Текст книги "Зайнаб (сборник)"

Его душа, сердце так быстро менялись в худшую сторону, его нервы так расшатались, что, когда злился, у него случались приступы эпилепсии. Он с пеной на губах, закаченными глазами, с впавшим в гортань языком, долго бился в конвульсиях. Казалось, сейчас он вдохнет последний глоток воздуха, больше не встанет. После таких припадков падучей первые дни он много и без разбору ел, долго восстанавливал утраченные силы.

Когда он ощущал, что у него начинается эпилептический припадок, перед этим уходил из дома. Прятался на сеновале, в чулане, кладовке, – где угодно. После того, как приходил в себя, отсыпался сутками, а потом на несколько дней куда-то исчезал. Куда он уходит, кого он ищет, об этом никто не знал. Только в саклю он возвращался весь испачканный грязью, исцарапанный, с ободранными коленями, ногтями рук, с запахом диких животных, пещеры. Некоторые жители аула по секрету друг другу рассказывали, как дервиша видели в галерее пещер, расположенных в долине притока реки Рубас, разделяющей Табасаран и Кайтаг. Что он ищет в этой пещере, что он там потерял, никто растолковать не мог.

Али становился похожим на затравленного волка. Он с кулаками, а то с холодным оружием набрасывался на человека, ставшего на его пути. В бешенстве он мог искалечить, даже убить человека. Он в семье злобно сверкал глазами, он стонал от бешенства, он дико рычал, доводя маленьких сестер до нервного срыва, разрыва сердца.

В доме покойного Амаци назревала очередная беда. Дервиш Али до такой степени пугал сестер, когда он после долгого отсутствия приходил домой, что его стали бояться хуже зверя. Одна мать, сидя у очага, принимала Али со спокойным выражением лица. Ее волнение выдавала лишь еле заметная дрожь в руках. Мать без расспросов, без упреков расстилала перед ним скатерть, ставила еду. Али тоже при матери молчал, старался сдерживать свои эмоции. Он ел как дикарь, скорее даже как животное. Когда мать перед ним ставила еду, у него не хватало терпения – еду вырывал прямо из рук матери. На мясо набрасывался как зверь, кости с мясом ломал руками, все впихивал в рот.

В это время, если кто из сестер случайно окажется в комнате, где он принимал пищу, он на нее начинал рычать, скрежетать зубами, утробно урча, опускался на четвереньки, готовясь к нападению. Он слушался только мать. Его могла успокоить только мать. Она безбоязненно подходила к сыну, обнимала его за плечи, гладила его руки, голову, мягко шепча нежные, успокаивающие слова. Он успокаивался, довольно урчал, подставляя под ее руки голову, спину, облизывая их.

То, что сын душевно заболел, не стало секретом для матери, всей семьи. Даже его друзья стали понимать, что с Али происходят необратимые процессы.

Дервиш Али опять ушел из дома, больше недели не возвращался. На седьмые сутки возвратился после полуночи. В это время дома никто не спал, младшие девочки в страхе спрятались за спиной матери. Только старшая Гузель запаниковала, как загипнотизированная уставившись на Али. Дервиш Али стал в середине комнаты, его красные от крови глаза впились в лицо сестры. Он нетерпеливо затрясся, красные глаза стали желтыми, светящимися. В нем шла борьба, лицо напряглось, он скрипел зубами. Он резко приблизился к сестре, она не успела вскрикнуть, как она оказалась на его руках.

Мать заплакала:

– Сынок, побойся бога, что ты делаешь?!

Али на мать страшно зарычал, не обращая внимания на ревущую сестру, плачущую мать, выбежал в коридор, оттуда в тамбур. Резким ударом ноги выбил одну створку дверей, выскочил во двор, оттуда в ночную тьму…

Гузель нашли на следующий день. Охотники пошли по следам, оставленным похитителем на пушистом снегу, припорошенном за ночь. Следы Али вели в сторону природного моста «Мучри», в одну из узких и длинных пещер, где покойный Амаци девятнадцать лет тому назад похоронил его мать. Мать знала, где похоронена биологическая мать Али. Мать предполагала, где может укрыться сын с похищенной сестрой. Она поисковикам дала координаты расположения пещеры.

Мать не ошиблась. Тело девушки нашли в одной из указанных пещер. Она лежала так, будто минуту назад прилегла на мягкий мох, постеленный под ней. Платье на теле девушки было разодрано в клочья, на груди, плечах, животе остались страшные следы от зубов, когтей. Между ее ногами на бедрах остались следы застывшей за ночь крови… Эти следы были немым свидетельством того, что свершил дервиш над сестрой. Ее чуть продолговатое лицо застыло в немом вопросе, руки стыдливо прикрывали еще несозревшую груд…

А дервиш из пещеры исчез, его след простыл. Охотники с фонарями обошли все окрестности природного моста. Заглянули во все известные им пещеры, дырки, углы, тщательно обследовали все щели, его нигде не было. На снегу отчетливо отпечатались его тяжелые шаги, ведущие с ношей в пещеру, а выходящих из пещеры человеческих следов не было… Он, словно, растаял. Из пещеры выходил один след, волчий, легкий, скользящий, как молния…

* * *

Родственники Амаци не останавливали поиски его убийцы и убийцы его дочери. К поискам за очень большое вознаграждение привлекли самых опытных следопытов округа. Они обошли весь район, перешли границы соседнего района. Дервиша искали повсюду, о нем везде и всюду наводили справки, особенно у охотников, чабанов, пастухов, лесников. Его нигде не находили, он, словно, растворился. Наконец они напали на след беглеца.

При встрече охотник из соседнего района рассказал, что в одном из аулов табасаранского района объявился человек другой национальности, весь покрытый язвами, ссадинами и ранами. Он, говорят, все время молчит, только воет, как волк, скулит и плачет. Поисковики поняли – это дервиш, приемный сын покойного Амаци. Охотники, не теряя времени, направились в этот аул.

Но к тому времени дервиш там успел натворить столько бед, что от горя стонали люди, дрожала земля. Перед прибытием охотников с соседнего района дервиш, убив приемного отца, обесчестив и убив его дочь, исчез из аула. Он прятался в одной из пещер, в заброшенном логове волчицы, рядом с останками своей матери…

* * *

Аул и дуб спали под плотным снежным покровом. Покоился и весь небосклон, освещенный медным тазом кровавой луны, окруженный радужными кругами. Вдруг этот умиротворенный покой нарушил резкий волчий вой, который раздался с кромки одной из террас, из-под островка колючей ежевики, усыпанной сверху плотным снежным настилом. В этом вое слышались отголоски древнего рода волков, их вековая боль, скорбь, тревога и предупреждение врагам.

Это был необычный вой волка. Обычный волк воет совсем по-другому, он сначала пробует свой голос, настраивая на нужный лад, а потом, входя во вкус пения, переходит на длинные, растягивающиеся волны, как плач женщины, страждущей по любимому человеку. А этот волк не выл, не пел, не тявкал, а странно надрывался, страхом оглушая окружающую среду.

Люди, умудренные опытом жизни, не могли не догадаться – это воет оборотень. Они решили, что это дервиш оплакивает еще одну, загубленную им, человеческую жизнь.

Оборотень долго выл, запрокинув короткую мордочку к луне, жалуясь ей на свою судьбу, одиночество, на свое мечущееся в поисках сердце, на проклятие рода, внушая людям страх. Казалось, он был не волком-оборотнем, а посланием небес на землю за грехи людские, за жадность, алчность, ненависть друг к другу.

Оборотень, нарушая покой спящей под снежным покровом природы, внушая ужас лесным обитателям, выл до утра, выл нудно, страшно, пугая людей, отнимая у них последние остатки сна. Под конец воя он тяжело вздохнул, простужено закашлял и завыл человеческим голосом. Он, как начал выть, так и закончил. Казалось, природа, наконец, свободно вздохнула, освобожденная от наступательной, гипнотизирующей силы его голоса.

На следующий день утром Муслим вышел в овчарню, чтобы накормить овец. Каково же было его удивление, когда он нашел всех овец с перерезанным горлом. Во дворе на снегу остались следы босых ступней человеческих ног, а со двора на переулок шли следы волчьих лап.

– Дервиш! – вскипел Муслим. – Будь ты проклят! Чтобы твоя мать-колдунья в гробу перевернулась! Я убью тебя, во что бы мне эта затея не обошлась!

Муслим не успел выразить в адрес дервиша свое возмущение, как на предрассветном небосклоне вспыхнула молния. Она с треском ударилась в скальную вершину за аулом. От ее удара задрожала земля, с каменного ограждения двора с грохотом упали камни.

Муслим понимал, с какой страшной силой ему придется сражаться, какие сильные духи охраняют покой дервиша…

* * *

Когда мать-волчица своим волчьим чутьем осознала, что ее волчата погибли, что они никогда не встанут и своими мокрыми мордочками не прильнут к ее сосцам, в ней произошел какой-то сдвиг, мутация головного мозга. С этого момента она стала ощущать, что в ней просыпаются невероятные силы, что она может перевоплощаться в кого угодно. Она решила отомстить дервишу за погубленных ее детенышей. Она погналась за ним, но она упустила время, дервиш успел оторваться от погони.

Тогда она решила свою злость выместить хотя бы на представителях племени дервиша. Но люди оказались умнее, увертливее волчицы. Они в нее палили из ружей, которые ее больно жалили. Она свою злость стала вымещать другим способом: нападала на их скот, резала, душила…

Кровавые схватки волчицы с двуногими зверьми не всегда заканчивались в ее пользу. В одной из таких схваток двуногие звери лишили ее одного глаза. Она сама чудом спаслась, укрывшись в одной из пещер, на которую случайно наткнулась во время преследования. Она в пещере замерла, вторые сутки не подавала признаков жизни, высунулась только тогда, когда ее преследователи покинули эту территорию.

Волчице стало казаться, что в пещере, кроме нее, есть еще кто-то другой. Она обошла все ее углубления, разветвления, но кроме человеческих останков, ничего такого не нашла. Эти останки принадлежали родной матери дервиша, похороненной приемным отцом. Волчица легла рядом с ними и заскулила. Она вспомнила своих детенышей, убитых двуногим зверем, которого она спасла от смерти. С каким бы наслаждением сейчас она вгрызлась в его тщедушную шею! Она его выманит из-под земли и заставит захлебываться в своей крови.

Колдунья, покоящаяся там, поняла, кому адресованы угрозы матери-волчицы, с кем она собирается разделаться. Ей, пока не поздно, нужно было отвести беду от сына. Она встала перед волчицей в облике одного из ее детенышей. Пока волчица не поняла, в чем дело, она закодировала ее, направила ее ярость против врагов сына. Колдунья, чтобы утроить страх людей перед одноглазой волчицей, намного увеличила ее глаз и передвинула на середину лба. Глаз, большой, круглый, как фонарь, загорелся фосфорическим светом. И закрутилась карусель смерти, жажда ненасытной крови, ярость мщения.

Колдунья объединила волчицу и дервиша, направила их против непримиримых врагов сына.

Появились свидетели, которые видели, как по ночам огромная волчица с полным выменем молока, с огромным светящимся глазом во лбу рыщет по окрестностям аулов, сея страх и смерть. По свидетельствам очевидцев, цепочка ее следов тянулась в долину левого притока Рубасчая, оттуда в вереницу пещер, расположенных в скалах левого берега реки.

Теперь никто из охотников не сомневался, что между дервишем и этим монстром, со светящимся глазом во лбу, есть какая-то магическая связь. Именно дервиш натравил монстра на дядю Курбана, именно этот оборотень на днях ночью под дубом-великаном задушил односельчанина, именно он душит их скот.

Этой ночью жителей аула потрясла еще одна страшная весть о случившемся в семье покойного дяди Курбана. Вдруг исчезла жена Муслима Джейран, которая вечером вышла в коровник покормить скот. Одиночный след копыт лошади цепочкой тянулся ко двору Муслима и от его двора в обратную сторону, в долину левого притока реки Рубас.

Муслим ночью, вооруженный ружьем, шашкой, кинжалом, прихватив веревку, сетку для ловли животных, недельный запас еды с верной собакой Арбас пустился по следам лошади.

Тихая зимняя ночь окутана легким молочным туманом. Луна своим матовым светом мирно освещает снежный покров. Рыжая волчица огромной величины с короткой густой шерстью вышла из своего когда-то заброшенного логова на террасу, освещенную лунным светом. Она потянулась во весь рост, сверкая одним глазом, широко раскрыла пасть и зевнула. Она единственным глазом пошарила по сторонам, легко ступила на замерзшую за ночь тропинку, выходящую из пещеры. Она после долгого лежания в теплом логове поежилась от ночного холода, упирая огромный фосфорический глаз во все стороны ущелья, уверенно пошла вперед.

Она, похожая на тень луны, ее оборотную сторону, беспрерывно нюхая воздух, передвигалась зигзагами, наводя ужас на окружающий мир. Вдруг ее чуткий нос уловил запахи лошади, на которой обычно верхом ездят двуногие звери. Ее чуткий нос уловил и другие запахи, запах двуногого самца, знакомый и противный, еще очень тонкий запах двуногой самки. У волчицы пасть заполнилась густой слюной. Она, возбуждаясь, довольно заурчала: она давно ничего не ела, в предвкушении охоты ее желудок стал обильно выделять слюну. Перед предстоящей охотой у нее обострились органы обоняния и осязания. Она тенью перескочила тропу, пробежала по кромке леса, ведущей в долину реки, укрылась за огромным валуном и застыла.

Волчица еще раз втянула в чуткий нос холодные струи воздуха, несущие ей информацию из окружающей среды. В воздухе таилось столько всего, заинтересовавшего ее, что она довольно заурчала, легла на снег, стала кататься на спине.

До ее ушей долетела заунывная песня наездника, которую он затянул под нос. Лошадь послушно ступала по лесной тропе, она временами зычно храпела. Всадник приближался к тому месту, где затаилась волчица.

С некоторых пор волчице стало казаться, что не она сама, а кто-то другой управляет ее инстинктами, желаниями, любовью, ненавистью. Так случилось и сегодня. Она направлялась в одну сторону, а ноги заворачивали ее в другую. Она помнит, что ненавидела своего старшего волчонка. Но сейчас, вместо того чтобы его наказать, она его почему-то защищает. Последнее время она в себе нашла силы уйти из-под влияния чужих сил, вражьих чар.

До волчицы дошли запахи двуногого зверя. Это он. Мать-волчица ему в логове доверяла самое дорогое, что у нее было – ее сосунков. А он их убил. Сегодня он захлебнется в собственной крови. Она слышала, как он дышит, как пыхтит, как отплевывается, как сморкается. Все эти жесты и движения были ей привычны, знакомы так, что на минутку она отвлеклась от своей главной затеи.

Она, умудренная опытом в жестоких столкновениях с чужими волчьими стаями, двуногими зверьми, не торопилась напасть, а ждала удобного момента для атаки. Он даже не успеет испугаться, как она нападет, одним рывком сбросит его со спины лошади, вонзит острые клыки в тщедушную шею и задушит его.

Вот и он со своей драгоценной ношей на руках. Он в объятиях держит двуногую самку, завернутую в черную бурку. Он узнал ее, она была женой ее врага Муслима. Дервиш, ослепленный своей победой, не чувствовал нависшей над ним беды. Только лошадь под ним нервно дергалась, храпела, упираясь, не желая идти дальше.

Волчица не нападала на врага, выжидала еще кого-то. Вот и он. Она услышала, как на некотором расстоянии по той же тропе за первым всадником следовал другой всадник. Это был Муслим. За всадником плелся ее извечный враг – собака, которая осложнит ее задачу. Но волчица ее не испугается, она намного опытнее собаки, она перехитрит их – направит по другой тропе. За это время она догонит, расправится со своим врагом.

Арбас, когда переходил речку, вдруг занервничал, грива на шее нервно приподнялась. Он стал нюхать воздух, утробно зарычал. Волнение собаки передалось и коню под Муслимом. Конь нетерпеливо захрапел, затанцевал на одном месте, складывая уши, уставился в ту сторону, где пряталась волчица.

«Собака кого-то учуяла, возможно, дервиша. Значит, он где-то рядом. С ним должна быть и моя жена, живая или мертвая». У него уши были на макушке, руки почувствовали крепость цевья ружья и остроту шашки. Он должен был сохранить спокойствие, иначе нетерпеливостью все испортит. Он обязан был поймать, в крайнем случае, убить дервиша. Или сегодня ночью в сражении один из них останется на поле битвы.

Арбас передними лапами стал нервно разгребать снег, взглянул на хозяина, спрашивая его разрешения. Хозяин дал команду «вперед». Арбас уверенно бросился вперед, а за ним галопом понесся и всадник.

Когда собака добежала до того огромного валуна, где несколькими минутами раньше пряталась волчица, она резко приостановилась, чувствуя опасность, исходящую из того места.

Да, Муслим понял, он на верном пути. Монстр несколько минут назад сторожил дервиша с ношей, прячась за этим валуном.

Вдруг до ушей Муслима долетел глухой, отрывистый рев зверя. Конь под ним резко приостановился, отчаянно заржал, встал на дыбы, пытаясь с себя сбросить всадника. Муслим понял – началось. Его конь еще раз поднялся на дыбы, заржал.

Муслим, гладя коня по шее, успокаивал его. Вдруг отрывистое тявканье монстра перешло в громогласный вой, а потом в злобное рычание, сопение. В перерывах между воем Муслим слышал глухие стоны, вопли женщины, отбивающейся от нападающего на нее зверя. Опять раздался глухой, утробный вой монстра, который переходил то на рык, то на лопающиеся с треском пузыри.

«Это оборотень! Он атакует дервиша и мою жену! – понял Муслим. – Если сейчас же не поспешу на выручку, он ее растерзает! О, Аллах, защити мою жену от этой твари, защити! Если она останется живой, я вечно буду служить Тебе! Я построю мечеть, рядом с мечетью открою школу муталлимов, куда соберу сирот со всего округа. Только помоги, защити мою жену от этого ненавистного дервиша!»

Конь, чувствуя волнение хозяина, переборов свой страх, стрелой устремился туда, куда он его направлял. А Арбас исчез из виду.

Вдруг из темноты леса опять раздались душераздирающие вопли мужчины и женщины. Это страшный монстр терзал своих жертв. Вдруг зарычал и Арбас. Было слышно, как он сходу набросился на огромного зверя, захлебываясь в лае.

Муслим в темном, непролазном лесу ничего не видел. Конь вдруг почувствовал кровь, захрапел, уперся копытами и застыл на месте. Муслим бросил его и побежал в ту сторону, где завязалась кровавая драма. Неожиданно он оказался на открытом заснеженном пространстве, залитом лунным светом, и замер. В середине поляны он увидел клубок дерущихся животных. Это Арбас бился в кровавой схватке с оборотнем. Сцепившийся клубок животных, ревя, катался по снегу, залитому кровью.

– Арбас сцепился с монстром, – прошептал Муслим, взведя оба курка двустволки. Дерущиеся звери в азарте схватки не замечали Муслима. Этим моментом он и воспользовался. Когда монстр в огромных тисках челюстей зажал горло его собаки, он, улучив момент, приблизился к ним и выстрелил ему в ухо. Дерущийся клубок упал на поляну, все стихло…

Жена в разорванном в клочья платье, пропитанном кровью, лежала на другом краю поляны. У нее было вырвано горло. Ее лицо, вся грудь были залиты кровью. Она была в агонии, тело дергалось в конвульсиях, из вырванной груди со свистом вырывались струи воздуха с пузырчатыми каплями крови. Из ее открытой раны на снег все еще брызгали струи крови.

Муслим бросился к жене, приподнял ее, прижал к груди и зарыдал:

– О, Аллах! За что мне такое наказание?! Разве я не был прилежен и послушен Тебе?! Разве мы с женой не исполняли все Твои заветы? За любовь, за послушание кто нас так жестоко наказал?!

Муслим дрожал, глаза были залиты слезами, голова была в тумане. Он на мгновение перестал соображать, где находится, что с ним. Сердце замерло, глаза померкли, все вокруг него завертелось и потерялось в тумане…

Муслим пришел в себя от ощущения того, что кто-то мягкими, бархатистыми губами треплет его по щеке. Он не соображал, что с ним случилось, где он находится. Он бессмысленно таращил глаза, оглядываясь вокруг себя, не реагируя на звуки, шорохи вокруг, не чувствуя холодного снега под собой, не видя своего коня. В его глазах в перевернутом виде отражалось темно-синее небо, деревья, растущие вокруг.

Вдруг он все вспомнил, встал, оглянулся. Увидел поляну, свою собаку и оборотня, лежащих посредине поляны, тело жены, которое он перенес на черную бурку.

Он встал, подошел к жене, движением руки прикрыл ее остекленевшие глаза, концом бурки прикрыл лицо, оглянулся. Он не видел дервиша. Его нигде не было, только по снегу в сторону леса тянулась красная дорожка замерзшей крови. Вдруг эта дорожка оборвалась под огромным буком, а его самого след простыл. Везде были следы стоп босых ног дервиша: под растрепанными и обрызганными кровью кустами, под засохшими метелками папоротника, но нигде его самого не было. Только чуть поодаль, под высохшей корягой огромного дуба, следы от его ступней перешли в размеренный шаг лап огромного волка…

– Он, что, обернулся волком? – Муслим направился к телу жены.

Надо было спешно отправляться домой, чтобы выполнить последний долг перед женой. По обычаю мусульман он до захода солнца должен был похоронить жену. Завернул тело жены в черную бурку, приподнял, уложил поперек седла, привязал его к луке и пустился в аул…

* * *

Когда Муслим с телом жены прибыл в аул, он был поражен тем, что его никто не встречал. На кривых переулках аула не было ни души. Мечеть находилась рядом с дубом. Он завернул коня во двор мечети, тело жены снял со спины коня, уложил на длинную массивную плиту, находящуюся под ее навесом. Зашел в мечеть, она была пуста, священные книги Корана разбросаны по полу. Он не понимал, что такое в ауле могло случиться. Из мечети направился к себе в саклю. Все двери сакли были распахнуты настежь, в ней никого не было. Зашел к соседям – там повторялась та же картина, что и у него в сакле. Ни души, входные двери открыты настежь, многие вещи разбросаны по дому, во дворе. Такая же ситуация была в других домах, саклях аула.

Жители всем обществом снялись с насиженного места, со своим скотом, живностью ушли в неизвестном направлении. Создавалось такое впечатление, что за время его отсутствия над аулом нависла какая-то угроза, и жители были вынуждены покинуть его. А о Муслиме с женой они, словно, позабыли.

Муслим, когда осознал, что случилось, потерял дар речи, ком подступил к горлу. Он теперь не знал, что делать с покойной женой, как быть, как так жить. Их предали, предали всем аулом. Могла же мама оставить информацию, какой-то знак, говорящий, по какой причине они покинули аул. Но он пересилил боль обиды, отправился к мечети, с телом жены на руках направился к дубу-великану:

– Дуб, великий отец наш, ты нам дал жизнь, а теперь забирай ее обратно! Ты жену мою передай во власть земли, меня, живого, пусть к себе забирают небеса! Так я больше не хочу жить!..

* * *

На верхушке горы одиноко стоит дуб-великан, а рядом осиротевший аул. На востоке зарождалась заря. Дуб-великан, распростерший ветви в небеса, чернел за аулом. Он стоял с протянутыми к небесам огромными ручищами с обрубленными пальцами.

На крышах полуразваленных домов, саклей, хибарок стаями сидят и каркают черные вороны, устраивая между собой свары. Одни из них с шумом срываются с плоских крыш домов, поднимаются в небо, другие, делая крутые виражи над аулом, направляются в сторону сельского кладбища.

Переулки аула заросли крапивой, бурьяном. Карканье черных ворон на крышах усиливается набежавшим с гор на аул ветром. Многотысячное карканье ворон эхом отражается в стенах саклей, осиротевших без хозяев…

1993 г.