Текст книги "Зайнаб (сборник)"

– Нет, нет, свет очей моих, – мать зашевелила спекшимися губами, – не смей думать, что я оставлю тебя с этим зверем!.. – горячая волна поднялась из глубин живота, она комом застряла в горле, – как только найду место, где бы мы могли приютиться, сразу примчусь за тобой.

Но ее внутренний голос протестовал: если она покинет это ненавистное место, больше сюда никогда не вернется. Не вернется, даже если земля перевернется, даже если небо упадет на нее, даже если море встанет на дыбы. «В этом логове гюрзы мне больше нет места! Может он, – она давилась горькими слезами, – когда я уйду, сжалится над сиротой… – ее сердце раскалывалось на части. – Ангел мой ненаглядный, кровиночка моя безутешная, – она глотала горькие слезы. – Какой тяжелый грех беру себе на душу! Люди, что я делаю? Что я делаю?! – она, стараясь не смотреть на дочь, на спину накинула тяжелый узелок с вещами, воровато оглядываясь, вышла в коридор, оттуда во двор. Она отправлялась в неизвестность…

* * *

Шахрузат ходила в первый класс. Но после того, как отчим ее избил, а от нее сбежала мать, она перестала ходить в школу. С такими увечьями на лице, теле отчим ее никуда не отпускал. Шахрузат целыми днями сидела у ворот на скамейке, ожидая возвращения матери.

«Как моя мама могла поступить со мной так предательски? – не верилось ей, – отчим сказал, что она меня с Тарзаном бросила, а сама сбежала в другой дом?»

Ей никак не верилось, что мама способна на такое.

«Нет, отчим наговаривает на маму от того, что ненавидит ее! Отчим никогда не говорил правду, он всегда пьет вино, а потом ищет повод, чтобы придраться к матери и избивать. Мама, ты же не бросила нас? Скажи, что ты не бросила! – она давилась слезами. – Я знаю, ты ушла, чтобы найти дом, где нас примут, а потом приедешь за нами. Правда, мама?» – она, приложив ладонь к глазам, заглядывала далеко за высокие холмы, куда в синеву тумана серпантином уходила дорога.

Шахрузат плакала, по щекам кулачком размазывая грязные слезы. А слезы из глаз все текли и текли:

«Мамочка, и Тарзан по тебе очень скучает. Он затосковал так, что отказывается принимать пищу. Он во дворе, уложив умную голову на подушки передних лап, лежит как мышонок. Он при малейшем шорохе снаружи вздрагивает и вскакивает, бедный, думает, что это вернулась ты. Он все лежит, навострив уши, ждет, когда ты войдешь во двор, приготовишь ему вкусную похлебку. Когда мне становится очень тоскливо, я начинаю плакать. Тарзан тоже присоединяется ко мне: я плачу, он скулит, языком лижет мои слезы и продолжает скулить. Он сильно похудел – на боках торчат одни ребра. Боюсь, как бы он от тоски не умер»… – она залилась горькими слезами.

Тарзан так печально завыл, что недалеко, в селении, у дворовых собак не выдержали нервы, и все хором завыли:

– Аууввв… Аввв…

«Мама, я скажу тебе по секрету, с тех пор, как ты ушла, к нам все время приходит зеленоглазая тетушка Пери, – Шахрузат продолжала жаловаться матери. – Она поселилась в гостиной комнате, готовит нам еду. Говорят, что она знахарка, что она людей может превращать в зверей. Она круглыми сутками говорит с отчимом о его женитьбе на ее дочери. По вечерам они рано укладывают меня в постель, а сами ведут разговоры о предстоящей свадьбе. Они думают, что я ничего не понимаю. А я-то знаю, что они замышляют. Вчера вечером отчим отправился в дом знахарки Пери, вернулся навеселе. Радовался, что Пери выдает за него свою дочку. Свадьба будет в следующее воскресенье. Я думала, что эта старая после сватовства дочери покинет наш дом. Так нет же! Той же ночью вернулась к нам. Сказала, что свою ненаглядную дочь перед свадьбой на несколько дней отправила в Дербент к тете. А сама днями и ночами чистит полбу на свадьбу… «Радуйся, малая, – говорит вчера мне за обедом, – на днях твой отчим тебе приведет маму, красивую, как куклу. А свою маму-предательницу, говорит, выкинь из головы. «Если бы, – говорит, – она тебя любила, она бы тебя, как волчонка, не оставила у чужого человека, а сама бы не сбежала к другому мужчине». Я ни одному ее слову не верю, мамочка! Я знаю, она на тебя наговаривает. Мамочка, милая моя мамочка! – она прижалась щекой к стволу яблони, растущей у ворот, и заплакала горькими слезами. – Умоляю тебя, приходи как можно скорей, и забирай меня из этого дома. Этот дом мне опротивел. Слышишь меня, мамочка? Я больше не хочу здесь оставаться».

Мама была далеко, она не видела горьких слез дочери, она не слышала ее плача, ее мольбу. Вместе с Шахрузат выл Тарзан, самый верный и единственный друг на всем белом свете…

Шахрузат по матери затосковала так, что ее состояние становилось все хуже и хуже: губы потрескались, глаза стали неестественно большими, в них погас живой блеск, какой бывает у девочек семи лет. От нее остались одни кожа да кости. Она с постели больше не вставала, организм перестал принимать пищу, она пила только воду.

«Мама, – Шахрузат в постели бредила слабым голосом, – мама, я хочу воды… Богом прошу, дай, пожалуйста, мне глоток воды… – из уголка правого глаза на ресницы выкатилась крупная дрожащая горошина, она сорвалась и покатилась по щеке. – Мама, где ты так долго задержалась, почему не приезжаешь ко мне. Почему? Тогда, выходит, зеленоглазая тетушка Пери права?»

Шахрузат перестала ждать маму, тогда она стала звать к себе отчима:

– Папа, миленький папочка, у меня внутри все горит, пожалуйста, дай воды, заклинаю тебя, дай глоток воды!

У него с похмелья болела голова, сегодня ему было не до больной девочки! Он четвертый день с друзьями обмывал свое сватовство.

– Воды хочешь, встань, выйди в коридор, в большом кувшине этого добра хоть отбавляй, – хихикал Мямуч.

Девочка перестала скулить, она закрыла глаза, успокоилась. Гости ушли. Мямучу выпитого с ними стало мало. Он тяжело встал из-за стола, из холодильника вытащил бутылку вина, распечатал, запрокинул и булькающими глотками стал заглатывать его. Осушил всю бутылку, лег на тулуп и захрапел.

* * *

Шахрузат бредила вторые сутки, она вся горела, не приходила в себя. В забытье слышала, как с огромной горы, сверкая в солнечных лучах, падает целый каскад студеной воды. Шахрузат во сне громко рассмеялась. Она в бреду привстала с постели. Ее воспаленный мозг все окружающее воспринимал в другом цвете.

«Никто меня не любит! – зашевелила она горящими в огне губами. – Все бросили меня с Тарзаном… Здесь мы никому не нужны… Мы уходим от вас, уходим навсегда… Далеко-далеко, в лес… к волчьему племени… Пусть отчим приводит себе дочку зеленоглазой колдуньи… Без меня, без Тарзана, пусть живет с ней в свое удовольствие! Пусть они рожают себе, сколько хотят, зеленоглазых детей! – ее душили горячие слезы, ее заклинания превращались в жалобные стоны.

Одной рукой держась за стену, она поплелась к выходу. Ее голова страшно гудела, сердце не слушалось. Спотыкаясь, прикладывая огромные усилия, по коридору направилась к лестнице. Самая трудная задача, которая перед ней стояла – это спуститься с лестницы. Она села на верхнюю ступеньку, одной рукой держась о поручни, стала медленно скользить со ступеньки на ступеньку. Отчим в выходные двери дома на ночь никогда не запирал. Сегодня тоже они были не заперты. Шахрузат распахнула створки дверей и вышла во двор.

А Тарзан во дворе давно поджидал Шахрузат. Он при виде хозяйки заскулил, завизжал, по-собачьи завилял хвостом. Шахрузат непослушными руками долго снимала ошейник с шеи Тарзана, наконец, он поддался. Она отпустила его с возгласом: «Беги, Тарзан! Спеши к своим родичам! И я тоже последую за тобой!»

Тарзан, будто все понял, шершавым языком лизнул ее по щеке, перескочил через каменный забор и пулей пустился в темноту…

Шахрузат не соображала, что она делает в такую темень, куда он держит путь. Она, падая, вставая, упорно поплелась в ночь. Слезы падали с глаз, размазываясь по щекам. Она не помнит, куда и сколько времени шла, вдруг споткнулась о торчащий пенек в лесу, упала и больше не встала…

* * *

Тарзан увидев, как подкосилась, упала Шахрузат, своим волчьим умом догадался, что его друг в большой опасности. Он лизнул ее по щеке, она не шевельнулась, потащил за рукав, она даже не посмотрела на него. Тарзан понял, что Шахрузат нужна человеческая помощь. Тарзан пулей устремился в сторону дома Мямуча, переметнулся через забор во двор, воя, царапая двери, стал звать хозяина. Тарзан все же сумел разбудить Мямуча. Он долго соображал, что происходит у него во дворе, что за волчий вой, что за возня? Оглянулся, Шахрузат в комнате не было. С керосиновой лампой в руках он обошел весь дом, сеновал, двор, ее нигде не было. Волк во дворе себя вел странно: жалобно скулил, призывая его на помощь. Мямуч вышел во двор. Волк вместе того, чтобы напасть на врага, виляя хвостом, оглядываясь на него, пошел к воротам. Когда хозяин за ним не последовал, вернулся обратно, прося его последовать за ним.

Мямуч понял, что волк от него чего-то хочет. Из подсобного помещения взял карманный фонарь, не мешкая, последовал за волком в лесную глушь.

Шахрузат вся в крови лежала на лесной поляне. Она еле дышала. Мямуч поднял ее на руки и поспешил домой.

Шахрузат в агонии лежала в постели. Она была ни жива, ни мертва. Мямуч понуро сидел у ее изголовья, прося у нее прощения: «В мире у меня из близких людей никто не остался, кроме тебя, моя кровиночка. Заклинаю тебя, не умирай! Прости меня, старого за грехи, бес меня попутал! Я исправлюсь, я стану лучше, я буду любить тебя. Если ты не согласна, не буду жениться на дочери зеленоглазой колдуньи. Клянусь, завтра же кольцо заберу обратно, откажусь от нее. Прошу тебя, только выздоравливай». на то, чтобы вызвать врача, отвезти ее в районную больницу Он никак не решался…

Шахрузат все еще в себя не приходила, она сгорала, как свечка. Дышала прерывисто, со свистом в легких. Жар не спадал, она все еще была в агонии, чувствовалось, как ее молодой организм борется за жизнь. По временам она приходила в себя. Тогда ей казалось, что кто-то ее по дому таскает за волосы. Одно время ей показалось, как она забралась на вершину высокой горы. Вдруг сорвалась с ее крутизны и падает, падает, падает в глубокую пропасть. Ее падению не было конца…

Теперь ей кажется, что мужчина огромного роста в кирзовых сапогах ногами бьет ее по голове. Она прошептала: «Огромные ноги… На них нахлобучены сапоги с высокими голенищами, подошвы обиты кованым железом… Одна… вторая… третья… десятая… двадцатая пара сапог…О, боже, сколько пар сапог?! И все они строем наступают на меня… Чьи же они? На ком я их видела? Никак не вспомню… Целый табун сапог, и весь он устремляется на меня… Да, лучше умереть – в ее еле живом сердце вдруг зажглась такая мысль. – Если я исчезну с глаз отчима, может, его будущая зеленоглазая жена родит ему сына? Он бредит сыном, мне больно на него смотреть…»

К рассвету Шахрузат тихо отошла. Перед смертью она широко открыла глаза, голову повернула в сторону окна и ясно позвала: «Тарзан, мой ласковый, милый Тарзаннн…».

Шахрузат последний раз тяжело вздохнула, на бок запрокинула голову, закатила глаза. Мямуч завыл так, что страшно было на него смотреть.

Тарзан понял, что Шахрузат нет в живых. Он задрал голову к полной луне, которая вынырнула из-за облаков, завыл так жалобно, что кругом все живое замерло. Он безостановочно выл до утра. Утром куда-то исчез.

Шахрузат хоронили всем селом. Тарзан по ночам приходил к ней на могилу и до утра безутешно выл. Так проходила каждая ночь…

* * *

После гибели Шахрузат Тарзан потерял покой. Своим волчьим умом он догадался, что главным виновником гибели Шахрузат является Мямуч. И решил его жестоко наказать. С того дня Тарзан стал преследовать Мямуча, ждал удобного случая, чтобы напасть и отомстить за друга. Мямуч понял, что Тарзан ему объявил войну и, пока не отомстит, не отступит от задуманного дела. Поэтому он из дома никогда не выходил без оружия, даже во двор. А лесные угодья всегда объезжал в сопровождении друзей, которые знали о беде Мямуча. Слух о том, что Мямуча преследует его волк, облетел весь округ. И все заинтересованно ждали, чем поединок двух врагов закончится.

Вечером, ночью, рано утром, когда за селом выл одинокий волк, все сельчане догадывались, что это Тарзан. Он в селении никого не трогал, чтобы сельчане его не пугались, никому на глаза не попадался. Все знали, по ком он плачет, по ком тоскует, на кого он зубы точит.

Мямуч после гибели Шахрузат твердо решил отказаться от дочери тетушки Пери. Он страшно похудел, от него остались одни кости да обросшая на похудевшем лице седая борода. От этого большой, топорный нос с хищными ноздрями еще сильнее выделялся, делая его похожим на старого коршуна.

Сегодня он пойдет к зеленоглазой колдунье, откажется от ее дочери. «Если в пути меня встретит волк, на то божья воля…» Как решил, так и сделал. Оседлал коня, шапку натянул на самые брови, сел и отправился в соседнее селение.

Тарзан от самых ворот дома сопровождал врага, ждал удобного случая, чтобы напасть и растерзать его. Вот, наконец, он, его враг, который лишил Шахрузат жизни. Этот день он не забудет никогда! Только ему не следует суетиться, иначе все испортит. Он запрыгнет на спину врага, скинет его на землю. А там он захлебнется в собственной крови.

Вот наступил момент истины. Тарзан поджидал врага на макушке скалы. Он спрыгнул на спину врага, стащил его со спины коня; они скатились в неглубокое ущелье. За считанные секунды враг лежал перед ним с вырванным горлом…

* * *

После похорон Мямуча его коллеги вместе с охотниками района на Тарзана открыли охоту. За поимку Тарзана объявили баснословный приз в тысячу рублей, за убийство пятьсот рублей. Но ко всем тому, что затеяли из районного центра, сельчане остались глухи. На годекане, у родника, в школе – везде говорили о страшном, но справедливом наказании тирана волком. В селении многие не скрывали своей радости оттого что, наконец, избавились от мучителя.

Сегодня в отделении лесничества, закрепленном за Мямучом, была объявлена большая охота на волка. Все охотники района, заинтригованные не столько большим денежным призом, сколько слухами о невероятных способностях волка, вышли на него охотиться. Везде, где проходили тропы зверей, расставили капканы, петли, силки. Капканы были поставлены и у могилы Шахрузат.

Волк, зная, что на него охотятся, предусмотрительно избегал всех мужчин с ружьем. Он своим тонким обонянием и чутьем определял отравленное мясо, капканы, спрятанные под листвой, петли, свисающие с деревьев. Его пока не задела ни одна охотничья пуля, он, запутывая следы, уходил от всех охотничьих собак. Тарзан пока умно обходил все, что использовали против него охотники, кроме ямы, вырытой у могилы Шахрузат и искусно замаскированной. Ночью он угодил в эту яму.

Когда к яме собрались охотники с собаками, волк злобно зарычал, стал запрыгивать на стенки ямы, порываясь вырваться и наброситься на своих обидчиков. Только яма была глубокой. Он запрыгивал на стены ямы, падал, опять запрыгивал, вновь падал. В этой тесной и заколдованной яме Тарзан был обездвижен, беспомощен, потерял все силы в стремлении высвободиться из нее. Наконец до него дошло, что все его старания напрасны, сопротивление бесполезно. И в изнеможении лег на дно ямы. Только одни горящие ненавистью глаза говорили о его непобедимой воле. Они в темной яме горели фосфорическим светом, жаждой крови.

Зачем ты, Тарзан, после смерти Шахрузат остался жить рядом с этими страшными и беспощадными людьми? Что тебя здесь удерживает, какая сила, какая привязанность? Ушел бы в стаю своего племени или собрал бы свою стаю! Жил бы, как хозяин, царь зверей. Но нет же! Какая сила, исходящая из могилы Шахрузат, тебя каждый вечер заманивает к ней? Сила любви, преданности, привязанности или сила жалости к ней? Возможно. В этом жестоком мире только одно живое существо на белом свете – эта девочка научила тебя любить, быть верным, преданным, терпеливым, способным на самопожертвование. И эти качества не давали тебе бросить своего друга. И эти качества погубили тебя…

Вдруг Тарзана оглушили сверху ударом тяжелой дубины. Пока он был обезоружен, охотники его ногами привязали к длинной жерди, подняли на плечи, понесли в село, во двор к Мямучу.

Когда Тарзан пришел в себя, впервые в жизни ему стало страшно. Он призывно завыл, но понял, ему неоткуда ждать помощи и замолк.

Вокруг него ходили охотники, сельчане. Одни хвастались трофеем, другие стыдливо прятали глаза, молчали. Собаки боялись переступить запретную границу. Волк им внушал животный страх. Даже в этом состоянии волк им внушал животный страх.

По просьбе сельчан охотники уступили им свой трофей. Сельчане обещали, что участь Тарзана решат сами. Они решили никому не давать в обиду этого благородного волка, который избавил их от тирана.

Во дворе Мямуча его опять посадили на цепь, перед ним поставили целый казан мяса, рядом ведро воды. Дали слово, что через каждый третий день один из мужчин села будет посещать волка, кормить и поить его.

На третий день Тарзана во дворе нашли мертвым. Он, как лег, положив тяжелую голову на передние лапы, так и застыл. Он не притрагивался ни к воде, ни к еде. В его лапах находилась красная косынка Шахрузат, в которой сельчане последнее время ее видели…

1997 г.

Дикарка

Ущелье Рубасчая окутано мраком ночи. По южному склону ущелья, зигзагами петляя в его таинственной мгле, тянулась серая пыльная дорога. Для человека незнакомого с неожиданностями горных дорог, в темноте случайно оказавшегося путником на ее извилистой неровности, каждый шаг, проделанный ощупью, мог оказаться последним. Внизу, на самом дне ущелья, куда не достает человеческий глаз, кипела горная река, разлившаяся после ливневых потоков. Она свое начало берет из разных ручьев, родников, зарождающихся из самых глубин Джуфдага и прилегающих к нему горных хребтов. Ручьи, падая, спотыкаясь о большие и малые валуны, разбросанные по склонам горного массива, с гомоном несутся в долину, где они объединяются в одну бурную стремнину, которая гонит свои воды в Каспийское море. Гул реки, несущейся по тесному ущелью, эхом отражается от крутых скал, тянущихся по обоим берегам реки. Чем выше, расширяясь, вытягивалась горловина ущелья, тем больше она заглушала рев реки, превращаясь на поверхности в отдаленные раскаты уходящей грозы.

Случайный путник на любой извилине горной дороги мог оступиться, провалиться в бездну. И там, в кипучей реке, куда с горных вершин ежесуточно скатываются сотни тысяч тонн талой воды, сгинул бы навсегда. Над дорогой, серпантином тянущейся с востока на запад, высились отроги Малого Кавказского хребта. Над ним красовалась луна. Она изумленно заглянула в долину реки, улыбнулась, стала обильно поливать отроги хребта своим серебром. Тени, отбрасываемые от горных вершин на змеевидную дорогу, сделали ночную тишину более загадочной и призрачной.

С западной стороны ущелья, на синеву неба, осыпанного мириадами мерцающих звезд, надвигались массивы грозовых туч. Они под напором усиливающегося ветра, широко раскрыв свои зияющие пасти, набрасывались и проглатывали друг друга, превращаясь то в белых пушистых медведей, то в табун диких лошадей, то в двугорбых верблюдов. В прорези мечущихся в смятении облаков показалась и скрылась бледная луна. Луна вновь показалась между облаками, только в другой стороне, во всей своей серебристой красе. Холодные струи света, обильно льющиеся с ее холодного, бесстрастного лика, в сердце пешехода возбуждали тревожные мысли, отражаясь в нем загадочной призрачностью, величием и неповторимостью мироздания. Путник в темноте ночи, в таинственной выси неба искал магическую силу на лике луны, в мерцаниях глаз окружающих ее звезд. Он в горах не раз слышал, в осеннее и зимнее время полная луна на волков, дворовых собак производит какое-то гипнотизирующее воздействие: они начинают сбиваться в стаи, затевать песни-хороводы, иногда не умолкающие до утра.

Так произошло и этой ночью. Недалеко в лесу завыл одинокий волк, через некоторое время к нему присоединился другой волк, а потом годовалые волчата, сосунки. Они разными голосами завыли так, что у путника душа ушла в пятки. Залаяли и собаки из близлежащего селения. У Мусы «уши были на макушке», глаза тревожно вытаращились на обочину дороги, заглянули в кусты, растущие по ее краям, за земляные насыпи, серые валуны, разбросанные там и сям. Он вздрагивал при любом шорохе, если в подлеске ощущал что-нибудь подозрительное, машинально тянулся к кобуре, через плечо висящей на боку.

Когда сегодня в Дербенте на железнодорожном вокзале он услышал случайный разговор двух пассажиров, которые рассказывали друг другу о террористах, просочившихся в Дагестан из Чечни, Ближнего Востока, он от неожиданности вздрогнул. Собеседники, подозрительно оглядываясь по сторонам, говорили, что «бородачи» начали мутить жителей республики, что они окопались в лесах, горах Дагестана, в том числе и в южных районах республики. «Лесные братья» контролируют наиболее важные транспортные узлы, связывающие районные центры с крупными селами и со столицей республики. Террористы нападают на населенные пункты, на автотранспортные средства, пешеходов. Если в их руки попадает человек, поддерживающий традиционный ислам, представитель иной веры, его изолируют, уводят в лес, над ним измываются, за освобождение требуют большой выкуп. Муса на рынках города, магазинах, автобусных стоянках – всюду слышал одни приглушенные разговоры о бандитах, международных террористах, которые через Чечню собираются напасть на Дагестан. Муса еле вышел живым из пекла кровавых столкновений осетин и ингушей, поэтому кто, кроме него, лучше знает, какие зверства учиняют разъяренные на весь белый свет религиозные экстремисты. Поэтому ночью по дороге в село к тетушке Ханум не мешало быть излишне бдительным.

Порывы ветра с горных хребтов со свистом набрасывались на открытые для ветров части дороги, поднимая пыль столбом и всякую ветошь. Вдруг дождевые облака, гонимые по небосклону с запада, закрыли полнеба вместе с луной. Муса растворился во тьме. Ветер с дерева, растущего на краю обрыва, сорвал и сбросил на дорогу обломок сухой ветки. Она с треском ударилась о край обрыва, оттуда полетела в ущелье, вызывая камнепад. Муса от неожиданности вздрогнул, насторожился.

В двух шагах от того места, откуда сорвалась ветка, за кустом с кинжалом в руке застыла тень. Его сердце вздрогнуло, у него на мгновение перехватило дыхание, между лопатками образовалась влага. Он в осетино-ингушском конфликте не раз оказывался на краю смерти. Пора бы привыкнуть к неожиданностям судьбы, но ощущение смерти, выглядывающей из-за кустов, заставило его вновь насторожиться. Муса спешно укрылся за валуном, который лежал на обочине дороги, выхватил пистолет и прицелился. Тень спешно выскользнула и по узкой тропинке, ответвляющейся от дороги, устремилась в лес. На одном месте небосклона облака рассеялись, оттуда выглянула луна. Сердце Мусы отпустило. С того места, где пряталась тень, следы крупного волка вели в сторону леса. Он выругался: «Я вроде бы не стар, опять чутье охотника подвело». Последнее время бесполезные поиски жены, которую у него выкрали из-под носа, сильно попортили ему нервы.

* * *

Это было очень сложное время для страны. В Чечне шла жестокая война, начались территориальные трения между осетинами и ингушами. Из Чечни в спокойный Дагестан пошел поток беженцев. За ними в эту республику подтянулись бандитские группировки, сколоченные из моджахедов с Ближнего Востока, из Чечни, республик Северного Кавказа. В Дагестане они стали формировать бандитские группировки вместе с местными «лихими парнями». Они скрывались в городах, на заброшенных фермах, в пещерах, лесных массивах. Сюда из лесов Чечни от грохота бомб и снарядов перебежали лесные звери. И в начале весны в лесах Дагестана, возле сел, животноводческих ферм целыми стаями рыскали голодные волчьи стаи, медведи-шатуны. Но наибольшую опасность для жителей Дагестана представляли «лесные братья».

Муса добрался до поворота дороги, откуда открывался вид на некоторые строения села, где до начала осетино-ингушского конфликта они вместе с женой работали учителями истории, русского языка и литературы. Мусе была знакома каждая тропинка, каждый выступ, куст на этой местности. Слева, за холмом, открывался красивейший вид на огромный священный дуб, которому исполнилось тысяча лет. Хотя у великана ударом молнии был поврежден ствол, он все еще смотрелся могуче, величественно.

Вот показался он, красавец – геркулес, с могучим стволом, широченными ветвями, огромными кряжистыми корнями, которые выступали на поверхность земли. Муса с восхищением оглянул священный дуб, стал перед ним на корточках, воздев руки, прочел молитву. Он подошел к дубу вплотную, снизу вверх оглядел его восхищенным взглядом; распростертыми руками обхватил его корявый ствол, прижался к нему щекой и поздоровался: «Здравствуй, дедушка дуб. Как сильно я скучал по тебе? Как много ты значишь для меня!» Легкий ветерок прошелся по его наполняющимся жизнью ветвям. Дуб ожил, зашевелил перед ним могучими лапищами-ветвями, зашелестел побегами с молодой листвой, которая только что распускалась из набухших почек, словно узнал его и обрадовался встрече. Муса прислонил ухо к стволу, прислушался. По мощным корням ствола дуба к могучему стволу, оттуда к веткам передавался какой-то странный гул, словно сила земли по ее кровеносным сосудам передается дубу. Вдруг Муса оглянулся, ему почудилось, что с крыши самой верхней сакли села, расположенной на небольшой седловине, его позвала тетушка Ханум. Он долгим взглядом смотрел в сторону селения и прислушивался. На окраине села, на небольшой седловине, площадью сто метров на сто пятьдесят, чернели строения колхозной фермы, а чуть поодаль виднелась кособокая сакля тетушки Ханум, где он снимал одну комнату с верандой. Воспоминания вихрем всколыхнули его сердце, ком подступил к горлу. Скоро будет пять лет, как он покинул это село. Муса снизу вверх еще раз оглянул весь дуб, себе попросил удачи, под ним устало присел на серый валун, обросший мхом. С головы снял шапку, со лба ладонью смахнул градины пота.

Он не торопился в село. Весточка, которую он отправил, если почта исправно работает, может, дошла в селение. Но в том, что она нашла адресатов, тетушку Ханум с внучкой Зарият, он не был уверен, потому что в начале мая они могли находиться на кошаре или ферме колхоза, расположенных на альпийских лугах, под Джуфдагом. Он подумал и решил остановиться на ночлег в небольшой пещере, расположенной в скале, напротив дуба. Там он найдет приют, она его защитит и от непрошеных «лесных братьев», и от диких зверей. В этой небольшой уютной пещере, находящейся на высоте пяти метров от земли, был родник, там из досок была сколочена лежанка из ветвей папоротников. В этой пещере он с друзьями и коллегами по работе до осетино-ингушских событий не раз жарил шашлыки и не раз оставался на ночлег.

Муса по узкой извилистой тропинке, высеченной в скале, пробрался в пещеру. В пещере все оставалось так, словно он ее покинул на днях. Было сухо, пахло дымом и папоротниками, видимо, последнее время пещера в своих покоях принимала ни одного посетителя. Муса быстро разжег костер, на треножник поставил закопченный чайник, кем-то заботливо оставленный здесь, из вещмешка вытащил кружку, чай, сахар и задумался…

«Перестройка», объявленная из Москвы Горбачевым, для селян обернулись полнейшей катастрофой. За какие-то пять – шесть лет перестроечных процессов по селам, колхозам, совхозам, крепко стоящим на ногах, словно «Мамай прошелся». Одни из них обанкротились, от них остались одни голые стены без крыш, опустошенные корпуса животноводческих ферм, кошар, голые гаражи. Другие доживают последние дни. Поголовная нищета, могильная тишина, обреченность, безысходность, безразличие к жизни – все эти непродуманные реформы, навязанные селу «московскими господами» его жителей довели до удручающего состояния, апатии, неуверенности в завтрашнем дне. Муса, когда переступил границы села, ожидал увидеть в этом, полюбившемся за последние пять лет, селе что угодно: увеличение рождаемости, бум строительства новых жилых домов, закладку новых садов, ореховых рощ, возросшие стада коров, овец, но только не это уродство и поголовную запущенность! У него от обиды и отчаяния ком подступил к горлу.

На первый взгляд, село особо не изменилось, на обочинах кривых переулков стоят те же, привычные глазу, сакли, двухэтажные дома с резьбой по камню. За селом громоздятся те же колхозные коровники, базы для загона молодняка. Но в каком убогом состоянии они находятся! На многих домах, покрытых шифером и жестью, покосились крыши, местами зияют квадратные дыры, оставшиеся после ураганных ветров. В домах, саклях выбиты оконные рамы, покосились косяки дверей, вокруг домов образовалось множество полуразрушенных каменных ограждений; во дворах обвалились стены, обнесенные камнем, у огородов сорваны плетеные ограждения. Сиротливо смотрелось все село, сорняками, дикой порослью обросли колхозные сады. В огородах, на улицах, на хлебных токах, майданах – везде царствовала бесхозяйственность. А на колхозные фермы больно было смотреть: крыши разобраны, на месте выбитых окон зияли проемы, ворота, открытые настежь, при каждом дуновении ветра, скрипели, вызывая муть в сердце; разобраны все базы для загона молодняка; куда-то исчезли навесы для кормов, кормоцех, дробилки зерна, трансформаторы…

Прежде, чем зайти к тетушке Ханум, Муса решил навестить дом своего друга Ахмеда, учителя математики. Еще в переулке, ведущем к его дому, он почувствовал холод, запустение, исходящие из него. Когда переступил порог двора, у него чуть не остановилось сердце. Оконные рамы без стекол были распахнуты настежь, при малейшем дуновении ветра они сиротливо дребезжали. Муса почувствовал, в доме случилась беда. В глазах у него потемнело, он весь съежился, не помнил, как толкнул дверь в тамбур и зашел в дом. Плохо ориентируясь в полутьме, он по скрипучей лестнице поднялся на второй этаж. Двери во все комнаты были распахнуты настежь, в прихожей со стен местами сошла побелка, в гостиной, куда он к другу часто заглядывал, вообще были сняты створки дверей. Везде висела паутина; по осиротевшему дому, неприятно теребя его за щеки, гулял сырой ветер, переходя в трубу очага, где тревожно загудел. В коровнике соседнего дома, где вместо дверей висел лоскуток старого паласа, ревели голодные коровы, блеяли овцы. С соседнего двора, который давно не знал крепкой хозяйской руки, тянуло обреченностью, безысходностью, могильной тишиной. У Мусы ком подступил к горлу, слезы навернулись на глаза. Он понял, семью Ахмеда настигла беда. «Что же с ними могло случиться? Куда они разбежались?» – он, сквозь слезы разглядывая осиротевший дом друга, выскользнул за ворота.