Текст книги "Похождения полковника Скрыбочкина"

Охота на псов войны

Король Сыкырыб лежал в бассейне, наслаждаясь тёплым бездумьем и широко расшеперив ноги и руки, а шестеро молодых негритянок делали ему всесторонний массаж. Монарх поглядывал на их блестящие обнажённые тела и старался удержать на привязи свою мужскую сущность, ибо его многократные оказии в бассейне со штатными массажистками считались делом ординарным и по придворному этикету не составляли особенного подвига. Зато через пятнадцать минут к нему должна была явиться новая на текущей неделе любовь – Накукака Дпопуссо, чёрная, как сапог, красавица с ослепительно-белыми зубами и дикой копной волос на голове. Мало существовало мужчин, способных выдержать её шестипудовый темперамент. Сознание этого внушало Сыкырыбу гордость и способствовало цветистым фантазиям.

Однако планы нарушил камердинер, принёсший записку следующего содержания: «Жду в ресторане „Лиана“. Сегодня в 21.00. Приходите без охраны. Подполковник Куражоблов».

Упомянутая записка подействовала на короля как удар хлыста. Кардинальным образом перелицевав все ближайшие перспективы, она вывернула настроение Сыкырыба исподом наружу, а наружной стороной – вообще в полную черноту космического отсутствия любых понятий и смыслов, имеющих сколько-нибудь положительный наклон.

– Пошли вон отсюдова! – заорал он молодым массажисткам. – Обрыдло глядеть на ваши хари! Можете считать себя свободными до завтрева!

После чего, не дожидаясь пока все шесть негритянок сообразят о своей обиде и отверзнут рты для ответного крика, пулей вылетел из бассейна, подхватил с мраморного пола мокрый халат и, одним движением запахнувшись в него, удалился в гардеробную комнату, дабы подобрать соответствующий случаю костюм для выхода в наружный мир.

…В скором времени загримированный монарх в тёмных очках и широкополой шляпе, тайно покинув дворец, углубился в узкие переулки давно не мытой дождём столицы своего бананового государства.

***

Он двигался расторопным шагом, однако не без оглядки, в чём сказывалась впитавшаяся в ум и сердце привычка из прежней жизни – стеречься от слежки.

Мысли Сыкырыба тяжело пластались следом за ним, подобные неповоротливым животным с окаменевшими шкурами, сонно бредущим к давно отсутствующему водопою… Королю вспоминалась его первоначальная Родина, затуманенная расстоянием, но совершенно не потопляемая любыми врагами и катаклизмами. Вспоминались далёкие и на первый взгляд несущественные люди, значительную часть жизни проводящие среди холода и неудобств. А также вспоминался эфемерный служебный долг вкупе с разноразмерными глупостями, не соответствовавшими понятиям о безопасности и гуманизме при нормальном векторе развития каждой отдельно взятой личности.

– Вот же ж! Не было печали, дак черти подкачали, – приборматывал он, хмуро глядя по сторонам. – Не здря говорят, што у каждого челувека судьба как луна: то полная, то на ущербе. А несчастье – што трястье: на кого захочет, на того и привскочит.

Сыкырыб находился в пасмурном уморасположении. И немудрено. Ибо до сегодняшнего вечера он был уверен, что жизнь в общих чертах удалась и если даже требует некоторых корректив, то весьма небольших, чисто косметических. Иногда, правда, случались непроизвольные кошмарные сновидения подлого свойства – тогда он просыпался среди ночи в горячем похмельном поту и спрашивал своё отражение в темноте: «А вдруг всё временно? Вдруг я через секунду снова усну, а назавтра проснусь – и обратно окажусь простым беззнатным членом общества?». Король Сыкырыб пугался этого вопроса и, не желая вникать в глубину возможностей, отбрасывал его. Потому что мысль об упомянутой перспективе представлялась до нелепости ошибочной, не имевшей права на существование. «Нет, – говорил он никому не слышным голосом. – Того, што свершилось, не поворотить взад, всё тут яснее ясного». И оставался с этим убеждением, продолжая предаваться круглосуточной праздности и беззаботному благоденствию.

Однако теперь всё грозило перемениться, ибо туманное прошлое настигло Сыкырыба в лице невесть как отыскавшего его подполковника Куражоблова. Что оставалось делать? Как сохранить свой независимый королевский статус? Этого он пока не представлял, хотя всё в нём протестовало против предполагаемых перемен.

***

Куражоблов встретил монарха у входа в ресторан «Лиана» и провёл его за угловой столик.

– Значит, уже подполковника сполучил, ежли верить твоей записке, – сумрачным голосом заметил Сыкырыб. – За што ж так быстро удостоился?

– За психотронное оружие, которое мы с вами в индийской командировке добыли.

– Ежли на то пошло, мы в Индии разжились не только психотронным оружием. Говори сразу, выжига самопроизвольный, куда деньги подевал?

– Ну… половину сдал государству.

– А другую половину небось распихал по собственным карманам?

– Был грех, врать не стану. Только недолго мне удалось деньгами-то пользоваться. В рулетку проигрался.

– Вот же ж ты прохиндей. Хто тебе разрешил притрагиваться к моей доле? Неужто и её спустил подчистую?

– Бес попутал. Продулся до нитки, теперь снова гол как сокол.

– Непростительный ты челувек после этого. А как меня здесь отыскал?

– Наши люди есть везде, не хуже меня знаете, – Куражоблов разлил по стаканам виски. – Давайте, товарищ полковник, мою новую звёздочку обмоем, раз снова будем работать вместе.

– Шутишь или издеваешься?

– Насчёт звёздочки?

– К бесу твою звёздочку, какое мне до неё дело. Я об том, што мы снова будем работать вместе.

– Да какие тут могут быть шутки. Всё серьёзно, без издевательств.

– Тогда и я скажу сурьёзно. Не пребывай в плену напрасного заблуждения, потому што я с твоим предложением не согласный. Давно кончилось время, когда мне приходилось бегать на цыпках перед руководством. Возвертаться к прошлому не испытую потребности… А выпить – это што ж, это можно.

Они опорожнили свои стаканы. Куражоблов, крякнув, достал из кармана пачку «Мальборо» и зажигалку. А Сыкырыб снял тёмные очки, положил их на столик и несколько секунд смотрел на мир прозрачным, как стекло, взглядом. Затем с неожиданной быстротой взял подполковника за лацканы белого пиджака и притянул его к себе:

– Вот што, коллега. Ты меня в закулисные ахфёры не впутывай. Возьми в представление, как будто дыра у меня заместо памяти, ничего не желаю помнить и соблюдать. Я теперь лицо коронованное и свой безобязательный статус утрачивать не стану ни за какую коврижку! А всё остальное для меня малозначимо, понял?

– Полковник Скрыбочкин! – строгим голосом охладил порыв своего визави Куражоблов, – Считайте, что я не слышал вашей упадочной фразеологии. При любых раскладах Родина вам нарушать присягу пока не позволяла! Поэтому я не собираюсь входить в обстоятельства и не вижу возможности разрешить ваши надежды в лучшую сторону… Ладно, давайте ближе к делу, и покончим с формальной стороной. Москва требует отчёта о ваших последних передвижениях.

– У вустной хформе?

– Так точно.

Сыкырыб обречённо вздохнул, погрузившись лицом в тень. Затем встрепенулся, будто ужаленный ядовитым насекомым, и начал рассказывать, расплываясь и вздрагивая растрёпанным взглядом да время от времени растяжимо похмыкивая от воспоминаний…

Он рассказал о том, как, выполнив спецзадание в Калькутте, возвращался домой на лёгком спортивном самолете. Однако, сбитый на границе с Абхазией, некоторое время вынужденным образом отдыхал в предгорьях Кодорского хребта на положении снежного человека, преследуемого всеми, не исключая жаждавших наслаждений туристок. Среди которых оказалась принцесса Заса. Она забрала почти утерявшего после контузии память, но не лишившегося прочих потенций Скрыбочкина с собой в Африку. И после бракосочетания тот из полковника российской безопасности превратился в принца Сыкырыба.

Вскоре принц затосковал. Заса была женщиной недалёкой и интересовалась исключительно постелью. Из которой Сыкырыб иногда сбегал для интрижек с горничными, прачками и какими попало уборщицами; результатом чего являлись умопомрачительные скандалы и мордобой со стороны супруги. Это казалось Сыкырыбу обидным, и он заливал отрицательное настроение кокосовым ромом и банановым джином. Слава богу, нашлась компания в лице тестя – старого монарха Блевамбо Пятого. Но ненадолго, поскольку однажды, перепутав водку с хранившейся в гараже тормозной жидкостью, Сыкырыб употребил её внутрь совместно с родственником. Организм принца в силу российского происхождения переработал токсическую жидкость в удовлетворительную сторону, а король не перенёс ошибки… Так негаданно Скрыбочкин стал королем Сыкырыбом Первым по прозвищу Жуткий.

Обязанностей у него оказалось немного. В основном женщины. Которые с такой ревностной страстью мечтали принести себя на монархический алтарь, что у него почти не оставалось времени даже на алкоголь.

– Представь, пока я тут с тобою рассиживаюсь среди проникновенных разговоров, моя Накукака уже утомилась дожидаться, – он бросил быстрый взгляд на часы. – Ты б её видел: не баба – чудо природы! А через час после неё придёт Тити Амба с подругами. А потом ещё будет Коца-ди-Бабо. Видишь, сколь народу ты заставляешь простаивать без употребления. Несправедливо.

– Об аморалке забудьте, она для вас пока что не актуальная, – завистливо отрезал Куражоблов. – Мы там по-другому живём, чем вы здесь. Между прочим, работаем, не роняя лица, и даже анахоретства не чураемся ради благонародного спокойствия. А теперь настал и ваш час. Руководство решило вас расконсервировать.

– А меня нихто и не консервирувал, ежли коснуться полноправной буквы закона. Хто такое сформулировал? С какого перепугу?

– Не суть важно. С сегодняшнего дня вас возвращают в штат. Приступите к выполнению нового задания.

Дело заключалось в следующем. В горячих точках вокруг России стали появляться наёмники из Африки. След вёл в местные джунгли, где, судя по западным утечкам, работали вербовщики-косовары. Мировому сообществу вкупе с московским генералитетом требовалось немедленно их обезвредить.

Уяснив задачу, полковник заказал ещё одну бутылку виски. Затем подполковник заказал ещё две бутылки… В воздухе, тяжёлом от запахов алкоголя и человеческой жизнедеятельности, звучала ресторанная музыка, а в душах Скрыбочкина и Куражоблова шевелились тени холодного мира неукоснительных приказов, секретных циркуляров и военной субординации. Полковник и подполковник пили стакан за стаканом, и тени постепенно отдалялись.

Закончилось тем, что Скрыбочкин со слезами в голосе орал на официантов, требуя самогона или хотя бы чачи, и рвался обучить оркестрантов в пять минут полной антологии русских строевых мелодий, а Куражоблов, оскалившись в неравнозубой улыбке, плясал вокруг него вприсядку и молча подмигивал всем подряд. Тут случился оборот, которого и следовало ожидать: в громкоголосом посетителе ресторана признали короля Сыкырыба Жуткого. Мужчины тотчас бросились врассыпную, а их жёны и любовницы, наоборот, заторопились сбрасывать набедренные повязки, требуя исполнения монархического долга, как записано в конституции. Женщины в короле души не чаяли. Некоторые особенно чувствительные натуры, глядя на него, смеялись и плакали, и впадали в истерику. А все остальные беззастенчиво распускали руки, и Сыкырыбу не оставалось ничего иного, кроме как стараться посильным образом поддерживать свою репутацию. Вообще он привык находиться в центре народного внимания, однако это не могло не утомлять… Хорошо ещё, Куражоблов во избежание международного скандала успел под шумок исчезнуть.

…Возвращаясь восвояси в дурном настроении, король по обыкновению проверил во дворце несение караульной службы. В результате двое из бодрствующей смены получили синяки за недостаточно чёткое произношение пароля, а начальник почётного караула лишился двух зубов за плохо наточенные наконечники стрел.

***

Государство залихорадило на почве новых политических веяний.

Король Сыкырыб созвал вождей и поставил их перед фактом позорного наёмничества в своём слабоуправляемом государстве.

– Ежли б мы хучь какой процент с этих псов войны получали, тогда ещё бы куда ни шло, – возмущался он рассудительным голосом. – А то ведь забесплатным образом генофонд взарубеж уходит через солдат удачи, незнамо на чьей стороне потом применяющих оружие. Возмутительный факт! Однако есть на свете равномерность, ничего. Раньше нам об этом не было известно, зато теперь известно. А когда знаешь, от чего следует оберегаться и супротив чего бороться, это завсегда существительным образом облегчает задачу. Теперь мы косоварским крысам испортим дыхание по всей нашей родной Африканщине! И обрежем им возвратные пути, штобы не пребывали в плену беспокойных потребностей! Хвосты подожмут проходимцы закулисные! Прийшли не званы, дак и уйдут не ласканы! Скорее небо рухнет на землю, чем мы дозволим международным прощелыгам пользоваться нашим людским ресурсом без заздрения совести!

– О-о-о! – одобрительно кивали вожди в ответ на многоречивую воинственность своего монарха. – Крысы, крысы! Не позволим! Хвосты подожмут! О-о-о! Скорее небо рухнет на землю без зазрения совести!

Дальнейшие события развивались по намеченному плану.

По просьбам трудящихся страны Сыкырыбом была образована Человекоохранная Комиссия – сокращённо ЧК, работники которой занимались сыском в джунглях, а также вербовали агентуру с помощью компрометирующих фотографий (считавшихся среди местного населения невероятной магией) и шантажа верноподданными колдунами. Вскоре каждый второй в стране числился секретным стукачом. Войска готовились к неясным пока боевым действиям, обучаясь оборонять единственный имевшийся на вооружении танк Т-34. Правда, государственный бюджет таял на глазах. Однако имелся проверенный у северных братьев способ: Сыкырыб объявил всеобщую приватизацию и стал продавать ваучеры африканским капиталистам. Которые бросились лихорадочно выкупать свои собственные предприятия и жилплощадь, ибо другого выхода для них всё равно не существовало.

…Однажды утром монарх сбежал от окружавших его женских особей, включая супругу, чтоб отдохнуть от себя и государства… Он гордился своим гигантским ананарием. В котором и прогуливался среди ананасовых насаждений, отдавшись на волю случайных течений мысли и внутренних рассуждений о чём попало, когда полтора десятка пигмеев выползли из зарослей с тяжёлыми дубинами и принялись молотить короля изо всех своих низкорослых сил. С рёвом раненого зверя Сыкырыб Жуткий метался из стороны в сторону, размахивая кулаками и разбрызгивая агрессоров, но силы быстро таяли.

Внезапно рядом с ним обрисовался невесть откуда выскочивший Куражоблов. И в несколько секунд распугал нападавших злоумыслителей вертикальными выстрелами из пистолета Макарова. Одного из пигмеев, впрочем, удалось задержать, скрутив лианами и вставив ему кляп из наскоро обустроенного огрызка ананаса.

– Как ты подле меня оказался? – удивлённо прохрипел Сыкырыб, отдышавшись после драки. – Што делал здеся и заради какой цели?

– Наблюдение вёл, – пояснил Куражоблов. – Ради успеха нашей миссии. И для вашей безопасности, конечно. Чтобы вы ощущали себя неуязвимым для любых случайных флюидов.

– Спасибо, друже, – самодержец в знак благополучного окончания инцидента сдвинул взлохмаченные брови и с дипломатичной видимостью почесал правое колено. – Правильно поступаешь. Ежли обо всём думать заранее и наблюдать за окрестностью, то многих нежелаемых ситуаций можно избегнуть… Не знаю даже, как от тебя отблагодариться, штобы ты не почувствовал себя ущерблённым.

– А незачем благодариться. Лучше сделайте что-нибудь для родины. Хотя бы гуманитарную помощь окажите, если имеете ответные чувства.

– Помощь… – задумался король. – Даже затрудняюсь… Разве што мясом могу подсобить. Гуманитарная слонятина Родину устроит, как считаешь?

– Да её всё устроит.

– Добре. А то в заповеднике всё одно не кончается падёж от засухи. Сигнализируй наверх: пускай из России шлют рехрижераторный флот. Замороженные туши догнить не успеют, покамест доплывут на рехрижераторах…

Пленного они сопроводили в приспособленный под следственный изолятор бамбуковый сарай. И приступили к пристрастному допросу. Который, продлившись шесть часов, не дал положительного результата. На единственный вопрос, почему он покушался на монарха, диверсант отвечал:

– За державу обидно. Разбазаривают её как попало. Потому что белые люди – они все жидомасоны.

Решили прибегнуть к хитрости. Скрыбочкин принёс будильник и, заведя его, объяснил, что это аппарат правды. Который при одном слове лжи сразу дает сигнал. И спросил:

– Хто тебя подослал?

– Никто, – ответил пленный.

Скрыбочкин подвёл минутную стрелку к красной черте, и будильник зазвенел. Это произвело неимоверное действие. Злоумышленник, зарыдав, принялся ползать по полу, объясняя, что раз у Сыкырыба Жуткого в руках такие достижения, что различают любую ложь, то, конечно, нет смысла запираться. И рассказал, что для убийства его нанял косовский полковник по фамилии Конь за пять шкурок экзотического северного зверя по имени котяра.

– Знавал я одного Коня посевернее этой местности, – бормотнул Скрыбочкин, и на его лице заиграли в прятки свет и тени отошедшей в прошлое исторической эпохи. – Приходилось мне воевать супротив него в полку эхвиобских коммандос. Правда, потом его в России урезонили накрепко: посадили по уголовным вопросам. Неужели сбёг, вот незадача-то. Да ещё обратно до самой Африки досклизнул, будто смазанная салом змеюка! Вот же – в который раз убеждаюсь, што всякое в жизни случается, даже такое, чему никак невозможно поверить… Ладно, всё одно легше действовать, когда знаешь супротивника в лицо. Теперь мы эту ниточку доразмотаем до конца.

– Доразмотаем, – кивнул Куражоблов, с воодушевлением цыкнув зубом. – Внесём посильную лепту в дело мира во всём мире, чтобы люди могли спать с чистой совестью. Подумаешь – Конь. Не ящерица и не олень. И даже не обезьяна, будь он неладен, а – Ко-о-онь! С какой только скотиной мы ни справлялись, и с этим уж как-нибудь тоже! Под нами не заржавеет, мать-растрепать!

– Вестимо, не заржавеет, – проговорил Скрыбочкин, засунув расслабленные кулаки в карманы брюк и с глубокоумственным видом покачиваясь с носков на пятки. – Но ты покамест охолонь. Или забыл, што нам потребно выйтить на уровень поглыбше, дабы разобраться – хто там при каких делах, а также почему и отчего? Нешто мы не способные? Не может такого быть даже в предположительном наклонении. А потому не след раньше времени метушиться без достатошной причинности. Совершай только правильные действия, как я, а всё остальное самособойно обрисуется прилагательным образом…

***

Полковник Конь в укрытом джунглями бунгало предавался кипучему африканскому сексу с полудюжиной нанятых за бесплатный харч пигмеек, когда снаружи раздались крики избиваемых часовых. Затем дверь отворилась, и чья-то недозволенная рука уронила в жилище муляж противопехотной гранаты. Который полковнику было некогда изучать, отчего он без лишних сомнений выпрыгнул в оконное отверстие и угодил в крепкие руки Скрыбочкина и Куражоблова.

«Это что же такое получается? – подумал Конь, ощущая, что его прежняя спокойная реальность растрескалась по швам. – Меня в плен взяли, что ли?». Впрочем, получить ответ на этот невысказанный вопрос время ещё не пришло, поскольку полковника ударили по голове чем-то корявым, и он потерял сознание.

Похитители связали косоварского резидента оборванной поблизости колючей проволокой, вставили ему кляп из двух недоеденных бананов – и потащили несчастного в заросли, распугивая пресмыкающихся и прорубая себе топором дорогу среди лиан.

Невзирая на тень от дикорастущей листвы, зной струился следом за ними, а джунгли полнились криками птиц и животных.

…Километров через десять Коня сбросили наземь под стволом высохшего от сельхозвредителей баобаба. Приглядевшись к похищенному полутрезвым глазом, Скрыбочкин сообщил Куражоблову:

– Так и знал. Это и есть тот самый Коняга, которого я в Эхвиобии убивал тыщу разов, да так живым и оставил!

И ощерился на поверженного противника:

– А ну, рассказывай по всей правде, кондотьерская харя, почему ты счас не в тюрьме знаходишься и какими судьбами сюда приколбасился?

– Из тюряги меня выпустили по амнистии, – брызнул Конь недожёванными бананами, сознавая, что теперь его безбедная жизнедеятельность покатится кувырком в малоприятном направлении. – А я ведь кроме войны ничего не умею, сам знаешь. Не пластаться же почём зря на каком-нибудь заводе. Вот и подрядился по вербовочной части.

– Тогда, сдаётся мне, в нашем с тобою сотрудничестве не будет проблемностей. А то ж знаешь, как бывает: живёт себе челувек, в ус не дует, а потом вдруг – хлоп! – по нечаянности помирает в далёких заграницах, и спросить не с кого. Думаю, тебе такая оконцовка не улыбается.

– Конечно, не улыбается, – торопливо согласился полковник Конь. – Я уже чувствую, как начинаю хотеть домой. Ну её к чёрту, эту заграницу, дома даже в тюрьме лучше, там хоть жизнь останется в безопасности.

– Вот и молодец, правильно понимаешь свой инстинкт самосохранения, – с благоприятным выражением лица кивнул Скрыбочкин. – Хватит жить заради приключений и длинномерного рубля, настала тебе пора и об совести хучь немного поразмыслиться.

Хлопнув себя по щеке, полковник снял с неё расплющенную муху цеце. И, не давая пленнику опомниться, взял быка за рога:

– Хто стоит во главе всех неблаговидных событий, которые тут происходят? Назови хфамилию своего непосредственного начальника в Косово! И обрисуй текущую задачу, штобы я не сумневался и поверил в твою искреннюю раскаянность!

– Генерал Энгджелл Османи мой начальник, – всплеснул Конь заплывшим кровью лицом, по ходу недавнего движения нещадно исхлёстанным ветвями встречных кустов и деревьев. – А задача простая, как всегда: пигмейское население. Вчера я для генерала новых пигмеев навербовал. Они обходятся дешевле в эксплуатации, да и в окопе помещаются легче.

– Не уводи разговор в мелочную сторону насчёт окопов, пройдоха словоблудный. Здесь тебе не партийное собрание, так што давай излагай по существу: за рекрутами твой генерал прибывает самолично или как?

– Самолично. Транспортным вертолётом завтра как раз прилетит. По графику.

– Тогда допоможешь Родине. Добровольно. Может, тогда амнистию тебе в Москве исхлопочем. Не то станешь жертвой затерянного мира: подстрелим, как полагается поступать со всеми псами войны. И оставим подыхать середь местной флоры и фауны.

– Помогу, само собой. Всё равно ведь заставите, изверги, куда мне деваться.

Полковник Конь хотел присовокупить к сказанному ещё что-нибудь убедительное, но не смог, поскольку злоба и отчаяние крепко передавили ему горло невидимыми руками. Вдобавок от страха у него началась неудержимая икота.

Дальнейшее уже не имело стратегического значения. Ибо, покончив с перевербовкой, Скрыбочкин и Куражоблов на время забыли о своих служебных обязанностях. Ради спокойствия оглушив Коня несколькими ударами сапог по затылку, они достали фляги со спиртом и взялись скрупулезно обмывать благополучное завершение первой стадии операции, провозглашая тосты за мировое сообщество, правопорядок и гуманитарную составляющую исторического процесса. И приблизительно через полчаса оба уже с трудом могли вспомнить самих себя, словно их когда-то давным-давно придумали в соответствии с неведомым серьёзным планом, а теперь – ради дополнительной фантазии – перепридумали заново, причём в лучшую сторону. Это нравилось и Скрыбочкину, и Куражоблову, а также их многочисленным отражениям друг в друге, тем более что время почти остановилось, да и вообще оно уже ничего не значило.

Как водится, среди спокойной обстановки люди обычно тяготеют к неторопливо-философским помышлениям. Не составили исключения и Скрыбочкин с Куражобловым. Пусть не сразу – может быть, через час или два – их грёзы наяву склонились в упомянутую сторону, и Скрыбочкин не замедлил озвучить приблизительный вектор своего умонастроения:

– Надобно уметь глядеть не только вперёд, но и по всем остальным азимутам. Удивляюсь я Коню: как это ему, с такой-то слабоглядностью кругозора, удавалось вербовать людей, хучь даже и пигмеев.

– За деньги удавалось, как же ещё, – отозвался Куражоблов.

– Вот и вывод: одних денег надолго никому не хватит, штоб оставаться в безопасном положении. Стоит недобдеть за своими делами среди роздвлечений – и готов курилка. Жисть – она такая. Хучь партизану каждый куст помощник, а надобно не забывать глядеть, как я сказал. Не только прямо по курсу, но и по сторонам.

– А ещё вглубь.

– О! Вглубь – это да! – воскликнул Скрыбочкин и, прикрыв левый глаз, правым заглянул в свою фляжку со спиртом. – Унутренняя суть – это наисамое важное. Хотя смотря вглубь чего глядеть, конешно.

– Вглубь вещей с переносным смыслом, например.

– То есть вглубь предположительных проблем, ты имеешь в виду?

Куражоблов несколько секунд подумал и кивнул:

– Именно так. Вглубь проблем.

– Это правильно. Проблемы сами собою не вылезают изнаночной стороной на свет божий. Однако есть ещё более существительное направление, в котором следует ни в коем разе не ослабляться зрением – это вглубь себя.

– Милое дело!

– Кому как. Лично мне самопросматриваньем заниматься не очень улыбается, особенно когда настроение стоит на мёртвом месте. Но я, конешно, завсегда помню своё основное направление согласно намеченному курсу и не отвлекаюсь до конца – невзирая на веяния. Потому што это единственно достоверное положение для чести и совести: хотеть многого, но уметь довольствоваться малым и шагать навстречу судьбе, а не вакситься, как кукса… то есть, не кукситься, как вакса… Ну, в общем, не скуковерчиваться на мокром месте и в любом деле знать свою потребность не хуже других!

– Вот-вот, не хуже других, – заострился на последних словах Куражоблов. – Я тоже хочу подчеркнуть, что всё-таки надо не забывать ещё и вглубь других смотреть регулярно. А не только вглубь себя.

– Это обязательно, – утвердил Скрыбочкин. – Там, в других-то, многие заколдобины взапрятаны и булькотят в безвестности, вывариваются для неожиданного предъявления, штобы в самые наислабые моменты оказывать влияние и стараться помешать нормальному порядку вещей. А нам надобно не поддаваться и не втравливаться. Только глядеть и делать выводы. Потому што каждый челувек должен двигаться куда ему полагается, а не наоборот.

– Не могу спорить по причине своего согласия с таким обоснованием. И вообще иногда можно не задумываться, а просто оказывать сопротивление, храбро и решительно. Не шапкозакидательствуя, конечно, а относясь к делу с позиций исключительного реализма и малых шагов. Главное – не обмягчиться сердцем до полной невозможности всего остального.

– И умом тоже нельзя обмягчиться. Ни в коем разе.

– Ну да, и умом… и сердцем… Ими обоими можно прощупать сквозь хитросплетение вероятностей такие штуки – ого-го! Но прощупать – это ещё не значит получить в своё распоряжение и пользовать сколько наблагорассудишься.

– Дак нечему удивляться. Ежли бы каждому поперечному любая цель без труда отдавалась, то заради какого интереса челувеку оставалось бы жить? Ведь жисть – она не камень, на одном месте не лежит, а вперёд бежит, и надобно стараться за нею поспевать с желательным опережением. Уж я-то ориентируюсь в вопросах, меня не запутаешь!

– А у меня, если правду говорить, иногда путанность в умственных построениях случается. Прежде предполагал, что никакие колебания обстоятельств не способны вывести правильного человека из равновесия. Но теперь убедился в ошибочности этой позиции. Обидно.

– Ништо! Обидно у кого видно, а тебе по службе не положено. Со мною тоже подобное бывало, это не беда, поверь опыту. Наберись упорности и следуй своим путём в прямом и переносном понимании, остальное наживётся с опытом…

В подобном духе Скрыбочкин и Куражоблов обменивались мнениями, хотя оба понимали, что высказываемые ими мысли верны лишь отчасти (как впрочем, вообще все мысли на планете, ибо в мире ничего абсолютного сложиться не может – ни самостоятельным способом, ни посредством чьих-либо умственных усилий), однако выбора у них не имелось, кроме как довериться собственному настроению и упорно не поддаваться темноте и дикости. Оттого Скрыбочкин и Куражоблов беседовали, пока им не надоело. А потом принялись танцевать, грозно мотыляя головами и руками, натыкаясь на расплывчатые деревья и кусты, ударяясь оземь и друг о друга, выкрикивая воинственные лозунги и швыряя порожнюю стеклотару в голодные морды воображаемых лесных хищников. Во время коротких передышек оба садились на притоптанную траву, спина к спине, и ради душевного успокоения пели хором национальные песни:

Поехал казак далеко на чужбину

На добром коне на своём вороном.

Родную Кубань он навеки спокинул,

Ему не вернуться в отеческий дом.

Напрасно казачка его молодая

И утро, и вечер на север глядит.

Всё ждёт, поджидает с далёкого края

Когда её милый казак прилетит.

Далёко отсюда, где вьются метели,

Морозы трескучие громко трещат,

Где сдвинулись дружно и сосны, и ели,

Под снегом казацкие кости лежат.

Казак и просил, и молил, умирая,

Насыпать курган у него в головах,

Пускай на кургане калина родная

Весною красуется в ярких цветах.

Пусть вольная пташка сидит на калине,

Порой прощебечет она обо мне.

Как жил и загинул казак на чужбине,

Он помнил о милой родной стороне…

А затем неприметным образом наступило время, когда всё пропало, и осталась одна голая темнота. Которая беззвучными губами всосала Скрыбочкина с Куражобловым – и потянула их в пустокровную даль бесчувственного мира.

…Очнулись они с тяжёлыми головами, обнаружив, что над джунглями уже занялась заря. И, осторожно опохмелившись, вернулись к запланированным действиям.

***

В назначенный час, когда солнце большим жёлтым пластом просунулось за верхушки деревьев, транспортный вертолёт приземлился на секретном аэродроме в джунглях. Генерал Энгджелл Османи контролировал погрузку пигмеев на борт летательного средства. Между делом полковник Конь пригласил его в кусты якобы для передачи в личное пользование денег, сэкономленных на питании отказавшихся от продовольственного пайка рекрутов-людоедов. Под покровом растительности вынырнувшие из мрака неизвестности Скрыбочкин и Куражоблов обозначили перед носом генерала стволы двух автоматов Калашникова.

– Всё понял? – уточнил Скрыбочкин мертвенным голосом.

– Всё, – смирился Энгджелл Османи.

В полсекунды процедив сквозь умственное сито множество разносторонних соображений, генерал не обнаружил среди них ни одного положительного. И затрепетал лицом, как застигнутое градом животное посреди водопоя: