – по дороге на работу, он не заметил, как сошёл с тротуара и некоторое время двигался по проезжей части, пока не налетел на встречную «Мазду». С водителем которой пришлось затем выяснять правила дорожного движения, причём отнюдь не в свою пользу. По этой причине он явился сегодня в управление в сумеречном состоянии и, устроившись подле окна, принялся штопать свежеизодранный китель.

В последнее время начальнику екатеринодарского Управления безопасности полковнику Мостыре не везло. Взять хотя бы случай с африканскими коллегами, которые нагрянули на прошлой неделе по обмену опытом как снег на голову. Мостыра посулил им коньяк и гуляш по-кубански. На беду, в буфете ещё не успели прибрать после обеда сотрудников Управления, а полковник чувствовал себя весьма смутно после ссоры с женой и последовавшего затем двухнедельного куража по ресторанам. Поэтому, рассадив чернокожие чины за столиком перед пустыми пока тарелками, он на минуту отлучился к себе в кабинет по естественной нужде пропустить рюмку-другую для снятия головной непроходимости. За это время произошло непоправимое. Кто-то из буфетчиц забыл на столе африканцев миску с прибранными отовсюду объедками. Те разложили упомянутые объедки по тарелкам и кое-как употребили их внутрь.

Когда Мостыра вернулся, на стол подали коньяк и гуляш в горшочках. Однако гости, выпучив зубы, принялись отказываться, поясняя, что первое блюдо они ещё добросовестно съели, хотя там было чересчур много рыбьих костей и корок чёрствого хлеба, а второе им уже не осилить, поскольку к новой пище следует привыкать постепенно… Сопровождающий из Москвы пригласил потом Мостыру к себе в гостиничный номер и прочёл ему длительную нотацию, которая стоила полковнику двух зубов.

А вчера он встретил Скрыбочкина. Страх овладел полковником Мостырой, ибо он знал: этого монстра голыми руками не возьмёшь.

Дело в том, что раньше начальником екатеринодарского Управления безопасности являлся полковник Скрыбочкин. Но однажды он убыл на таинственное заграничное задание и надолго исчез. Мостыра занял его служебное место. А когда Скрыбочкин наконец пригнал в Екатеринодар отбитый у медельинского картеля самолёт с несколькими тоннами кокаина, новому начальнику управления удалось утаить данное событие от московского руководства… Мостыра состоял на откупе у наркомафии, оттого ему не составило труда выгодно сбыть неучтённый наркотик; Скрыбочкина же он упрятал под чужим именем в тюремный изолятор. По несчастью, в скором времени судьба вывернулась к Мостыре своей изнаночной стороной, поскольку Скрыбочкину удалось разжечь бунт в местах лишения свободы, а затем совершить побег и благополучно скрыться за границей. Впоследствии Мостыра имел сведения от своей агентуры, что бывший начальник екатеринодарского Управления безопасности подался наёмником в Африку.

Но вчера, когда полковник Мостыра с разбегу впихнулся в переполненный троллейбус, кто-то чудовищно ударил его зонтиком по затылку и прошипел над ухом:

– Дюже быстро пробираешься вперёд по жисти, надобно хучь немного замедлиться. Так што приготовляйся, паскуда. Прийшло твоё время пожинать горькие плоды.

Полковник обернулся, мгновенно переполнившись дурными предчувствиями. И успел разглядеть сквозь затворившиеся двери транспортного средства грозно помахавшего ему рукой Скрыбочкина.

Самое досадное, что троллейбус тотчас тронулся, и Мостыра даже не успел сказать ничего оскорбительного этому жуткому человеку. Лишь зыркнул на него в бессильной ярости да сжал челюсти так, что заломило зубы.

…От отрицательных мыслей Мостыру отвлёк телефонный звонок. Он поднял трубку: дежурный доложил, что принесли пакет.

– Неси его сюда, – распорядился начальник Управления.

Через минуту пакет положили ему на стол. Полковник заперся в кабинете и в предвкушении какой-нибудь взятки, разорвав пухлый конверт, извлёк из него небольшую плоскую коробку.

– Дожил, – проворчал Мостыра. – Уже натурой стали мзду подсовывать. Нрав у народа упал, ниже некуда.

И поддел крышку коробки перочинным ножом. В тот же миг невероятной силы взрыв поднял его в воздух и швырнул на пол.

…Когда переполошившиеся сотрудники взломали дверь кабинета и, поливая лицо Мостыры холодным пивом, привели его в чувство, он не сразу обрёл точку опоры. Несколько минут полковник шевелил потемневшими от копоти щеками, матюгаясь и дрожа ослабевшими членами, и при всём старании не мог определиться, к какому разряду себя отнести: к живым существам или к неодушевлённым предметам. Затем кое-как дополз до своего стола, на котором покоилась прежняя коробка с обугленными краями. И увидел, что внутри неё содержалась толстая стальная пластина с выгравированной надписью: «Ещё не раз нанюхаешься пороху, предательская харя. Не надейся на скорую смерть. Твой С.»

***

Днём ранее описываемых событий жертва наследственного полоумия по кличке Тормоз по обыкновению собирал на кладбище пустые бутылки, когда обнаружил среди своих владений пировавшую на замусоренном презервативами надгробии компанию арабских студентов. На пикнике также присутствовали двое местных менеджеров и ещё какие-то проститутки.

Привычный к человеческому разнообразию Тормоз не стал мешать событиям, а просто присел рядом, чтобы дождаться момента, когда можно будет упорядочить использованную стеклотару. Со скуки он беседовал сам с собой и строил рожи. Которые арабы сочли оскорбительными и принялись отгонять скудоумного чем под руку попадёт. Тормоз понял, что ждать тут нечего и попытался приватизировать ещё не опорожненную посуду. Самым досадным оказалось то, что иностранцы, несмотря на переломы и вывихи, успели наглым образом разбить об его череп все бутылки. Этого простить было уже невозможно. И Тормоз, удалившись несолоно хлебавши, стал искать на барахолке пистолет – чтобы громить интуристов, сколько хватит патронов.

– Хвиздолет! – выкрикивал он, нетерпеливо брызгая слюной. И, наугад хватая за грудки то одного, то другого торговца, пояснял:

– Хвиздолет ха-а-ачу!

Через некоторое время к нему подошёл Скрыбочкин:

– Говорят, ты трезвонишь всем налево и направо, што интересуешься оружием. Да не красней, как буряк, дело обыкновенное… Дак интересуешься или шутки шуткуешь ради забавы?

– Гы-ы-ы, – покивал Тормоз, гордо вытянув шею и энергично зашевелив глазами: то порознь, то обоими вместе. – Ы-ыравильно. Хфиздолет ытерезу-у-ует!

– Продам тебе, – хлопнул его по плечу Скрыбочкин. – Давай сто… сто пятьдесят тысяч.

Слабоумный торопливо отсчитал деньги. Потом поинтересовался:

– Хде хфиздолет?

– У мужика одного. Счас я тебе его предъявлю. Да смотри, не запамятуй: ежли он почнёт торгуваться – не испытуй колебаний, сразу бей ему кулаком в рыло, штобы небо с овчинку показалось. Он инакше справедливую торговлю не осознаёт, да ещё страдает хронической недостаточностью воображения… Или можешь сломать ему, к примеру, ногу, и пускай валяется кулём на плинтуаре, покамест не сполнит твоё требование и не назначит приятную цену. Потому простым числительным словом его трудновато прошибить. А кулак он понимает куда легше, как все животные.

– Фука, – сказал Тормоз мокрыми губами и с опаской пригладил на темени жидкие волосы, словно из-под них вот-вот должно было проклюнуться навстречу солнечным лучам нежное плодоносное растение.

– По совести подтверждаю твои слова, – положил руку на сердце Скрыбочкин. – Сука он и есть. Первостатейный, кабы не сказать хуже. Однако сильную руку уважает, это мною неоднократно проверено. Вот, значит, и ты не стесняйся, бей покрепше, без страху и упрёку. Тогда получится безотказный результат, гарантирую. На бога надейся, а сам не плошай – слышал такую поговорку? Нет, ежли не слышал, тоже ничего страшного, я ж тебе её счас сказал. Так што можешь руководствоваться в дальнейшем… Ну ладно, давай не будем рассусоливать – идём, я тебе покажу этого мужика.

…Обычно полковник Мостыра обедал в гриль-баре на улице Мира. Так и сегодня он, переодевшись в партикулярный костюм, вышел из Управления в тринадцать ноль-ноль и ординарным нестроевым шагом двинулся в направлении упомянутого заведения, задрёмывая на ходу. Вскоре путь ему преградил здоровенный детина с выпученным языком и неравномерными зрительными органами – и потребовал безотлагательным тоном:

– Хфиздолет давай.

– Что? – не понял Мостыра. – Ты меня с кем-то путаешь, парень. Уйди с дороги, не путайся под ногами.

– Торгуисся, фука, – разочарованно отяжелел лицом детина. И по кривой дуге обрушил на левое ухо полковника свой невменяемый кулачище.

Это был Тормоз. Который не то чтобы имел склонность к членовредительству, а просто всегда старался превращать желаемое в действительное – и теперь испытывал благодарность к Скрыбочкину за подсказку, позволившую ему не напрягать ум. Он действовал в намеченном русле и не сомневался в результате; больше ничто его не интересовало.

***

Когда Мостыра возвратился в сознание, то не сразу понял, где он находится и что вокруг него происходит. Несколько секунд полковник болезненно кривился, пытаясь проморгаться от бледных медуз, приплясывавших перед его слабоосознанным водянистым взором. И лишь затем сообразил, что это вовсе не медузы, а бледные широколицые мужики в крепко выцветшей правоохранительной форме. Это над ним хлопотала вызванная прохожими бригада из медвытрезвителя.

«Зачем они суетятся, почему турсучат мои карманы? – вяло подумалось Мостыре. – Ага, документы ищут, понятно… Надавать бы наглецам по мордасам за превышение своей функции, да неохотно пока двигаться. Все беды в мире происходят от напрасного движения, больше ни от чего. Если бы живые существа не имели необходимой подвижности, то ни одного несчастного случая на планете не могло б осуществиться…».

На этом его мысли угасли. Зато до слуха полковника донеслись вполне закономерные для данного случая реплики столпившихся подле него зевак:

– Пьяный человек. До чего переусердствовался, надо же! А вдруг он умрёт прямо здесь, у нас перед глазами?

– Не умрёт. Если б от пьянки люди умирали, то сейчас на земле даже среди монахов не осталось бы ни одного жителя.

– Вот так часто бывает: вроде и человек неплохой, а как выпьет – становится свиньёй свинья. Ишь, разлёгся как у себя дома!

– А я не пойму: алкоголь способствует истинному раскрытию душевной схемы подобного животного или это только маска, надетая на время и на самом деле не имеющая со своим хозяином ничего общего?

– Эка ты загнул. Переведи на русский!

– Да что там он загнул? Лично мне всё понятно. Но на самом деле не надо перемудряться. У меня твёрдая убеждённость на опыте, что человек, изрядно выпивши, предстаёт не таким, каков он есть. Обрисовываются в нём недореализованные возможности, дело элементарное.

– Нет, я не согласен. Считаю, не зря народной мудростью оглашено: если хочешь узнать человека – напои его. Никаких недореализованных возможностей, от лукавого эти ковыряния. Просто под пьяной лавочкой у любого суть проступает.

– У моей сестры муж – когда тверёзый, то очень почтительный, даже хозяйственный и работящий, а как заложит за воротник, начинает вытворять чудеса, хоть святых выноси.

– Ну так ты приглядись к его чудесам повнимательнее: может, он святой? Может, сестре это нравится, потому она с ним и живёт?

– Сестре, может, и нравится. Да только всем остальным не очень. Убить бы его, гада, если б закон не запрещал.

– Вообще-то, наверное, это личное дело каждого, пить или не пить и до какой степени свинячиться. Разве мы имеем право выносить суждение?

– А мы и не выносим…

Левое ухо Мостыры горело, а в голове стоял звон. Потому никого слушать не хотелось, и голоса столпившихся вокруг него зевак плыли мимо, почти не задевая сознания полковника. Провалиться куда-нибудь поглубже, замереть в образе неподъёмного камня и позабыть об окружающем, это сейчас было бы лучше всего. Но подобной возможности у Мостыры не имелось.

«Может, я сошёл с ума, и вокруг варится в своём соку не настоящий, а кажущийся мир? – подумалось ему откуда-то сбоку сознания. – Но отчего же тогда меня тошнит с такой реалистической силой? Или сумасшедших психов тоже может тошнить, как нормальных людей? Интересно, если я сейчас заору в полное горло или завою наподобие хищного василиска, станет мне легче или нет?»

Невзирая на упомянутые мысли, полковник не заорал и не завыл, а сунул руку подмышку, где находилась кобура. Пистолета в ней не было. Вместе с табельным оружием пропало и его служебное удостоверение.

Ничего положительного в этом не увидел бы даже слабоумный.

Полковник Мостыра не относился к числу людей, безразборчиво наслаждающихся любыми унижениями и страхами, откуда бы те ни появились, из какого бы материала ни состояли – лишь бы унижения и страхи, и всё тут. С другой стороны, в средневразумительной отваге он себе иногда не отказывал – разумеется, не забывая при этом о границах необходимого и достаточного, без злоупотребляемого надрыва и гневливой судорожности. Однако сейчас была совсем иная ситуация, далёкая от умопредставимой. Потому углубляться в неё Мостыра не ощущал ни расположения, ни практического смысла.

Тихо вздохнув, полковник решил просто отдохнуть от жизни – если не радикально, то хотя бы в малом объёме, доступном для измерения внимательными способами; и снова закрыл глаза.

Он не стал смотреть даже на блюстителей порядка, которые с весёлыми матюгами поволокли его к служебному автомобилю, чтобы доставить в вытрезвитель.

***

Скрыбочкин с початой бутылкой «Смирновской» в руке сидел на скамейке в Чистяковской роще вместе со своим бывшим подчинённым по Управлению безопасности капитаном Куражобловым.

– За что он меня, гад? С органов уволил! – жаловался ему капитан с глазами, застеленными печальной кровавистой наволокой. – Съеденного же яйца дело не стоило! Обыкновенный служебный конфликт, да и тот без драки. Несправедливый он человек, с болезнетворно самолюбивой и самодурственной моральной установкой, на таком качестве далеко не уедешь, вот и весь мой вердикт об этом скотине!

– А за што он тебя уволил? – ласковым голосом уточнил Скрыбочкин. – Можешь ты, в конце концов, направить свою память в конкретную колею и обсказать всё челувеческим языком? Штоб я мог тебе как следует посочувствовать?

– Да разговаривал я по телефону с одной бабцой. Тут Мостыра со своего кабинета куда-то позвонил; а у нас связь сам знаешь какая – взяли и подсоединили его ошибочно к моей линии. Но я же не представляю, кто это такой. «Что за мудило, – спрашиваю, – в чужой разговор вклинивается?» Он отвечает: «Сам ты мудило, положи немедленно трубку, не то я тебя из-под земли достану». «Ни хрена себе, – говорю, – кто кого первым достанет, ещё поглядим – тогда я тебе в точности уши на седалищную часть сворочу!» Тут он зашёлся криком, начал меня покрывать семиэтажными матюгами. Я, само собой, далее пристраиваю этажи, в том смысле, что он наспроть меня вша подзаборная. И что жить ему осталось недолго: пусть только мне удастся до него добраться, и тогда он сразу увидит почём фунт изюму на том свете, не будь я капитан Куражоблов. Услышав это, Мостыра, конечно, бросил трубку и прибёг тыкать меня пистолетом в зубы – чтоб я, значит, заявление по собственному желанию положил ему на стол.

– И ты поддался, ёлкина матерь? – удивился Скрыбочкин. – Што-то здесь не то. Неправильно как-то.

– Да что же неправильно?

– Да то, што я не узнаю тебя в этом покорстве. Как же ты не знашёл лазейки? Почему не оспорился насчёт увольнения? Не очень это похоже на такого опытного бойца невидимого фронта, как ты. Или, как говорится, на старуху случилась проруха?

– Проруха-то случилась, отрицать не стану, – насупился Куражоблов. – А что оставалось делать? Ждать, пока он подведёт меня под статью? Нет, мне пока жить на свободе не прискучило… Всё-таки гад этот Мостыра. Считает, что он теперь шишка крупного пошиба, не переплюнешь. Хотя на самом деле ерунда: очень даже переплюнешь. Я, слава богу, квалификацию ещё не потерял – успел насобирать на него компромат заблаговременно. Полковник берёт взятки у наркомафии – так я ему «клопа» в подошву вделал, и все переговоры записал досконально… Ещё в борделях у меня имеется агентура. Там тоже сделали кое-какие пикантные снимки об его персоне. А несколько оргий с его участием я вообще запечатлел на видео. Всего этого, думаю, будет достаточно, чтобы сковырнуть деспота с должности. Отольётся ему дуроломство слезоточивой погодой, попомнишь моё твёрдое слово. Надо только дождаться удобного момента.

– Вот и молодец, можешь считать, што удобного момента ты дождался. У меня была полюбовница на телевидении. Созвонюсь – это представится ей закономерным, да и для меня не лишено удовольствия. А потом устроим с нею прямую трансляцию по нашему делу, получится бомба.

После своих слов Скрыбочкин громким смехом выразил удовлетворение задуманной интригой. И, затейливо поболтав бутылкой в воздухе, принялся разливать «Смирновскую» по стаканам.

…Они не знали, что в описываемое время освободившийся из медвытрезвителя полковник Мостыра прибыл в Управление с очумелым видом и разбросанными по всему телу новыми синяками. Первым делом он извлёк из сейфа бутылку мартини и утолил жажду. А затем битых три часа составлял фоторобот покушавшегося на него диверсанта с внешностью пришлеца из неудобоваримых сфер воспалённого сознания.

Ради мести за поруганную офицерскую честь он был согласен преодолевать мыслимые и немыслимые препятствия; правда, пока не мог угадать направления, в котором следовало прилагать силы. И тем более не представлял, насколько опасное и лихое для него настало время, когда ничего нельзя загадывать наперёд и в любую минуту всё может пойти прахом.

***

Тормоз обнаружил Скрыбочкина деловито потягивающим коктейль сразу из двух стаканов в летнем кафе на углу улиц Красной и Северной. Он смахнул снег со стула и уселся рядом.

– Ну што, получил пушку? – осведомился Скрыбочкин.

– Фатронов мало, бляха, – пожаловался будущий истребитель интуристов, доставая из-за пазухи пистолет и служебное удостоверение Мостыры.

– Дак он тебя обдурил, – оскалился Скрыбочкин. Затем повертел в руке удостоверение начальника Управления, усмехнулся и, разорвав его пополам, выбросил в урну. После чего взял у собеседника оружие и спрятал в карман пиджака, пояснив:

– Это пистолет Макарова. А он тебе должен Стечкина дать, автоматический. Дома у него хранится. Адрес тебе счас напишу, там его знайдёшь. И патронов потребуй побольше… Да, чуть не забыл. Передашь этому жулику привет от Скрыбочкина, тогда он станет посговорчивее.

…Когда полковник Мостыра вернулся домой, к двери его квартиры была приклеена записка. «Скоро сам запросишься, штоб тебя отсюда выйнесли вперёд нижними конечностями. Твой С.» – прочёл он. От нехорошего предчувствия у полковника по позвоночнику побежали мурашки.

И предчувствие, как это обычно случается, не замедлило реализовать себя в полной мере. Потому что когда Мостыра, неудержимо ругаясь, вставил ключ в замочную скважину, раздался взрыв. Полковника вместе с загоревшейся дверью ударило сначала об потолок, а затем об пол…

Вынырнув из тёмной жижи небытия, он увидел склонившегося над ним Тормоза:

– Хде хфиздолет Бздечкина? – грозно вопросил тот, вращая налитыми слезами обиды глазными яблоками. – А ну, хавари! Хде хфиздолет?! Бздечкина хфиздолет хде?!

– М-м-м… – просипел из последних сил Мостыра, пытаясь выразить недоумение. – Како… го… Бздеч…

– Торгуисся… Ну, тохда фрывет от Хкрыбочкина, – грустно прошептал Тормоз. И, взяв полковника за грудки, принялся бить его лицом обо всё подряд. Пока тот не указал наконец тайное место в бачке унитаза, где он хранил требуемое оружие.

После этого Тормоз ещё минут двадцать ломал в квартире мебель, разыскивая патроны. И лишь набрав их полный целлофановый пакет из-под кукурузных хлопьев, ретировался.

Когда Мостыру на носилках загружали в машину «скорой помощи», он уже почти не помнил себя. Однако остатками зрения ему удалось углядеть на противоположной стороне улицы Скрыбочкина и Куражоблова. Скрыбочкин угрожающе улыбался. А Куражоблов многозначительно махал ему вослед полупустой бутылкой коньяка.

***

На следующий день, несмотря на сковывавшие тело бинты, полковник Мостыра прибыл на службу раньше обычного. Он отдал распоряжение о поимке Скрыбочкина, Куражоблова и Тормоза. А затем, дождавшись своей любовницы – старшего лейтенанта Агнессы Шкуркиной, служившей в его подчинении – затворился с ней в кабинете, дабы посредством скоротечного настольного секса спустить накопившийся в организме стресс вкупе с прочими неудобоваримыми и малопонятными впечатлениями. За что вопреки сложившейся субординации получил пепельницей по морде, а потом, вдобавок, был вынужден присутствовать при утомительной женской истерике.

Только когда Шкуркина предъявила газету, ему всё стало ясно… Несколько дней тому назад полковник прогуливался по улице Рашпилевской, доедая купленный с лотка пирожок с ливером, когда к нему прилипла неизвестная бабка бомжеватого вида: она требовала означенный пирожок, обещая взамен разделить с Мостырой постельные фантазии, и навязывалась с объятиями. В этот миг к ним подскочил фотограф. Поправив на Мостыре головной убор, он сделал несколько снимков и, не слушая возражений, исчез. Да и старуха, будто по мановению волшебной палочки, испарилась… И вот теперь, развернув газету, полковник увидел свою фотографию – с пирожком в руке и с обнимающей его наглой бабкой. По бокам были ещё два снимка: на одном фотограф запечатлел овцу и двух бодающихся из-за неё баранов, а на другой – целующуюся парочку «голубых». Подпись под фотографиями гласила: «Любовь зла, полюбишь и козла».

Эти снимки заняли три первых места в одноимённом фотоконкурсе… Мостыра не знал, что старуху вместе с фотографом подослал Скрыбочкин. Он же организовал и победу в конкурсе, поскольку имел в редакции газеты старую агентуру, которой не составило труда изъять и уничтожить снимки, присланные конкурентами.

Объяснить Агнессе настоящее положение вещей было выше чьих-либо умственных способностей. Споры и противоречия только вдохновляли Шкуркину на дальнейшие поиски справедливости. В течение всего рабочего дня она через каждые полчаса влетала в кабинет полковника, стараясь застать его за чем-нибудь внезапным. И, не застав, яростно стучала кулаком по столу, распространяясь в нелицеприятных выражениях о баранах, козлах и об остальном животном мире мужского пола в плане его морально-волевых качеств и очень сомнительной потенции…

В жизни многое было бы нормально, если б обстоятельства не мешали, перегораживая дорогу – как правило, в самые неподходящие моменты. Понимая это, полковник Мостыра чуял нутром, что сейчас приближался именно такой момент, неподходящий и затруднительный. Хотя не лишал себя остатков надежды на лучшее.

Он ощущал моральную усталость и мысленно торопил время до конца рабочего дня. «Невозможно гордиться и ходить гоголем круглосуточно, какой ты ни будь ослепительный человек, – мысленно оправдывался он перед собой. – Надо хоть иногда делать перерывы для отдыха, чтобы не отдать концы одним пыхом».

Мостыра крепился, но поминутно поглядывал на часы.

У него едва достало сил дождаться вечера.

***

Возвращаться домой Мостыра остерегался из-за непредвиденных сюрпризов, которые – он чувствовал – теперь могли ждать его на каждом шагу. Оттого вечером он послал к себе на квартиру сапёров для вероятного разминирования. А сам ухитрился-таки упросить старлея Шкуркину пойти к ней в гости.

Вечер обещал обоюдное удовольствие. Для начала полковник надел полосатую пижаму бывшего третьего мужа Агнессы и выдвинулся на кухню приготовить кофе. А женщина улеглась на диван перед телевизором, потому что по местному каналу должны были показывать новый сериал «Сексуальный маньяк», и этого она не могла пропустить.

Полковник Мостыра держал за ручку джезву над зажжённой конфоркой газовой плиты и от нечего делать смотрел в окно. Снаружи не происходило ничего любопытного, однако время всё равно было некуда девать. Оттого Мостыра отстранёнными глазами наблюдал за броуновским мельтешением прохожих снаружи, и ему казалось удивительным, в некотором роде даже непонятным, что по миру, кроме него самого, ходят-бродят и портят воздух своим дыханием разные другие существа в человеческом образе. Какой от них прок? Да ровным счётом никакого. Не то, что от зверей и птиц – от тех хоть мясо и шкуры, да ещё пух и перья для подушек остаются: всё-таки нужные вещи…

Вдруг Мостыра выпал из плавного течения мыслей, услышав из комнаты нечеловеческий вопль Шкуркиной. От неожиданности он опрокинул джезву, и коричневая кофейная жижа, залив огонь над конфоркой, растеклась по белой эмали кухонной плиты – впрочем, полковник этого уже не увидел, ибо незамедлительно ринулся навстречу звукам. И обомлел: Агнесса, сжав кулаки, расширенными от возмущения зрачками вперилась в экран, посреди которого Мостыра с налитыми алкоголем щеками плясал на постели с четырьмя обнажёнными девицами. Они ласкали синее от удовольствия тело полковника, а он говорил поощрительные фразы, с хохотом хватал их и взасос целовал каждую повсюду, куда помещались губы. Когда девицы повалили Мостыру на подушки, Шкуркина расшибла телевизор попавшейся под руку шестнадцатикилограммовой гирей и бросилась пробовать упомянутый спортивный снаряд на голове любовника:

– Теперь я вижу, козёл, какой ты капустой питаешься! – визжала она в истерике, перекосившись лицом. – Развлекаться тебе хочется? Со мною мало развлеканий, да?! А я, между прочим, не шишига какая-нибудь приблудная и не на городской помойке себя отыскала, чтобы ты мог вытирать ноги об мою женскую честь и совмещать меня с кем попало! Ишь, гарем себе устроил! Доразвлекался, мозготрах чиновный! Сейчас я тебе, скотина парнокопытная, обломаю рога и всё остальное!

– Агнесса, перестань! – оправдывался Мостыра, с переменным успехом уворачиваясь от ударов и заслоняясь руками от зубов женщины. – Ты всё неправильно поняла!

– Правильно я всё поняла! По телевизору невозможно правильно не понять! И ещё смеешь мне лгать, глядя в глаза! Лицемерное существо без стыда и совести! С твоими замашками тебе вообще надо было родиться не человеком, а червяком ползучим или инфузорией микроскопической!

– Да перестань, кому говорю! – вскричал полковник, извиваясь ужом между натренированными для смертельной драки руками Агнессы. – Весь коллектив, который показывали сейчас около меня – это работницы публичного дома! Они состоят у нас в штате секретными агентами! Понимать надо служебную необходимость, куриная твоя голова! Должен же кто-нибудь проверять боеготовность личного состава! Кто, если не я? Некому больше такое доверить, у меня одного имеется допуск!

– Боеготовность?! – заверещала Шкуркина остервенелым голосом. – Некому больше доверить, значит? Ишь, незаменимый! Я тебе устрою такой допуск и такую боеготовность, что ты никаким муравьиным салом потом не вылечишься и навсегда забудешь дорогу под чужие юбки!

После этих слов она швырнула гирю на пол и метнулась к серванту за пистолетом.

Мостыра, воспользовавшись нечаянной паузой в угрожающих действиях Агнессы, вылетел на лестницу, скатился по ней вниз и как был, в разорванной пижаме, бросился прочь.

Щупая руками холодную темноту и лихорадочно вскидывая ноги, он мчался по улице и мрачно думал обо всём понемногу. Шкуркина преследовала его несколько кварталов, наугад стреляя сквозь слёзы, а потом отстала.

Однако полковнику не суждено было покоя. Он стал популярнее любого знаменитого актёра. Только что просмотревшие фильм жительницы Екатеринодара, встречавшие его на улице, кричали: «Это Мостыра! Держите его, пока не убежал!» – и вешались на него гроздьями; и заволакивали полковника в подъезды и подворотни; и дрались промеж собой, устанавливая очередь; потому что каждой хотелось попробовать, каким бывает сексуальный маньяк на самом деле…

***

Только наутро Мостыра сумел вырваться из рук бесчисленных почитательниц своей негаданно нашумевшей персоны.

По небу над головой полковника пласталась мертвенная заря, но перед глазами у него стояла тьма. Роняя нечленораздельные мысли и не скупясь на громогласные звуки беспредметного характера, он промчался, петляя по улицам наподобие запутывающего следы животного, и укрылся в здании Управления безопасности.

О том, чтоб идти домой, не могло быть и речи. Мысли угнетали Мостыру, и ощущение тупика не покидало его. Дабы хоть немного успокоиться, полковник достал из сейфа бутылку мартини, наполнил стакан на три четверти и выпил залпом.

– Ничего, – приговаривал он с накипевшей злостью, которую пока не на кого было излить в виде конкретных действий. – Пускай Скрыбочкин такой, что даже чёрту рога выкрошит с одного удара. А меня всё равно не возьмёт, гад, не одолеет – хоть голыми руками, а хоть и ещё какими! Отвергаю даже минимальное представление о такой возможности! Плевал я с высокой крыши на все его ухищрения. Потому что я крепко сижу на своём месте, и никто меня с него не скинет! Сидел, сижу и сидеть буду! Скрыбочкин уже не раз об меня рога обламывал и теперь, как раньше, обломает!

Собственные слова представлялись полковнику вполне логичными и ни на миллиметр не удалёнными от справедливой оси общегуманистических установлений. Правда, злость быстро выветрилась из Мостыры вместе с остатками внутренней энергии. Пыль бесчисленного множества чужих, растраченных впустую жизней сыпалась ему в сердце тёмной метелью, спрессовывалась, постепенно превращаясь в камень, тянула на дно слепоты, бесчувствия, забвения. И он не замечал себя среди этой пыли.

Заложив руки за спину, Мостыра медленно прошёлся вперёд и назад по кабинету. После чего остановился посреди помещения и сказал в неожиданно приглушённом тоне:

– Должность никогда не сулила мне лёгкой жизни, я это хорошо понимаю. Но если бояться трудностей, то зачем всё вообще? Если чего-то бояться, то где я могу оказаться завтра? Нет, обратной дороги мне теперь Скрыбочкин не позволит увидеть, даже если я сам вдруг захочу. Но я не захочу. В самом деле, разве я, как любой выдающийся человек, не связан с природоосновой гораздо теснее, чем, к примеру, энергия или другие образцы материи? В том и зацепка, что связан, в том и закорючка, что гораздо теснее. Нутром чувствую и понятие держу! Потому не желаю другого думать и знать. А если бы знал – тогда только хуже. Ведь в любом случае поздно сомневаться, надо беречься и выживать в предложенных условиях. Хотя, конечно, трудно. И грустно до слёз… Ох, до чего трудно и грустно! А ведь раньше было не так, раньше было светлее. Если бы кто знал, какие мечты и планы возникали у меня в первоначальности молодого рвения! А сейчас что? Да ничего хорошего сейчас, мрачность и уныние, всё коту под хвост норовит рухнуть… Но я ещё возобладаюсь над всем. И над всеми. Обязательно возобладаюсь. Надо только отдохнуть и подумать. Или хотя бы просто отдохнуть…