Текст книги "Завоевание Америки Ермаком-Кортесом и мятеж Реформации глазами «древних» греков"

Теперь становится также понятно, почему Кунгурская Летопись сообщает об ОБОЖЕСТВЛЕНИИ ЕРМАКА местными жителями, похоронившими его. «И НАРЕКОША ЕГО БОГОМ, и погребоша по своему закону на Башлевском кладбище под кудрявою сосну, и пансыри его разделиша на двое» [67], с. 128.

Такое обожествление выглядит странно. В самом деле, ведь Ермак был завоевателем. Однако если учесть, что его похоронили в Мешико рядом с вулканом, и что время от времени над его могилой вздымались столбы подземного огня, достигавшие небес, то почтительное отношение местных мексиканских жителей к памяти Ермака становится ясным. Могущественность погребенного здесь вождя подтверждалась страшными стихийными силами, время от времени сотрясавшими окрестности.

Итак, запомним, что местные жители объявили Ермака богом. И стали поклоняться ему на свой манер.

Интересно посмотреть – сохранились ли испанские свидетельства, что индейцы обожествили погибшего Кортеса? Прямых указаний мы не нашли. Однако обнаружили любопытнейшее сообщение, что МЕШИКАМИ БЫЛ ОБОЖЕСТВЛЕН КОНЬ КОРТЕСА! Если уж даже боевого коня великого полководца стали считать божественным созданием, то, скорее всего, и самого Кортеса причислили к лику богов.

Вот что известно. В 1618 году из Мериды, столицы испанских владений на Юкатане, отправились с миссионерской миссией два монаха-францисканца: Бартоломе де Фуэнсалида и Хуан де Орбита, хорошо знавшие язык майя. Правитель Тайясаля Канек даже позволил монахам начать среди жителей столицы пропаганду христианства.

«Их замысел – сделать христианами язычников-ицев, – казалось, был близок к осуществлению. Но здесь произошло событие, резко нарушившее эту идиллическую картину.

После окончания проповеди преподобные отцы отправились посмотреть "многочисленные храмы и святилища ЗЛОВРЕДНЫХ И МНИМЫХ ИНДЕЙСКИХ БОГОВ…

И, войдя в один из храмов, – продолжает свой рассказ Вилья-гутьерре, – они увидели, что посреди него стоит огромный идол… сделанный из камня и притом весьма любопытный".

Монахи от изумления потеряли дар речи. Таинственное "божество" майя-ицев оказалось не чем иным, как СТАТУЕЙ ЛОШАДИ ПОЧТИ В НАТУРАЛЬНУЮ ВЕЛИЧИНУ. "И они, как варвары, поклонялись ему (идолу…), как БОГУ ГРОМА И МОЛНИИ, называя его Циминчак.

Далее Вильягутьерре сообщает, что "преисполненный религиозного рвения" отец Орбита СХВАТИЛ УВЕСИСТЫЙ КАМЕНЬ И В ЯРОСТИ РАЗБИЛ ИДОЛА НА КУСКИ. Индейцы пришли в ужас. На их глазах совершилось неслыханное кощунство: чужеземцы осмелились поднять руку на одного из главных богов Тайясаля! Только смерть осквернителей святыни могла искупить столь тяжкий грех. Разгневанные майя плотным кольцом окружили перепуганных миссионеров. И тогда отец Фуэнсалида… решился на отчаянный шаг. Встав на пьедестал только что РАЗБИТОЙ СТАТУИ, он обратился к бушующей толпе со страстной проповедью о вреде язычества… Индейцы несколько успокоились и позволили францисканцам вернуться во дворец Канека. Так проповедники и узнали удивительную историю о "лошадином боге" ица. Виной всему оказался вороной конь Кортеса, которого тот во время похода в Гондурас весной (якобы – Авт.) 1525 года оставил на попечение майя. Индейцы поместили раненое животное в храм и принесли ему мясо, букеты цветов… Подобные «угощения» пришлись бедной лошади не по душе, и она вскоре подохла от голода. Перепуганный Канек, страшаясь мести Кортеса, приказал изготовить из камня точную копию коня и установить ее в том же самом храме. Нового бога индейцы нарекли пышным именем «Циминчак», т. е. «ГРОМОВОЙ Тапир» («Цимин» – тапир, «чак» – гром, дождь, гроза). В иерархии местных богов Циминчак занял ВТОРОЕ МЕСТО после бога дождя Чака.

Оправившись от потрясения, испытанного в храме Циминчака, преподобные отцы напомнили Канеку о том, что прежний правитель Тайясаля обещал Кортесу принять католическую веру и сжечь всех идолов. Ответ Канека… был тверд и нелицеприятен. Он заявил монахам, что сейчас, по предсказаниям жрецов, неудобно отказаться от старых богов и принять новых, а посему святым отцам следует прекратить здесь дальнейшие проповеди и вернуться на Юкатан» [24], с. 132–133.

Итак, боевой конь Кортеса был объявлен божеством, причем ВТОРЫМ после бога дождя Чака. Отсюда, скорее всего следует, что и самого Кортеса индейцы обожествили. То же самое мы уже знаем по поводу Ермака.

Кстати, название «ГРОМОВОЙ Тапир», по-видимому, указывало на ГРОМ пушек, неразрывно связанных в памяти индейцев с вождем Кортесом-Ермаком.

И тут мы неожиданно обнаруживаем, что натолкнулись на еще одно соответствие между русской и испанской = османской версией событий. Как мы только что узнали, монах-францисканец Хуан де Орбита – Хан Орды? – схватил «увесистый камень и в ярости разбил идола на куски». Во всей дошедшей до нас письменной истории конкисты такое яркое событие было, насколько нам известно, единственным. В то же время, выше мы уже подробно обсуждали историю разрушения остяцкого = ацтекского идола атаманом Иваном Мансуровым. Дело было уже после гибели Ермака. В Сибирь из Москвы пришел атаман Мансуров с сотней казаков, чтобы завершить завоевание Ермака. Остяки окружили ордынский отряд, заперши его в крепости. Началась осада и тяжелые бои. Остяки притащили большой идол и стали совершать перед ним жертвоприношения, дабы получить помощь в войне. И тут Мансуров приказал тщательно навести пушку и выстрелить по идолу. Надо полагать, достаточно тяжелым ядром. Выстрел оказался настолько точным, что разнес в щепки не только идола, но и дерево, к которому его поставили, см. рис. 8.114 и 8.166. Во всей истории походов Ермака и его преемников такой сюжет – орудийная и удачная стрельба по идолу – является единственным. Во всяком случае, в Кунгурской Летописи более ни о чем подобном не сообщается.

Скорее всего, это яркое событие отразилось и в индейских, и в испанских = османских источниках. Там тоже говорится, что разрушение идола произошло уже после смерти Кортеса. Тоже сообщается, что монах разбил идола при помощи увесистого камня. Скорее всего, речь шла о пушечном казацком ядре, разрушившем остякского идола и березу.

Далее, подчеркивается, что два монаха оказались в меньшинстве, будучи окруженными враждебно настроенными индейцами майя. Атаман Мансуров и его немногочисленные казаки тоже были окружены превосходящими силами остяков = ацтеков.

В обеих версиях говорится, что в конце концов пришельцы победили. Монахи «уговорили индейцев», «объяснили им их неправоту» и те пристыженно отпустили их. А казак Мансуров победил остяков силой. После чего продолжил поход. Конечно, испанская версия уверяет нас, будто два бесстрашных монаха, окруженные озверевшей толпой индейцов, возмутившихся разрушением их святыни, всего лишь «силой слова» сломили ярость толпы. Однако, сравнивая теперь с русской версией, мы понимаем, что вместо «силы слова» была применена «сила пушек». Атаман Иван Мансуров – «монах по имени Хан» – убедил остяков = ацтеков не витиеватым разговором, а пушечным огнем. После чего перепуганные остяки-индейцы «отпустили» завоевателей.

С одной стороны, русская Летопись оказывается в данном случае более точной. Рисуемая ей картина конфликта выглядит естественнее, чем испанская = османская. С другой стороны, последняя сообщает деталь, явно забытую русским летописцем. А именно, что разрушенный идол, названный в Кунгурской Летописи «белогорским болваном», был как-то связан с памятью о Ермаке-Кортесе.

Рис. 8.166. Атаман Иван Мансуров приказывает расстрелять Остяцкого = Ацтекского идола из пушки. Идол и дерево были уничтожены. В испанской = османской версии это же событие описано как уничтожение «монахом», при помощи камня, священной статуи «коня Кортеса» в столичном городе майя. Испанская версия точнее, чем романовская, отражает суть дела, поскольку говорит о событиях в Центральной Америке. А вовсе не в Сибири, как стали ошибочно уверять романовские историки. Фрагмент рисунка из Кунгурской летописи. Взято из [67], с. 138.

Рис. 8.167. Поход атамана Ивана Мансурова. Напомним, что на старинных картах моря часто изображались в виде рек, см. книгу «Основания истории». Взято из [67], с. 137.

В заключение, полностью приведем соответствующий фрагмент Кунгурской Летописи.

«Во второе лето по смерти (Ермака – Авт.), посланы воеводы с Москвы, Иван Мансуров с товарыщи, с ним 100 человек ратных. Егда плыша по Иртышу и видеша по Иртышу по брегу яко песка поганскаго войска, ждуще на побиение, по ведомости, яко в малости посланного войска (казаков – Авт.); и стужившеся и проплыша за страх и до Оби реки. Видев же смерзение лда, поставиша град над Обью, против устья реки, и седоша зимовати (см. рис. 8.167 – Авт.).

Собрашася с Иртыша и с Оби множество Остяков и оступиша городок, и бишася день, в он же поганий в вечер отступиша. В утрии же ПРИНЕСОША С СОБОЮ БОЛШЕГО БЕЛОГОРСКАГО БОЛВАНА, и поставиша под древо березу, и молясь и жряху, да возмут град. И во время жрения их стрелиша из города в цель из пушки, и КУМИРА ИХ С ДРЕВОМ НА МНОГИЕ ЧАСТИ РАЗДРОБИША. Погани же зело устрашишася, не знаше, мня же, что из лука такой человек розбил, и вси разыдеся по своим. И посем ясак принесоша и в весне чрез Камень пройдоша» [67], с. 134, 136.

Рис. 8.168. Карта завоевательных походов в Центральной Америке Ермака-Кортеса и его последователей. По Г. Парксу, 1949 г. Взято из [10], с. 271.

На рис. 8.168 приведена карта походов Ермака-Кортеса и его последователей. Как мы уже понимаем, датировки, поставленные здесь историками, ошибочны. Эти события происходили примерно шестьюдесятью годами позднее – в самом конце XVI века, а вовсе не в его начале, как нас уверяют.

В истории Кортеса видное место занимает молодая индианка Малинче, попавшая к конкистадорам при их вторжении в Мексику. Она стала любовницей Кортеса, постоянно сопровождала его, была переводчицей. Более того, она оказалась предательницей интересов индейцев. Отношение к ней в Мексике было негативное. Ее имя стало символом предательства. «В политическом языке современной Мексики, – пишет советский историк М. Былинкина, – широко распространен термин «малинчизм», то есть «предательство национальных интересов». Попавшая в рабство к испанским конкистадорам молодая индианка Маличе, или Малинцин, получившая после крещения имя Марина, стала возлюбленной Кортеса и содействовала успехам испанцев, выступая против индейских народов. Имя ее стало нарицательным для обозначения предательства»… Часто в индейских хрониках колониального периода КОРТЕСА НАЗЫВАЮТ ПО ИМЕНИ ЕГО ВОЗЛЮБЛЕННОЙ ТОЖЕ МАЛИНЧЕ И МАЛИНЦИН» [24], с. 146.

Берналь Диас много и весьма положительно говорит о Малинче-Марине. Она появилась в войске конкистадоров сразу после того, как Кортес продемонстрировал мешикам силу огнестрельного оружия. Перепуганные индейцы, желая задобрить Кортеса, прислали ему подарки и 20 женщин. Среди них и была Малинче-Марина.

«Привели они с собой 20 молодых женщин (см. рис. 8.169 – Авт.) и среди них исключительную красавицу, дочь могущественного касика (казака? – Авт.) Пайнады, претерпевшую много бед, ту самую, которая по принятии христианства получила имя донья Марина…

Рис. 8.169. «Эрнан Кортес получает золотые изделия, продовольствие и 20 молодых женщин (со старинного рисунка)» [10], с. 58. Рисунок, скорее всего, поздний, сделан уже в «скалигеровском духе». Как наглядное пособие к реформаторской версии истории.

После чего все 20 подаренных нам женщин и были крещены. Это были ПЕРВЫЕ ХРИСТИАНЕ в самой Новой Испании, и Кортес разделил их между капитанами. Донья Марина, самая красивая, умная и расторопная из всех, досталась Алонсо Эрнандесу Пуэрто Карреро… когда же впоследствии он отбыл в Испанию, САМ КОРТЕС ВЗЯЛ ЕЕ К СЕБЕ, и их сын, дон Мартин Кортес, был потом командором Сантьяго» [10], с. 59.

Таким образом, по ходу дела мы неожиданно узнаём, что у атамана Ермака-Кортеса был сын. Мать – индианка Малинче-Марина. Романовская версия истории ничего о сыне Ермака не сообщает.

Далее Берналь Диас говорит: «Но и до того Кортес всюду брал ее (Марину – Авт.) с собой в качестве удивительной переводчицы, и была она нам верным товарищем во всех войнах и походах, настоящим даром Бога в нашем тяжелом деле; многое удалось нам совершить только при ее помощи. Понятно, что ОНА ИМЕЛА ОГРОМНОЕ ВЛИЯНИЕ, САМОЕ ГРОМАДНОЕ ВО ВСЕЙ НОВОЙ ИСПАНИИ, и с индейцами могла делать, что хотела…

Следует еще сказать о донье Марине. Ее отец и мать были сеньорами и КАСИКАМИ поселения, которое называлось Пайнала… Но отец ее умер, когда она была маленькой, а мать ее жила с другим касиком-сожителем и родила сына, и, желая, чтобы ее сын унаследовал то, что по отцу принадлежало донье Марине, она ночью отдала нескольким индейцам из Шикаланко МАЛЕНЬКУЮ ДОНЬЮ МАРИНУ, но этого никто не знал, так как в эту ночь умерла дочка одной индеанки-рабыни, а мать доньи Марины распустила слух, что умерла ее дочь…

Донья Марина знала язык Коацакоалькоса, который был мешикским, и знала другой язык – табаскский… она переводила Агиляру, а тот Кортесу, и обратно» [10], с. 59–60.

Малинче-Марина не останавливалась и перед прямым предательством своих соплеменников. При движении конкистадоров к столице Мешико произошел, например, следующий эпизод. Прошел слух, что «какие-то злодеи в Чолуле замышляют коварство и измену… Всю ночь мы (говорит Берналь Диас – Авт.) были начеку, так как предполагали именно ночное нападение. Наибольшую уверенность получили мы еще со слов старухи-индеанки, жены одного касика, которой донья Марина, молодая, красивая и богатая настолько приглянулась, что она уговаривала ее бросить нас и перебраться к ней, ибо ночью нас всех перебьют по приказу Мотекусомы…

Умная донья Марина горячо поблагодарила старуху, но сказала, что сейчас не может к ней пойти, так как ей одной не снести всех своих вещей… Марина завела с ней длинные разговоры, ПОНЕМНОГУ ВЫТЯГИВАЯ ИЗ НЕЕ ВСЕ, ЧТО ТА ЗНАЛА. Оказывается… войско Мотекусомы прибыло и искусно спрятано…

Донья Марина и глазом не моргнула при этих рассказах, а ОБНИМАЛА И ГЛАДИЛА СТАРУХУ; затем встала, говоря, что теперь пойдет собирать свои вещи. Сама же, конечно, пошла к Кортесу и все от слова до слова пересказала ему. Кортес велел привести старуху И ИЗВЛЕК ИЗ НЕЕ ЕЩЕ НЕМАЛО ЦЕННЫХ СВЕДЕНИЙ (надо полагать, не столько "силой слова", сколько другими методами – Авт.). Так прошла ночь.

С наступлением же дня в наши квартиры привалила великая сила индейцев…

Тогда Кортес, сидя высоко на коне, а донья Марина была около него, гневно обратился к касикам и остальным жрецам, подробно изложил им всю их измену, все предательские приготовления…

Множество индейцев было перебито нами, другие были сожжены заживо. Не помогли им лживые обещания из лживых идолов» [10], с. 101–102.

Ясно, что индейцы имели все основания ненавидеть Малинче-Марину за ее предательство. Многозначителен тот факт, что память об этом предательстве оказалась столь живучей, что сохранилась в Мексике вплоть до XX века.

На рис. 8.170 приведено старинное изображение Кортеса – сидит на троне – и стоящей рядом с ним подруги и переводчицы доньи Марины. Индейцы преподносят им дары.

Рис. 8.170. «Тлашкальцы приносят Эрнану Кортесу дары: домашнюю птицу хлеб из маиса, фрукты; рядом с Кортесом переводчица донья Марина (с рисунка из индейской рукописи «Лиенсо де Тлашкала», XVI век» [10], с. 90.

Кстати, имя МАЛИНЧЕ близко к имени МАРИНА по той простой причине, что звуки Л и Р могли переходить друг в друга: Малинче → Маринче = Марина. Так что в данном случае никакой смены имени после крещения, скорее всего, не было. Девушку с самого начала звали Мариной. И была она, как и все остальные мешики, христианкой первичного толка. То есть все они придерживались христианства, проникшего в Америку в XIII–XIV веках при великом = «монгольском» завоевании. Так что крещения на самом деле не требовалось. Правда, конкистадоры расценили увиденное ими христианство индейцев как «язычество», а потому вполне могли заново крестить людей уже по новому канону, установившемуся к концу XVI века. Тоже христианскому, но отличающемуся от старинного, восходящего к XII–XIII векам.

На рис. 8.171 приведено старинное изображение высадки Кортеса якобы в 1519 году на побережье Мексики. Справа показана Малинче-Марина, а рядом – пишущий испанец. Вероятно, это Берналь Диас, летописец похода Кортеса.

Между прочим, здесь уместно напомнить наши соображения на тему ИДОЛОПОКЛОНСТВА, сформулированные в книге «Реконструкция», в Приложении 5: «Следы Великой = «Монгольской» Империи в латинском и европейских языках. Краткий Словарь Параллелизмов». Словарь составлен А.Т. Фоменко, Т.Н. Фоменко, Г.В. Носовским.

Рис. 8.171. «Высадка испанцев в 1519 году на побережье, где был основан город Вилья Рика де ла Вера Крус. Справа – переводчица Кортеса донья Марина, там же – любопытное изображение пишущего испанца (с рисунка из "Флорентийского Кодекса", XVI век» [10], с. 63.

Слова ДОЛ, ДОЛУ означают: низ, низменность, долина, подол у платья. По В.Далю: ДОЛУ – внизу, на земле, книзу. Вспомним также церковное выражение: ДОЛУ – внизу, низко, низменно, например ПОКЛОНИТЬСЯ ДОЛУ. Вероятно, отсюда произошло слово ИДОЛОПОКЛОННИКИ, то есть те, кто «низко кланяется», ДОЛУ+ПОКЛОННИКИ, ДОЛУ ПОКЛОНИТЬСЯ. Первоначально таким словом обозначали попросту всех верующих, глубоко кланяющихся при молитвах, касающихся пола рукой или даже головой, лбом. Да и сегодня мусульмане, становясь на колени, по-прежнему, как в первоначальном христианстве XII–XV веков, при поклонах дотрагиваются головой, лбом до земли. Такие же глубокие поклоны, но слегка в иной форме, до сих пор сохранились и в православной церкви. Но в XVI–XVII веках, вероятно, после религиозных расколов, в первую очередь в романовской России и в Западной Европе, – где пока еще был в ходу славянский язык, хотя его уже активно вытесняли нововведенными языками вроде латыни, – прежде нейтральному слову ИДОЛОПОКЛОННИКИ придали отрицательный, осуждающий смысл. Романовы сменили в России стиль храмов, весь стиль церковной жизни, см. «Новая хронология Руси», гл. 14:47. А в отколовшихся частях Великой Империи некоторые исходные православные религиозные обычаи тоже изменили, дабы отделиться от метрополии и в религиозном смысле. Например, сегодня западноевропейские католики обычно уже не совершают глубоких, земных поклонов. В западно-европейских храмах исчез обычай становиться на колени во время службы. Вместо этого сделаны длинные скамьи-сидения, перед которыми помещается доска-приступка, вроде ступеньки. В определенные моменты молитв ее нужно лишь слегка коснуться коленом, оставаясь по-прежнему в сидячем положении на скамье. Отделившись в религиозном смысле, западно-европейские пастыри постарались осудить и заменить некоторые прежние православные кафолические ритуалы. В том числе, изменили направление крестного знамения. А в мусульманстве, тоже отколовшемся от первоначального христианства, крестное знамение отменили вообще. Европейские и романовские реформаторы воспользовались тем, что русское слово ДОЛУ означало также «низменно», «низкий», и тенденциозно проинтерпретировали его в данном контексте как «низменно» в ОТРИЦАТЕЛЬНОМ, ПЛОХОМ смысле. В результате в XVII–XVIII веках слово ИДОЛОПОКЛОННИКИ в некоторых церковных кругах стало восприниматься осуждающе: мол, те, кто поклоняется плохим, неправильным богам. То же самое, вероятно, проделали и со словом ИДОЛ, то есть фактически ДОЛУ, которое сегодня расценивается в основном как указание на нечто примитивное, на какое-то «неправильное» божество. Так реформаторы заменяли белое на черное и наоборот.

Между прочим, индейцы называли своих ИДОЛОВ словом TEULES [10], с. 113. Но ведь TEULES и ИДОЛ – практически одно то же слово, поскольку Т и Д могли переходить друг в друга. Причем слово teules обозначало у мешиков БОЖЕСТВА, то есть было весьма уважительным. Как мы уже отмечали ранее, слово ИДОЛ принадлежит тому же смысловому кусту, что и слово ДОЛУ, поклониться ДОЛУ, склониться в глубоком христианском поклоне.

Вернемся к Берналю Диасу. Оказывается, индейцы затем, через некоторое время, предложили Кортесу еще и другую женщину. Берналь Диас сообщает: «Во всяком случае, они сделали все, чтобы слиться с нами, а именно: они привели восемь своих девушек, все дочери КАСИКОВ, в богатых уборах и с множеством украшений, и передали их нам в жены. Одна из них, племянница толстого КАСИКА, богатая наследница, была предназначена самому Кортесу, который принял ее с радостью, но заявил, что прежде всего и девушки, и весь народ должны отказаться от идолов и стать христианами. Все их мерзости, сказал Кортес, должны быть немедленно прекращены; тогда только мы с ними породнимся» [10], с. 73.

Индейцы возмутились и отказались расставаться со своей верой. Тогда, повинуясь приказу Кортеса, его солдаты взобрались на вершину храма, где стояли идолы, и свалили их вниз. Изваяния разбились. Индейцы попытались напасть на Кортеса, однако конкистадоры быстро «переубедили» их. Надо полагать, пушечными залпами. Индейцы «согласились».

«На следующий день была торжественная месса, при которой присутствовали все индейцы ВО ГЛАВЕ С КАСИКАМИ и восемью девушками, которые тут же были окрещены, а затем и распределены между нами. Племянница касика, ныне донья Каталина, была очень некрасива, но Кортес принял ее, не морщась; зато другая, донья Франциска, была очень хороша, и ее получил Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро» [10], с. 74.

На этом подарки Кортесу не закончились. Когда конкистадорами был вновь поднят вопрос о прекращении жертвоприношений и смене веры, произошло следующее. «Кортес… спросил падре Ольмедо: не пора ли теперь потребовать от них (от индейцев – Авт.) уничтожения идолов и кровавых жертв… Но тот советовал не спешить, пока не найдется предлога, например, когда они приведут к нам своих дочерей.

Впрочем, уже на следующий день приведены были пять девушек, очень красивых, богато одетых, все дочери или племянницы САМЫХ ГЛАВНЫХ КАСИКОВ. Кортес опять поблагодарил, НО ПРОСИЛ ПОКА ЧТО ОСТАВИТЬ ИХ ЕЩЕ В ОТЧЕМ ДОМЕ. На изумленный вопрос касиков Кортес ответил длинной, красивой речью, где указал, что сперва всей Тлашкале приедся отказаться от идолов и восславить Истинного Бога Нашего Сеньора и Его Матерь Нашу Сеньору Санта Марию» [10], с. 94. Потрясенные «красивой речью» Кортеса индейцы покорно согласились. Вероятно, оглядываясь на испанские = османские пушки, молчаливо маячившие на заднем плане. Берналь Диас пишет: «Касики охотно согласились, и… были окрещены индейские наши невесты» [10], с. 95. После крещения девушки были розданы военачальникам Кортеса. Отметим, что в данном случае он отказался от новой жены и ни одной девушки себе не взял.

Рис. 8.172. Кортес и донья Марина-Малинче во главе войска конкистадоров, идущего на Мешико. Фрагмент рисунка из индейской рукописи «Кодекс из Аскатитлана», якобы XVI века. Взято из [10], с. 104.

Таким образом, складывается следующая картина. При завоевании Мексики конкистадору Кортесу индейцы предложили несколько девушек в жены. Нескольких он взял. Но потом, в следующий раз, отклонил лестное предложение и передал всех невест своим подчиненным. Как мы ниже увидим, аналогичные сведения уцелели и про атамана Ермака.

На рис. 8.59 и 8.172 приведено старинное изображение Кортеса и доньи Марины. Они показаны рядом друг с другом во время похода на Мешико.

Рис. 8.173. «Первая встреча конкистадоров с Мотекусомой II; в центре изображена переводчица донья Марина (с рисунка из "Флорентийского Кодекса", XVI век» [10], с. 113.

На рис. 8.173 мы видим первую встречу конкистадоров-казаков с царем Мотекухсомой. В центре стоит переводчица донья Марина. Эти рисунки взяты нами из «Флорентийского Кодекса» якобы XVI века.