Текст книги "Похождения полковника Скрыбочкина"

Приняв такое решение и не услышав возражений, он совершил новое действие – простое, как всё гениальное: позвонил в полицию. И сообщил, что в отеле «Золотой лотос», в двадцать втором номере (где полковника ждали Порнухер и его подчинённые), остановились вооружённые сикхские террористы, намеревающиеся совершить массовое мероприятие с прискорбными последствиями.

Вскоре Куражоблов, Корецкий и Скрыбочкин, попивая коктейли за столиком уличного кафе, имели возможность наблюдать, как блюстители порядка затолкали в полицейский фургон растерянных Жмуркинда, Порнухера и Зиту…

***

После того как уехала полиция, Скрыбочкин, Куражоблов и Корецкий ворвались в «Золотой лотос». Наставив на персонал пистолеты, они перевернули в двадцать втором номере всю наличную мебель и обнаружили под диваном коричневый чемодан, набитый пачками долларов.

– Я же говорил: остаток денег они брать в полицию остерегутся – запрячут где-нито на видном месте! – удовлетворённо захохотал Скрыбочкин, вскрывая зубами извлечённую из холодильника бутылку пива. – Всё, амба, закончилась ихняя фортуна! А для нас четыре миллиона долларов в любом разе лучше, чем два, ежли брать по круглому счёту. Што ж, можем себя поздравить, вот мы и добрали до полной суммы. На ближайшее время наш интерес к Порнухеру закончился. Ничего, перетерпит. Так уж оно в мире устроено: кому всё, а кому ничего. Не нами придумано это, не нам и переменять общий порядок вещей… Но мы покамест повременим прыгать от радости, ведь с этими деньгами надобно ещё умудриться домой добраться. Так што идёмте отсюдова, покамест нас не заарестовали. Сочтёте добычу по дороге.

…Потом они несколько часов кряду сидели в ресторане «Харе Кришна», пили похожий на самогон местный напиток «Фени», запивая его индийским пивом «Кингфишер», и со скоростью трёх локомотивов приближались к точке замерзания мысли. Никто не мог им помешать, кроме самих себя. Однако до полного спокойствия было далеко, ибо временами, вспомнив о денежном вопросе, все трое принимались скрытно делить под столом валюту: вырывали её из рук в руки, озирались по сторонам и пинали друг друга твёрдыми сандалиями… Первым не выдержал накопившегося нервного напряжения Куражоблов:

– Я вот что думаю… – с этими словами он быстрым боковым ударом послал Корецкого в нокаут. – Четыре миллиона же, хоть убей, на троих не разделятся.

– Правильно соображаешь, – утвердил его мнение Скрыбочкин. – Этот нищеброд творцом своего будущего всё одно по слабости душевной стать не сумеет, а для нас он уже своё дело сделал. Как говорится, отрезанный ломоть, ни рыба ни мясо, мы с тобою не приставленные заботиться об его благополучии. Хучь я супротив Корецкого ничего не имею, однако ж и не брат он мне, штоб я подразумевал себя сторожем для его малозначительной персоны.

– Вот и мне подумалось: зачем ему лишней обузой висеть у нас на шеях, не нужен он для дальнейшей дороги, – добавил Куражоблов извиняющимся тоном. – Пусть вообще радуется, выбравшись живым из этой передряги, не каждому случается такое везение. А нам лишние деньги не помешают.

– Они вообще никогда лишними не бывают, штобы помешать, ха-ха! В том и состоит наиглавнейшее зерно безбедственной устремлённости: деньги в челувеке не нуждаются, зато он, челувек-то, просто ужас до какой степени имеет в них нужду. Сколь ни дай – всё будет мало. А куда деваться? Некуда.

После этих слов Скрыбочкин допил тремя глотками пиво из стакана Корецкого. И, взявшись за ручку чемодана, встал со своего места:

– И ещё прими в ум, што нас в этом городе наверняка уже ищут. Не хотелось бы попасть в лапы Порнухеру или ещё кому-нито было. Так што не сиди, как вкопанный, не пришло нам ещё время обрастать мохом на одном месте среди спокойной обстановки. Поехали отсюдова, покамест остаёмся живые и невредимые, пора и честь знать.

– Действительно пора, – согласился майор, поднявшись следом за полковником.

Расплатившись с расторопно подскочившим к столику официантом, они покинули ресторан. И зашагали по улице, обсуждая дальнейший маршрут своего передвижения навстречу родному дому, а также грядущую вольготную жизнь среди достатка и приятностей. По лбам и щекам обоих обильно стекали капли пота, и зной вливался в их лёгкие с каждым вздохом. Скрыбочкин нёс изъятый из гостиничного номера коричневый чемодан с двумя миллионами долларов. А на спине у Куражоблова при каждом шаге равномерно покачивался пухлый рюкзак, в котором также содержались без малого два миллиона, полученные несколько дней тому назад от генерала Порнухера в качестве аванса за копии документов по психотронному оружию.

По ходу движения Куражоблов, невзирая на приподнятое настроение, не забывал зорко смотреть по сторонам, дабы не оказаться застигнутым врасплох какой-нибудь непредвиденной опасностью. А Скрыбочкин, наоборот, старался ни на чём не задерживать внимание. Глаза прохожих казались ему подвижными зеркалами, в каждом из которых отражалась его непререкаемая фигура, и это внушало полковнику ощущение пусть временной, но вполне достаточной защищённости.

Один раз им встретилась помеха в образе супругов Молчковых, которые, будучи туристами из Костромы, опознали по русским лицам своих земляков в Скрыбочкине и Куражоблове – и приблизились к ним, чтобы поделиться радостными впечатлениями, анекдотами и чёрт его знает какими ещё бесполезными россказнями. Но Скрыбочкин быстро пресёк новое знакомство, сообщив Молчковым по секрету:

– Разговоры разговаривать – это можно, я не против. Только старайтесь до меня не шибко дотрагиваться, потому как я от проказы ещё не до конца избавился. Лечусь тут в местном ашраме, и брат мой тоже, – он кивнул в сторону Куражоблова. – Братан-то уже почти исцелился, а у меня аюрведа туговато продвигается по организму: дюже маршрут запутанный оказался среди шлаков. Заразность покамест сохраняется в повышенной степени, потому лучше не прикасайтесь от греха подальше.

После его слов супружеская чета из Костромы шарахнулась куда глаза глядят, истерически отряхиваясь на ходу. А полковник и майор тихо посмеялись над легковерными незадачниками и вернулись к прежнему движению в сторону автовокзала.

***

Порнухер в полиции воспользовался имевшимся у него дипломатическим паспортом и вдобавок не пожалел денег, чтобы откупиться. Потому уже спустя несколько часов после задержания он и его подручные оказались на свободе. Однако положительных эмоций это не принесло. Напротив, генерал пребывал в крайней досаде, густо перемешанной с удивлением. И теперь агенты Моссада разыскивали беглецов по всему городу.

На автовокзале Скрыбочкина и Куражоблова попытались задержать рукопашным способом. По счастью, русское самбо ещё не утратило всемирного значения, и после минутного единоборства полковнику и майору удалось скрыться, приватизировав по пути автомобиль нападавших вместе с содержавшимся в нём пулемётом…

Оба понимали, что надо переждать время. Потому, добравшись до Джайпура, решили временно задержаться в этой многомиллионной столице штата Раджастхан.

– Город огромадный, здесь без труда затеряемся, – рассудил Скрыбочкин, оглядываясь по сторонам из-под ладони, приложенной козырьком ко лбу. – Заляжем на дно без бульбочек и коломути. Над нами не каплет, вот и отдохнём после трудов, покамест вокруг Кали-юга царствует среди недобропорядошности и вражьих козней. Тем более денег имеем в достатошном количестве, штобы ни в чём себе не отказывать. Негоже превращаться в балласт для самих себя, нам такое не подходит.

– Не располагаю ни единым возражением, – присоединился к его мнению Куражоблов. – Даже механическим устройствам иногда требуется передышка, чтобы не произошло перегрева или поломки. А живым организмам и подавно надо регулярно отдыхать и восстанавливаться для подъёма сил. Трудовое законодательство небось не дураки сочиняли.

– Вот-вот, не станем удаляться от законодательства, дадим себе временное послабление. Хучь и отсталая тут цивилизация, не доросла до нас с тобою, но – окунёмся, от нас не убудет.

– Окунёмся! Не убудет, мать-растрепать! Давно уже пора наколбаситься и размедузиться – душа просит снять стресс!

– И нихто нас за это не осудит. Имеем полное моральное право. Нам, как никому, надобно внимательно заботиться об себе, штобы не утерять боеспособность.

Придя к единодушию по данному вопросу, полковник и майор сняли два отдельных номера в отеле «Royal Orchid Central Jaipur», расположенном в нескольких минутах ходьбы от железнодорожного вокзала Ганди Нагар. И пустились во все тяжкие, словно лишний раз желали доказать себе, что при свободной жизни и достаточных средствах любой человек способен найти неиссякаемое количество внезапных развлечений. Целую неделю они мусорили долларами в публичных домах и ночных клубах столицы Раджастхана, с каждым днём сильнее входя во вкус; а в редкие часы апатии валялись подле бассейна на крыше отеля, делясь друг с другом впечатлениями о разных явлениях и лениво бросая в тёплую хлорированную воду порожние банки из-под пива.

Подобное времяпрепровождение не могло располагать к перемене мест, и Скрыбочкин с Куражобловым никуда не торопились. Задумываться о сколько-нибудь отдалённых перспективах ни полковнику, ни майору не представлялось необходимым. Вероятно, это продолжалось бы до нулевой точки денежного баланса, если б не произошёл случай, вновь высветивший местонахождение беглецов. Однажды Куражоблов и Скрыбочкин в своём автомобиле второй час дремали перед светофором, когда их попыталась ограбить компания местных отмороженных личностей. В ответ на это Скрыбочкин предъявил им пулемёт и, отобрав у неосмотрительных головорезов одежду, заверил, что всё им вернёт, если те смотаются в ближайший супермаркет и принесут ему ящик виски. От такого положения вещей хулиганам сделалось до крайности неловко, и они поторопились выполнить приказание. Затем полковник потребовал второй ящик – а когда покорные безобразники в прежнем обнажённом виде возобновили грабёж магазина, разведчики, не дожидаясь полиции, исчезли в им одним ведомом направлении.

– Штобы понимали сукины дети, как нарушать общественную пристойность, – коротко прокомментировал Скрыбочкин свой скоропостижный отъезд.

– Вне сомнений, – кивнул Куражоблов. – Теперь будут знать и помнить, как надо расхлёбывать наглость полными фибрами.

Всё бы хорошо, но вышеописанный случай имел резонанс в прессе. Анализируя которую, генерал Порнухер угадал знакомый почерк русских агентов, которые были у него как кость в горле. Упомянутая новость представилась ему знаком удачи и крепкой нитью для поимки беглых обманщиков.

– Ничего, эти специалисты-невидимки от меня не уйдут, – рассмеявшись, он машинальным движением погладил пистолет в кобуре у себя под мышкой и принялся рассовывать по карманам запасные обоймы, снаряжённые патронами с кошерными пулями. – Посмотрим, кто кого опозорит и оскорбит до самых глубин существа! Им от меня не отделаться, сколько б они свои следы ни запутывали! Я им не кто-нибудь! От всех уходили, а от Порнухера не уйдут, подлые души!

У него внутри всё обмирало от предвкушения справедливой мести. Которая, по его мнению, неотвратимо приближалась. Генерал ощущал такое возбуждение обманутого разума, что ему хотелось излиться в жёсткие действия. Например, вступить в рукопашную дискуссию на произвольную тему с кем-нибудь беспричинным и нелицеприятным. Однако он удержался от первичных импульсов – даже не стал мордовать подчинённых: решил дотерпеть до момента поимки беглецов, а потом уже отвести душу в полнометражном размахе.

***

Русским сели на хвост, когда под покровом сумерек они на изъятом с автостоянки мотоцикле выезжали из города. Спортивный «Альфа Ромео» с пятью агентами Моссада пристроился сзади…

На переезде через железную дорогу был опущен шлагбаум. Смутно различая среди алкогольных паров дорогу, Скрыбочкин затормозил. Рядом, в коляске, храпел Куражоблов. «Альфа Ромео» также остановился, позволив ради конспирации вклиниться между собой и мотоциклом запряжённой лошадью телеге. Это был решающий промах. Потому что лошадь, склонив голову, начала покусывать полковника за ухо, дуть в него и пофыркивать. Благодаря этому Скрыбочкин сквозь наплывавший сон увидел перед собой облик прелестной одалиски, ни с того ни с сего принявшейся дарить ему изысканные ласки… А когда шлагбаум поднялся, и отовсюду стали сигналить, чтоб он пробудился для дальнейшего движения, полковник оборотился – и его расхлябанный взгляд остановился на лошадиной морде. Животное воскресило в памяти Скрыбочкина жену и тёщу вместе взятых; и полковник, скривившись так, будто по нечаянности схватил за хвост очковую кобру, взревел оскорблённым голосом:

– Ах ты, старая макитра, будешь ещё мне вухи облизувать! Я тебе не объект для беспардонных поползновений, можешь ни на што хорошее не надеяться! И вообще, иди на хрен отсюдова, лизучая харя!

Испугавшись его крика, лошадь заржала и попятилась, стронув назад телегу. Которая смяла в гармошку переднюю часть «Альфа Ромео», приведя автомобиль в полную негодность.

…Когда преследователи опомнились от паники и, не скупясь на крупнокалиберные эпитеты, схватились за пистолеты, Скрыбочкин и Куражоблов были уже далеко. В горячих сутемках, под багровой луной и густыми звёздами, они мчались наперегонки с собственными мыслями и проклятиями генерала Порнухера. Оба торопились домой тратить оставшиеся доллары.

Скрыбочкин и Куражоблов помнили: жизнь пролетает, стремясь к нулю, в равной степени независимо как от злоключений, так и от удовольствий, а значит, не надо бояться ничего, что ещё не кончилось.

Нескромное обаяние мандрагоры

По предгорьям Кодорского хребта поползли тяжёлые слухи.

В означенной местности объявилась не то какая-то нежить, не то снежный человек. Который пугал пастухов и егерей своей непристойной фигурой, в приютах альпинистов изымал съестные припасы и добирался до окраин глухих горных селений, вгоняя в икоту местных бомжей, туристов и влюблённые парочки. Отогнать его удавалось лишь выстрелами и псовыми облавами.

Впрочем, это мало заботило директора турбазы «Кроликовод Кавказа» Аслана Пдзехутля, который вот уже неделю как получил новый компьютер и теперь сидел, запершись в своём кабинете среди виртуальных фантазий и азарта. Если стучали в дверь, он орал, не вставая с места:

– Я занят с компьютером! Сколько можно беспокоить! По всем вопросам обращайтесь к заместителю!

Дело заключалось в том, что Пдзехутль увлёкся компьютерной игрой. Которая сама по себе казалась плёвой – требовалось угадать несколько карт, но в случае выигрыша на экране монитора появлялось изображение симпатичной девицы, снимавшей с себя – раз за разом – очередной предмет туалета. По мере увеличения числа выигранных директором партий на даме оставалось всё меньше одежды; когда же она окончательно обнажалась, рядом появлялся мужик с гигантскими отличительными признаками – и они начинали любовные отношения друг с другом.

Пдзехутль сидел в кабинете без обеда и ужина и делал исключение лишь для жены своего заместителя Розалии Шикльбобер, которая иногда приходила снять с него половое отчуждение (после короткого соединения усилий они обыкновенно выпивали по бокалу домашнего вина и в знак дружбы танцевали вокруг рабочего стола лезгинку, а затем расставались как в море корабли до следующего раза: Розалия Шикльбобер покидала служебное помещение, а Аслан Пдзехутль, наоборот, возвращался к монитору и клавиатуре для дальнейшей игры).

…Директор не слышал криков и выстрелов, причиной которых оказался упомянутый выше снежный человек.

Он появился с гор и полез через ограждение турбазы. Персонал заметался по территории, в ужасе отстреливаясь из газовых пистолетов. Пришельца тотчас сдуло в неясном направлении. Однако через полчаса, когда паника помалу рассосалась, он-таки скрытно проник в административный корпус, своротил нескольким охранникам челюсти и порвал морду электрику Дюкину, пока все догадались разбежаться.

Турбаза была уже совершенно пустынна, когда дверь директорского кабинета вздрогнула под ударами кулаков неурочного гостя.

– Уберитесь отсюда! – возмущённо заорал Пдзехутль, не в силах оторвать взгляд от соблазнительного интима на экране. – Я же сказал: все вопросы – к моему заместителю!

Через секунду дверь слетела с петель, и на пороге появился нашумевший зверочеловек. Голый, с висящими клочьями сивого волоса по всему телу, он производил потустороннее впечатление.

– Ша-а-айта-а-ан! – взвыл директор, перескочив на новый, истошно-полузагробный голос. Ему представилось, что сама погибель в неописуемом обличье проломилась к нему в кабинет сквозь дорогостоящие запоры, и он с ошпаренным видом вылетел на свежий воздух, унося на себе обломки оконной рамы.

Горный пришелец приблизился к компьютеру и, глянув на изображение голой девицы, пустил слюну. Потом полуприсел и выпрямился; переступил ногами без смысла, предполагающего перемену телесного местоположения в пространстве; дважды охохокнул – и, хлопнув себя ладонями по коленям, ошарашенно шепотнул:

– Гляди-ка! Вон дела-то какие тут вытворяются. Нет, я не склонный обостряться преувеличениями в общих чертах, но всё-таки… Вот это действительно!

Его губы продолжали шевелиться, хотя он и не говорил всего, что хотел и мог; или, может быть, говорил, не понимая этого. Однако не в том заключалась генеральная линия текущих событий; а в том, что прибывшие через час спецназовцы застали его в кабинете директора турбазы «Кроликовод Кавказа»… Рыча от нечеловеческого возбуждения, он колотил пальцами по клавиатуре компьютера и старался добиться сугубого полового акта на экране монитора.

Несколько пуль просвистели над головой страшного существа. Но было поздно. Чудовище вместе с компьютером скользнуло за окно и – с криком: «Хучь растрескаюсь надвое, а отрешиться от такого не смогу!» – кинулось бежать в горы от решительно спущенной на него своры служебных овчарок.

Преследование продолжалось двое суток. Цепочка огромных следов, петляя, уводила к пугающим вершинам. Временами на снегу обнаруживали изодранные останки собак. Выбившиеся из сил спецназовцы один за другим оставляли погоню. Самым выносливым оказался лейтенант Багажба. Он настиг беглеца, когда тот сидел на обледенелом валуне и, зябко перебирая по снегу босыми ногами, грел руки, по локоть запустив их в развороченное собачье нутро. Монстр схватился с места и, сшибив спецназовца кулаком, изъял у него из рюкзака флягу со спиртом неприкосновенного запаса. После чего взял обёрнутый собачьими шкурами компьютер и – в обнимку с ним – скрылся за россыпью каменных глыб… А у лейтенанта ещё долго между сотрясением мозга, тошнотой и головокружением звучали в ушах произнесённые чудовищем полуразборчивые прощальные слова:

– Учти, служивый: все мы живые существа и гуманоиды, потому не до конца враждебности надобно биться, а только до понимания сокровенной истинности самоопределения. Тогда честь и хвала! А не как ты: сразу напада-а-аешь, эхма!

…«А может, это была галлюцинация? – спрашивал себя впоследствии лейтенант Багажба. – Может, мне надо обратиться к врачу, чтобы он обсмотрел меня под микроскопом и определил, нормальный я или нет?»

Но к врачу он, разумеется, не обратился. А – как все военные – предпочёл самолечение посредством ежевечернего домашнего вина и шашлыков. И по ходу дальнейшей жизни всё реже вспоминал о досадном происшествии в горах, поскольку считал себя реалистом и понимал, что надо жить в настоящем времени.

***

И всё-таки лейтенант Багажба ошибался: это была вовсе не галлюцинация.

Это был полковник Скрыбочкин.

Месяц тому назад он вместе со своим помощником – майором Куражобловым – умудрился сфотографировать в Дели секретную документацию, содержавшую новые разработки по психотронному оружию… Для розыска русских агентов были подняты на ноги все индийские спецслужбы. Кроме того, за похищенным секретом охотилась израильская разведка Моссад. Скрыбочкин отдал Куражоблову переснятые секретные материалы, приказав доставить их в Москву. А сам остался отвлекать внимание противника. После ряда благополучных перестрелок и серии демонстративных мордобоев он счёл наконец свою миссию завершённой. И двинулся в сторону Екатеринодара, загодя складывая в уме цифры покруглее для отчёта о командировочных расходах.

В Иране ему повезло угнать лёгкий спортивный самолёт. Дело близилось к хэппи-энду, когда вмешалась подлость случая. Следуя над Грузией и не забывая подносить ко рту бутылку с ромом – последнюю из находившегося у него в ногах ящика – Скрыбочкин сквозь икоту матерным образом осуждал иностранные спецслужбы и приближался к абхазской границе, когда вдруг увидел перед собой гигантское лицо Сталина. Вождь бывших народов грозил трубкой, подле которой чёрными буквами значилось:

«МОЛЧИ! БОЛТУН – НАХОДКА ДЛЯ ШПИОНА!»

Кровь горячо прихлынула к лицу полковника Скрыбочкина, а душа, наоборот, опустилась ниже точки замерзания.

– Звиняюсь, Йосиф-ф-фиссарионыч! – вздрогнул он с разбухшим от смущения сердцем, выпустив из рук штурвал. Отчего самолёт вошёл в смертоносное пике, из которого вывести его было невозможно.

Опомнился Скрыбочкин после взрыва, уже на земле, с появившейся теперь уверенностью, что души умерших, кого не пускают в ад и рай, действительно летают по небу, сотворяя гадости. Накопившиеся в голове алкогольные градусы помешали ему догадаться, что покойный советский вождь был нарисован на оболочке стратостата, запущенного грузинскими военными для устрашения абхазских пограничников. Кроме того, полковник получил контузию, из-за которой испытывал дефицит памяти и почти полную непроходимость мысли, а вся его одежда сгорела в катастрофе. Это вызвало осложнения, выражавшиеся в том, что когда Скрыбочкин подходил к обитаемой местности, население принимало его – голого, всклокоченного, покрытого остатками обгоревших волос – за сохранившегося в народных легендах снежного человека. В результате поднималась паника, на него спускали сторожевых животных и старались пристрелить из разнокалиберного оружия. Скрыбочкин был вынужден спасаться неоднократным бегством – и, размыслив по-трезвому, решил поберечься от людей до поры, пока над ним рассеется туман непонятного. Отчего поселился в горах без временной регистрации и стал в меру сил обживаться среди грубой природы.

Понятное дело, Скрыбочкину совсем не улыбалось жить под прозрачным небом чужой стороны, однако ничего иного ему не оставалось. Не каждому дано располагать положительным направлением событий в любой момент быстротекущего времени. А испытывать пустопорожнюю жалость к самому себе – всё равно что теребить больной зуб: разве такое может доставлять удовольствие нормальному человеку? Нет, полковнику не доставляло. Головокружительный перехлюст противных всякой реальности непредвиденностей, забросивший его в глухой край мира, мог бы доконать иного путешественника с душевной слабиной или нервозной червоточиной, но Скрыбочкин не имел ни первого, ни второго из упомянутых изъянов, а упорства ему было не занимать.

– Штоб мне ни покрышки ни дна, ежли я навечно закисну в этой дыре среди неблагоприятного стечения погрешностей, – сказал он себе, щурясь под лучами желтощёкого солнца, похожего на мурло замусоренного лоскутами облаков злобного инопланетного космонавта. – А всё же придётся задержаться, покамест не видно перспективы. Скушное дело, конешно, я ведь не совращенец, штобы самоупотребляться где ни попадя без подходящего душевного порыву. Я всегда был нигде и никак, а сейчас ещё хуже. Однако пессимизм не входит в мои планы. Огляжусь без поспешки, проведаю возможности, штобы не нарушать общего хода вещей. Надеяться – оно завсегда можно. Любая фигуральная личность при достатошной выдержке не остаётся без счастливого случая, значит, и мне рано или поздно подвернётся какая-нито оказия, дело времени. Подожду, так што-нибудь да выжду: вынется – сбудется, а сбудется – не минуется. Тут самоглавное – набраться терпения.

Повсюду окрест раскинулись красота и простор, достойные кисти художника. Но Скрыбочкин привык обращать внимание лишь на сугубо практические стороны внешнего мира, да и стремиться к выражению впечатлений посредством изобразительного искусства отродясь не помышлял, потому восхищение в нём отсутствовало. Настроенный ко всему скептически, он лишь не желал утратить уважение к самому себе. А также хотел посильных удобств и сытости.

Правда, удобств пока не предполагалось даже в умозрительном приближении. Да и питание оставляло желать большего. Кизил и фундук не несли в себе ничего, кроме бесполезных газообразовательных процессов, а завалить дикого кабана удавалось нечасто. Вдобавок совершенно отсутствовал алкоголь. Поэтому Скрыбочкин приспособился осуществлять внезапные набеги на пансионаты и санатории, где, поспешно уничтожив спиртное, он собирал затем недоеденное продовольствие и сносил его наверх, в устроенные им на ледниках и в пещерах тайные схроны.

Жилищного вопроса для него здесь, конечно, не существовало; но такое не могло явиться утешением, даже если б у Скрыбочкина в памяти имелась забота о данном предмете. Иногда от нечего делать он внедрялся в места, которые и сам с трудом представлял среди непредсказуемых и малоприятных обстоятельств; но, слава богу, обратная дорога отовсюду была, хоть и давалась, как правило, с грехом пополам.

Словом, особенно радоваться и плясать казалось не от чего. Процветать от полного сердца, как он привык, у Скрыбочкина не получалось, а пробавляться, занимаясь миросозерцанием, ему не представлялось интересным. Оставалось лишь крепиться и дожидаться чего-нибудь нового, хоть сколько-нибудь положительного.

Совсем было наладился полковник Скрыбочкин кручиниться, если бы не удачно подвернувшийся компьютер. С которым стало намного веселей. Устроив крушение спешившему через перевал по ложному вызову пожарному снегоходу, Скрыбочкин снял с него аккумулятор. И, подключив к означенному аккумулятору бывшую электронику директора Пдзехутля, он теперь наслаждался обнажённой гражданкой всё световое время суток. За исключением редких моментов, когда нападала внезапная тоска, и полковник вспоминал себя чужим не только окружающему высокогорному ландшафту, но даже и самому себе. Тогда, вскарабкавшись на ближайшую вершину, он выражал своё особое мнение, выкрикивая в сторону окрестных селений (а их было хорошо видно с прозрачной высоты) нечто громоподобно-непечатное, длительное, из чего эхо разносило на многие километры лишь горестное окончание:

– …У-у-уки!..У-у-уки-и-и! У-у-у-у-уки-и-и-и-и-и!

Вслед за улетавшими вдаль звуками полковник швырял камни. Которые прыгали, кувыркаясь по горным склонам, и вызывали цепную реакцию: в такие дни с гор сходили грозные лавины.

При всей наглядности картины Скрыбочкин был далёк от того, чтобы сознавать себя первопричиной упомянутых лавин. Он вообще предпочитал смотреть на окружающие явления отстранённо и свысока. Равно как и на свою уединённую персону. Последнее казалось особенно несложным и даже в некотором роде естественным, ибо подавляющее большинство людей без особенных угрызений считают себя слабопримечательными личностями по многим причинам, коих, впрочем, стараются не помнить. Так и полковник Скрыбочкин после долгих лет борьбы и лишений наконец перешагнул черту, за которой проще считать себя заурядным, хоть и вполне закономерным фактом в русле натурального потока неотложных надобностей, нежели грандиозным событием нового порядка, с неминуемыми последствиями и грузом ответственности.

А по ночам, ворочаясь с закрытыми глазами на жёстком камне, Скрыбочкин ощущал себя подобным неповоротливому жуку, насаженному на булавку и беспорядочно трепещущему мыслями, дабы возродить в себе хоть сколько-нибудь оптимистические образы отдалённого будущего. Такое полковнику не особенно нравилось, но всё же это было лучше, чем враз слететь с катушек и неопознанной тенью бродить по полям безумия. Впрочем, иногда, уже в полусне, он раскрепощался сознанием – и, окончательно возвратившись в память мира, перешёптывался с кружившими над ним тенями:

– Поскольку я оказался вброшенный судьбою в другую жисть, то так тому и быть, што ж поделаешь. Моей вины в этой задержке и отклонении от служебных обязанностей нихто перед вышестоящим руководством не обскажет, так же ж?

– Так-так, руководства можешь не страшиться. Твоей вины ни в чём нет, не тобой всё предопределяется.

– А всё же – хучь я и привыкший ходить по краешку, но не в настолько высоких сферах. Очень надоедливо мне обретаться в тутошних местах. Ежли бы в городе засесть на мёртвом приколе – это ещё куда ни шло, среди людей как-никак. Правда, и в городе существует допустимая предельность, после которой легко умом рехнуться, но там всё же терпмее. Когда б я обнаружился на свет в женском образе – вот тогда, наверное, другое дело… А может, ещё не своротила моя дорожка в последний тупик? Или покамест не всё до конца во мне проявлено, а?

– Дорожка не своротила в тупик, разумеется. И не всё в тебе проявлено. Разве ты видел, чтобы в ком-нибудь всё сразу проявлялось?

– Што-то не припомню.

– Тогда и не припоминай, тебе сейчас это ни к чему. Каждый держит в уме не только свою собственную тюрьму, но и освобождение ото всех оков и запоров.

– А ежли по-простому сформулироваться? Штоб я хучь в общих чертах был осведомлённый существом вопроса?

– По-простому – надо уметь жить. И хотеть надо, само собой.

– Добре, буду стараться уметь и хотеть, покамест ещё у меня сознание не остыло и терплячка в организме не истощилась. Однако тогда дозволю себе другой вопрос: ежли не всё во мне проявлено, то, наверное, скоро проявится?

– Проявится, не сомневайся, полковник. Всё минует славным образом, и будет у тебя на пути к светлому горизонту ещё немало разного. Получишь достаточно забав и приключений.

– А я приключений больше не желаю. Мне, положа руку на сердце, одних забав хватило бы для успокойствования. И штобы в большой город возвернуться. Лучше всего в свой собственный, скудова я родом и начальственной должностью.

– Ишь чего захотел. Не всё зависит от человеческих желаний.

– Однако оставаться посреди насиженного места или, наоборот, не оставаться – это же зависит? Или как? Вот если говорить конкретно об моей персональной кандидатуре – што зависит от моих желаний? Перестать обретаться в образе пыли, гонимой ветром, и стать фактическим существом со всем уважением – это осуществляемое влечение для меня? Или я рылом не вышел и можно даже не планировать? А ежли нет, тогда какого чёрта и за какие погрешности? Ведь неправомерно получается, когда у одних всю жисть за спиною полный мешок со счастливыми оказиями, а у других пустые карманы с дырками да исключительный шиш с маслом заместо нормального рациона и каких-никаких удобностей существования! Разве я хуже первых среди вторых, што не представляюсь возможным для счастья и благоденствования?