Текст книги "Зайнаб (сборник)"

– Зухра, в письме изложено все, что я хотел тебе сказать. Только об одном прошу: сегодня после восьми вечера приходи к намеченному месту… Я жду тебя… – Тагиру любимой девушке сложно было делать первые слова признания, тем более, приглашать ее на первое свидание. Перед ним стояла не вчерашняя ученица шестого класса, над которой он подшучивал, а зрелая девушка, которая за последние годы повзрослела и неузнаваемо изменилась. Зухра не могла не видеть смущение Тагира перед ней, как ему сложно даются первые слова признания в любви, его страх, что она может отказать ему.

Тагир держал ладошку Зухры в своей ладони. Он не замечал, что от волнения больно сжимает ее.

Зухре стало больно, она решила выдернуть свою ладонь из его ладони.

– Тагир, отпусти руку, ты ее сломаешь!

Она следила за реакцией Тагира. Ей очень хотелось поиздеваться над ним, посеять в его сердце семена сомнения, как он это делал в школьные годы. С этой задачей пока, ей казалось, она справляется.

– Зухра, я твою руку выпущу в том случае, если дашь слово сегодня ночью встретиться со мной в условленном месте!

Его губы просили об одном, а в глазах закрались тени сомнения, неуверенность в своем успехе. Зухра тоже много чего нового нашла в поведении Тагира. Перед ней стоял не тот бесшабашный шалун со школьной скамьи, а совершенно другой – джигит, не по годам повзрослевший за последнее время. Гибель родителей, военная служба, одиночество, неуверенность в завтрашнем дне сделали его осторожным, подозрительным. Он тяжело расставался с младшим братом перед отправкой на службу. Когда Тагир прощался с ним, он не забыл, как тот задрожал в его объятиях, как пугливо прижался к его груди. Сейчас брат учится в четвертом классе школы-интерната Дербента. Тагир дал слово, что заберет его домой. Но как? Если он пойдет чабанить, брата с кем оставит? О своих тревогах Зухре на первой же встрече не скажешь. Вообще, стоит ли эту тему перед ней поднимать?

Зухра во взгляде Тагира прочла полнейший переполох, он был растерян, неузнаваем. Она все это видела. Ей не стоило в его душе гасить последнюю свечу надежды, это может плохо закончится для них. Тем не менее, в ней восстал бесенок, и все пошло наперекосяк: «Ее школьный тиран поверженный стоит перед ней. Сегодня не он, а она хозяйка положения и властелин его судьбы!»

И она решила продолжить подкладывать хворост в горящий костер:

– Нет, что ты говоришь, Тагир? – Зухра сделала страшные глаза, ими повела по сторонам. – Я девушка из добропорядочной семьи. А ты предлагаешь, чтобы я в ночное время пришла к какому-то сомнительному месту поговорить с неженатым джигитом? Ха-ха-ха! Я думала, что служба во флоте сделала тебя серьезным! А я, морячок, смотрю, ошиблась!

– Я не морячок, я морской пехотинец! – Тагир обиженно надул губы.

– Я и говорю, какая разница? Ты морячок или морской пехотинец, одним словом, ты рыбак! – она преднамеренно перешагнула невидимую грань дозволенности и решила добить Тагира. – А я не ожидала, что ты можешь быть таким наивным! Нет, я смотрю, ты переходишь запретную грань! Случайно ты сегодня не перегрелся на солнце! – она убийственно захохотала.

Тагир не ожидал такого неожиданного поворота в их отношениях, такой прыти во вчерашней школьнице и столько яда в ее речах. Он был почти повержен, уязвлено его мужское самолюбие, от обиды он был готов провалиться сквозь землю.

Это была третья победа Зухры над Тагиром за последние три недели. Каждый раунд ей доставался нелегко, но каждый заработанный балл в поединке с Тагиром придавал ей большую уверенность в задуманной игре. Она видела, что Тагир готов пожертвовать ради нее своей жизнью, но этого ей было мало. Она втягивалась в игру, и выходить из нее малой кровью не собиралась.

– Тагир, где ты видел, чтобы девушка в ночную темень, одна, без подруги, встречалась с неженатым парнем, который три года, кроме своего корабля, никого не видел? Тебе не кажется, что ты много на себя берешь? За кого ты меня принимаешь? – она уперлась в него немигающими глазами. – Нет, мой рыбак, в твою сеть может попасть Мира, Мила, Милена, Эльмира, только не Зухра!

Тагир, с уязвленным самолюбием, весь в догадках и сомнениях, не мог видеть, что Зухра продолжает игру, затеянную им еще в школьные годы. Ему следовало прислушаться к тембру ее голоса, вслушиваться в мелодию ее речей, наблюдать за ее мимикой. Тогда бы он заметил, как ликует Зухра: «Тагир мой! Тагир будет со мной! Какая удача! Какое счастье любить и быть любимой!» Видя, как Тагир все больше киснет, она не удержалась и прыснула:

– Неужели, все влюбленные парни бывают так слепы, как ты, мой моряк, тогда как нам быть, слабым девчонкам?.. – не дожидаясь его ответа, рассмеялась и спешно удалилась прочь…

Тагир, пораженный в самое сердце той самой Зухрой, которую он боготворил, застыл на месте. Последние слова, так жестоко брошенные ему в лицо, не выходили из его головы: «Если все влюбленные парни бывают так слепы, как ты, мой моряк…» Он был оскорблен тем, что она ни разу не произнесла его имени. «Моряк», «морячок», «рыбак». Что она, решила добить меня? Не получится, кишка тонка! А ты кто, дочь турецкого шахиншаха?.. Подожди, что она этими словами, сказанными скороговоркой, хотела выразить? Что означал этот взгляд, брошенный перед уходом, взгляд полный нежности, нескрываемой любви? А эта дрожь в голосе, смех сквозь слезы? Какой же ты глупыш, Тагир! – только сейчас до него дошел скрытый смысл слов Зухры. – Она же тебе не отказала, наоборот… Просто она мысленно возвратилась в школьные годы. Тогда ты издевался над ней, а сегодня она решила поквитаться с тобой! А ты принял мину обиженного школяра».

Когда он разобрался в хитростях Зухры, он был обрадован настолько, что обнял липу, к которой только что прислонялась Зухра, щекой прижался к ее гладкому стволу…

* * *

Вечерние сумерки сгущались, казалось, потрогай рукой и почувствуешь их клейкую вязкость. С востока на запад небольшими караванами передвигались курчавые бело-молочные облака, то открывая, то закрывая отдельные лоскутки неба. Полумесяц выныривал в их вязкую густоту, надолго терялся, выплывал в совершенно другом месте, опять застревая в бегущих вихрях кудрявой белизны. В верхних слоях неба усилился ветер. Караваны облаков стали беспорядочно наскакивать друг на друга, в то время, когда в средних и нижних слоях неба было спокойно. Вот курчавые облака с грохотом разорвались на части, стали вновь группироваться. Они, крутясь и вертясь, набирая силу, наполняясь огневыми разрядами, стали спускаться в средние слои неба. Там они столкнулись с холодными потоками воздуха, превращаясь в огромные свинцовые массы. Отдаленно загремел гром, ударила молния: одна, вторая, третья, освещая небо мощными зигзагами, сполохами желтосиневатого огня. Природа затихла перед грядущей грозой, назревающей над селом. Но откуда-то нагрянувшие мощные потоки небесных сил прогнали грозовые тучи с юго-запада на северо-восток; гроза разыгралась над «Черным лесом», небо над селом стало очищаться.

И вот на самой середине небосклона завис полумесяц, окруженный мириадами мерцающих звезд. «Как странно, полумесяц высвободился из плена, его оставили силы, удерживающие в своих силках. Неужели он там всю жизнь останется таким незащищенным и одиноким?»

Тагир, сидя на бревне, лежащем у сеновала, так увлекся лицезрением этой удивительной картины ночных стихий и красот, что не заметил, как кто-то подошел к нему с тыльной стороны и мягкими горячими ладошками прикрыл ему глаза.

Тагир ощутил неизъяснимую теплоту и нежность этих рук. Он сегодня прикасался к нежной коже этих рук, ощущал магнетическую силу, отдаваемую их чудной красотой. Такими же мягкими и нежными были руки покойной матери. Он прижался щекой к этим ласковым рукам. Их прикосновение так подействовало на него, что он растрогался. Так сильно растрогался, что глаза помутнели, и в их уголках предательски заблестели крупные горошины. Он потянулся назад, не оборачиваясь лицом к тому дорогому существу, сладко замурлыкал, зажмурив глаза. На минутку он оказался между явью и мечтанием. А вдруг ему приснился сон, а самый сладкий сон бывает и самым чутким. Он в самый нужный момент тебя покидает. «Только, чтобы этот сон продлился как можно дольше. Небо, я умоляю, я заклинаю тебя», – шептали его губы; он тыльной стороной ладони украдкой смахивал предательскую влагу, выступившую на ресницах.

Он молчал. Она молчала, только ее нежные руки, на которых отсвечивал матовый свет полумесяца, как белые голубки ныряли в копне его волос. Они оба были увлечены лицезрением радужных кругов, образовавшихся вокруг полумесяца.

– Смотри, смотри, Тагир, – нежно заворковала голубка. – Радужные круги вокруг луны стали вертеться, меняя цвета! Разве такое бывает? Если я завтра об этом расскажу своим подружкам, не поверят.

– Это неспроста, это знаки небес, подаваемые нам, – Тагир неожиданно ожил. – Эти круги вокруг полумесяца образовались с твоим приходом. Мне кажется, они являются аурой полумесяца, ее защитой, как ты стала моей аурой, моей защитой. Давай сделаем так, чтобы твои подружки тебе поверили – мы снимем это явление природы на видеокамеру.

Он направил видеокамеру, лежащую рядом, на это редчайшее явление природы. Встал, глазок камеры направил и в сторону Зухры.

Зухра вскрикнула:

– Ты что, хочешь, чтобы завтра меня убил отец! Прекрати немедленно! Я прибежала ненадолго, если у тебя есть что мне говорить, выкладывай! – Зухра вывела его из плена грез и мечтаний. – А то отправлюсь к себе домой. Заметь, это не место для долгих душевных излияний! – вдруг у нее развязалась копна волос, они золотистыми ручейками заструились ей на спину. Ее волосы в свете полумесяца так засияли золотом огня, что Тагир невольно зажмурился. Этот таинственный свет закрался в ее глаза, они засияли бирюзой. Он играл на ее высоком чистом лбу, подчеркивая красоту натянутых тетивами бровей. Создавалось впечатление, вот они сложатся крыльями неземной птицы и взметнутся вверх, к полумесяцу. Тагир с нежностью в глазах уставился на свою райскую птицу, которую днем чуть не потерял, но месяц пожалел его, за руку подвел к ней. Как бы он ее опять не упустил! За откровенной улыбкой губ Зухры пряталась тревога. Она была напряжена как тетива, оглядывалась по сторонам, тревожилась, как бы ее с Тагиром не застукала сестрица. В уголках ее глаз в свете месяца засияли две горошины, на лбу затрепетали брови, дрожь пробежала по крепко сомкнувшимся губам. Тагир видел, насколько она тревожится, боится за них.

Тагир ладонью руки прикоснулся к ее щеке, Зухра вздрогнула, страстно задышала через ноздри, обняла его, щекой прижалась к его груди. Тагир поцеловал ее голову, из кармана дрожащей рукой вынул кольцо. В свою левую ладонь нежным хрусталем вложил ладонь ее правой руки и на безымянный палец надел кольцо. В свете полумесяца оно засияло всеми красками радуги. Тагир нежно зашептал:

– Зухра, мне кажется, вся красота, которая есть на свете, исходит от таких созданий, как ты… Чем больше на свете будут таких как ты, тем больше на свете будет красоты.

Ее огромные продолговатые глаза распахнулись так, что в них засветился месяц, отразилась сила ее души. Сердце ее взволнованно запрыгало. Глаза ее радужно засияли, в них в один миг собрались все звезды с небес; звездопадом упали к его ногам, изумрудными бусинками засияли на усиках трав; ее губы приоткрылись, во рту заблестели ровные ряды жемчужных зубов. Не смея больше сдерживать свои эмоции, она улыбнулась и захохотала так звонко, что и Тагир присоединился к ней. У него было такое ощущение, что сейчас они с Зухрой расправят крылья и полетят высоко на небо, там станут рядом с россыпью миллионов звезд.

Зухра приблизила свои губы к его щеке, нежно притронулась к ней. Пока Тагир, шокированный ее смелостью, не отреагировал на ее нежность, она ловким движением рук достала из рукава платья что-то белое мягкое и пушистое, вложила ему в ладонь и плавным шагом уплыла в сторону ворот своего дома…

На другой день вечером по селу прошел слух, что Зухру засватали за Тагира. Многие сельчане обрадовались счастью Тагира. Для тех джигитов, что были влюблены в Зухру, эта весть обернулась громом средь бела дня. А девушки, которые были влюблены в Тагира, тут же обратились к разным гадалкам и ворожеям. Были и такие, которые пускали злые слухи и сплетни за спиной счастливой пары.

Больше всего негодовал друг Тагира Аслан. Когда до отца довели, что его сын Аслан за спиной друга Тагира плетет интриги, тот от негодования затрясся. Вызвал сына к себе и строго предупредил:

– Сын, я не знал, что ты так низок и вероломен. Завистник, а еще другом называется! Ты хоть слово пикни в адрес Тагира, я тебя прокляну и выставлю из дома! Я знаю, Зухра тебя отвергла, выбрала себе женихом достойного человека. А ты, вместе того, чтобы радоваться счастью друга, грозишься его разрушить! Если настоящий мужчина задумал свершить что-то серьезное, он об этом каждому столбу не докладывает! Ты совсем совесть потерял! Я не ожидал, что мой сын может вырасти таким мерзавцем!..

* * *

Тагир продолжил учебу на биологическом факультете ДГУ. Только он перевелся на заочную форму обучения, устроился чабаном в агро-фирму. К началу осени они с Зухрой сыграли свадьбу…

Тагир вспомнил еще один интересный случай из их совместной жизни, который произошел буквально через три дня после их свадьбы.

На второй день после торжества он обратился с заявлением к руководителю агрофирмы, чтобы ему дали отпуск на медовый месяц. Кроме того, нужно было время, чтобы отремонтировать дом, младшего брата перевести из школы-интерната Дербента в родную школу. Начальник не выполнил его просьбу. Дело дошло до угроз, если через три дня Тагир не выйдет на работу, он его уволит и ни на какую другую работу не возьмет. Тагиру ничего не оставалось делать, кроме как согласиться с условиями начальника и выйти на работу. Если уволится работы, он не знал, как прокормить семью. Зухра просила его уйти с этой работы. Сказала, пока он подберет более подходящую работу, то будет ткать ковры, что они с голоду не умрут. Она больше всего боялась одной остаться в огромном доме. Руководитель агрофирмы и Тагир сошлись на том, что тот ему в два раза увеличивает заработную плату и как можно скорее найдет замену. Тагира он обещал перевести к себе в контору.

* * *

На стойбище никто не ожидал, что разлука с молодой женой может так сильно расстроить Тагира. Весельчак, балагур, душа любой компании, затосковал так, что за трое суток в рот крошки хлеба не брал. Он даже, когда своих напарников угощал свадебными подарками, ничего не ел. Пил и молчал, за время посиделок не вымолвил ни одного слова. Осунулся, щеки, глаза запали, взгляд потух. Все переживал за молодую жену, за то, что ее оставил одну, беззащитную. Он боялся злых языков, что они на Зухру наговорят, очернят. Тагир так и не перевел брата из интерната в сельскую школу. С братом ей было бы хорошо и у него на душе спокойнее. Надо было что-то предпринять, чтобы уйти с этой работы, быть поближе к любимой, иначе не миновать неприятностей.

На четвертые сутки сердце не выдержало разлуки с Зухрой. Когда напарники после тяжелой работы уснули крепким сном, он с ружьем наперевес, по известным ему тропам пустился домой…

Когда Тагир переступал порог своего двора, часы показывали пятнадцать минут двенадцатого ночи. Значит, в кромешной тьме двадцать километров он прошагал за два часа. Во дворе он ощутил, как устал, как проголодался. Но что такое усталость, голод перед встречей с любимой!

Во дворе он присел на край бревна. На нем он рубит дрова; надо было отдышаться, присмотреться, прислушаться к голосам дома. Коровы под навесом, тяжело дыша, размеренно жуют жвачку, овцы копошатся, выискивая лучшее место для лежанки, в курятнике петух недовольно закудахтал на кур. Тагир встал, прошагал к входным дверям дома и задрожал от волнения. Постучался, получилось тихо, почти неслышно. Отдышался, постучался увереннее, громче; ударом костяшками пальцев подал свой условный знак. Вдруг на втором этаже заскрежетали отворяемые створки дверей спальни. В коридоре включили свет, на деревянном полу стали слышны гулкие спешные шаги жены. Слышно было, как она идет к окну на балконе; раздался резкий скрежет приоткрываемой створки окна и звон стекол. Зухра высунулась из окна:

– Кто там?

Тагир, не в силах унять дрожь в голосе:

– Зухра, это я, – с придыханием выговорил Тагир.

– Тагир?! Милый! Аллах услышал мои молитвы! – молодая жена радостно заголосила, ступнями не касаясь ступенек лестницы, выбежала на первый этаж. С грохотом сняла тяжелые засовы с наружных дверей, выскочила во двор и, плача, повисла у Тагира на шее. – Мой милый, ласковый зверь, моя звезда, моя крепость, свет моих очей! – лепетала она полушепотом. – На кого ты оставил меня одну, бессердечный? Ты не подумал, что у тебя могут быть завистники, враги, просто недоброжелатели? Ты не подумал, что на меня могут напасть, обо мне пускать грязные слухи, меня выкрасть, обесчестить?! Бессердечный! Бессердечный! Бессердечный муж! – она своими маленькими кулачками забарабанила по его груди.

Тагир смеялся, одновременно целовал ее лицо, руки, что-то ей несвязно говорил. Приподнял ее на руки, она обняла его за шею, плача и задыхаясь прильнула к его устам. Ее слезы были на его губах, волосы щекотали ему лицо. Он нежно, как цветок, держал ее в объятиях, с ней на руках легко поднялся на второй этаж и закрылся в спальне…

Молодожены не смыкали глаз до утренней зари…

В эту ночь Зухра впервые в жизни испытала, что такое пламя страсти, жажда слияния двух любящих душ, сила мужского тела, полет в объятиях любви. Нет, между ними ничего постыдного, что молодые женщины на роднике рассказывают о первой, второй, третьей… брачной ночи, не произошло. Муж взял ее в свои сильные жгучие объятия, прильнул к ее телу тугими губами, возбуждая в ней страсть, необъятный пламень любви. Он горячими губами проскальзывал по ее шее, вниз… вниз… а потом прошелся вверх по животу, грудям и прильнул к губам. Зухра неистово застонала, теряя разум, прижалась к нему так сильно, что в его объятиях хрустнули ее ребра. Она нервно захохотала, ища губами его губы, шею, грудь… Вдруг от прикосновения упругого существа она удивленно и широко раскрыла глаза, ей стало трудно дышать, у нее перехватило дыхание; когда они сомкнулись, у нее из глаз брызнули искры, она страстно закричала. Он овладел ею так нежно, мягко, что она, теряя разум, забыла, где находится, куда уплывает на волнах любви. Она ощутила, как вместе с любимым они оторвались от земли, взлетели, полетели в теплую, пушистую неизвестность. Такой горячей, мягкой, ласковой и пушистой была эта неизвестность, где ей вместе с ним захотелось остаться навсегда…

Раннее утро. Тагиру надо было возвращаться на работу, иначе со старшим чабаном неприятностей не избежать. А жена думала, что он оставил прежнюю работу и перешел на работу в конторе агрофирмы. Когда Тагир заикнулся, что пора в горы, жена заплакала, умоляла его не уходить:

– Тагир, ты что, не понимаешь, что ты делаешь? Кто молодую жену, которая даже не привыкла к новому дому, оставляет одну? Тагир, до тебя не дошло, что я здесь одна не могу оставаться! Ты хоть знаешь, в каком страхе я провожу темные ночи в этом огромном доме? В отцовском доме даже днем меня одну не оставляли! – она бросилась ему на шею, заревела.

Какие бы утешительные слова Тагир ей не говорил, она не успокаивалась.

– Тагир, милый, родной, умоляю тебя, бросай эту работу. Мое сердце чует беду, словно чье-то проклятие висит над нами. Я убеждена, если ты немедленно не бросишь эту работу, с нами может случиться что-то очень страшное. Это мне нагадала гадалка, которая недавно была у нас в селении. Как увидела меня на улице, так и запричитала: «Проклятие, страшное проклятие висит над вашей молодой семьей.… Я знаю, ты с мужем в разлуке… Он хороший человек. Но его окружают плохие люди, которые хотят вас разлучить… Зови его немедленно к себе и уезжайте, как можно скорее отсюда!» Я умоляю тебя, прислушайся к тому, что нагадала нам гадалка. Ты знаешь, я работящая. Я буду ткать ковры, не покладая рук. От художников-заказчиков у меня нет отбоя. За один хороший ковер-портрет мне платят до пятидесяти тысяч рублей. А такой портрет я спокойно заканчиваю за два месяца. Плюс к тому в пределах десяти-пятнадцати тысяч мне еще будут платить и за обучение учениц. Я еще хороший дизайнер по женским костюмам, завалена заказами на полгода вперед. Только, когда я одна дома, у меня все валится из рук. Я не могу забыть тебя, забыть слова гадалки. Пожалуйста, не уходи! – она, плача, повисла на его шее.

Но по глазам Тагира, которые он стыдливо отводил от жены, она поняла, что он не преклонен. Он, не осмеливаясь глядеть ей в глаза, выговорил:

– Зухра, дорогая моя, ты напрасно опасаешься, тебе нечего бояться. Ты все преувеличиваешь. Гадалки всего лишь вытряхивают кошельки. Ради денег они и самого черта закуют цепями. Кто из мужчин осмелится на тебя даже взглянуть? Я тому голову оторву. Я попрошу тетю, пока я в горах, чтобы с тобой по ночам оставляла кузину. Я прошу тебя, потерпи еще, у нас все уладится. Скоро я перейду на работу в контору, тогда мы заживем весело и счастливо. А мужу жить на иждивении молодой жены унизительно…

Тагир так и не убедил жену. Сегодня они первый раз за совместную жизнь поссорились. Он с тяжелым сердцем отправился в горы.

* * *

Зухра не теряла надежды, что Тагир прислушается к ней, бросит работу чабана, вернется в селение. Но прошла осень, наступила зима, за ней пришла весна… А Тагир посох чабана все еще держал в руках. Так прошли три года. Тагир в этом году оканчивал третий курс университета. Но Зухра не видела конца обещаниям своего мужа. По словам Тагира, в отаре овец он держал более пятисот своих голов. Если он оставит отару, их овец украдут или сдадут на мясокомбинат.

Так, в ожидании мужа прошло пять лет. Зухра перестала верить обещаниям, перестала следить за своей внешностью. Но когда она в зеркале увидела свое лицо, то была поражена увиденным. Так страшно она изменилась: лицо осунулось, глаза потеряли жизненную силу, былой блеск, в сердце не осталось огня.

Зухра так устала ждать Тагира, что теперь, если он месяцами не приходил домой, это ее не тревожило. Муж занят то окотом, то перегоном отары овец, то другими делами. У него на жену не хватает свободного времени. Пусть катится ко всем чертям!

Теперь, когда муж приходил домой, она с ним даже не здоровалась. Смотря поверх его головы, лениво зевая, на стол собирала нехитрую закуску. Когда муж заканчивал принимать пищу, без спросу убирала грязную посуду, перед ним ставила термос с чаем, сахарницу, стакан с блюдцем и уходила по своим делам.

С некоторых пор она мужа спать укладывала в гостиной. Тагир, перекусив, быстро засыпал в чистой мягкой постели. А Зухра в семейной комнате до утренней зари сидела за ковровым станком, горько оплакивая свою судьбу.

Зухре иногда приходилось сталкиваться и с некоторыми щепетильными моментами супружеских отношений. Бывало, что муж начинал настаивать, чтобы она выполняла свой супружеский долг… Зухра искала десятки причин, чтобы с ним не ложиться в постель. А если он вынуждал ее ложиться с ним рядом, то его к себе не подпускала.

Тагир в разговорах среди друзей не раз слышал, что после нескольких лет совместной жизни супруги друг к другу охлаждаются, супружескую постель покидают пылкие, страстные отношения. Он тоже понимал, что со временем отношения между мужем и женой могут стать ровными, бывает, что иногда супруги по мелочам между собой ссорятся. Так случилось и у него с Зухрой. Поэтому отказ жены от выполнения супружеского долга, ее частые женские, головные боли его особо не тревожили. Но когда и после шести лет совместной жизни она не стала матерью, Тагир задумался. Когда заговаривал с женой на эту тему, она уклончиво уходила от неприятного разговора. Он начал подозревать, что жена от него что-то утаивает. А что, ему это надо было выяснить.

Тагир о своих тревогах, боли, при встрече, рассказал тете. Она посоветовала, чтобы он жену отвез в районную поликлинику на обследование. В крайнем случае, отметила она, ее надо отвести к бабкам-знахаркам.

* * *

Старший чабан надрывал голос, зовя Тагира. А Тагир, увлеченный своими думами, был отключен от внешнего мира. Тагиру казалось, что он спит, а тот его во сне за какую-то провинность ругает. Когда старший чабан дернул его за рукав, он вздрогнул, отряхнулся от дум. Он стоял перед ним и кипел от злости.

Тагир из грез и мечтаний быстро возвратился в жизнь. Рядом блеяли овцы, гавкали собаки, невдалеке, на холме, сын старшего чабана играл на свирели, а на соседней стоянке между собой ругались доярки.

Первоначально, когда Тагир увидел, что он возвратился в реальный мир, со своими устойчивыми правилами игры, жестокостью, ненавистью, руганью, тяжелым бытом, то чуть не заревел от безысходности. У него душа опустела, сердце сжалось под грузом тяжелых мыслей. При виде старшего чабана, он чуть не набросился на него кулаками.

Сердце грызла едкая мысль, что сегодня с ними обязательно что-то случится. С ним произойдет то, что перевернет его жизнь. И причиной всех перемен в его жизни станет жена Зухра. Он знал и другое, что сегодня вечером обязательно отправится домой.

К вечеру зарезал молодого барана. Мясо разделал на шашлыки, хинкал, упаковал в хурджинах, а их спрятал в пещере, расположенной у дороги, ведущей домой.

Тагир вечером, когда пригнали отару с пастбища, не обращая внимания на угрозы старшего чабана, сел на лошадь и отправился в селение. Он давно понимал, что при таком отношении к своей судьбе он может потерять жену. Он видел, что жена сильно изменилась, стала к нему равнодушной, почти враждебной. «Зухра стала неуважительной, несдержанной на язык. Как бы она не завела любовника! Сам тоже хорош, – ругал он себя. – Кто на третий день после женитьбы уходит, черт знает куда? Ради нее же стараюсь, чтобы она жила лучше всех, одевалась лучше всех, питалась лучше всех! – оправдывал он себя. – Нет, Тагир, ты лукавишь! Зухра никогда не интересовалась материальными благами, тряпки ее не прельщали. Ей нужны я, моя любовь, моя ласка. Сегодня же все переменится, – решил он, – как только прибуду домой, искупаюсь, побреюсь, постригусь, переоденусь в самый лучший костюм, посажу ее на «Волгу» друга Аслана и отвезу в город. Поведу ее в самый лучший ресторан, в самые модные магазины. Буду ее любить, носить на руках».

Глубокой ночью Тагир прибыл в селение.

Привязал лошадь к плетеной ограде огорода, настороженно оглянулся. Насторожился и пес, почуяв чужие запахи в своем дворе. Ворота не заперты. У Тагира сердце замерло, он вошел во двор. Дома не было огней, только слабый свет ночного фонаря пробивался из спальни в коридор. Тагир стоял в середине двора, рядом стала и собака.

Вдруг он у входных дверей дома заметил мужские туфли и чуть не вскрикнул. Тагир эти туфли на день рождения дарил своему другу Аслану. Других таких туфель в селении больше ни у кого не было. Тагира передернуло, в горле пересохло, душа ушла в пятки. Он приподнял туфли. Да, новые туфли, пахнущие еще фабричной краской, он их Аслану подарил две недели назад. В глазах потемнело, ноги свели судорогой: «Аслан? – не понимал Тагир. – А что в середине ночи он у меня дома делает?». Вдруг ему на память пришли слова жены, сказанные ей гадалкой. «Выходит, все это время Аслан “окучивал” мою жену? Не он ли причина всех наших семейных бед?»

Тагир впервые не знал, как переступить порог своего дома. Что делать, войти в дом или плюнуть на блудливую жену, возвратиться назад, к своей отаре? И он, опозоренный, растоптанный женой, растерянный, вышел со двора. Очнулся далеко на тропе, ведущей в горы. Поругал себя за минутную слабость, хватаясь за рукоятку кинжала, поспешил обратно: «Я убью их!.. Я зарежу их как барашек! – Тагир скрежетал зубами. – Эти оборотни, потеряв честь, опозорили меня, осквернили мой дом. За это они должны умереть!»

Тагир решил прокрасться к себе в дом окольными путями. Он знал, что окно одной из комнат на первом этаже, которое выходит на задний двор, никогда не закрывается. Через него он проник на первый этаж. Хотя дома было темно, он там ориентировался неплохо. На первом этаже царствовала мертвая тишина. Эту тишину нарушало только гулкое биение его сердца и его шумное дыхание. Ощупью поднялся по лестнице. Привык к темноте, стал видеть лучше.

Все двери на втором этаже, кроме спальни, были закрыты. Из спальни в прихожую пробивался слабый свет ночной лампы с реле-регулятором. Тагир на носочках прокрался к дверям спальни. Ему никак не верилось, что супруга ему изменяет с другом Асланом. Но то, что он увидел в спальне, его ввергло в шок. В его постели в объятиях мужчины лежала его жена и с ним нежно перешептывалась. Иногда их шепот прерывался чмоканьем губ, страстным смешком одного из них. Тагир с оголенным кинжалом готовился к прыжку, еще мгновение и блудник с блудницей перед ним будут лежать, захлебываясь кровью. Но в последнее мгновение его что-то остановило. Ему показалось, что он услышал голос: «Тагир, усмири свой гнев, убить их всегда успеешь. Будь благоразумен, цени время, оно работает на тебя».

– Аслан, мой царь, царь всех зверей, как ты хорош! – страстно заговорила Зухра. – Как ты горяч, как ты любвеобилен! Ты – мой бальзам! Ты – тот родник в бескрайней пустыне, факел в темном лабиринте! Милый мой, какой ты красивый, сильный, нежный! Как я могла отказать такому богатырю? Поцелуй меня в губы! – Тагир услышал «чмок, чмок, чмок», поцелуй еще и еще раз…

Тагир увидел, как Аслан смачно присосался к губам его жены.

Чмоканье губ его жены о чужие противные губы, объятья рук, объятья тел… Как это мерзко!

– Аслан, ты – река, берущая начало в глубинах Малого Кавказского хребта, я цветок, питающийся твоей влагой.

– Если не возражаешь, я хотел бы сорвать этот цветок.

– Нет возражения, милый, сорви…

– Как сорвать, вместе с корнями или оторвать бутон, купающийся в росе утренней зори?

– Как сорвать цветок, надеюсь, тебя научили… – сладостно рассмеялась Зухра. – Пусть будет по-твоему: сорви бутон, если захочешь, подберешься и к корням…

Тагир сходил с ума, ему не верилось, что эта драма происходит перед ним, в его спальне, и главной героиней на сцене является его жена. Его сердце разрывалось на части. Он долго не вытерпит такого позора, накинется на этого самца и самку, и их обезглавит. «Оказывается, “мой друг”, пока меня не было дома, времени зря не тратил, выкорчевывая лишнюю растительность в “огороде моей жены”. Тагир прелюбодеям мысленно наносил удары клинком. Его сдерживало одно – смерть от благородного металла для этих мерзких тварей оказалась бы слишком почетной. Нет, они понесут другое наказание. Тагир от обиды не чувствовал своего тела: у него дрожали руки, дрожали ноги, дрожало все нутро.