Текст книги "Завоевание Америки Ермаком-Кортесом и мятеж Реформации глазами «древних» греков"

Подробно рассказав об избрании Дария царем, Геродот всего лишь несколькими строчками упоминает о его дальнейших политических шагах. А затем начинает долго рассуждать о разных странах, об их народах, обычаях и т. п. То есть полностью уходит от темы Дария. Эти «туристические описания» Геродота занимают около семи страниц [16], с. 167–174.

Перед нами – большой разрыв в последовательном повествовании Геродота. Здесь он, или позднейшие редакторы, явно сшили различные летописи. Мы наткнулись на место стыковки разнородных текстов. Через семь страниц Геродот вернется к Дарию. Но это, как мы покажем, будет уже «совсем другой Дарий». Вовсе не отражение царя Василия Шуйского из XVII века, о котором мы только что много говорили. Напомним, что само имя ДАРИЙ – это, скорее всего, искаженное ОРДА. Так что именем ОРДА или ОРДЫНСКИЙ царь летописцы могли называть самых разных правителей. В чем мы уже неоднократно убеждались.

Совершенно аналогичную картину мы видим и в романовских летописях. После рассказа о воцарении Василия Шуйского на престоле, начинается длинное повествование о Великой Смуте. То есть мы подошли к концу Ордынской династии на Руси. Не исключено, что Шуйский был последним ордынским царем-ханом, пришедшим к власти после гибели Дмитрия Ивановича, сына Грозного. События Смуты на Руси очень плохо известны и, как мы уже говорили в книге «Новая хронология Руси», сильно искажены Романовыми. Ведь именно в это время они узурпировали власть в Руси-Орде. Захватив русский престол, они потом переписали историю своего воцарения в выгодном для себя свете.

Таким образом, двигаясь по русским источникам, и подойдя к эпохе 1606–1613 годов, мы погружается в весьма темное время. Становится понятно, что при обнаруженном наложении «Истории» Геродота на русскую историю, мы одновременно подошли к «месту стыка» существенно разных эпох и разных летописей. Это обстоятельство хорошо объясняется нашей реконструкцией.

Итак, мы видим хорошее соответствие между рассказом «античнейшего» Геродота и романовской версией событий в Руси-Орде начала XVII века.

В самом конце повествования о семи заговорщиках, свергнувших мага Лжесмердиса, Геродот добавляет изолированный сюжет, оказывающийся очень интересным. Событие произошло уже ПОСЛЕ избрания Дария царем. Вот рассказ Геродота.

«А среди тех персов, свергнувших мага, был некто Интафрен, который тотчас после этого восстания был казнен за совершенное преступление. Он хотел войти в царский дворец, чтобы переговорить о чем-то с царем. Действительно, существовало постановление, что заговорщики могут свободно входить к царю без доклада, если только царь не спит на женской половине. Поэтому Интафрен не счел необходимым посылать кого-нибудь с докладом и захотел как один из семи прямо войти. Страж дверей же и докладчик не пропускали его, говоря, что царь находится на женской половине. А Интафрен, думая, что они говорят неправду, сделал вот что. Выхватив свою саблю, он отрубил им уши и нос и нанизал их на поводья своего коня. Затем он обвязал поводья вокруг шеи несчастных и так отпустил их.

Тогда искалеченные слуги явились к царю и рассказали ему о причине учиненного над ними насилия. Дарий же, опасаясь, не совершен ли этот поступок с общего согласия всех шестерых, велел призвать к себе каждого из них поодиночке и стал допытываться, одобряют ли те этот поступок. Когда Дарий понял, что Интафрен совершил этот поступок без одобрения других, то велел схватить его вместе с сыновьями и всей родней, твердо убежденный, что тот с родней замыслил мятеж против него. А схватив их, он велел бросить в темницу для обреченных на казнь преступников. Жена же Интафрена приходила к дворцовым вратам с плачем и жалобами… Дарий наконец сжалился и послал сказать ей: "Женщина! Царь Дарий дарует для тебя свободу одному из твоих родных. Выбирай, кого ты хочешь!". А та, подумав, ответила так: "… Я выбираю брата".

Узнав об этом, царь удивился ее выбору и велел снова спросить ее: "Женщина!… С какой целью ты, оставив мужа и детей, предпочитаешь спасти жизнь брата, который тебе не так близок, как дети, и менее дорог, чем муж?". На это она ответила так: "Царь! Супруг для меня, быть может найдется… и другой, будут и другие дети, если этих потеряю. Но брата уже больше не будет, так как отца и матери у меня уже нет в живых…". Ответ этой женщины пришелся по душе Дарию, и он велел освободить брата… и, кроме того, из расположения к ней еще и старшего сына. Остальных же всех казнил. Итак, один из семи персов вскоре же погиб вышеописанным путем» [163], с. 174–175.

Обратимся к Великой Смуте на Руси.

Во время Смуты при дворе Василия Шуйского ярко выделяется его соратник и племянник, молодой удачливый полководец, князь М.В. Скопин, см. рис. 6.20.

Вот что о нем известно. «Скопин-Шуйский Михаил Васильевич (1587–1610) – князь, ЗНАМЕНИТЫЙ ДЕЯТЕЛЬ в Смутное время. Рано лишившись отца, Василия Федоровича, который при Иоанне IV Грозном играл значительную роль… Скопин-Шуйский получил воспитание под руководством матери и обучался «наукам». Уже при Борисе Годунове был стольником; Лжедимитрий I произвел его в великие мечники… При Василии Шуйском Скопин-Шуйский, КАК ПЛЕМЯННИК ЦАРЯ, СТАЛ БЛИЗКИМ ЧЕЛОВЕКОМ К ПРЕСТОЛУ. На военное поприще он выступил в 1606 году, с появлением Болотникова, которого дважды разбил» [89], «Скопин-Шуйский».

Рис. 6.20. Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Старинная парсуна. Царские изографы. 1610 год или 1619–1630 годы. ГТГ. Взято [35], т. 1, с. 210. См. также [53], кн. 2, с. 835, илл. 335.

К весне 1610 года Скопин-Шуйский освободил Москву

«Царь Василий Иванович (Шуйский – Авт.) и вся столица с величайшим торжеством встречали 12 марта 1610 года своего юного освободителя – двадцатичетырехлетнего князя Михаила Васильевича Скопина; народ падал перед ним ниц и называл его отцом Отечества…

Имя Скопина было в это время у всех на устах… В Москве появились уже рассказы про каких-то гадателей, предсказывавших, что умиротворение России наступит, когда царем будет Михаил.

Но все это, разумеется, должно было сильно не нравиться Василию Ивановичу Шуйскому, особенно же его бездарному, но завистливому брату, князю Дмитрию Ивановичу, который являлся ЕГО НАСЛЕДНИКОМ…

Князь Дмитрий Иванович с ненавистью следил за успехами Скопина и во время торжественного въезда его в Москву не мог удержаться, чтобы не сказать: "Вот идет мой соперник".

Сам царь Василий Иванович хотя и проливал слезы радости при встрече племянника 12 марта, но в Москве слезам этим никто не верил» [53], кн. 2, с. 874. Причины для недоверия были и достаточно веские.

Дело вот в чем. «Думный Дворянин Ляпунов вдруг, и торжественно, именем России, предложил Царство Скопину, называя его в льстивом письме единым достойным венца, а Василия осыпая укоризнами. Сию грамоту вручили Князю Михаилу Послы Рязанские: не дочитав, он изодрал ее, ВЕЛЕЛ СХВАТИТЬ ИХ, КАК МЯТЕЖНИКОВ, и представить Царю. Послы упали на колени, обливались слезами, винили одного Ляпунова, клялись в верности к Василию. Еще более милосердый, чем строгий, Князь Михаил ДОЗВОЛИЛ ИМ МИРНО ВОЗВРАТИТЬСЯ В РЯЗАНЬ… Он сохранил Ляпунова, НО НЕ СПАС СЕБЯ ОТ КЛЕВЕТЫ: сказали Василию, что Скопин с удивительным великодушием милует злодеев, которые предлагают ему измену и Царство. Подозрение гибельное уязвило Васильево сердце; но еще имели нужду в Герое, И ЗЛОБА ТАИЛАСЬ» [39], т. 12, гл. 3, столбец 103.

Поздние художники, безропотно иллюстрируя романовскую версию истории, неоднократно обращались к этому известному сюжету, см., например, рис. 6.21. Мы видим, как Михаил Скопин-Шуйский разрывает грамоту Ляпунова перед его послами. К сожалению, никаких изображений, современных описываемым событиям XVII века, не сохранилось. Так что ничего, кроме поздних романовских живописных фантазий до нас не дошло.

Итак, против Скопина-Шуйского складывается заговор. О его поступках «донесли в Москву люди, приставленные Василием Ивановичем следить за ПЛЕМЯННИКОМ, и с этого времени, говорит летописец, царь Василий и братья его начали против Скопина «держать мнение».

Дельгарди, до которого дошли слухи о недоброжелательности царя с братьями к своему молодому другу, предостерегал его» [53], кн. 2, с. 874.

Скопин-Шуйский пытался оправдаться перед царем Василием Шуйским, однако ничего не вышло. На Скопина быстро надвигалась смертельная опасность.

Рис. 6.21. «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский разрывает грамоту послов Ляпунова в призвании его на царство». Работа Н. Лоренца. Взято из [53], кн. 2, с. 876, илл. 353.

«Василий слушал (Скопина-Шуйского – Авт.) не без внутреннего смятения: ибо собственное сердце его уже волновалось завистию и беспокойством…

25 апреля (1610 года – Авт.) Князь Дмитрий Шуйский давал обед Скопину. Беседовали дружественно и весело. Жена Дмитриева, Княгиня Екатерина – дочь того, кто жил смертоубийствами: Малюты Скуратова – явилась с ласкою и чашею пред гостем знаменитым: Михаил выпил чашу… и был принесен в дом, исходя кровию, беспрестанно лившеюся из носа; успел только исполнить долг Христианина и предать свою душу Богу… Москва в ужасе онемела.

Сию внезапную смерть юноши, цветущего здравием, ПРИПИСАЛИ ЯДУ, и народ, в первом движении, с воплем ярости устремился к дому Князя Дмитрия Шуйскаго: дружина Царская защитила и дом и хозяина. Уверяли народ в естественном конце сей жизни драгоценной, но не могли уверить» [39], т. 12, гл. 4, столбцы 125–126.

На рис. 6.22 показана поздняя иллюстрация на тему гибели князя Скопина.

Рис. 6.22. Смерть Скопина-Шуйского на пиру у князя Воротынского. Работа А. Земцова. Взято из [53], кн. 2, с. 877, илл. 354.

Здесь Карамзин старательно смягчает обвинения, мгновенно обрушившиеся на родственников Скопина. Некоторые русские летописцы напрямую обвиняли царя Василия Шуйского и Екатерину жену его брата, в преднамеренном убийстве Скопина-Шуйского. Кстати, некоторые старинные тексты называют жену брата царя не Екатериной, а Христиной.

Приведем несколько свидетельств русских летописей о смерти Скопина.

Псков. Лет. 39: «Не по мнозе же времени сотвориша пиръ дядья его (Скопина – Авт.), не яко любве ради желаху его, НО УБ1ЙСТВА. И призваша, и ядоша и пиша. Последи же пршде къ нему злаго корене злая отрасль, яко же древняя змiя льстивая подоиде Княгиня Дмитреева Шуйского ХРИСТИНА Малютина дочь Скуратова… сестра Борисовы жены Годуновы, иже отравою окорми праведнаго Царя Феодора и храбраго мужа… яко медъ на языце ношаше, а въ сердцы мечъ скова и… ПРШДЕ КЪ НЕМУ СЪ ЛЕСТНО, НОСЯ ЧАШУ МЕДУ СО ОТРАВОЮ; он же незлобивый, НЕ ЧАЯ ВЪ НЕЙ ЗЛАГО СОВЕТА ПО СРОДСТВУ, вземъ чашу испитъ ю. Въ томъ часе начатъ сердце его терзати, вземше его свои ему принесоша и въ домъ. И призва отца своего духовнаго, и исповеда ему вся согрешешя, и причастився Божеств. Таинъ Христовыхъ, и предаетъ духъ свой Господенъ».

И далее – Ник. Лет. 132: «Мнози же на Москве говоряху то, что ИСПОРТИЛА ЕГО ТЕТКА ЕГО Княгиня Катерина Дмитреева Шуйскаго» [39], т. 12, гл. 4, комментарий 524.

Или вот еще. Беръ: «Благодарность Шуйскаго къ храброму Скопину оказалась темъ, что ОНЪ ВЕЛЕЛ ЕГО ОТРАВИТЬ ЯДОМЪ» (там же, комментарий 525).

Хотя прямых улик против княгини Екатерины Григорьевны в смерти ПЛЕМЯННИКА, а также против самого царя Василия Шуйского, у современников вроде бы не имелось, тем не менее, как отмечается, смерть Скопина нанесла тяжелый урон авторитету царя Шуйского. Смута становилась все мрачнее [53], кн. 2, с. 875.

«Царь велел похоронить его в Архангельском соборе, но не рядом с царскими гробницами, а в особом, новом приделе. Современники почти все говорят о нем как о великом человеке и свидетельствуют о его «уме, зрелом не по летам», «силе духа», «приветливости», «воинском искусстве и уменьи обращаться с иностранцами». В народе надолго сохранилась о нем самая лучшая память, что и выразилось в нескольких весьма распространенных песнях» [89], «Скопин-Шуйский».

Итак, суть события такова. Знаменитый полководец Скопин-Шуйский, соратник и ПЛЕМЯННИК царя Василия Шуйского, по-видимому, подло отравлен своей ТЕТКОЙ Екатериной, – именно так, теткой, ее называли, см. выше, – которая была ЖЕНОЙ БРАТА царя, а именно, Дмитрия Шуйского. Дело было семейное, и подробности остались во многом скрытыми от окружающих. Однако молва об УБИЙСТВЕ широко распространилась, и многие современники верили в это.

Сравним теперь обе версии: геродотовскую и романовскую.

• По Геродоту, перс Интафрен является одним из БЛИЖАЙШИХ СОРАТНИКОВ царя Дария. Вместе с Дарием он участвует в свержении магов, а потому допущен в ближайший круг Дария, может входить к нему без доклада.

Аналогично, согласно русским источникам, рядом с царем Василием Шуйским находится его племянник и БЛИЖАЙШИЙ СОРАТНИК – князь Скопин-Шуйский. Он поддерживает царя, освобождает Москву, искренне предан Василию Шуйскому. Скопин широко известен, пользуется любовью народа.

• Желая пройти к Дарию, Интафрен встречается СО СЛУГАМИ царя. Они не пускают его к Дарию, за что Интафрен гневается на них, отрубает им уши и нос.

В романовской версии князь Скопин-Шуйский встречается со слугами Ляпунова, посланными к Скопину, чтобы предложить тому занять русский престол. Скопин гневается на послов, приказывает схватить их, как мятежников.

• Согласно Геродоту, затем Интафрен сменяет гнев на милость и все-таки отпускает искалеченных слуг царя.

Аналогично, по русским летописям, князь Скопин-Шуйский, немного остыв, сменяет гнев на милость и отпускает на волю арестованных им послов Ляпунова.

• В «античной» версии, Интафрен при этом остается верным подданным Дария. У него и в мыслях нет изменить своему царю. Возмущение Интафрена было направлено вовсе не на Дария, а на его слуг.

Точно так же, в русской истории, князь Скопин остается верным подданным царя Василия Шуйского = Дария. Он в гневом отвергает даже саму мысль, услужливо подброшенную ему, занять престол вместо Василия. Более того, Скопин публично и неоднократно заявляет о своей приверженности царю. Лично уверяет Василия Шуйского, что не таит никаких злобных умыслов против него.

• Геродот говорит далее, что царь Дарий, тем не менее, заподозрил Интафрена в заговоре и желании захватить власть. Таким образом, начинает звучать тема возможной смены правителя Персии.

Похожие события разворачиваются и на Руси. Хотя сам Скопин-Шуйский, всячески отвергает предложения занять престол, однако многие желают этого, и ходят слухи о предсказаниях гадателей, будто Скопин скоро станет царем Руси.

• В «древне»-греческой версии перс Дарий приказывает схватить Интафрена и его родню, чтобы защитить себя от возможного переворота. Хотя, повторим, никаких реальных поступков Интафрена в этом направлении обнаружено не было.

В романовской версии царь Василий Шуйский и его ближайшие советники уверены, что Скопин хочет стать царем и лишь притворно скрывает свои намерения под маской дружбы. Однако об аресте Скопина ничего не сообщается.

• По Геродоту, Дарий отдает приказ об аресте Интафрена лишь после совещания с другими своими пятью соратниками, участвовавшими в свержении Лжесмердиса.

Аналогично, царь Василий Шуйский обсуждает судьбу Скопина в тесном кругу своих родственников и соратников. В частности, брат царя, Дмитрий Шуйский является ярым врагом Скопина, завидует его популярности и хочет устранить молодого героя.

• Согласно «античной» версии, далее на сцене появляется ЖЕНЩИНА, из-за которой Интафрен в итоге и погибает. Она названа ЖЕНОЙ самого Интафрена, то есть была его ближайшей родственницей. Кроме того, у нее есть БРАТ, за которого она очень беспокоится. Даже больше, чем за мужа.

В романовских источниках здесь тоже появляется ЖЕНЩИНА, из-за которой вскоре погибнет князь Скопин-Шуйский. Это – жена БРАТА царя Василия, то есть жена Дмитрия Шуйского. Она же названа в летописях ТЕТКОЙ Скопина, то есть его близкой родственницей.

Итак, перед нами весьма похожие сценарии. В обоих упоминаются следующие родственники: ЖЕНА, БРАТ, МУЖ или ПЛЕМЯННИК. Правда, соотношение родственных связей слегка изменено, но суть дела от этого не меняется. Ясно, что важнейшую роль в дальнейших событиях сыграли именно эти два персонажа: ЖЕНА и БРАТ.

• По Геродоту, царь Дарий именно ЖЕНЩИНЕ ВРУЧАЕТ СУДЬБУ Интафрена. Он предлагает ей выбрать – кому из арестованных родственников умереть. Она, неожиданно для всех, в том числе и для самого Дария, просит сохранить жизнь БРАТУ, то есть ОТПРАВИТЬ НА СМЕРТЬ ИНТАФРЕНА, своего мужа. Собственно говоря, своей просьбой к Дарию она объявляет СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР Интафрену, предает его в руки палачей. Короче говоря, ЖЕНА УБИВАЕТ МУЖА. Хотя при этом многословно рассуждается о том, что, дескать, брата больше у женщины не будет, и потому надо его спасти. А вот мужа можно найти себе другого – потому данного мужа можно и казнить. И т. д.

Вполне похожая картина в 1610 году описана и русскими летописями. ЖЕНЩИНА, ЖЕНА БРАТА ЦАРЯ СОБСТВЕННОРУЧНО УБИВАЕТ КНЯЗЯ СКОПИНА, подавая ему чашу с отравленным напитком. Ничего не подозревающий князь Скопин-Шуйский выпивает и вскоре умирает. Некоторые летописцы уклончиво говорят, что, дескать, прямых улик против коварной Екатерины не было, однако народная молва и другие хронисты напрямую утверждали, что убийцей была именно она. Даже на поздних картинах романовских живописцев, см., например, рис. 6.22, явно подчеркивалась роль ЖЕНЩИНЫ, коварно подавшей отраву Скопину.

• По Геродоту, в гибели Интафрена виновны и Дарий и женщина.

Аналогично, в русской истории, виновниками гибели князя Скопина считались как царь Василий, так и женщина Екатерина.

ВЫВОД. «Античный» рассказ Геродота о гибели знатного перса Интафрена хорошо соответствует истории гибели знаменитого князя Скопина-Шуйского в 1610 году.

Глава 7. Знаменитая греко-персидская война якобы V века до н. э. и неудачный карательный поход Ксеркса на Элладу – это неудавшаяся Ливонская война Ивана Грозного

Речь пойдет об известных греко-персидских войнах. На самом деле мы уже говорили о некоторых из них, см. рис. 1.12. В частности, мы уже показали, что знаменитое Марафонское сражение якобы 490 года до н. э. является отражением Куликовской битвы 1380 года н. э. См. главу 1 настоящей книги.

Кроме того, не менее известная Сицилийская битва якобы 413 года до н. э. также является дубликатом все той же Куликовской битвы, см. главу 3. Марафонская война якобы 492–490 годов до н. э. также именуется сегодня историками Первым и Вторым походами персидского царя Дария [27], с. 179–180. Таким образом, указанные войны произошли в эпоху Крещения Великой = «Монгольской» Империи, данного императором Константином Великим = Дмитрием Донским = библейским Давидом = библейским судьей Гедеоном в конце XIV века н. э.

Теперь нам осталось рассмотреть еще одну и последнюю греко-персидскую войну, а именно поход персов на Элладу – Грецию во главе с царем Ксерксом якобы в 480–479 годах до н. э. Данный сюжет популярен в современных «рассказах о прошлом». Пишутся книги, снимаются восторженные кинофильмы, например, известное голливудское историческое шоу «Триста спартанцев». Многие зрители искренне рыдают, глядя на трагическую гибель горстки гордых лакедемонян, безжалостно раздавленных железными легионами варваров-персов.

Поход Ксеркса на Элладу ошибочно поставлен средневековыми хронологами всего лишь на десять лет позже Марафонской битвы, происшедшей якобы в 490 году до н. э., а на самом деле, как мы показали, в 1380 году н. э., см. рис. 1.12. В действительности же поход Ксеркса произошел примерно на ДВЕСТИ ДЕТ позже Марафонской = Куликовской битвы. А именно, во второй половине XVI века н. э. Здесь «Грецией» Геродот называет, как мы увидим, средневековую Западную Европу. «Персией» он именует Русь-Орду, метрополию Великой Империи. Имя КСЕРКС персидского правителя означает здесь, вероятно, просто ЦАРЬ, «кайзер» в западноевропейском произношении. Или же Казацкий Царь = КАЗ+РЕКС, см. книгу «Методы».

Стоит обратить внимание на то, что Ксеркса, как и других «античных» персидских владык, именовали ЦАРЕМ ЦАРЕЙ. Это прекрасно отвечает политической обстановке XIII–XVI веков. Во всей Великой = «Монгольской» Империи был только один Император, то есть русско-ордынский царь-хан. Остальные правители на местах были его наместниками. Назначались им и смещались. Так что хан Руси-Орды = «Персии» по праву носил имя «Царя царей».

Итак, двигаясь по труду Геродота, мы проанализировали первые шесть его книг, см. рис. 1.9–1.11. Далее перед нами – оставшиеся три большие книги: Полигимния, Урания, Каллиопа. Примечательно, что они составляют примерно ТРЕТЬ всей «Истории» Геродота. Если книги с первой по шестую в издании [16] занимают примерно 300 страниц: с. 11—312, то последние книги – седьмая, восьмая и девятая – занимают 140 страниц: с. 313–453. При этом поразительно следующее. Первые шесть геродотовских книг охватывают очень большой интервал времени: от XII до начала XVII века, то есть около ПЯТИСОТ лет. А последняя треть «Истории» рассказывает, как мы покажем в настоящей главе, о событиях второй половины XVI – начала XVII века. То есть примерно всего лишь о пятидесяти годах. Отсюда видно, что здесь плотность описания куда выше чем раньше. Судите сами. На предыдущие пятьсот лет Геродот отвел всего лишь 300 страниц, а на пятьдесят лет – целых 140 страниц. Следовательно, в первых двух третях «Истории» одному году уделяется в среднем только 0,6 страницы. А в последней трети «Истории» на каждый год отведено в среднем 2,8 страницы. ТО ЕСТЬ ПЛОТНОСТЬ ОПИСАНИЯ ЗДЕСЬ В ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ РАЗА ВЫШЕ, ЧЕМ РАНЬШЕ. Иными словами, поход Ксеркса = Ливонская война для Геродота в четыре с половиной раза интереснее или приятнее, чем все остальные описываемые им события.

Причем здесь мы не учитываем того, что в предыдущих шести книгах «Истории» уже достаточно много говорилось об эпохе 1550–1610 годов н. э. Если учесть сказанное, то указанное нами различие между первыми двумя третями «Истории» и последней ее третью станет еще более разительным.

Спрашивается, в чем дело? Откуда такая неравномерность в описании? Ответ нам на самом деле уже известен и мы сформулировали его выше. Дело в том, что в последних трех книгах своей «Истории» Геродот вновь, и куда более подробно, описывает начало эпохи Реформации конца XVI–XVII века и неудачную попытку Ивана «Грозного» подавить мятеж, вспыхнувший в Западной Европе. Войска Руси-Орды, посланные в Европу были вынуждены вернуться. Фукидид, вторя Геродоту, говорит, например, что «после изгнания общими силами Варвара», начинается новая эпоха [86], с. 12.

И далее, по Фукидиду: «Мы утверждаем, что раньше всех при Марафоне один на один дали отпор Варвару» [86], с. 34.

Неправы те, кто не пожелал «покончить с остатками военной силы Варвара в Элладе» [86], с. 35.

Нужно «вносить деньги на борьбу с Варваром… (чтобы – Авт.) отомстить Варвару за причиненные им бедствия опустошением персидской земли» [86], с. 43.

Постоянно вспоминаются «те дни, когда Варвар нес с собой рабство всем нам…

В те времена в Элладе было мало людей, которые имели мужество сопротивляться могуществу Ксеркса» [86], с. 136.

Как мы уже отмечали, временная победа над Варваром была исключительно приятна западному европейцу Геродоту и некоторым другим его коллегам, «античным классикам». Западная Европа положительно описана у них под именем «прекрасной Эллады», а Русь-Орда – метрополия Великой Империи – под отрицательным именем «варварской Персии». То есть даже в выборе терминологии нескрываемо звучит разное отношение летописца к обеим сторонам конфликта. С одной стороны – прекрасные и утонченные, но бедные, то есть весьма небогатые, эллины-греки. А с другой стороны – варварские и грубые, но очень богатые персы. И скромное благородство первых победило роскошное варварство вторых! Видно, что об этом «древним» авторам XVI–XVII веков хотелось писать снова и снова. В общем-то уже рассказав о западноевропейской радости освобождения в предыдущих своих книгах, см. выше, Геродот не утерпел и повторно выплеснул свое восхищение победой над «варварским Востоком» на страницы целых трех объемистых книг. Дабы по второму разу воспеть перед своими восторженными слушателями балладу о том, как были посрамлены когда-то непобедимые прежде персы.

Перейдем теперь к подробному анализу.