Текст книги "Монастырь дьявола"

2013 год, Восточная Европа

Рассвело. В свете ранних лучей солнца, только-только пробившихся из-за облаков, особняк, где жил Славский, напоминал благонравного старичка, чинно задремавшего в старомодном кресле. Стекла были темны. Утро потушило ночные огни, но еще не расцветило улицы, потому серый туман, уныло нависавший над городом, напоминал некую невесомость, в которой не различимым образом сходятся все грани, и где начало, где конец – невозможно понять.

Он помедлил некоторое мгновение, прежде чем нажал кнопку звонка внизу, на двери. Он поймал себя на том, что нервничает, и это было так непривычно, что сам удивился. Его состояние было похоже на состояние человека, ожидающего очень важного известия, известия, способного полностью изменить всю жизнь. Это было близко к истине: содержание рукописи должно было изменить его жизнь, он и не сомневался, что изменит.

Славский появился почти сразу же после звонка. Его вид полностью олицетворял собой приевшийся образ неряшливого профессора: грязноватые пижамные брюки, мятая рубашка, застегнутая наискосок, шлепанцы, одетые неправильно (правый – на левой ноге, и наоборот), волосы всклокочены, очки с массивными золотыми дужками и толстыми стеклами (для чтения) запотели. К тому же, он был невероятно возбужден: кожа на лице пошла красными пятнами, он постоянно жестикулировал невпопад, глаза горели не здоровым блеском, а при каждом слове на собеседника брызгал фонтан слюны, что было весьма неприятно. Рассеянный и нервный профессор тут же увлек его в тесноватую кабину лифта:

– Я не спал всю ночь, и не терял времени! Как только закончил перевод и все понял, позвонил одному человеку… Этот человек может быть нам очень полезен. Можно сказать, это биограф отца Карлоса, того инквизитора, о котором сказано в рукописи! Вы знали, что конец своей жизни отец Карлос Винсенте провел почти в тюрьме? Он был отстранен от должности и сослан в Н-ский замок, где в заточении прожил до конца жизни. Сейчас в Н-ском замке (теперь это музей-заповедник) хранится большая часть его архивов. Перед смертью он вел что-то вроде дневника, в котором писал обо всех своих черных делах. Он писал, что прекратил спать потому, что каждую ночь его обступают души замученных им и сожженных заживо по его приказу. Интересно, правда? Ну вот мы и пришли.

Профессор проводил его вдоль мрачноватого коридора квартиры и остановился возле одной из дверей:

– Пока этот человек читает кое-какие документы, у меня есть минут десять. А потом, когда он уйдет, мы поговорим более подробно. Если вы не возражаете, подождите здесь, пока этот человек уйдет. Мы уже заканчиваем наш разговор. Он не любит, когда кто-то его видит, поэтому я не могу вас пригласить в кабинет. Дело в том, что он выносит служебные бумаги из тайников Н-ского замка… Это очень ценные бумаги. Если кто-то узнает, у него могут быть крупные неприятности. Поэтому подождите в гостиной, пока мы не закончим. Я все вам потом расскажу! Вы не возражаете?

– Я не возражаю. Но ваша жена наверняка не будет рада меня видеть.

– Магда уехала в другой город к родственникам. Ее не будет дома еще долго. Днем приходит прислуга, а вечером и ночью я в квартире один. Так что не беспокойтесь.

Гостиная выглядела точно так же, как сам профессор. В жизни не видел более неряшливой комнаты! Шторы на окнах, небрежно закрытые наполовину, пропускали тусклый свет, освещающий самый настоящий переполох. Пропустив его вперед, Славский зажег хрустальную люстру – но от нее было мало толку, в ней не горело много лампочек, а те, что горели, не давали почти никакого света. На журнальном столике возле дивана окурки из пепельницы давно высыпались на зеркальную поверхность. Груда окурков валялась вперемешку с пустыми стаканами, бутылками и грязной посудой. Покрывало на диване было измято. В камине, таком грязном и разбитом, словно в него швыряли сапогами, валялись груды пищевого мусора – он разглядел пластиковые коробки из-под китайской еды и пустое ведерко из-под ванильного мороженого. Очевидно, камин в данной гостиной превратили во вместительную мусорницу, полностью забыв о первоначальном назначении. На полу, на протертом ковре валялись подушки. Кресла были забиты вещами, сваленными в кучу. Книги из шкафа беспорядочно громоздились на полу и подоконниках. Телевизор был погребен под грудой газет. Абажур торшера возле дивана был чудовищно сдвинут в сторону. Большая китайская напольная ваза валялась на полу, как пластмассовая бутылка. При виде всего этого он с сомнением покачал головой. Ничуть не смущаясь, Славский стряхнул с дивана газеты и предложил ему садится. Затем швырнул в сторону какой-то свитер, и уселся сам.

– У меня мало времени, поэтому постараюсь говорить кратко. В историю инквизитора Карлоса Винсенте вплетена история еще одного человека. Это Конрад Марбургский, инквизитор 12 века. В нашей истории – возможно, первое действующее лицо.

– Что вы имеете в виду?

– Конрад Марбургский, похоже, самым первым имел дело в той тайной, с которой вы столкнулись сейчас. Вполне возможно, он видел и рукопись. И саму книгу.

– Книгу? Какую еще книгу?

– В вашей рукописи она описывается достаточно подробно. И вам придется ее найти. Это очень важная книга. Рукопись – всего лишь подробная инструкция к поиску.

– Я не понимаю… Как можно искать то, что не знаешь?

– Вы узнаете. Всему свое время. Архивы Карлоса Винсенте находятся в Н-ском замке, как я уже говорил – там, где он был узником. Вам придется отправиться туда. Но первоначально большая часть его архивов принадлежала Конраду Марбургскому. Все это было открыто еще 2 века назад. Я подозреваю, что бумаги Конрада Марбургского, его тайные записи, попала в руки Карлоса Винсенте, и он сумел их расшифровать.

– Вы можете рассказать подробнее, кто такой был этот Конрад Марбургский?

– Самый страшный инквизитор Германии. Он жил во 2 половине 12 века. Был проповедником крестовых походов и духовником рыцарей, вернувшихся с Востока. Он был религиозным фанатиком, изувером, садистом, но его мощная харизма позволяла воздействовать на людей. Вполне возможно, что один из рыцарей, бывших в крестовом походе на землях современного Израиля, нашел некую тайну, истинного значения которой он так и не понял, и передал ее своему духовнику. Так в руки Конрада Марбургского попали…впрочем, вы узнаете потом. Позже он бы назначен инквизитором и действовал на землях Германии. Он прославился своей изуверской жестокостью. Во время его допросов к людям применялись просто чудовищные пытки, и все его жертвы попадали на костер. Он уничтожал население поселков и городков, и с изуверской, немыслимой жестокостью расправлялся с женщинами. Одно имя его вызывало у людей иступленный ужас. Слухи о его жестокости дошли до руководства, и он был вызван на сейм в Майнце, где ему было сделано строгое внушение. Шел 1233 год. Но исправиться он не успел. Да и вряд ли исправился, если б судьба дала ему время. На дороге, в лесу, он попал в засаду, где был зверски убит несколькими рыцарями-крестоносцами. У рыцарей были все основания так поступить. Конрад Марбургский зверски замучил в своем застенке беременную жену одного из рыцарей, добрую и честную женщину, никому не сделавшую никакого зла… Это последнее злодеяние переполнило чашу терпения. Конрад Марбургский был убит, и очень долго в Германии невозможно было вернуть власть инквизиции. Так вот: страшнее, чем женщин, Конрад Марбургский преследовал катаров. Вы слышали о катарах?

– Только от вас. Больше – ничего.

– Катары выступали против существующей церкви. Называли Римскую церковь «синагогой сатаны». Из название произошло от греческого слова «катари» – «чистые». Катары верили, что существует два Бога: добрый Бог, сын которого Христос, и злой Бог – дьявол, сатана. Они отвергали крест, церковные таинства, храмы. Жили одной общиной, на собрании которой практиковали публичную исповедь. Они отвергали брак, половую жизнь, секс в любой форме. У них был строгий запрет на убийство животных, т. к. верили в переселение душ. Они соблюдали строгий, часто жестокий пост, аскетизм, давали обет безбрачия и непротивления злу. Длительные посты приводили к истощению и анемии, поэтому бледный цвет лица для инквизитора часто был доказательством причастности человека к ереси. Катары не считали самоубийство грехом. Они приветствовали мучительную смерть. Поэтому упорствовали на допросах, добиваясь, чтобы их сожгли на костре, либо бросались в костер сами. Часто для ухода из жизни практиковали голодание, вскрытие вен, прием в пищу толченного стекла. Веронский собор 1184 года официально отлучил от церкви всех катаров, и призвал к беспощадной борьбе с ними. Против катаров послали войско крестоносцев: 20 тысяч всадников и 200 тысяч пеших наемников. Войско крестоносцев почти разорило Европу. Брались в осаду крепости, уничтожались поселки, города вместе со всем населением. К 15 веку катаров истребили почти полностью. Вместе с ними истребили все их трактаты, книги, рукописи и любые упоминания их языка. За одно упоминание о языке катаров, за одно слово, одну букву на нем человек отправлялся на костер, даже если он раскаялся. Люцифериане были идейными последователями катаров. Так же, как у катаров, у них было два Бога: Бог и сатана. Они считали, что сатана несправедливо изгнан с неба. И что однажды наступит день, когда сатана вернется на небо и восстановит справедливость, а потомок его будет править царством зла на земле.

– Антихрист? Потомок – Антихрист?

– Разумеется. Если сын Бога – Христос, то потомок дьявола – Антихрист.

– Сын дьявола? Вы это хотите сказать?

– Нет, – внезапно он поймал какое-то странное выражение в глазах Славского, и ему стало не по себе, – совсем не это. Вы скоро поймете. Я рассказал вам все это для того. Чтобы вы поняли: у автора рукописи были все основания воспользоваться для записи языком катаров и впоследствии – люцифериан, ведь речь изначально шла о сатане, дьяволе. Что ж, время прошло, мне уже пора. Скоро я вернусь, и вы узнаете всё. Дождитесь.

С этими словами Славский поспешно вскочил с дивана и быстро вышел из комнаты. Ему показалось, что слишком быстро…

2009 год, Россия, Московская область

В пожаре обвинили бастующих. И, едва на месте заводских корпусов погасли тлеющие развалины, к месту события оперативно прибыла высокая комиссия из Москвы.

Надо сказать, что забастовка немедленно прекратилась. Во-первых, завода уже не было, и не из-за чего было бастовать. А во-вторых, люди были так потрясены и ошеломлены, что у них больше ни на что не хватало эмоций. Каждый, кто отправился домой вечером, слишком живо себе представлял, что мог быть на месте тех, в заводском корпусе, и что только судьбоносная случайность спасла его от того, чтобы сгореть заживо. А, значит, от ужасной мучительной смерти.

Снова появились телеканалы и центральные газеты, в количестве, даже большем, чем раньше. Теперь о трагедии с заводом не вопил только ленивый!

О смерти священника написали лишь несколько строк на последней странице местной газеты, набранных мелким шрифтом – крошечный такой некролог. В заметке было скупо написано, что священник местной церкви погиб в дорожно-транспортном происшествии. Еще была панихида по усопшему – в старенькой местной церквушке, на которую собралось человек десять? В основном, старушки-богомолки, прижившиеся при храме, да кое-кто из местных прихожан. Старушки тихо плакали, будто скулили, вытирая старческие слезы краем платочков. Священник был очень хорошим человеком.

Молодая женщина привела на панихиду маленького мальчика лет 4-х. Благодаря священнику мальчик появился на свет: ровно 4,5 года назад этот священник уговорил женщину не делать аборт. Она послушалась. Родила без отца, а через два года после рождения сына очень удачно вышла замуж за богатого бизнесмена. С тех пор она стала рьяной прихожанкой местной церкви, жертвуя много денег на ее содержание. Женщина плакала в сторонке, закрывая лицо: ей не хотелось. Чтобы горе ее видели посторонние. Она не смотрела по сторонам. Женщина вспоминала, каким хорошим человеком был старый священник…. Вспоминала его тихий, вкрадчивый голос: «…дети, зверски убитые в утробе матери – кровавая жертва, принесенная на алтарь легионов сатаны… Нет греха страшней, чем убивать человека. Рождение ребенка – от Бога, кровь убиенного младенца – жертва для сатаны. И когда ты раздумываешь над судьбой божьего подарка, знай: красный глаз дьявола внимательно следит за тобой и ждет, когда ты отвергнешь дар Бога, и человеческой кровью укрепишь его, дьявола, власть…».

Поэтому женщина не видела ничего, что происходило вокруг. В горьковатом дыме ладана чудилась ей светлая душа погибшего священника, утешительным светом витающая рядом с ней.

На выходе из церкви мальчик настойчиво потянул ее за рукав:

– Мама! Мама! Посмотри! У той тети глаза красные!

– У какой еще тети?

– А что висит на стене!

Мальчик указывал на старинную икону Божьей матери, висевшую в самом темном углу. В церкви был полумрак, поэтому лик иконы был скрыт в темноте.

– У тети глаза красные! И она плачет!

– Что за глупости! О чем ты говоришь?

– Она заплакала, когда мы внутри были, я видел! Красными точками! Вот, посмотри, у нее на щеках! Мама, это кровь?

– Не болтай ерунды! Ничего видеть ты не можешь! Здесь темно, ничего не разглядеть. Икона старая, ее просто засидели мухи. И все, никакой крови. Не болтай глупости! Насмотрелся всякой дряни по телевизору… Вот и выдумываешь!

Раздраженная болтовней ребенка, раздавшейся совершенно не кстати (все еще расстроенная, женщина не хотела, чтобы ее слезы разглядели на улице), она решительно потащила его к выходу из церкви.

Когда пожар был полностью затушен и следственная комиссия прекратила работу (а надо сказать, работа была произведена за самый короткий срок), на площади перед заводом начали подготовку к митингу, на который должен был приехать самый популярный в этих краях политический деятель. Простой, доступный, общительный, он пользовался небывалой популярностью в народе. В этот тяжелый момент он хотел показать, что приезжает полностью разделить горе людей. Конечно, все это было талантливым пиаром, но для людей это не имело никакого значения. Они верили ему, и каждое выступление собирало тысячные толпы.

Поэтому местные власти ожидали, что на митинг соберется большая половина населения городка, а это около 50 тысяч человек.

Чтобы избежать давки и ненужного движения машин, площадь тщательно перегородили, а транспорт направили на соседние улицы. От политика поступило распоряжение обеспечить бесплатные напитки и бутерброды (он раздавал все это на каждом митинге), и в правой части площади расположили фургоны, в которые всю ночь накануне подвозили сотни тысяч бутылок с пивом, газировкой и запечатанные гамбургеры. На такие вещи политик никогда не скупился.

На рассвете прибыла его личная охрана. Молодые парни в коричнево-черной форме (партия политика имела свою собственную форму и «форменные» цвета), улыбаясь с самым доброжелательным видом, тщательно проверили каждый закоулок площади, используя специальную военную аппаратуру для обнаружения бомб и металлоискатели. Не обошли вниманием и фургоны с едой. Затем, убедившись, что все в порядке, стали устанавливать сцену с аппаратурой для выступления политика (к личной аппаратуре имели доступ только доверенные люди). Когда все было установлено (а было уже после полудня), к площади прибыли еще три автобуса с парнями в черно-коричневой форме, которые оцепили всю площадь. Охрану таких митингов политик доверял только своим людям, не используя ни милицию, ни местных дружинников. Именно благодаря тому, что митинг всегда охраняли отряды его штурмовой личной охраны, на них никогда не было ни давки, ни неприятных происшествий, инцидентов. Не было ни обиженных, ни травмированных, и всем хватало бесплатной еды.

Штурмовики-охранники заняли свои места. К трем часам начал собираться народ, а к половине четвертого площадь была заполнена так, что яблоку негде было упасть. Митинг был назначен на 4 часа дня.

Все знали: политик не опаздывает. И ровно в 4 появились самые обычные «Жигули» синего цвета, из которых вышел народный любимец. Его отличительной маркой было то, что он никогда не ездил на дорогих иномарках – только на самых дешевых отечественного производства. Площадь разразилась бешеными овациями: так, словно к ним прибыла рок-звезда.

Народного любимца действительно приветствовали, как рок-звезду. Называли его только по имени. В уменьшительно-ласкательной форме, и не было на площади человека, который не считал бы его в тот момент «своим парнем» и лучшим другом. Все это немного напоминало массовую истерию. Без всякой охраны он поднялся на сцену и стал говорить.

С первых же слов толпа всецело была на его стороне. Он сообщил долгожданную новость: земля на месте уничтоженного завода будет принадлежать народу, на ней построят новый промышленный комбинат, на котором работу получат все те, кто работал на старом заводе, и даже еще больше людей.

Просто и доступно он рассказал, как произошел пожар. Невольной причиной стали сами рабочие, забаррикадировавшиеся внутри здания. В помещении произошла утечка газа. Но, так как доступ в здание был перекрыт, рабочие газовой службы не смогли обнаружить утечку и исправить поломку. Из-за утечки газа и произошел взрыв. Все это было сказано так красиво и просто, что не было человека на площади, который не понял бы причину взрыва.

После этого он говорил еще долго, и наконец перешел к главной части митинга – наказанию виновных. Голос его вдруг загремел на толпой, наполняя сердца людей каким-то трепетным ужасом.

– …отлученные от сердца народа и предавшие истинную веру в справедливость. Пусть знают: карающий меч божьего наказания настигнет их в любой точке земли! Все равны перед лицом божьего гнева – нет ни богатых, ни бедных, ни чиновников, ни простых людей. Предавшие истинную веру людей – будут покараны! Предавшие справедливость – будут покараны! Нет наказания больше, чем сила огня! Нет власти больше, чем власть огня! Огонь станет вечным очищением! Огонь – наша великая сила! Пусть проклятые отступники получают по заслугам!

Дальше на небольшое возвышение над сценой, к огромному восторгу толпы, охранники вытащили два соломенных чучела, на которые были приклеены фотографии. Первым был местный чиновник, давший разрешение на приватизацию завода. Вторым – последний собственник завода, которого почти все так же знали в лицо.

Соломенные чучела цепями прикрутили к двум деревянным столбам. Вокруг них разложили охапки с хворостом. Двое охранников в черных масках (исполняющие обязанности «палачей») щедро обрызгали их какой-то прозрачной жидкостью. Прыгнув на помост, энергично жестикулируя и продолжая свою пламенную речь о том, что кара обязательно настигнет всех, что никто не уйдет от кары, что все будут равны, политик выхватил из рук одного из помощников факел, горящий ярким пламенем.

Уже стемнело, и в темноте огонь напоминал какой-то диковинный цветок. Толпа завопила. Охваченные эмоциями, люди давно перестали себя контролировать. Люди вскидывали руки вверх, что-то скандировали, и, появись в тот миг в толпе реальные, физические прототипы соломенных чучел, печальная бы их ожидала судьба.

– …высшая кара – за справедливость! Да падет на их головы ад! Да настигнет их высшая кара, которую получит любой, преступающий законы справедливости!

Толпа взвыла. Он взмахнул факелом и поджег столбы. Оба костра вспыхнули ослепительно ярко. Огненные сполохи пламени рвались в темное небо. Вокруг запахло паленой соломой и бензином. Толпа продолжала выть.

Костры догорали, когда под веселую музыку маршей охранники, строго следя за порядком, стали раздавать бесплатную еду и напитки. Раздав автографы тем, кто стоял в первых рядах, и немного попозировав перед камерами, политик сел в машину и уехал. На площади включили веселую танцевальную музыку.

Было уже совсем темно, когда к оставшемуся целым заводскому корпусу, стоявшему в некотором отдалении от места пожарища, подъехал небольшой кортеж. Из темного Мерседеса представительского класса вышел политик в сопровождении своего неизменного помощника – молодого человека в очках. В отдалении виднелись несколько охранников. Политик и молодой человек остановились перед темным корпусом.

– Когда будет завезено оборудование?

– Завтра утром, как вы велели, – заискивающе произнес молодой человек, – все будет установлено, и первая партия оружия будет готова через неделю.

– отлично, отлично! – политик был в хорошем настроении, – сегодня все вообще прошло замечательно!

– Как всегда! – скромно поддакнул молодой человек.

– Да, каждому из этих двух «сожженных» идиотов утром переведешь деньги. По десять тысяч долларов. Это милостыня.

– Они не возьмут.

– А мне-то что! Они не верили, что я получу этот завод, вернее, и землю, и завод даром. Так и произошло.

– Вы великий человек, босс.

– Да. Еще не все понимают мое величие. Но скоро узнают.

– Вы правда будете восстанавливать новый завод, босс?

– Я ведь новый хозяин, правда? Сделаю то, что захочу… посмотрим, посмотрим. Может, и восстановлю. Почему нет? Только мой завод будет приносить прибыль! Не сомневайся, я сумею это сделать.

– Не сомневаюсь, босс.

– И правильно, себе дороже. Ну, поехали.

Развернувшись, он бросил последний взгляд на темнеющие окна уцелевшего корпуса. Затем зло усмехнулся и пошел прочь.

Церковь, где была панихида по священнику, давно закрыли. Поэтому никто не видел, как икона Божьей матери, глаза которой стали кровоточить, упала со стены на пол, где раскололась – на несколько мелких частей…