Текст книги "Зайнаб (сборник)"

Муса с удовольствием пересказывал ей все, что за последнее время произошло в селении. Начал с того, что соседка тетушки Ханум, болтушка Абидат, родила сына. А косоглазая Сейранат, наконец, вышла замуж; у сплетницы Кавсарат заболел язык, он опух так, что не то, что сплетничать, говорить не может; а у Айханум корова отелилась; в ближайшие дни, в честь окончания учебного года, учителя старшеклассников приведут на Джуфдаг.

Тетушка Ханум замолчала, обдумывая очередной вопрос. Он был самый трудный, поэтому сомневалась, стоит ли ей задавать его. Но не утерпела.

– Сынок, когда тебя вижу без настроения, мое сердце кровью обливается. Скажи, а что следователи не вышли на след убийц твоей жены?

– Нет, тетушка Ханум, – помрачнел Муса, – все ищут…

– Как же так? Чем тогда они там занимаются?

– Ходят, расспрашивают, как они говорят, ищут улики, свидетелей, – Муса закурил, двумя-тремя затяжками закончил сигарету, прикурил вторую. – Скоро я уеду, тетушка, – вдруг вырвалось у Мусы, – пока не найду убийц жены, нет мне житья на этом свете…

Мусу холодный прием Зарият, думы о жене расстроили так, что сердце похолодело, горькие слезы колючим комом застряли в горле. Ему расхотелось жить. Чтобы женщины не заметили его мужской слабости, он отошел в сторону. Мусе думалось, что Зарият не выдержит сердечных мук, подбежит к нему, извинится, объяснит, почему она стала к нему так холодна. Ведь он помнит, даже тогда, когда рядом находилась его жена, эта дерзкая девчонка с него не сводила влюбленных глаз. А что могло за время его отсутствия ее так изменить?! Другой мужчина, деньги, соблазны молодости?

Нет, она не то, что о нем думать, даже с места вставать не собирается. Сидит себе, как ни в чем не бывало, в рот закидывает конфеты, с хрустом их грызет и временами оглядывается через плечо. Она рассеяна, она даже не слышит то, что ей говорит бабушка. Позабыв обо всем, даже о приличии, она открыто наблюдает за Али, который недалеко на склоне пасет отару овец. Муса видел, как в ее глазах, в зависимости от смены настроения, меняется цвет. В ее душе происходила ожесточенная борьба, она, видимо, там идет давно. Что-то треснуло в отношениях бабушки и внучки, и виной всему этому, скорее, стал Али.

* * *

Мусе перед отъездом на родину хотелось выяснить еще одно обстоятельство, как тетушка Ханум, дочка богатейшего рода «Мурцулов», могла лишиться всего: родных, близких, всех материальных благ. Он давно хотел спросить у тетушки Ханум, с чего началась кровная вражда между ее родом «Мурцулов» и родом «Бяхяров», которые веками жили дружно? Что за неслыханный подвиг совершил ее брат Рамазан, который от кровной мести скрывался у своих друзей в Дербенте?

Тетушка Ханум прикрыла глаза, задумалась, будто этот вопрос застал ее врасплох. Она так, в оцепенении, сидела долго, казалось, забыла о Мусе, и ее одолел сон. Муса решил, что тетушке Ханум не хочется ворошить прошлое, пожалел, что поднял этот вопрос. Он встал, решил тетушке дать возможность спокойно отдохнуть, а самому сходить к речке искупаться. Но тетушка Ханум жестом руки остановила его.

– Муса, ты поднял очень сложную для меня тему. Мне трудно будет об этом говорить. Но рано или поздно мне все равно бы пришлось перед кем-то облегчить свою душу. Я думаю, мне легче всего будет исповедоваться перед тобой.

В нашем ауле до моего замужества все общинные вопросы – житья, бытия, войны и мира, сношений с другими населенными пунктами округа – решали два рода: «Мурцулы» и «Бяхяры». Они были самыми богатыми: все пахотные земли вокруг села, пастбища, леса, луга, даже птицы, обитающие в этих местах, принадлежали этим двум родам. Когда семьи этих родов выгоняли свой скот из скотных дворов, им заполнялись все улицы аула. Огромные табуны лошадей круглый год паслись на дальних отгонных пастбищах, от их дикого ржания, топота копыт дрожала земля. Их амбары, кладовые ломились от вяленой говядины, баранины, топленого масла, хлеба. Пока между этими родами царил мир и порядок, стада крупного и мелкого скота тучнели, богатства умножались.

Несчастье пришло, откуда эти роды не ожидали. На свадьбе в соседнем селении Умар из рода «Мурцулов» и Махмуд из рода «Бяхяров» подрались между собой за девушку. Они схватились за кинжалы, и Умар ударом кинжала тяжело ранил Махмуда. На арбе, запряженной тремя лошадьми, Махмуда привезли в родное село, и через несколько дней от полученных ран он скончался.

«Мурцулы», чтобы помириться с «Бяхярами», подключили к переговорам самых уважаемых людей округа. Аксакалы враждующих родов в знак примирения друг другу подали руки. За убитого мужчину «Мурцулы» «Бяхярам» дали откупные: десять коней, десять быков, двести голов овец, им также отдали пахотную землю на сто мер зерна. Все равно, между двумя родами вспыхнула кровная вражда. Мужчины из рода «Бяхяров» в одну из ночей убили молодого человека из рода «Мурцулов». Через день другой род ответил тем же. Так между родами началась кровная вражда. Они убивали друг друга, резали, душили, сбрасывали с гор. Друг у друга крали девушек, молодых женщин продавали на невольничьих рынках Средней Азии, Азербайджана, Турции, Ирана.

Муса следил за реакцией Зарият. Зарият ловила каждое слово бабушки; ее глаза неестественно расширились, губы приоткрылись. О, как страшно начинали гореть ее глаза, какие страсти в них играли! Когда бабушка говорила монотонно, без пристрастия, глаза внучки обретали свой естественный цвет. Как только тональность рассказа менялась, страсти разгорались, они становились бирюзовыми, зелеными. Когда она начинала говорить о стычках, кровавых схватках между родами, она напрягалась, ее глаза наливались кровью. Мускулы на лице то напрягались, то разглаживались, они нервно подрагивали. Она в порыве эмоционального напряжения до крови надкусывала губы. А когда ее случайные взгляды перекрещивались с взглядом Мусы, она недовольно морщила лоб, капризно надувала губы, глаза становились колючими. Одно время рассказ бабушки так захватил Зарият, что она забыла про Мусу. Лицо ее разгладилось, губы, кроваво-красные и влажные, опять удивленно раскрылись, в глазах горели золотистые огоньки. Через какое-то время она опять становилась непохожей на себя, не узнаваемой и совершенно непонятной для Мусы.

Бабушка Ханум продолжала свою исповедь:

– В одну из темных дождливых ночей «Бяхяры» всей мощью рода напали на наш род, род «Мурцулов». Они совершили страшное кровавое деяние – почти поголовно вырезали всех членов нашего рода. Из «Мурцулов» в живых остались только мы с братом Рамазаном, успевшие за какие-то доли секунды спрятаться в яме кладовки, сверху закрытой каменными плитами. В ту ночь, когда в селении все уснули, мы с братом, соблюдая все предосторожности, покинули свое убежище и направились в сторону Дербента.

В Дербенте жил наш кунак Мигай, богатый торговец. Брат был уверен, он в состоянии нас защитить от кровников. Мы с братом решили до лучших времен укрыться у него дома. О том, что кровники будут искать нас повсюду, и не успокоятся, пока не вырежут последнего члена рода «Мурцулов», мы были информированы. Мы через сутки были дома у нашего кунака. Он тепло принял нас, выслушал нашу историю, куря огромную трубку. Прищурив близорукие глаза, он долго вглядывался в лицо Рамазана. Он с нами без акцента говорил на нашем языке.

– Рамазан, я наслышан о твоем мужестве и смелости, об этом в Дербенте легенды ходят. Вы мои кунаки, мои гости, конечно же, под крышей моего дома найдете надлежащий приют. Защитить вас от кровников – это дело моей чести. Я с твоим отцом, дядями пуд соли съел… Я самый богатый еврей в этом городе, и нет еврея богаче меня. Все магазины, разбросанные по этому городу, принадлежат мне. В них продается фарфор, шелк, бархат из Китая, золото, алмазы, пряности из Индии, оружие из Дамаска, сладости из средней Азии. Сейчас мои караваны, состоящие из сотни верблюдов, бороздят пески Бухары и Самарканда. Когда вы въезжали в город, наверное, заметили, мои виноградные плантации начинаются от границ с Табасараном. Мои табуны, тучи овец и коров топчут прикаспийские степи. Все это принадлежит мне и моей дочери Магинур. Мои богатства ежедневно множат тысячи вольнонаемных рабочих и нукеров. Если бы не одно обстоятельство… Рамазан, я не знаю, как тебе открыть тайну, которая ввергла нас в шоковое состояние… – он цепким взглядом впился в глаза Рамазана. – Ты сын моего друга, если не с тобой, то с кем мне говорить о своих семейных проблемах… – хозяин тяжело вздохнул. – В мой дом пришла большая беда… В моих виноградных плантациях объявилась огромная змея с бараньими рогами на голове и густой шерсткой на загривке. Она за короткое время успела напасть и проглотить одного сборщика винограда, многих ужалить. Мои нукеры никакими уговорами, никакими угрозами не могут заставить рабочих выходить на работу в виноградные плантации. Виноград пропадает, и я каждый день несу огромные убытки.

Седовласый купец обнял Рамазана за широкие плечи и повел его к огромному сундуку, стоящему в углу гостиной:

– Рамазан, мир полон слухов. О твоем мужестве, отваге в каждой чайхане города не говорит только неосведомленный горец. Прошу тебя, выслушай старого доброго еврея, – старик говорил вкрадчиво, подчеркивая каждое слово, – если ты хочешь, чтобы о тебе заговорили и во всей Персии, Индии, Бухаре, Самарканде, убей этого монстра, и я тебя озолочу. Ты заработаешь золото, равное твоему весу! Нет, заберешь все, что есть в этом сундуке! – он открыл перед нами огромный сундук, заполненный золотом и бриллиантами. Только избавь нас от этого змея-людоеда!

В зал приоткрылась потайная дверь, и в гостиную вошла девушка. Она была высокой, изящной, одетой в черный бархат и в черные замшевые сапоги на высоком каблуке. На маленькой красивой голове черные, как смоль, волосы были уложены короной; с шеи, обернутый узлом, под цвет глаз свисал дымчатый шарф. Шея, пояс, руки, мочки ушей, щиколотки ног – вся она была обвешена золотом, бриллиантами. Магинур была печальна, очень бледна, видимо, давно не выходила на солнечный свет. Она была настоящей восточной красавицей, с изящными манерами, прекрасно одетая с ног до головы. Она немигающим умным взглядом заглянула в глаза Рамазана; подошла к нему, поздоровалась за руку, мягкими холодными пальцами прикоснулась к бицепсам его рук. Судя по тому, как она себя свободно ведет, она была наслышана о брате. Она подошла ко мне, заговорила на нашем языке, обняла, поцеловала в губы и вывела меня в свою комнату.

– Я смотрю, моей дочери вы с сестрой понравились. А то она мало с кем так тепло обходилась. Моя жена умерла во время родов дочери. Я от дочери скрывал эту тайну, но одна вредная старуха каким-то образом ей поведала об этом. С тех она виновницей смерти матери стала считать себя; долго переживала, заболела, замкнулась в себе. Теперь вот и эта змея… Моя бедная дочь боится даже выходить во двор. Кроме нее, у меня нет дороже человека на всем свете!

Рамазан с первых же слов доброго еврея-кунака, приютившего его с сестрой, понял, в какой тяжелой ситуации он оказался. И дочка кунака на него произвела хорошее впечатление. Это не прошло и мимо глаз любящего отца. В той ситуации, в какой оказался Рамазан с сестрой, он не видел более приемлемого предложения. У них и иного выхода не было. Во-первых, дом самого богатого купца Дербента, в той ситуации, в которой оказались они, станет их надежной крепостью. Если он убьет эту змею-людоеда, то золото, которое ему предлагает несчастный отец, не станет для них излишним. В то время, когда по его пятам идут кровные враги, что выбирать – вражескую пулю, пущенную за углом или укус змеи! Лучше умереть стоя, с оружием в руках, чем от предательской пули кровного врага.

Рамазан твердо ответил:

– Дядя Мигай, для меня будет большой честью служить Вам. Я убью эту змею!

Слова Рамазана растрогали Мигая, он прижал его к своей груди:

– Спасибо, сынок, будь осторожен.

По словам очевидцев, змея только по ночам выходит на охоту, а днем прячется в своем логове, устроенном под виноградными плантациями.

К восходу солнца Рамазан, вооруженный ружьем, шашкой, углубился в виноградники. Там он в течение дня изучал все предполагаемые входы, выходы, места охоты, послеобеденной спячки, купания змеи. Вернулся в дом хозяина, после захода солнца простился с сестрой, хозяином дома, прихватил длинную шашку, кинжал, сеть для ловли рыбы и отправился к логову змеи – людоеда.

Рамазан думал, что змея-людоед с бараньими рогами, шерсткой на загривке – это всего лишь выдумки завсегдатаев городских чайхан, любителей острых ощущений. Видимо, ночью виноград крадут воры, а для того чтобы усыпить бдительность хозяина, придумали историю про змею-людоеда. Но, когда в виноградниках на глаза Рамазану попалось огромное рогатое чудище, выглядывающее из норы, он застыл на месте. Но быстро взял себя в руки, вспомнил, зачем он здесь находится. И пока огромное чудище выползало из логова, он выхватил шашку и одним ударом отрубил ему голову.

Очевидцы рассказывали, когда брат отрубил голову змее-людоеду, ее тело, огромное, как телеграфный столб, выпрыгнуло на высоту в двухэтажный дом. Оно подпрыгивало, утюжа виноградники, превращая их ряды в кровавое месиво. А голова подпрыгивала как огромный воздушный шар, набрасывалась на людей, собравшихся на это чудовищное представление.

Мигай, как только услышал радостную весть, на фаэтоне вместе со мной и дочерью примчался к месту происшествия. Когда он увидел тело и голову огромного чудища, он не поверил своим глазам. Он перед Рамазаном стал на колени, обнял его. Магинур и я плакали от радости. Мигай приподнялся, обнял Рамазана за плечи, мы все сели в фаэтон и умчались в его дом.

Дома Мигай повел нас в зал, где находится сундук с драгоценностями, с него снял все замки, приоткрыл крышку:

– Вот, мой мальчик, золото, оно твое! А сейчас будем праздновать нашу победу. Доченька, поднимитесь к себе, одевайтесь по-праздничному. Гостье удели особое внимание, ты знаешь, что я имею в виду…

– Хорошо, папенька, – колокольчиком засмеялась Магинур, подхватила меня под руку и вывела из зала.

Дворецкому приказал:

– Моего гостя поведешь к самому лучшему парикмахеру, заведешь в ханские бани, искупаешь, переоденешь в самую дорогую одежду. Через час сервируйте столы, я приглашаю на праздник весь высший свет города.

– Есть, хозяин, – дворецкий с Рамазаном покинули зал.

* * *

Через час дворецкий представил Рамазана хозяину во всем блеске. Рамазан, в новой черкеске с золотыми галунами, подпоясанный узким ремнем с золотыми насечками, с кинжалом на боку в золотых ножнах, в хромовых сапогах, неузнаваемо преобразился. Его, молодого, с модной прической, красиво подстриженной бородой, пышущего здоровьем, хозяин одобрительно обнял за плечи. А когда, красивые, нарядные, причесанные, в зал под руку вошли Магинур и Ханум, Мигай встретил их возгласами:

– Браво, прекрасно! Вы словно две сестры-близнецы, которые только что сошли с картинки! А теперь, дочки мои, готовьтесь принимать гостей. Скоро они прибудут.

– Хорошо, отец, – дочка смущенно повернулась ко мне и улыбнулась.

Рамазан учтиво поклонился досточтимому старцу, и, взвешивая каждое слово, заговорил:

– Дядя Мигай, когда мы с сестрой нуждались в защите от врагов, и обратились за помощью, Вы приняли нас под свое крыло как самых близких людей. Мы тот радушный прием, который Вы нам оказали, воспринимаем как самую высшую благодарность. Все золото, все земные богатства меркнут перед ней. Я говорю от чистого сердца: мы с сестрой ни в чем не нуждаемся… У меня в горах припрятаны табуны лошадей, тысячи голов крупного и мелкого рогатого скота. Мои кладовые ломятся от зерна, разных продуктов. И все эти богатства, если я не избавлюсь от кровных врагов, превратятся в пыль. Так же я потеряю и то золото, которым Вы меня одариваете. Судя по той информации, которой я владею, мои кровники не отказались от своих коварных умыслов. Они наняли наемных убийц и выжидают своего часа. Если с сестрой что-то случится, я не переживу этого дня.

Магинур не представляла, что Рамазану с сестрой грозит такая опасность. У нее на глазах появились слезы, она с мольбой обратилась к отцу:

– Отец, у тебя с городскими властями, городской полицией прекрасные отношения. Сделай так, чтобы они арестовали кровников Рамазана! Ведь он, рискуя жизнью, избавил нас от змея-людоеда! Умоляю тебя! – слезы ручьями потекли из ее глаз.

– Конечно, помогу, доченька, пока я жив, никто не осмелиться их обидеть!

Он подошел ко мне, обнял, поцеловал в голову:

– Ханум, какой заботой окружена моя дочь, такой же заботой будешь окружена и ты. Рамазан, и ты не печалься, – обратился он к брату. – Отныне ты для меня станешь сыном, а моей дочери верным защитником. Ты сказал слова настоящего джигита. Золото – не то богатство, которое заменяет мужскую верность! Тогда я предлагаю тебе самое драгоценное, что у меня есть, – он взглянул на дочь, у нее от счастья распахнулись глаза:

– Отец, – прижалась она к его груди щекой, – я согласна!

Рамазан вздрогнул: «Он что, ясновидящий? Откуда он узнал, что я только что о ней думал?! Аллах! Аллах!»

– Я согласна! – и, счастливая, вся в слезах, обняла меня. – Ты же, сестрица, будешь согласна, если я выйду замуж за твоего брата? Правда?

– Я рада! Я рада! – захлопала я в ладоши, – скоро у моего брата с красавицей Магинур будет свадьба!

И мы с Магинур, смеясь, выбежали во двор…

* * *

Свадьбу сыграли через неделю. Мигай на свадьбу своей дочери и легендарного табасаранского героя Рамазана, избавившего город от змеи-людоеда, пригласил всю знать города и Табасарана. И семь дней, семь ночей в городе не умолкали трели зурны, бой барабанов. Столы ломились от разных блюд, сладостей, заморских фруктов. Вино лилось рекой. Такой веселой свадьбы старожилы города на своем веку не припомнят.

Но Рамазану не суждено было счастливо жить с молодой женой. Через несколько дней после свадьбы ночью во дворец Мигая проникли наемные убийцы и во сне зарезали моего брата.

Я долго оставалась во дворце Мигая. Он нашел мне хорошего жениха, выдал замуж, в городе нам построил хороший дом. У меня родилась дочь. Она выросла, вышла замуж. Она, несчастная, умерла, когда рожала Зарият.

– А ваши табуны коней, крупный, мелкий рогатый скот, ваши богатства, дом – что с ними случилось.

– Все пропало. Все наша живность, все наши богатства, дома достались нашим врагам. В селение я с внучкой возвратилась только после победы Октябрьской революции, когда наших кровников раскулачили и сослали в Сибирь.

Мигай, спустя год после похорон моего брата, выдал Магинур против ее воли замуж в Табасаран за богатого купца. Из Табасарана за невестой прислали десятки фур в сопровождении вооруженной охраны. Когда кортеж с невестой добрался до большого пруда в «Камышдере», расположенного недалеко от селения Марага, Магинур с ноги нарочно скинула туфлю и крикнула:

– Ой, туфлю потеряла! Подождите, я спущусь и подберу ее!

Пока сопровождающие невесту спохватились, она выскочила из фаэтона, побежала в сторону пруда. Разбежалась и головой вниз бросилась в глубокие воды пруда. И там погибла. С тех пор это место называется «Гелин батан» – место, куда сбросилась невеста. Пруда там не осталось, говорят, его воды обиделись на злых людей, ушли в пески. А родник до сих пор там действует.

– Да, сын мой, – бабушка Ханум печально обняла Мусу, – многие не знают, что за страшная история связывает мою семью с прудом «Гелинбатан». А я, каждый раз, когда проезжаю мимо этого места, лью слезы по несчастной невесте моего несчастного брата.

* * *

К тому времени, когда тетушка Ханум закончила свою исповедь, солнце садилось. Зарият и Муса все еще сидели под березовым деревом, рядом с бабушкой. Каждый из них по-своему переживал то, что они только что услышали из уст бабушки Ханум. Пастухи пригнали коров с пастбища. Бабушка Ханум с Зарият пошли на вечернюю дойку. К тому времени, когда они управились с дойкой коров, кормлением телят, наступили вечерние сумерки.

Бабушка Ханум не первый год работала дояркой. Ей бы давно привыкнуть к тяжелому труду животновода. Но она с фермы пришла очень уставшей. Переживания за внучку у нее отнимали остатки сил. Она только успела умыться, слегка перекусить, села на овчину, разостланную у очага, заклевала носом. Зарият после вечерней дойки в доме так и не объявилась.

Муса вышел на вечернюю прогулку. Было темно. Летом в горах темнота наступает неожиданно быстро. Муса думал о жене, а перед глазами стояла Зарият. Он думал, после гибели жены к себе в дом приведет Зарият, с ней у него не угаснет семейный очаг. Но надежды камнем омертвели в сердце. Зарият изменилась, она для него не оставила места у очага. Она стала злой, скрытной. Но Муса этой ночью разгадает тайну Зарият. Если этот молодой чабан водит Зарият за нос, Муса поставит его на место. На это у него хватит сил и энергии.

Муса отправился спать к молодым животноводам в палатку. Он лег на свободную раскладушку с постелью, которую чабаны на всякий случай держали чистой и заправленной. После всех волнений на животноводческой базе Мусе не спалось. Он, скрипя раскладушкой, переворачивался с боку на бок, вставал, выходил, курил. Вдруг рядом странно и пугающе закричал филин; у летней базы, под боком затявкала лиса. Не спала березовая роща. Оттуда раздавались таинственные шорохи, шуршание листвы деревьев, писк дерущихся между собой куниц, одиночный вой волка. Залаяли собаки.

С вершины хребта Джуфдаг подул свежий ветер. Через окошко он залетел в палатку, обдавая его свежим запахом горных трав. Он прилип к окошку палатки, стал наблюдать за темным небом, на котором мерцали звезды. За хребтом, напротив, взошла луна. Начиная с западной стороны, лес, холмы, окутанные мраком, засверкали серебром. Отчетливо выделились горизонты березовой рощи, заблестели юго-западные склоны высоких холмов, разноцветными блесками заиграла речушка, ее журчание стало звонче и приятней для ушей.

Ветер успокаивающе подействовал на Мусу, он заклевал носом, на короткий период времени отключился. Но его разбудил тревожный шепот мужчины и женщины, который раздавался недалеко от палатки. Муса приподнялся, приложил ухо к окошку, прислушался. За палаткой шепот приутих. Муса подумал, наверное, он все это услышал во сне. Повернулся на другой бок и закрыл глаза.

Теперь в его глаза били прямые лучи луны. Он зажмурился, но у него было такое ощущение, что сквозь веки к хрусталику его глаз пробивается луна. За палаткой опять стал слышен тревожный шепот, он перешел в быстрый женский говор и визг. Это была Зарият. Муса узнал ее голос. Другой голос был мужской, низкий, грубый до невозможности. Он догадывался, чей это голос.

«Что же вытворяет эта противная девочка? Она не понимает, что незамужней девушке в ночное время с мужчиной встречаться неприлично? Вот, оказывается, чего боится бабушка Ханум! Вот почему она украдкой вытирала слезы и тяжело вздыхала?»

Муса встал, оделся и вышел из палатки. За холмом стали слышны мольбы Зарият:

– Али, милый, умоляю тебя, не оставляй меня здесь одну! Оставайся, не уходи, куда ты торопишься, глядя на ночь?! – умоляла Зарият. – Успокойся, если собираешься уходить, уйдешь завтра утром!

– Нет, я здесь больше не собираюсь оставаться! – злобно отбивался Али. – Мне здесь все осточертело, я отпахал за себя и за другого парня! Платят гроши, работы требуют за пятерых работников. Пусть председатель колхоза сам теперь за скотиной подбирает лепешки! А я сыт по горло! – и тяжело ступая, направился в сторону селения.

– Постой на минутку! – побежала за ним Зарият. – Али, пожалей меня! Какой ты стал жестокий, как ты изменился! Каким ты подлым стал! Думаешь, раз ты мужчина, я на тебя управы не найду? – Зарият перешла на шантаж, угрозы.

Али остановился, кошачьим шагом приблизился к Зарият, с ухмылкой прищурился и тыльной стороной руки хлестко ударил ее по щеке. Зарият завизжала, обеими руками хватаясь за щеку, не удержалась на ногах, поскользнулась и упала на бок. Али даже не обернулся, ругаясь, быстрым шагом направился в сторону селения.

Зарият истерично заплакала, села, бессильно опустила руки, во всю глотку закричала ему вслед. Ему бы хоть что – он не хотел ее слышать. Она вскочила, оглянулась по сторонам, побежала вслед Али. Она настигла его, плача, бросилась ему на шею, стала умолять, чтобы он остался. Али с силой отдирал от себя ее руки, а она, плача, еще сильнее к нему прижималась. Зарият, стараясь удержать Али, потянула его к себе, но он выскользнул из ее рук, а она рухнула ему под ноги. Зарият уцепилась за подол плаща Али. А он, не обращая на нее никакого внимания, шел к намеченной цели.

Зарият тоже решила не отставать от него, шла ему след в след. Лицо его стало каменным, он злобно играл желваками. Ярость его усиливалась, он ругал ее, бил по рукам, стараясь от нее оторваться. Но сколько не старался, никак не мог оторваться от нее. Тогда он рванул в сторону, пока Зарият соображала, как ей поступать в этом случае, резко наступил на нее, ударом ноги в печень, уложил ее на землю. Зарият, громко плача, упала в высокую траву. Лежа лицом вниз, она заревела так, что Али стало страшно. Али вернулся к ней, опустился перед ней на колени, повернул ее лицом к себе. Ее глаза были широко раскрыты, из них ручьями текли слезы. Муса в этих глазах увидел такую тоску, отрешенность от всего, что ему стало тревожно за нее.

Рука Али потянулась к ее щеке. Он ее погладил, чуть подумав, прижал ее к груди. Зарият успокоилась, жалостливо заглянула ему в глаза, подумала, что он остыл и простил ее. Она заулыбалась.

– Али, мой любимый, мой родной, свет моих очей! – ласкалась Зарият. – Пожалуйста, не покидай меня! Хочешь, я стану твоей верной собачкой, твоим дыханием, твоей росинкой. По какой причине ты перестал любить свою маленькую газель? Разве мы с тобой об этом мечтали? Разве не ты говорил, что я являюсь твоим солнцем, твоей луной? Разве не ты клялся в вечной любви и преданности! Разве не ты обещал нам вечную любовь, уберечь, защитить меня от всех неприятностей жизни? – ее слова, ее глаза, полные слез, переполненные болью и отчаянием, не разжалобили Али.

Али смотрел в сторону, он не чувствовал теплоту ее ласкающих рук, нежность тянущихся к нему губ.

– Да, обещал, но это было всего лишь обещание! Теперь все свои обещания забираю обратно! Ты, скотоводы, пахнущие козлиной мочой, слышишь – все мне надоело! Я хочу свободы, нормального человеческого общения, спать в нормальной постели, питаться, как люди, жить, веселиться! А то здесь я ни днем, ни ночью не вижу покоя! В дождь, стужу, слякоть – все время хожу со скотом; жарюсь в горах, коченею в бескрайней степи! А когда я успею жить? Когда постарею?! Ищите лохов! Все, хватит, я ухожу!

Муса был потрясен не слепой любовью Зарият к Али, нет! Он был поражен ее преданностью, преданностью собачки к своему хозяину. «Смотри на нее, – Муса не верил своим глазам, – чем больше этот изверг унижает ее, тем больше она перед ним опускается – терпит оскорбления, побои! Аллах! Аллах!»

Зарият, убитая горем, из всего, что сказал Али, поняла одно: он не любит ее, не только не любит, ненавидит ее! «Что же с ним случилось в последнее время? Недавно он, осыпая ее губы, глаза, лицо, руки поцелуями, повторял, что любит, обожает ее, что он без нее и дня прожить не может. Он срывал, звезды, луну с небес, преподносил к ее ногам. Дарил горы, леса, луга. А сегодня говорит, что ненавидит. Где логика? О, Аллах! О, Умчар! Как же так можно – вчера говорят о любви, сегодня о ненависти! Аллах, почему молчишь? Если Ты видишь эту несправедливость, тогда почему не покараешь его своим огнем?»

Зарият была на грани душевного помешательства. Она никак не могла понять, за что Али ее бросает. Одновременно в ее душе поднимался протест, приводящий ее в ярость. Она опускалась, поднималась на ноги, как рысь, готовящаяся к броску.

– Ты! – она ухватилась за лацканы его пиджака. – Ты говоришь, что перестал меня любить, так? Так? – в ее глазах вспыхнул дикий огонь; она на него продолжала угрожающе наступать, ее голос сорвался до шепота.

– Да, так, дикарка! Я перестал тебя любить! Слышишь, дикарка? – он противно захохотал ей в лицо. – Я перестал тебя любить!

Зарият оцепенела от его слов. Она приподняла лицо так, что все лучи луны одновременно сфокусировались в зрачках ее глаз. О, как злобно сверкали эти глаза! В них горели огни, способные испепелить Али целиком. Это были не глаза, а два булатных клинка, готовые пронзить его сердце! Это были не глаза, а две головки змеи, готовые наброситься на него и ужалить!

Али был сражен ненавистью, блеском металла этих глаз.

– Тогда, любимый, я убью тебя… Сначала убью тебя, потом себя! Ты, лгун, совратил девушку, сделал так, чтобы на нее больше ни один мужчина не обратит внимания. Так ты тоже больше никому не достанешься! – просто прозаично отчеканила Зарият.

– Это ты? Это ты убьешь меня?! – Али заразился нервным смехом. – Вот сейчас, зайка, ты меня по-настоящему насмешила! – он на ее лицо, как дуло ружья, направил указательный палец. – Это ты меня убьешь?! Ха-ха-ха! – издевательски смеялся Али. – Звезды, вы слышите, что говорит это дикарка? Говорит, что меня убьет! Ха-ха-ха! – он сверху вниз взглянул на Зарият. – Это ты меня убьешь?!

Вдруг резко замолк, вскинул руку, ухватился за челюсть Зарият, повернул ее лицом к себе.

– Не получится! Слышишь, моя благоверная, не получится! А я, если еще час останусь здесь, слушая твой скулеж, точно убью тебя! Тебя и твою слепую бабушку. Нет, не оружием, а вот этими руками! – резко схватил ее, за шею и начал душить. У него от негодования дрожала челюсть, дрожало тело, он терял контроль над собой. Он чуть ослабил захват. – Если сейчас же не покинешь меня, тогда я тебя просто задушу.

Али, унижая достоинство девушки, еще раз ехидно посмотрел на нее сверху вниз, оторвал ее руки от своей груди, толкнул назад, быстро шагая, ушел.

Вдруг Зарият дико зарычала. Али даже не вздумал оглянуться назад. Но сердце вздрогнуло, сжалось. Али краем глаза увидел, как Зарият, размахивая чем-то блестящим в руке, гонится за ним. В его глазах отразилась тревога; они округлились, ноги стали ватными. Он, инстинктивно защищаясь, размахивал перед собой руками и отступал.

Он увидел, как в руках Зарият смертельным холодом заблестел клинок, на мгновение на его острие замерцал матовый свет заходящей за холм луны. Девушка размахнулась, перед его выпученными от ужаса глазами клинок сделал молниеносный полукруг.

– Умри, чтобы больше никогда не возвращался!