Текст книги "Похождения полковника Скрыбочкина"

Невидимки из Калькутты

– …Около ста миллионов половых актов, согласно данным Всемирной организации здравоохранения, ежедневно совершается на земном шаре… – полковник Скрыбочкин оторвался от «Дейли телеграф», подмигнул сидевшей рядом чернолицей толстухе и, взяв с тележки у проходившей мимо стюардессы две банки пива, толкнул локтем храпевшего в иллюминатор майора Куражоблова:

– Нет, слушай, коллега, это ежли без престарелых и детей, то миллиарда три на планете жителей выходит. Полтора миллиарда пар. Поделим на сто тысяч… Оказуется, усреднённому челувеку дозволяется разговеться один раз в пятнадцать дней.

– Брешут, – Куражоблов разлепил веки и, потерев глаза кулаками, обвёл расплывчатым взглядом салон самолёта. – Я бы с таким регламентом сдох.

С этими словами он потянулся ощупать грудь чернолицей толстухи, но получил по лицевому фактору; после чего попытался присоединиться к Скрыбочкину насчёт пива, но тоже безуспешно.

– А ты б, ежли по-честному, какую желательную норму для себя установил бы? – полюбопытствовал полковник.

– Лучше всего неограниченную, – без лишних колебаний ответил майор. – Чтобы в любое время можно было реализоваться. Зачем вообще сковывать себя рамками?

– Согласный, незачем, – кивнул Скрыбочкин. – Без рамок завсегда жить способнее. Тем более што женщины в нонешние времена стали раскованные, особенно которые помоложе. Вот у меня недавно произошла оказия. На одном праздничном мероприятии переусердствовал я по алкогольной части до самой беспамятной планки – смутно помню, што потом роздвлекался в постели с какими-то шалабэлами, а дальше вообще сознание испарилось… Просыпаюсь на следующее утро в незнакомой квартире, а в постели рядом со мною лежат две девахи. Сел я на кровати, оглядываю их похмельным оком. Тут и они от моего шевеления пробудились. Я тогда их спрашую: «Игде я?» А они мне в ответ: «А хто ты?»

– Ха-ха-ха! И какое же выяснилось местопребывание вашей компании?

– Обыкновенное. В общежитии мы оказались. А те девчата были студентками института культуры. Однако сколь мы ни старались совместным усилием, а не смогли припомнить, в какой местности они меня подцепили. Так и осталось загадкой! Ну ничего, у нас потом ещё до самого вечера осталось время заново перезнакомиться друг с дружкою. Хорошие девчата, зажигательные.

– Да-а-а, девушки сейчас без комплексов, – Куражоблов благодушно разгладился лицом. – До такой степени без комплексов, что иногда просто удивления не хватает. Был со мной случай смешнее твоего. Пошёл я на день рожденья к своему товарищу. Нормальная компания собралась, весёлая… Когда все как следует разогрелись водкой, решили мы поиграть в карты на раздевание. А среди компании находилась блондинка аппетитных габаритов, она стала отказываться: «Не-е, я не хочу, не умею в карты». Я ей говорю: «Да ладно, не бойся, сейчас мы тебя по ходу игры научим, что и как надо делать». И, перетасовавши карты, протягиваю ей колоду: «Давай, – говорю, – снимай». Но она и не глядит на колоду, где надо снять карту, хихикает этак с довольством – мол, ага, теперь поняла – и снимает с себя юбку! Во как!

– Што ж, правильная дивчина, – одобрил Скрыбочкин, – решила не терять время на карточную забаву, сразу показала тебе нужное дело.

– Вот-вот, что хотела, то и показала. Не зря же мы с ней потом уединились в соседней комнате.

– В прежнее время, когда я был молодой, такая быстродоступность о-о-очень большой редкостью являлась. Ну, конешно, не для тех, кто интересовался женитьбой-замужеством с официальным штампом в паспорте. Эту категорию я исключаю, потому как дурное дело нехитрое.

– Спорить не приходится: женитьба – дело не лучшее. Но всё равно ведь каждому приходится когда-нибудь жениться. Я уже два раза успел. В первый-то раз – оно ладно, с кем не случается. А во второй – зачем сунул голову в хомут? Ума не приложу. Никакого разнообразия, только свободную волю себе ограничил. А ещё говорят, что снаряд дважды в одну воронку не попадает.

– Не тушуйся, друже. Разве я неженатый? Отнюдь. Вполне достатошное время существую в семейной позиции. И, насколько знаешь, ничем своих степеней свободы не ограничиваю. Тут главное – твёрдость. В смысле волевого качества и всех остальных составляющих организма. Как говорится, орёл свободен, когда у него есть крылья…

Так они беседовали, коротая время полёта. Пока наконец не объявили посадку.

…В Калькутте утомлённый дорогой Куражоблов не стал перегружать себя напрасными достопримечательностями, а скрылся под вывеской первого попавшегося борделя, переполненный простодушным мужским любопытством и экзотическими ожиданиями. Скрыбочкин же, как старший по званию, добрался до гостиницы, где для них был забронирован номер.

Отсюда и начались их сногсшибательные индийские приключения.

***

Это была идея шефа израильской разведки Моссад генерала Порнухера – подкинуть полковнику Скрыбочкину информацию об активно ведущихся в Дели разработках психотронного оружия нового типа. Потому что все конкретные сведения о нём тщательно охранялись, и добыть их мог только этот русский суперагент, считающийся после лиссабонского кризиса убийцей-невидимкой.

Теперь за Скрыбочкиным тщательно следили. Разумеется, никого из соглядатаев не удивило, что он не полетел прямиком в индийскую столицу, а избрал окольный маршрут – всем было понятно: настоящий специалист не может не путать следы ради конспирации. Хотя на самом деле полковник не имел столь хитро закрученных соображений. Просто билет до Калькутты оказался немного дешевле, да и самолёт туда отбывал раньше, чем в Дели, а путешествовать по чужой стране Скрыбочкин желал подольше, дабы всласть отведать местных пищевых продуктов, спиртного и женщин.

О слежке он пока не подозревал и спокойно пил в своём номере тёмный ром «Олд Монк» да глядел краем глаза по телевизору индийские фильмы с песнями и танцами.

Ночью в номер воротился Куражоблов, умеренно тверёзый, с фингалом под левым глазом, а также с разбитыми до крови кулаками, губами и ушными раковинами. Майор рассказал, что на улице – по дороге из борделя в гостиницу – его хотели ограбить местные хулиганы, от которых ему едва удалось отбиться.

– Это нехорошо, когда разные охламоны починают чужестранных гостей с первого же дня без ножа резать, – повеселел Скрыбочкин, ощутив интерес к прогулке и перспективу близкой драки. – Значит, в Индии, как у нас вдома, правопорядошность обстоит не в лучшем образе, нда-а-а… Видать, не обойдёмся без силовых мер, надобно малость исправить тут ситуацию. А я-то гадал, отчего это у меня сегодня от самого аэропорта руки чешутся… По всему, сбудется счас народная примета!

Они, выпив по сто грамм для бодрости, с решительным видом отправились на улицу. Где свежий воздух и алкоголь незамедлительно ударили обоим в голову, и это послужило катализатором всего дальнейшего…

***

Несколько часов полковник Скрыбочкин и майор Куражоблов бегали по улицам Калькутты, выявляя измену среди прохожих. После чего оторвались от преследовавшего их полицейского автомобиля, добрались до берега ближайшего рукава дельты Ганга – реки Хугли – и стали отмачивать в священных водах натруженные кулаки, матерно распугивая крокодилов и высматривая среди совершавших ритуальное омовение брахманов кого-нибудь с наглой внешностью. Впрочем, те, как на подбор, были кургузыми и незначительными, отчего боевого задора в их сторону ни у Скрыбочкина, ни у Куражоблова не возникло – наоборот, появилась даже смутная жалость к этим непричастным людям.

Между тем настало утро, и солнечный диск, вынырнув из-за крайнего угла планеты, потянулся ввысь. Правда, света он давал значительно меньше, чем полагалось, поскольку его окутывали наползавшие со всех сторон и медленно клубившиеся тучи; однако тёплой погоды от этого не убавилось.

– Небо хмарится, – отметил Скрыбочкин расплывчатым голосом. – Сдаётся мне, скоро дождь разразится на наши головы.

И, немного подумав, добавил:

– А то, может, и снег выпадет.

– Это ничего страшного, у нас любые осадки лежат в привычке организма, – утирая ладонями пот со лба, откликнулся Куражоблов. – Я бы сейчас прополоскался под дождём с великолепным удовольствием, чтобы во мне хоть немного приугасла жажда жизни… А вот насчёт снега не могу согласиться. Откуда ему взяться, если стоит такая жара сумасшедшая? Для снега мороз необходим. Температурная несоответственность получается.

– Дак в небе ведь холоднее, чем на индийской поверхности, – пояснил своё мнение полковник. – Я не сильно удивлюсь, если даже град посыплется. Но, скорее всего, к дождю склоняется обстановка.

После описанного короткого разговора оба умолкли, и несколько минут каждый оставался среди своих промежуточных соображений. Затем мысли майора вернулись к событиям прошедшей ночи.

– Как-то не так мне всё представлялось, – покачал он головой. – То есть, может быть, и в похожем приближении, но не совсем так.

– Непонятные слова говоришь, – озадачился Скрыбочкин. – В каком смысле тебя наше взаграничное приближение не устраивает? Или ещё кулаки на улицах не почесал как следует? Мстительность сохраняешь супротив фулиганов?

– Нет, мстительность во мне закончилась.

– Дак тогда какого ещё рожна тебе надобно? Чего не хватает для успокойственного настроения?

– Удовлетворения не ощущаю. Вроде бы нормально размялись в городе, и от полицейских убежали, а удовлетворения нет как нет, мать-растрепать.

– Здря. Неправильное твоё ощущение, друже, ложное. Я считаю, оно не может быть причиной, штобы отказываться от всего хорошего в скорой обозримости. Надобно уметь довольствоваться. Хто способный радоваться любой малости, к тому и жисть завсегда приятственными местами оборачивается. Ведь всё таково, как ты об этом думаешь – не потому што так оно и есть, а потому што ты не желаешь думать инаким образом. Но стоит только, захотевши, промыслить – и окажется легко всё переменить в лучшую сторону одною силой воображения. Понимаешь?

– Понимаю…

После этих слов Куражоблов сосредоточенно свёл брови в одну густую линию, заложил руки за спину и несколько раз прошёлся вдоль берега реки Хугли, стараясь думать как-нибудь по-другому. Однако у него ничего не получилось. Точнее, получилось ещё хуже: мысли пропали начисто.

– Может, я проявляю недостаточное старание? – развёл он руками. – Или есть какие-нибудь специальные приёмы для правильного проумысь… проумышления? Из области психологии?

У Скрыбочкина не прояснилось твёрдого ответа. Ему вообще наскучило разговаривать. Зато остро захотелось выпивки и новых энергических развлечений. Потому он ограничился несколькими соображениями общего порядка:

– Психологию давай покамест отставим в сторону, это дюже тёмная материя. Счас нам нужнее придумать, што делать и куда податься для просветления в умственном пространстве. А старание – дело наживное, сподобишься со временем…

Но полковник и майор не успели решить, что делать дальше, ибо скорое вмешательство нового фактора переменило кривизну событий.

На российских офицеров налетели шестеро невесть откуда взявшихся смуглокожих мужиков с отвислыми на ягодицах штанами – и принялись бить их грязными пятками по лицам. После десяти минут сугубо вестибулярного сопротивления Куражоблов, утомившись, почувствовал, как почва поплыла у него под ногами – и уткнулся широко расставленными зубами в тёплое жидкотравье у подножия бугристой пальмы. Остатками угасающего сознания соображать казалось трудно да и ни к чему, оттого Куражоблов закрыл глаза и заскользил в тихие сумерки отсутствующих смыслов… Скрыбочкин же продолжал с возмущёнными криками размахивать руками, нанося увечья себе и другим до тех пор, пока не вымотал нападавших. Которые, осознав трудоёмкую заколупину в его лице, словно по команде отхлынули в разных направлениях и взяли полковника в кольцо. После чего долго приседали с угрожающими вихляниями, выгибались из стороны в сторону, порывисто кланялись с подскоками и отскоками, смахивая на одержимых профессиональным рвением танцующих клоунов и всем своим видом демонстрируя готовность к новой атаке. Однако набрасываться на пошатывавшегося в оборонительной позе полковника не решались.

Тогда из-за спин смуглокожих агрессоров появилась индианка с нарисованным третьим глазом посерёдке лба и приказала магнетическим голосом:

– Спать!

Полковник уронил руки вдоль тела и застыл на месте с помутневшими хрусталиками. Две секунды постоял, покачиваясь на расслабленных ногах, а затем с покорным видом улёгся наземь.

– Смотри у меня, – продолговатым шёпотом сказал он самому себе на прощанье. – Не поддавайся неправильным снам, штобы не допустить провала ни под каким соусом. И штобы не оскандалиться перед обеими сторонами действительности при закрытом зрении…

После этих слов Скрыбочкин без проблесков сознания приплюснулся щекой к разбросанному среди сухой травы неразборчивому мусору, свернулся калачиком и, смежив веки, погрузился в широкое море гипнотических грёз.

***

Полковник Скрыбочкин и майор Куражоблов спали и видели полные приятности радужные сны. Которые были намного лучше, чем жизнь, оттого не хотелось не только просыпаться, но даже возвращаться в смутное представление о разнице между снами и реальностью. Между тем обоих принесли в полуразвалившуюся лачугу на окраине города. Там их ждали два пейсатых гражданина в чёрных костюмах. Это были шеф Моссада генерал Порнухер и майор-психолог Жмуркинд.

Генерал распорядился, чтобы Куражоблова положили на пол подле стены, а Скрыбочкину придали сидячее положение посреди помещения.

– Полковник под гипнозом, – сообщила девушка с нарисованным третьим глазом на лбу. – Вывести его из транса?

– Мы справимся сами, Зита, – сказал Порнухер. – Можешь быть свободна.

После этих слов он обернулся к майору-психологу:

– Помассируйте ему нужное место.

Жмуркинд с готовностью приблизился к отрешённо обретавшемуся на земляном полу Скрыбочкину. Промерив волосатым пальцем лоб полковника, он отыскал у него над переносицей так называемую точку «инь-тан» – и, разбежавшись, сноровисто ударил пленника каблуком в означенное место.

Скрыбочкин завалился на бок. Но тотчас вернул себя в сидячее положение и с утробным придыхом разомкнул веки. Затем стряхнул с изгвазданного лица подсохшую грязь и, увидев два направленных на него пистолета, мгновенно выбрался из провала в памяти.

– А-а-а, старый знакомец, корова тебя забодай… – проговорил он помятым голосом. – Интересно, чем это я обязанный вниманием к своей персоне? За што тиранишь меня, Порнухер? Или ты со своей иудейской веры порешил в хфашисты перехреститься? Нет у тебя такого международного права, вражина, – тиранить российскоподданных без решительных санкций соответственных органов!

– Оставьте это, – сказал генерал. – Разговор о правах здесь неуместен. Давайте сразу перейдём к обязанностям.

Любой другой на месте Скрыбочкина наверняка упал бы духом. Но он не упал. И не заставил себя ждать с ответом:

– Никаких обязанностей у меня перед тобой не было и никогда не будет, собачья кость, раз ты не умеешь нормально обращаться с достойным супротивником. По заслугам и честь, вот тебе весь сказ!

С последними словами он поднял обе руки и, сложив пальцы в два кукиша, покрутил ими в воздухе.

На лице Порнухера не появилось ни тени обиды.

– А я полагаю, что как раз наоборот, вы не сможете отказать нам в своих услугах, – заявил он с победоносным выражением в глазах.

– Тьфу, жаба тебе в рот, хватит блекотать несуразности, самопроизволец! Лучше поглянь на ситуацию здравоумственным глазом и возьми в соображение, што такого несанкционированного вмешательства в мою личность тебе нихто не дозволял. Какие после этого могут быть услуги? Никаких! Потому можешь взахлопнуть свой вокабулярий и зазря не вытрачиваться на меня силами. Слово держать не по ветерью бежать, я уже выразился на эту тему и не собираюсь переменять мнение.

– Даже за хорошие деньги не собираетесь?

– За деньги? Хм-м-м… Нет, ну ежли за хорошие, тогда может выйти совсем другое понятие. Стыдно грамотному челувеку таких простых штук не понимать.

– Вот это уже деловой разговор. Я знал, что вы, как разумный специалист в своей области, не пожелаете упустить наше крайне выгодное предложение.

– Короче, – не утерпел Скрыбочкин. – Обожди радоваться прежде времени и не перепутывай мне мозг своими многоречивостями. Давай, выкладывай по существу вопроса: што тебе надобно, Порнухер? Об какой сумме идёт речь за моё сотрудничество? И какую конкретную услугу имеешь в виду?

– Услуга простая. Вам надлежит перефотографировать секретную документацию, за которой вы сюда прилетели. Но не для русской разведки – для Моссада.

– Ха, самое главное ты забыл обсказать. Сколь денег покладёшь на стол за мою работу? Какая будет оплата: сдельная или повремённая?

– Мы готовы заплатить четыре миллиона долларов. Один миллион сейчас, а три – по завершении операции. Только чтобы всё было по-честному, не вздумайте водить меня за нос.

– За нос – это ни-ни, упаси боже. Можешь плюнуть мне в глаза, ежли неправду совру или ещё какая закорючина по моей вине. Но дело твоё не из мелких, сам понимаешь, – потому все четыре миллиона давай счас, штобы я не сумневался в твоей порядошности.

– Не смешите меня, полковник. Где такое видано, чтобы за всё платили сразу? Это не разговор.

– А миллион авансом – это детский лепет на лужайке, никому не интересный. Маловатая сумма, я не согласный пускаться в рискованный авантюризм при такой недостатошности.

– Вы чудовищный человек.

– От чудовища слышу. Или хочешь заставить меня страдать альтруизмом? Не получится. Вообще-то я на твоём месте постыдился бы скупердяйствовать. Всё одно ведь будешь не из своего кармана деньги вынимать, а из государственного.

– Вот именно, из государственного. А это лишь усиливает меру ответственности.

– Ладно, пойду навстречу. Потому как мягкий у меня характер, уступчивый, твоё счастье… Три миллиона выплачивай авансом, а один можешь оставить у себя до успешной оконцовки дела.

– Нет, это тоже несерьёзно. Не позволяйте чрезмерно разыгрываться своему воображению. Не то у вас, чего доброго, помутится рассудок, а мне этого не нужно.

– Ох-хо-хо, – повздыхал Скрыбочкин с измождённым видом, – тяжело с тобой сговариваться, сразу видно, што яврейский корень скрозь тебя во все стороны выпирает. Ишь, прижимчивый какой за чужой счёт. А в свою сторону, наверное, наоборот: щедростью не обделяешься, вон какие глаза у тебя оборотистые! Нет, я на слово доверяться людям давно зарёкся… Ну чёрт с тобой, сукин кот, скажу своё последнее условие. Для сурьёзного счёту два миллиона давай счас, а остальное – по завершении операции. Предлагаю от полного сердца, и скажи спасибо, што я не имею привычности торгуваться по пустяшным мелочам. Иначе никакого разговора не получится, на меньшее я не согласный!

– Хорошо, пусть будет по-вашему… А теперь подойдите к столу, – с этими словами Порнухер отдал майору Жмуркинду свой пистолет и принялся разворачивать план здания, в которое предстояло проникнуть Скрыбочкину и Куражоблову.

***

Их перевезли в Дели.

Первые два дня пребывания в индийской столице оказались весьма трудноразличимыми. Наконец Порнухеру надоело оплачивать рестораны и шлюх, и он пригрозил Скрыбочкину и Куражоблову состряпать на них аморалку для российского посольства. Тут ещё вышло дело, когда полковник и майор скакали по базару на отобранном у кого-то слоне, тщетно стараясь сфокусироваться на выявлении лиц с незаконопослушной внешностью – а животное вдруг поскользнулось на корзине с бананами и покатилось кубарем через прилавки. Куражоблов и Скрыбочкин при всём старании не сумели удержаться в седле. И, сорвав в атмосферу куски асфальта, рухнули у ног нищего оборванца, мертвенно застывшего с протянутой рукой… Их взгляды встретились.

– Хос-с-споди-и-и… Корецкий, это ты? – не веря себе, прошептал полковник с затрепетавшим от изумления сердцем. – Какими судьбами тебя сюда привнесло, курицын сын? Ты же в Колумбии пожизненное заключение сполучил!

Две секунды нищий оборванец сидел с отвлечённой видимостью заторможенного человека, а затем у него в глазах засветился огонь узнавания. Пошевелив измятым лицом, он тяжело задышал, несколько раз облизнул пересохшие губы и, хлопнув себя ладонями по пыльным ляжкам, воскликнул:

– Полковник Скрыбочкин! Откуда и почему? Или я сплю и вижу тебя в кошмаре? Ты вездесущий, что ли? Нигде от тебя не скрыться!

И они, как это обыкновенно бывает между старыми знакомыми, пустились в оживлённые воспоминания.

…Солнце палило немилосердно, пользуясь своей единоличной высотой: всё равно ведь некому пресечь его высокотемпературное бесчинство – ни камнем, ни пулей, ни даже ракетой «земля-воздух». А полковник Скрыбочкин и нищий оборванец Корецкий, не обращая внимания на неблагоприятный климат, беседовали об обоюдном прошлом.

Улицы кишели смуглокожей народной массой. Прохожие мужчины глядели на белолицых собеседников непонятливо и пренебрежительно. Женщины отводили взгляды и устремлялись мимоходными быстрыми шагами по своим делам. А дородные мамаши разновозрастных категорий шикали на любопытноглазых детишек и цмыкали их за руки, дабы те не задерживались подле бурно размахивавших руками иноязычников малодостойного вида.

Затем Скрыбочкин, Корецкий и Куражоблов ощутили неотвратимо приближавшийся вечер и переместились в ближайшую курильню опиума.

Не прошло и двух часов, как Скрыбочкин, сплёвывая на пол красную от бетеля слюну и поддакивая жадно булькавшему кальяном Корецкому, выведал его печальную историю.

В своё время Корецкий как член подпольной большевистской ячейки бежал за границу для всеобщей дестабилизации, но оказался никому не нужен. Он побирался по миру, пока случай не занёс его в Колумбию, к затерянному в сельве племени каннибалов. Которые восхитились вставной челюстью и имевшимся у Корецкого собственноручным эректором – и от греха избрали его вождём… Вскоре прочёсывавшие местность правительственные войска обнаружили упомянутое племя. Корецкого доставили в Боготу и – как предводителя каннибалов – приговорили к пожизненному заключению… Впрочем, через месяц тюрьму, в которой он содержался, захватили боевики Медельинского картеля: они освободили из заключения своих главарей, а заодно и ошибочного Корецкого. Потом наркомафия, разумеется, вышвырнула его за ненадобностью. Перемещаясь по странам и континентам в трюмах кораблей и товарных вагонах поездов, он хватался за любую грязную работу ради куска хлеба и неясным для себя образом добрался до Индостана. Где теперь жил милостыней и находился в крайней степени истощения, всем своим видом наводя на мысли о недостаточности пищевых ресурсов, коими располагает человечество.

По ходу рассказа о своих продолжительных злоключениях Корецкий несколько раз ударялся в слёзы. Его мучили липкие, как смола, сомнения, но Корецкий отмахивался от них, надеясь на долгожданное избавление от страшного сна, в который превратились последние несколько лет его жизни. А Скрыбочкин не скупился на утешительные слова приблизительно в таком роде:

– Ладно-ладно, не делай страдающее лицо, ты же мужчина, в конце концов, а не былинка на ветру. На свете завсегда знайдутся люди, которым хуже тебя, и што с того? Да ничего, обыкновенное дело, мы ведь не плачем об них и не горюем. Потому не надейся, об тебе тоже нихто не станет сокрушаться. Только самоличным образом челувек может обустроиться среди любых незапланированных ситуаций. Самоглавное – не бояться действовать и двигаться в желательном направлении, пусть даже против ветру, правильно я говорю? Конешно правильно, а как же иначе! Каждый должен стараться сам себе допомочь… Хотя, знаешь, иногда даже меня разбирает опаска. Вот, допустим, возвернусь я в свой город, на родимую вулицу, и вдруг обнаружу, што там всё снесли под корень и отстроили сызнова, но уже в образе других домов и прочей инакой архитектуры. Как быть тогда – бомжевать и становиться упадочной личностью? Вопрос! С другой стороны, я-то умом тверёзо понимаю: ничего там не снесли. Ну разве только отдельные строения. У нас же в стране, хучь тресни, жилищное строительство шагает вперёд недостатошно быстро, не поспевает за демографией. Оттого я не беру в голову случайных глупостей, пропускаю мимо себя страшливые мысли и разные фантазии. Вот и ты равняйся на меня в этой области, не растрёпывайся нервной системой по пустякам. Прошлое уже миновало, а будущее покамест не успело наступить. Об чём же тогда печаловаться? Не об чем. Так што слёзы-то утри, неправильные они, невместные… Нет, ну надо же. Просто удивительно, куда только не заносит челувека злая недоля. Где-где, а в здешних краях я совсем не ожидал тебя встретить…

А когда Корецкий с грехом пополам добрался-таки до конца своего повествования, Скрыбочкин ободряюще похлопал его по плечу:

– Ничего-ничего, всё плохое раньше или позже заканчивается. Вот и у тебя закончилось, раз наши дороги тут пересеклись, так што можешь не отступаться от идеалов и поднять выше голову! Существуй дальше без подтекстов, и тогда нихто в твой след не посмеет наплевать с плохими пожеланиями… А с нищенским образом жизни сегодня же покончишь: оденешься-обуешься, как приличный член общества, и станешь питаться за мой счёт в лучших ресторанах. Сам перед собою засияешь! Хотя скажу правду: это не совсем задаром. Отработаешь по мере сил. Я же не праздномечтатель безответственный, а сурьёзный челувек, ты меня знаешь.

В голове полковника Скрыбочкина уже созрел план похищения секретной документации, в коем имелось место и для Корецкого.

Будто ставя жизнеутверждающее многоточие подле его практических соображений на упомянутую тему, невдалеке из толпы взметнулись в воздух бодрые звуки барабана-мриданга, флейты-бансури и бубна-канджиры. Это местные попрошайки музыкальным способом весело заботились о хлебе насущном, заодно напоминая всем окружающим о том, что движение колеса сансары пока не прекратилось, и среди его вращения можно отыскать немало удовольствий и радостей, невзирая на кажущуюся туманность среднечеловеческих перспектив и утомительные лучи южного солнца.

***

Здание Центра военной медитации казалось ничем не примечательным. Если не считать двух переодетых в швейцаров охранников, стоявших перед входом. Вечером подле одного из них уселся Корецкий. Шурша лохмотьями, он спустил остаток брюк ниже колен и стал со злобным бормотанием обираться от гнилостных насекомых. Шокированный охранник отскочил в сторону и согнулся выворачивать в сумерки содержание желудка. А его товарищ, наоборот, подлетел к шелудивому и, не скругляя выражений, принялся отпихивать его толстыми подошвами подальше от порога секретного заведения.

Между скандалом никто не заметил, как быстрая тень скользнула в двери. Это был Скрыбочкин. Он прополз мимо медитировавшего над автоматом Калашникова внутреннего часового и нырнул в полуподвал, где находился приёмник мусоропровода.

Далее Скрыбочкин закрепил на руках магнитные присоски – и, мысленно костеря чрезмерную силу гравитации, поднялся с их помощью по мусорной трубе. На уровне пятого этажа он остановился, снял со спины ученический ранец, вынул из него дрель и принялся сверлить стенки: сначала металлическую, затем кирпичную…

Когда сверло прошло сквозь кирпич, полковник спрятал дрель обратно в ранец, а взамен достал полученный у Порнухера зонд из волоконной оптики – и ввёл его в просверленное отверстие. На конце зонда имелся фотообъектив, приспособленный для съёмок в темноте. Управляемый кнопками с дистанционного пульта, зонд изогнулся над столом, будто нечеловеческий палец, и открыл папку с надписью: «Психотронное оружие». Послышались щелчки фотокамеры.

Двадцать минут спустя из мусоросборника появился облепленный бумажками и банановыми очистками Скрыбочкин. Подкатившись под ноги к запоздало вздёрнувшему на него автомат внутреннему часовому, полковник оглушил индуса ударом головы об пол. Затем выбрался на улицу и, сделав безразличное выражение лица, скорым шагом двинулся прочь. Переодетые в швейцаров охранники бросились было его задерживать, но тут вылетевший из-за угла Куражоблов с криком: «Врёшь, не возьмёшь!» – уложил обоих на асфальт двумя хорошо отработанными взмахами обрезка железной трубы. После чего ретировался, мелькая в воздухе жёлтыми сандалиями потрёпанного вида.

Впрочем, преследовать его было уже некому.

***

Когда Скрыбочкин, Куражоблов и Корецкий снова собрались вместе, майор от избытка положительных чувств несколько раз подпрыгнул на одной ноге и отвесил дружелюбный подзатыльник какому-то случайно подвернувшемуся под руку неприкасаемому. После чего предложил:

– Дело сделано, теперь можно и отметить удачное завершение операции.

– Отметим, как же без этого, – кивнул полковник, машинальными движениями отмахиваясь от настырно зудевших над ним комаров. – А насчёт Моссада я вот што мыслю. Дюже жирно им будет нашими руками жар подгребать. Не станем разбазаривать психотронное оружие почём зря. Оно небось нашей Родине встанет нужнее, чем другим державам. С таким оружием международное положение России окажется не такое тяжёлое, как было раньше: наверняка облегчится и прояснится благодаря нам.

– Думаю, настолько облегчится и прояснится, что тут для нас не обойдётся без наград от Москвы, – поддакнул Куражоблов. – Потому можно и не разбазаривать. Как говорится, Моссад – налево, мы – направо: развод и девичья фамилия! В конце концов, патриоты мы или кто?

– Патриоты! – живо отреагировал Корецкий, и белая склера его скривлённых глаз засветилась огнём давно выстраданного желания со слабовменяемым уклоном. – Мало у кого в голове уместится полнообъёмное понимание того, насколько большие мы патриоты!

От обуревавших его эмоций он поперхнулся, вздрогнув рваными коленями. Затем прокашлялся, высморкался в руку и, гордо вскинув голову, добавил верноподданным голосом:

– А если найдутся сомневающиеся про наш счёт, то мы им покажем словом и делом! Будем крыть их по башкам чем попало, так что пусть держатся от нас подальше! Отечество лично для меня прежде всего! И вообще! Знали бы вы, как я домой хочу, хоть ползком туда поползу, и никаких миллионов мне не надо! Хотя с миллионами, конечно, будет ещё лучше!

– Раз уж почалась такая петрушка, то давайте не будем останавливаться на достигнутом, – продолжил свою мысль Скрыбочкин, уставившись прозрачным взглядом на возвышавшийся вдали розовокаменный дворец ветров Хава-Махал. – Объегорим Порнухера по максимальной программе. Штоб знал наших и помнил, где раки зимуют. Заодно и денежный вопрос дожмём до конца. Не всё ж ему шахер-махеры обстряпывать с успешными результатами, пусть на этот раз получит фиаско по всем статьям и осознает чувство справедливости.