Текст книги "Похождения полковника Скрыбочкина"

Враждебно озираясь по сторонам, Кордебалясов вынул из кармана плоскогубцы. Приладился покрепче и выдернул зуб. После чего, вернувшись в автомобиль, распорядился продолжать движение. Капитану хотелось домой или хотя бы чего-нибудь выпить, но он не мог позволить себе вольностей, поскольку следовало ещё успеть до вечера проинспектировать вверенные ему склады кокард.

Кордебалясов ехал с закрытыми глазами, дабы лабиринты улиц не путались у него в голове. Вдобавок он не желал смотреть на чужую мимоходную жизнь, а испытывал потребность ощущать свою собственную духовную суть хотя бы в мало-мальски положительном ракурсе; это ему было удобнее в темноте.

Он двигался навстречу вращению планеты и расслабленно прислушивался к угасавшей солнечной пульсации, стараясь не думать о плохом. Но всё равно не мог забыть о том, что рано или поздно его скромной персоне суждено закончиться. И о том, что материальная платформа всего сущего оставляет желать лучшего. И ещё о том, как трудно жить в эпоху, когда напор истории ослабевает, а совокупный поток человеческих желаний вихляет среди колдобин, норовя превратиться в обыкновенную стоячую воду.

Между всеми упомянутыми движениями и мыслями капитан Кордебалясов не ведал о событиях, завертевшихся на объекте прапорщика Горшкова. Которого опять посетил сэр Джопкинс с девятью бутылками «Кагора» и намерением сфотографировать новое оружие. Прапорщик принял его по-русски радушно… Как раз к концу шестой бутылки Кучкидзе, Парахин и Биздик утомились ожиданием и созрели для нападения. Выскочив из-за угла, они сбили с ног ни о чём не догадывавшегося Джопкинса и долго футболили его, не жалея обувных принадлежностей, пока происходящим не заинтересовался оторвавшийся от седьмой бутылки Горшков; он не остался в стороне от неожиданных событий и вступил в обстоятельное единоборство с подвернувшимся ему под руку Кучкидзе, изрыгая хулу на его голову, а также на головы всех агрессоров, имеющих наглость препятствовать прохладительным мероприятиям работников невидимого фронта.

***

Миновало не менее пяти минут с тех пор, как Горшков и Кучкидзе, сцепившись, принялись завзято кататься по асфальту, словно пытаясь отыскать в пыли утерянное братство между людьми. Запал обоих не убавлялся, и единоборство обещало завершиться не скоро. Потому почувствовавшие себя лишними Парахин и Биздик не стали тратить силы, а вынули из рук неподвижного Джопкинса оставшуюся бутылку «Кагора» и обосновались в близлежащей подворотне для употребления добытой жидкости.

Вино быстро привело их нервы в порядок. Они пили не торопясь – и, ощущая лицами ровное дуновение безымянного ветра, прислушивались к долетавшим до них звукам потасовки. Матерные голоса катавшихся по асфальту Горшкова и Кучкидзе неутомимо развевались в воздухе, пожирая друг друга.

– По правде сказать, надоела мне такая жизнь, – признался Парахин. – Шумность и суета кругом, спокойности хочется.

– Есть один способ борьбы с шумностью и суетой, – промолвил Биздик. – Очень лёгкий, между прочим.

– А ну-ка, ну-ка, изложи поточнее, шоб я понял. Может, прибегну к твоему способу.

– А и прибегни, дело безвредное, – сказал Биздик и с товарищеской улыбкой несколько раз ткнул Парахина кулаком в бок. – Способ простой: закрой глаза и заткни уши. Я часто так делаю.

– Зачем – глаза и уши? Какой смысл?

– Обыкновенный: ничего не видишь и не слышишь – сразу наступает спокойность.

– Нет, это не годится, – после секундного раздумья сказал Парахин. – Опасный твой способ, не могу с ним согласиться.

– В чём же опасность? – удивился Биздик.

– Если все сразу закроют глаза и уши, то мир исчезнет, – пояснил Парахин.

– Ну, тут ты хватил через край, – рассмеялся Биздик. – Сам посуди, насколько это малая вероятность, что все разом сделают одно и то же. Ведь на земном шаре живут миллиарды людей. На одной стороне планеты – день, а на другом – ночь. О чём тут можно испытывать страх?

– Зря ты так. Я всё же постарше тебя буду, навидался на своём веку малых вероятностей. Их не ждёшь, а они-то как раз чаще всего и приключаются. Не-е-ет, я напрасного риска не люблю…

Подобным образом они беседовали, прохладным темпом переходя с одной темы на другую, и попивали «Кагор», передавая бутылку из рук в руки. Словно два человека, коротающие досуг в ожидании последних времён, но не желающие признаться в этом самим себе. Вокруг них зудели голодные комары, и они убивали назойливых кровососов на лицах друг у друга… Между упомянутым занятием Парахин и Биздик не заметили, как события подле секретного склада приблизились к финалу. Который выразился в том, что к складу подъехал капитан Кордебалясов. Драк он с детства не любил, потому одним ударом по темени опрокинул Кучкидзе на пыльный асфальт, а затем повторил данную операцию с начавшим было освобождаться от горизонтальной проекции Джопкинсом.

Сложив обоих в багажник своего автомобиля, он поинтересовался у Горшкова сутью инцидента.

– Да это иноземцы, – изложил факт утомлённый дармовыми движениями прапорщик. – Разведкой здесь пытались пробавляться. К Скрыбочкину их надо – может, полковник сумеет вытянуть из них полезную информацию.

– Обязательно сумеет, – согласился капитан Кордебалясов. – Я ещё не помню такого случая, когда бы наш полковник не вытянул из вражеских засланцев что-нибудь полезное.

***

День тянулся шатко и всё никак не мог доползти до своего благополучного перелома в лучшую сторону.

Скрыбочкин сидел в кабинете, освещённый косо заглядывавшим в окно солнцем, и не ждал от грядущего ничего существенного. У него было муторно на душе. Полковник по-разному раскидывал извилины вокруг генеральского звания, которого ему, вопреки желанию, никак не удосуживались присвоить, однако ни единого шанса на новые погоны в ближайшей перспективе не наблюдал. Оттого он всё более утверждался во мнении, что пора подавать в отставку… Иногда Скрыбочкин опускал веки и мысленно продевал сквозь них то по одному, то сразу по несколько солнечных лучей, дабы окончательно не пасть духом. Но это не помогало ему полюбить жизнь заново.

Сидевшие рядом Кучкидзе и Джопкинс второй час со слезами писали объяснения по поводу своей разведывательной деятельности.

– Пишите-пишите, – время от времени приговаривал полковник. – А как же вы думали заявляться к начальнику безопасности, когда в карманах даже по мильёну не имеете? Наглость это называется. Опасаюсь лопнуть от смеха, глядя на ваши бесполезные хари. Нет, сурьёзно. Ежли у вас отсутствуют соответствующие возможности по причине недостатошного финансирования, то мне и не надобно ничего, я ж не рвач последний. Но тогда и споспешествовать вашей дальнейшей свободе разве может у меня возникнуть интерес? Нет, конешно, неоткуда ему взяться. Потому предполагаю, што в ближайшие годы придётся вам уплотняться среди жилого пространства в местах не столь удалённых…

После таких высказываний, обыкновенно перетекавших в слаборазборчивые звукосочетания, Скрыбочкин умолкал, отстав от собственных соображений. Которые мчались дальше, всё вперёд и вперёд, теряясь за разноплановыми горизонтами. Мысли пёрли из него густыми стаями, застревали в волосах и клонили долу усталую голову полковника. Он задрёмывал и совестился, и корил себя за недостаточную бодрость организма; но всё равно задрёмывал.

Один раз Скрыбочкин случайным образом открыл глаза и узрел в записях Кучкидзе знакомые фамилии:

– Парахин и Биздик? Скудова ты их знаешь, вражье рыло?

– Я собирался вместе с ними захватить ядерное вооружение, – оробело пояснил грузинский агент. – Или хотя бы какую-нибудь материальную часть приблизительного назначения.

– Так… – недобро скривил зрачки полковник. – Знают черти, куда копытами бить. Вооружениев, говоришь, им захотелось? Ух, зар-р-разы!

– Да это не им захотелось. Это мне дали задание достать образцы секретного оружия. А Парахину с Биздиком я передал две тысячи долларов для поддержки их подрывной деятельности. И за помощь мне… Хотя они не помогли.

– Две тыщи? – внимательно приподнялся со стула Скрыбочкин. – Это же сразу меняет половину дела! Слушай сюда, супостат. Счас пойдёшь разыскивать этих незаконных личностей. Ежли сможешь оказать органам посильную вспомощь – так и быть, отпущу тебя с богом.

– А меня? – подал голос Джопкинс.

– А што у тебя есть, штобы получить отпуще… отпускнове… отпускание с моей стороны?

– У меня имеется счёт в швейцарском банке, – британский агент извлёк из кармана чековую книжку. – Чек на сто тысяч фунтов стерлингов вас устроит? Ну и, конечно, плюс моё обещание никогда не приезжать сюда с разведывательной миссией.

– Зачем давать обещание? – втянул щёки Скрыбочкин, принимая чек у него из рук. – Не надобно никакого обещания. Наоборот, приезжай почаще до меня в гости. Как говорится, горе горюй, а руками воюй, мне же деньги регулярно бывают нужные, штобы жить не худо. Потому завсегда милости прошу.

***

В пивбаре «Бригантина» Кучкидзе подсел к Парахину и Биздику:

– Слава богу, что я вас тут встретил. А то и пива не с кем выпить.

– А хто угощает? – осведомился Парахин, посмотрев сквозь полупустую кружку на мутный свет лампы. – Если снова грузинский представитель, тогда мы одобряем.

– Так не мы же ж, – благодушно икнул Биздик, придерживая топырившиеся от дензнаков карманы. – Грузинская душа щедрая, она не может не побуждать к угощению. Ты же видишь: у человека радость.

– Не вижу. По какому поводу радость?

– Вот же ты стоерос, Парахин. Да по такому поводу, что он нас встретил.

– А-а-а, ну да. То-то я гляжу, шо так оно и есть. Ну добре, в чужих радостях участвовать тоже приятно, не только в своих. Однако в своих, саморазумеется, приятнее. Хоть казак и посреди недоли не плачет, зато радости для нашего брата мало не бывает.

– Вот мы и объединим наши положительные заряды, – улыбчиво вывернул губы Биздик. – По гамбургскому… то есть по грузинскому счёту объединим и помножим на троих.

– Объединим и помножим, – готовно вздёрнул головой Парахин. – Всё, шо сможем.

Кучкидзе, издавая звуки положительной направленности, засуетился заказывать разливную «Балтику». И между делом без устали стискивал пуговицу, в которой содержался свежевмонтированный передатчик.

После нескольких выпитых кружек подоспевшие по его сигналу сотрудники Управления безопасности влетели в бар и скрутили собутыльников. Которые затем ещё долго рвались из наручников на свободу и, даже будучи заключёнными в надёжную камеру, колотили ногами в железную дверь, и требовали адвоката, и ругались последними словами. Лишь через несколько часов у них истощился запас душевных гипербол, а мелкие слова не могли передать настроения – только тогда Парахин и Биздик наконец умолкли, опустились на бетонный пол и, привалившись спинами к холодной стене, задремали.

…Скрыбочкин в это время отсутствовал на службе по причине своего стремительно разламывавшегося семейного очага. Дело в том, что он имел привычку, возвращаясь из какого-нибудь борделя, посылать капитана Кордебалясова за пивом, после чего оба устраивались на ветвях дерева напротив окон квартиры Скрыбочкина и, потягивая напиток, наблюдали в оптический прицел, как жена полковника занимается любовными забавами с кем попало. Это было занимательнее, чем смотреть порнуху по телевизору… Но трое суток тому назад случилась мерзость, которой Скрыбочкин не ждал: он увидел, как его супруга, провожая очередного южного гостя, налила ему целый стакан коньяка из полковничьих запасов.

– Курву пригрел на собственной груди, – пожелтел глазами Скрыбочкин. И, спрыгнув с ветки, бросился домой.

Когда он появился в своей квартире, из этого не могло выйти ничего хорошего, оттого получилась одна бесполезная кровь пополам с рассыпанными по коридору зубами.

Жена уехала к подруге и со страху заторопилась разводиться. Полковник же, дабы не тратить силы на раздел имущества, встрепенулся вывозить в комиссионку ковры, телевизоры, холодильники и прочий совокупный хлам. Денег выходило много, пропить их одномоментно не удавалось, в связи с чем Скрыбочкин и явился на службу лишь после трёхдневного отсутствия.

Полковник знал, что неприятности всегда ходят скопом и подолгу не удосуживаются сделать разворот в благоприятную сторону. Таковой неприятностью могла быть какая угодно загогулина, но, по счастью, ничего фатального больше закон подлости не предъявил… В тот же день Скрыбочкин затребовал к себе в кабинет Парахина и Биздика.

– Вот што, – объявил он. – Раз вы при старых временах друзья мои были, то могу вас отпустить. Сколько там у вас грузинских финансов осталось?

– Приблизительно полторы тыщи долларов, – Парахин выложил деньги на стол.

– Маловато, – полковник выдвинул верхний ящик стола и сгрёб туда купюры. – Ну ладно. Идите по домам. Всё одно вчера политическим фулиганам объявили амнистию.

– А деньги тогда почему с нас берёшь? – расстроился Биздик.

– Потому што с деньгами не так хорошо, как без них плохо. Я же мог вам про амнистию и не сообщать, но решил проявить великодушность и доброту. А доброта без прибыли пуста, знамо дело.

Бывшие нелегалы зашагали к двери. Подле которой Парахин обернулся:

– Если ветры переменятся, и нам поручат тебя заарестовать, то мы гораздо большую сумму с тебя стребуем. В связи с инфляцией.

– Может, стребуете, – улыбнулся Скрыбочкин. – А может, и нет. Ежли я, например, сегодня собираюсь уйти в отставку, то кому станете предъявлять свою оскорблённую совесть? Так-то! Всему надобно знать свой предел… И вообще.

Оставшись в одиночестве, полковник окинул беглым взором свой внутренний мир и принялся насвистывать нечто воинственно-старомодное. Он видел в себе много положительных ядер, но ни одно из них не мог выделить как главное, оттого страдал, когда задумывался. Впрочем, задумывался Скрыбочкин нечасто и, как правило, о материях исключительно конкретных. Так, сейчас он несколько минут погрустил о несбывшихся генеральских лампасах. А затем перестал насвистывать и, пробормотав себе под нос нечто слабопечатное, извлёк из пачки канцелярской бумаги чистый лист. На котором стал писать заявление об уходе в отставку. Правда, не дописал. Не то чтобы вовремя передумал, а просто не успел, поскольку внезапно получил звонок о назревшей возможности теракта в аэропорту. И был вынужден незамедлительно заняться разрешением этого вопроса.

***

Екатеринодарский аэропорт был оцеплен двойным кольцом охранения. Первое, более узкое, состояло из вооружённых до зубов спецназовцев, замерших в зорком ожидании с пальцами на спусковых крючках. Второе образовывали казаки, ходившие с голыми руками между зданием аэропорта, стоянкой такси и бетонным ограждением лётного поля – и свирепо материли пришлых террористов, а шибче того спецназовцев. Которые, чем сидеть сложа руки, лучше б отдали свои автоматы, чтобы все патриоты могли идти в незамедлительную атаку; или хотя бы шашки взять из дому дозволили: тогда казаки бы давно этих нарушителей спокойствия порубали в капусту к едрене фене, вместе с захваченным самолётом…

Чёрный «Ягуар» полковника Скрыбочкина все хорошо знали, поэтому его пропустили, не спрашивая документов. Полковник ворвался в диспетчерскую с выпученными от бессонницы глазами. За ним следовал подполковник Куражоблов.

– Што им надобно? – Скрыбочкин ткнул пистолетом Макарова в сторону залитого сухим закатным светом лётного поля с единственным отдалённым самолётом на рулёжной полосе.

– Хотят дозаправиться и лететь в Ирак, – развёл руками начальник смены. – А ещё требуют погрузить на борт три мешка стодолларовых купюр и два парашюта.

– Двое их, значит?

– Выходит, двое.

– Вооружены?

– Так точно. Автоматами Калашникова и гранатами.

– Это полбеды, с таким вооружением они долго обороняться не смогут, – перекосил брови Скрыбочкин. – Но всё же надобно разобраться с ними побыстрее. При другом каком случае оно бы и ничего, а сегодня время не терпит: у меня на вечер назначена встреча в ресторане с одной обсуведомительницей, понял?

И, повздыхав, снова вернулся к делу:

– Скудова самолёт угнали?

– С Ростова, – сказал начальник смены. – Ан-2. У этой колымаги дальность полёта девятьсот девяносто километров. Даже не представляю, как они дотянут до Ирака. Разве только ещё дозаправятся – в Тбилиси, а потом где-нибудь ещё…

– А, может, они не собираются никуда дотягивать, – высказал соображение Куражоблов. – Раз парашюты потребовали – значит, хотят спрыгнуть где-то по дороге – например, на Кавказе. И деньги сбросят. Хрен потом отыщешь их среди горных вершин, тем более с такими деньжищами.

– Мы не должны чахнуть и сохнуть от непонятности, зыбкая почва под ногами нам не подходит, – весомо проговорил Скрыбочкин. – Раз нихто не знает дальнейших намерений террористов, значит, нельзя выпускать их отсюдова.

– Нельзя выпускать, – присоединился к его мнению Куражоблов. – Не годится нам зыбкая почва, мать-растрепать.

В этот миг в диспетчерскую всем своим стопятидесятикилограммовым весом ввалился командир группы захвата майор Птаха. Он повесил автомат на дверную ручку, снял с пояса полевую флягу со спиртом; отхлебнул несколько глотков и передал флягу Скрыбочкину:

– Бывай здоров.

– Што предпринимали? – вместо приветствия поинтересовался Скрыбочкин, сделав три глотка.

– Да постреляли мы здесь минут десять, а потом решили дождаться тебя, – в голосе Птахи прошуршала скука. – Не стану сгущать окраску событий, она и без того густая, дальше некуда… Сюда б гаубицу калибром покрупнее – совсем другие танцы могли бы получиться.

– А в чём же дело? – оживился Скрыбочкин. – Счас позвоню войсковым, они хучь целую батарею прикатят.

– Этого никак нельзя! – возмущённо встрепенулся начальник смены. – Вы что, хотите весь аэродром разнести в щепки? К тому же угонщики не выпускают экипаж из кабины. А стюардессу держат подле себя, чтобы пристрелить в случае вашей атаки.

Скрыбочкин и Птаха, переглянувшись, подошли к окну. На лётном поле было пусто. Лишь на дальней полосе стоял захваченный террористами Ан-2. Рядом толпились возмущённые пассажиры: старушка со стреноженным петухом в плетёной корзине, четыре грузина с охапками цветов, мужик с беременной бабой в нарядах молодожёнов, а также несколько смутных фигур в традиционных кирзовых сапогах и тёмных телогрейках – они ломились в запертую изнутри дверь самолёта, разноголосо требуя доставить их к месту назначения согласно купленным билетам или хотя бы вернуть деньги с компенсацией задержки.

– Народная масса – видишь, какая у нас героическая, – восхищённо скруглил глаза Скрыбочкин. – Не испытует колебаний, а сразу предъявляет свои законные требования. И ведь нихто не отступится, покамест все сразу не взлетят!

– Вот-вот, и взлетят же на воздух, как пить дать разметаются клочками по закоулочкам, – подтвердил Птаха философским тоном. – Скоро пойдём на захват – здесь такое начнёт твориться, чертям станет тошно.

Тут диспетчер поманил Скрыбочкина пальцем и передал ему наушники.

– Што?! Как там у вас дела на борту?! – заорал полковник в микрофон. – Все живые?!

– Все… пока что, – ответил сердитый женский голос. – Но они нас торопят со взлётом. Обещают, что если через двадцать минут вы не принесёте мешки с деньгами и парашюты, то они меня…

– Што?

– Изнасилуют.

– Вон как… – Скрыбочкин понизил голос. – Слушай, милая, как тебя зовут?

– Вероника.

– Вот што, Вероника, ты не давай излишнюю волю воображению, а лучше внеси предложение удалиться в лесопосадку – там же у вас есть ёлочки, правда, маловатые, но вполне достатошные для этого дела. Да ты не тушуйся, действуй, а дальше пусть будет то, што получится! Не держи камень сумнения на душе, опростайся от спуда и не стесняйся естественных вопросов, у нас работа такая, штоб использовать челувеческие слабости на благо Родине… Потом тебе ущерб компенсируем.

– Ни за что! – выкрикнула девушка. И расплакалась:

– Знаете, какие за границу путёвки дорогие? А тут бесплатно! Ну, разве что изнасилуют… Нет, я из самолёта никуда не пойду, и не уговаривайте!

Скрыбочкин сплюнул мимо стоявшей в углу урны для бумаг и заметался по диспетчерской, пытаясь привести мысли в порядок. Потом остановился. Взглянул на часы – и обернулся:

– Делать нечего, время поджимает. Будем удовлетворять этих гадов. Дадим им парашюты и всё остальное.

…Через несколько минут Птаха снял с аэропорта спецназовское оцепление, и его бойцы понесли в самолёт тяжёлые мешки с деньгами.

***

Когда погрузка денег на Ан-2 завершилась, один из угонщиков закрыл дверь самолёта, а другой, отстранив стюардессу, развязал мешок с пачками долларов. Надорвал одну пачку, вытащил из неё купюру, внимательно пощупал.

– Настоящие, – в его голосе прозвучало удовлетворение.

– Вот и хорошо, – проговорил первый. – Давай ещё на парашюты поглядим, не доверяю я этим псам служивым: вдруг специально подсунули какое-нибудь говно, чтобы мы разбились.

Он склонился над парашютным ранцем. Из которого навстречу его лицу – под крик: «Счас поглядим, хто из нас говно!» – вылетел неотразимый полковничий кулак, и это оказалось последним, что удержалось в памяти террориста. После этого Скрыбочкин, выскочив из ранца, выхватил из рук подкошенного нарушителя автомат – и тяжеловесный приклад опустился на голову не успевшего опомниться второго угонщика.

***

Спустя короткое время Скрыбочкин гордой поступью двигался по взлётной полосе, направляясь к зданию аэропорта и держа под руку спасённую им стюардессу Веронику – очаровательное белокурое создание с пухлыми губами и огромными голубыми глазами, в которых плескались удивление и восторг.

– Бедненький, – шептала она, нежно поглаживая взглядом бежавшую впереди крупноразмерную тень полковника. – Они же могли вас убить. Неужели вам не было ни капельки страшно?

– Ништо, – скупо улыбался Скрыбочкин, которого переполняло весеннее настроение (ему казалось – стоит только остановиться и расставить руки, как тотчас на них проклюнутся почки, затем вырастут листья, а между листьев не замедлят свить гнёзда весёлые певчие пичуги). – Чего мне страшиться, всё одно когда-никогда издохну. Дак хучь с пользой для державы. Знаешь, ежли б я начал считать своих врагов ещё вчера, и то навряд управился бы даже к завтрему. Потому обвыкся, страху во мне взяться неоткуда при всём желании. Я челувек бесталанный и, может, недостатошно деятельный, однако покамест никому не удалось исделать мне повреждений. Ну, ты уж извини, што не дал тебе поглядеть на взаграницу… А то, может, давай сегодня встретимся, – он взглянул на часы, – ну, примерно в двадцать один ноль-ноль, в ресторане «Королевская охота».

– Хорошо, – Вероника подняла взгляд на лицо своего спутника и легонько сжала его локоть. – Я приду.

– Это дело, – он подмигнул стюардессе. – И я приду.

Они шагали по лётному полю, ощущая, как вращается земной шар у них под ногами, и это обоим было приятно.

– Значит, не забудь: в двадцать один ноль-ноль, – деловито проговорил Скрыбочкин. – Я позвоню в ресторан, закажу столик.

– Не забуду, – сказала Вероника.

– Тогда я побежал по делам. А то ж – служба.

…Через полминуты он запрыгнул в свой «Ягуар» и помчался в ресторан «Курени». Там у него на восемнадцать ноль-ноль была назначена встреча с одной брюнеткой. Которой он дал крепкое офицерское слово предаться обоюдной любовной романтике и посильным фантазиям.

Скрыбочкин рассчитывал управиться до девяти вечера.

…Как это не раз случалось прежде, о своём намерении написать заявление об отставке он между развлечениями начисто позабыл. А когда вспомнил, то подходящее настроение миновало, и полковник продолжил службу на благо себе и другим.