Текст книги "Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях"

В тот же день был стол у царицы по Передней[216]216
  По другой записке и прием, и стол был в царицыной Золотой палате, но, должно быть, так только предполагалось. – Дворцовые разряды. Т. III. С. 395.


[Закрыть], была грузинская царица Елена и боярыни, которые ее встречали: княгиня Трубецкая Катерина Ивановна, Куракина Марья Борисовна, Хилкова Анисья Васильевна, сидевшие как почетнейшие в лавке. А в скамье сидели: княгиня Куракина Авдотья Андреевна, Ромодановская Анисья Ивановна; Ромодановская Настасья Ивановна; Волынская Марья Корниловна и Прончищева – все те же встречницы. После стола по обычаю ездили потчевать грузинскую царицу на дом жены бояр – княгини Трубецкая Катерина Ивановна, Куракина Марья Борисовна.

Такой же прием царицы Грузинской Елены повторялся, вероятно, не один раз и между прочим – 8 мая 1660 г. В это время у царицы приставы были жены стольников князей Федора Андреевича Хилкова и Ивана Афанасьевича Прончищева. Первая встреча: жены стольников князей Андрея Ивановича Хилкова и Якова Семеновича Волынского. Другая встреча: жены стольника князя Василия Ивановича Хилкова да окольничего Василия Семеновича Волынского. Третья большая встреча: жены боярина князя Федора Федоровича Куракина да окольничего Михаила Семеновича Волынского. За столом были те же боярыни, а потчевала грузинскую царицу жена стольника князя Петра Семеновича Большого Прозоровского.

Потом царица Грузинская принималась уже как первенствующая и почетнейшая из приезжих боярынь, почему и со звом к ней хаживал царицын истопничий – начальный человек перед боярскими детьми царицына чина, которые обыкновенно ходили со звом к боярыням.

В описанных приемах, кроме немногих приезжих боярынь, участвуют как приставы и встречницы и другие боярыни, не бывавшие у царицы в приезде, например княгини Хилковы и Волынские. По всему вероятию, в подобных официальных случаях выбором боярынь руководил уже местнический счет, и самый стол царицы принимал по этой причине тоже официальное значение, отличное от столов обычных, в собственном смысле дворовых, к которым собирались боярыни, только приезжие царицына двора, между тем как другие боярыни, приставы и встречницы, являлись здесь приезжими боярынями государева двора вообще.

* * *

По старому обычаю, новопоставляемые святители, патриархи, митрополиты, архиепископы, епископы на другой или на третий день своего посвящения приходили к государю и к царице с благословением и с дарами. Этот торжественный прием совершался большею частью в царицыной Золотой палате. Епископ Елассонский Арсений, присутствовавший при таком приеме с Константинопольским патриархом Иеремиею, в январе 1589 г., когда был поставлен в Москве первый патриарх Иов, оставил подробное описание церемонии, которое для нас может служить достаточною характеристикою и других подобных приемов. После своего поставления вновь избранный патриарх Иов по обычаю давал обед государю и высокому гостю – вселенскому патриарху и всему приезжему греческому духовенству. В тот же день назначен был новопоставленному Иову прием с дарами у государя и у царицы Ирины Федоровны (Годуновых) – супруги царя Федора Ивановича. Пред самым обедом, говорит Арсений, когда после обычных встречных церемоний все сидели по местам, оба патриарха получили приглашение явиться во дворец к государю и тотчас туда отправились. Когда они вошли в царскую палату, государь, сидевший там с боярами, встал с трона, благословился у Константинопольского патриарха и потом все сели по местам. Тогда казначей стал являть государю патриаршие дары: благословение – образ Богородицы, чеканный, обложен золотом, с яхонтами, пелена атласная сажена жемчугом; даров: кубок двойной серебряный, бархат, камки, 40 соболей и 10 золотых угорских. Такие же дары были принесены и для царицы. Тут выступил на средину палаты боярин, присланный от царицы. Обнажив голову, он с низким поклоном и громким голосом изложил ее просьбу патриархам, чтобы они пришли ее благословить. Государь тотчас встал и отправился с патриархом и со всем духовенством в покои своей супруги. Сперва шел государь, за ним оба патриарха, потом духовные власти по чину и весь царский синклит. В хоромах царицы все шествующие, не исключая и государя, должны были подождать во второй комнате, т. е. в Передней палате. Здесь находилось множество женщин и девиц, служивших царице. Все они от головы до ног были одеты в белое, подобное снегу, шитье безо всякого украшения или убранства.

В этой палате гости видели образа святых угодников в богатых окладах, осыпанных драгоценными каменьями. Немного погодя, отворилась золотая дверь и от имени царицы другой боярин пригласил патриархов войти со всем собором. Тогда вошли только государь, патриархи с провожавшими их епископами, брат царицы, Борис Годунов, и более никого.

Тихо поднялась царица со своего престола при виде патриархов и встретила их посреди палаты, смиренно прося благословения. Вселенский святитель, осенив ее молитвенно большим крестом, воззвал: «Радуйся, благоверная и боголюбезная в царицах Ирина, востока и запада и всея Руси, украшение северных стран и утверждение веры православной!» Затем патриарх Московский, митрополиты, архиепископы, епископы, каждый по чину, благословляли царицу и говорили ей подобные же приветственные речи.

Она также ответила речью вселенскому патриарху: «Великий господин, святейший Иеремия цареградский и вселенский, старейший между патриархами! Многое благодарение приношу святыне твоей за подвиг, какой подъял на души странствия в нашу державу, дабы и нам даровать утешение видеть священную главу твою, уважаемую паче всех в Христианстве православном, от коей и мы восприяли благодать иные и за сие воздаем хвалу Всемогущему Богу и Пресвятой Его Матери и всем святым, молитвами коих сподобились такой неизреченной радости. Воистину ничто не могло быть честнее и достохвальнее пришествия твоего, которое принесло столь великое украшение Церкви Российской, ибо отныне возвеличением достоинства ее митрополитов в сан патриарший умножилась слава всего царства по вселенной. Сего искони усердно желали прародители наши, христолюбивые государи, великие князья и цари, и не сподобялись видеть исполнения своих благочестивых желаний; и ныне на сей их вожделенный конец чрез многие подвиги дальнего странствия привел во дни нашей державы твою святыню Всемогущий Бог». После такой речи, прекрасной и складной, по отзыву Арсения, царица, отступив несколько, стала подле своего места: между своим супругом – царем Федором, стоявшим справа, и родным братом – боярином Годуновым, стоявшим слева. Поодаль стояли боярыни, все в белом одеянии со скрещенными на груди руками и потупив глаза в землю. Царица подозвала одну из них, взяла из ее рук драгоценную золотую чашу, украшенную превосходными агатами, которая была наполнена жемчугом (в ней было 6000 жемчужин), и, поднося ее патриарху, просила его принять этот дар. Потом она села на царское место, а за нею присели и все гости.

Арсений говорит, что на царицу нельзя было смотреть без удивления – так великолепен и прекрасен был вообще ее царский наряд. «На голове она имела ослепительного блеска корону, которая составлена была искусно из драгоценных каменьев и жемчугами, была разделена на 12 равных башенок по числу 12 апостолов». Это был собственно «венец с городы», т.е. с зубцами. «В короне находилось множество карбункулов, алмазов, топазов и круглых жемчугов (гурмыцких); а кругом она была унизана большими аметистами и сапфирами. Кроме того, с обеих сторон ниспадали тройные длинные цепи (рясы), которые были составлены из столь драгоценных каменьев и покрыты круглыми, столь большими и блестящими изумрудами, что их достоинство и ценность были выше всякой оценки. Чужестранцы почувствовали в себе род тихого ужаса при виде такой пышности и великолепия. Одежда государыни, рукава которой достигали пальцев, была сделана с редким искусством из толстой шелковой материи с многими изящными украшениями. Она (по краям) была искусно усажена драгоценными жемчугами, и посреди украшений блистали превосходные драгоценные каменья и яркие карбункулы. Сверх этой одежды на царице была мантия, другая, с долгими рукавами, весьма тонкой материи, хотя с виду очень простая и безыскусственная, но на самом деле чрезвычайно дорогая и замечательная по множеству сапфиров, алмазов и драгоценных камней всякого рода, которыми она была покрыта (по краям)».

Такою же пышностью отличались башмаки, цепь (монисто) и диадема (ожерелье) царицы. Арсений восклицает при этом, что если бы у него было и десять языков, то он все-таки не мог бы рассказать обо всех виденных им богатствах у царицы. «И все это, – присовокупляет он, – видели мы собственными глазами. Малейшей части этого великолепия достаточно было бы для украшения десяти государей».

«Не менее сильное впечатление произвело на иноземцев и великолепное убранство палаты, свод которой, казалось, был облит золотом, украшен драгоценными изображениями и сделан до того искусным образом, что в нем был какой-то чудный отголосок (звонко отзывались в нем тихие слова). На нем видны были многие роскошные украшения, деревья, виноградные кисти, родосские ягоды и разного рода птицы. Посредине (свода) находился лев, который в пасти держал кольцом свитого змея, от которого спускались вниз многие художественно сделанные и богато украшенные подсвечники. Стены кругом украшены были драгоценною мусиею (иконописью, стенописью) с изображением деяний святых и ликов ангельских, мучеников, иерархов, а над великолепным престолом (местом царицы) ярко горела каменьями драгими большая икона Пречистой Девы с Предвечным Младенцем на руках и вокруг ее лики святых угодников, в златых венцах, по коим рассыпаны жемчуг и яхонты и сапфиры». Пол был устлан персидскими коврами, тканными шелком и золотом, на которых искусно были изображены охотники и звери всякого рода.

Так как царица просила патриарха дать благословение служившим при ней женщинам и девицам, то все они одна за другою благоговейно подходили к патриарху, принимали от него благословение, целовали у него руку и подносили ему каждая в дар по прекрасной ширинке (вероятно, собственного вышиванья). Тогда были явлены царице дары новопоставленного патриарха Иова.

После того по мановению государя выступил вперед на средину палаты величавый почтенных лет боярин (Дмитрий Иванович Годунов) и явил обоим патриархам новые дары от царицы: каждому по серебряному кубку и бархату черному, по две камки, по две объяри и по два атласа, по сороку соболей и по 100руб. денег. Являя дары, он сказал патриарху: «Великий господин, святейший Иеремия цареградский и вселенский! Се тебе милостивое жалованье царское, да молишь усердно Господа за великую государыню царицу и великую княгиню Ирину и за многолетие великого государя и о их чадородии». Патриарх благословил царицу и ответствовал следующею речью: «Господь Бог да будет с тобою и все святые! Всемогущий Бог, разделивший Чермное море и проведший Израиля по суху, източивший из камене воду, напоивший его и проведший его в землю обетованную; Бог, иже Архангелу Гавриилу повеле Непорочной Деве Марии благовестити зачатие, той Преблагословенной Деве, юже достойно есть называти сосудом, в нем же хранися манна, (называти) святою горою и несгараемою купиною, в ней же по рожестве своем живяше Христос, искупивший племя адамле из ада, – сей Бог да пошлет на мя глад и нищету, дондеже даст тебе достойный царского наследия плод».

Таким же образом были явлены дары московскому патриарху, греческому митрополиту Иерофею Монемвасийскому и архиепископу Арсению Елассонскому – описателю этой церемонии. Точно так же и к ним была обращена просьба молить Бога о здравии царицы и государя и о даровании им наследника. Все громким голосом молили Бога об исполнении этого желания.

Когда церемония даров совершилась, царица, печальная о своем неплодии, снова обратилась к патриарху и прочему духовенству со скорбною речью усерднее молить Бога о даровании ей и царству наследника. Вздохнув из глубины сердца и с горькими слезами она говорила: «О великий господин, святейший Иеремия вселенский, отец отцов, и ты, святейший Иов, патриарх Московский и всея Руси, и вы все, преосвященные митрополиты, архиепископы и епископы и весь освященный Собор! Бога Всемогущего блаженные служители, сподобившиеся большой милости и благодати у Господа и Его Пречистой Матери и всех святых от века угодивших Богу, и к ним непрестанно воссылающие молитвы! Молю вас и заклинаю из глубины души моей и со стенанием сокрушенного сердца, всеми силами усердно молите Господа за великого государя и за меня, меньшую из дочерей ваших, дабы благоприятно внял молитву вашу и даровал нам чадородие, и благословенного наследника сего великого царства, Владимирского и Московского и всея России». Горестная речь царицы растрогала всех предстоявших; все плакали и единодушно молили об исполнении ее желания. Патриархи же со всем собором единодушно возгласили: «Бог над всеми сущий и Его небесная Матерь и великий Предтеча и все святые, да призрят слезы твои, благоверная царица, и наши о тебе стенания и да исполнят желания твоего сердца. Творец всяческих, на все призирающий милостивым оком, исполнивший всеми благами земными сие великое царство, да дарует ему и наследника свыше всех сих благ».

Государь и царица проводили патриархов до златой двери и приняли от них еще благословение[217]217
  Чтения Общества истории и древностей российских. 1863. Кн. 2. Ч. IV. С. 249–252; Журнал Министерства народного просвещения. Ч. XXV, II. С. 22; С.-Петербургский вестник. Ч. 2. 1778. С. 174–177.


[Закрыть].

В 1642 г. прием новопоставленного патриарха Иосифа происходил подобным же порядком. 14 апреля на Светлой неделе в четверг государь назначил ему быть у себя в Золотой палате. С утра, в другом часу дня, к патриарху съехались духовные власти. Он вышел к ним из келий в Крестовую палату, «и дожидались от государя по себя присылки в Крестовой палате». Когда прислана была от государя весть, то, совершив обычные молитвы, патриарх в сопровождении властей отправился во дворец. Впереди шел соборный ключарь, нес на блюде животворящий Крест Господень со святою водою. Во дворце пред Золотою палатою государь встретил патриарха от дверей с сажень, принял от него благословение и шествовал в палату на царское место, а за ним патриарх со властьми. Вошед в палату, патриарх пел «Христос воскресе» трижды и говорил вместо «Достойно есть» «Светися» и прочее по чину, и благословил царя Крестом Животворящим, и кропил его святою водою, а также и царскую шапку. Государь велел патриарху и властям сести по чину. А посидев мало, пошел государь к царице, а патриарх со властями пошел за ним же. А государыня царица и великая княгиня Евдокия Лукьяновна была у себя в Подписной палате, сидела на своем царицыне месте на подушке золотной. С государем вошли в палату бояре князь Алексей Михайлович Львов, Лукьян Степанович Стрешнев (отец царицы), окольничий Федор Степанович (ее дядя и дворецкий) да Василий Иванович Стрешневы.

Войдя в палату, патриарх по чину пел «Христос воскресе», говорил вместо «Достойно» «Светися» и пр., потом кропил царицу святою водою, поздравлял ей, государыне, и поднес дары: кубок серебрян золочен с кровлею; два атласа золотных двойных, атлас гладкой червлен, камку куфтерь, камку одамашку, два сорока соболей да сто золотых. Такие же дары, только в меньшем размере, патриарх поднес царевичу Алексею (50 золотых) и трем царевнам Ирине, Анне, Татьяне (по 30 золотых). Обыкновенно случалось, что новопоставленный святитель по своему недостатку вовсе не мог поднести такие богатые дары; но старый обычай был так крепок, что ему никогда не изменяли, и необходимые дары выдавались на этот случай из царской казны, куда после церемонии опять и возвращались. «А взносили все те дары, – сказано в записке о настоящем приеме патриарха, – из государевы казны с Казенного двора и отнесены опять на Казенный же двор».

Если иногда святитель приносил и собственные дары, то большею частью по совершении обряда они также ему возвращались, а он, во всяком случае, получал от царского семейства взаимные дары, которыми его по обычаю дарили ответно. Так и в этот день новый патриарх получил от царицы, царевича и царевен по кубку серебряному, по атласу, от царицы – двойной по серебряной земле, от царевича – просто двойной, от царевен – по гладкому лазоревому; по камке куфтер: от царицы – багровый, а от прочих – по лазоревой, и по сороку соболей. «А назад те дары у патриарха не взяты. А пожаловав, государыня царица и царевич и царевны патриарха отпустили к себе»[218]218
  Древняя российская вивлиофика. Т. VI. С. 256.


[Закрыть].

Таким же образом царица и царевны принимали у себя патриарха, когда поселялись на новоселье в новых хоромах. Патриарх при этом благословлял их иконою и подносил хлеб и соль в серебряной солонке, а также и дары: обычные сорок соболей и кусок золотой или шелковой ткани. Впрочем, дары, большею частью с благодарным отказом, принимаемы не были и возвращались снова в патриаршую домовую казну. Впоследствии патриарх приходил благословлять такое новоселье только с иконою и с хлебом и солью.

Повседневные, комнатные приемы у царицы, равно как у больших царевен, ограничивались, разумеется, только лицами женского пола или родственными, самыми близкими, свойственными людьми из мужчин.

Котошихин рассказывает, однако ж, что бояре, думные и ближние люди и их дети в дни своего рождения (собственно именин) приезжали обыкновенно челом ударить царице и подносили ей свои именинные калачи, потом ходили с именинными калачами к царевичам и к царевнам. Царица в своей Передней комнате принимала их лично, спрашивала о здоровье, поздравляла именинника и приказывала принять от него именинный калач, причем именинник получал иной раз что-либо в подарок. Так, например, в 1644 г. апреля 30-го сыну князя Никиты Ивановича Одоевского Якову за то, что он поднес государыне свои именинные пироги, царица пожаловала два куска полотна: одно – двойное, другое – тройное. Точно таким же порядком принимали именинников и старшие царевичи. В 1675 г. августа 16-го приходил к великому государю с именинными пирогами, и к государыне царице, и к царевичам боярин князь Никита Иванович Одоевский. Государь пожаловал его с пирогами к себе, и к царице, и к царевичам и велел потом ото всех послать ему подачи, ествы с кубками и с чарками, т.е. с винами. Могло также быть, что и маленькие царевичи принимали лично своих сверстников по возрасту, маленьких именинников, детей бояр, думных и ближних людей. Но едва ли допускались к ним посторонние старшие именинники, кроме их приставников и приближенных по родству людей. О приеме бояр у царевен Котошихин замечает: «А у царевен у самих (именинники) не бывают, кроме свойственных бояр». Стало быть, здесь прием был заочный. Можно полагать, что и царица точно так же принимала заочно всех бояр и других сановников, которые не были ей близки по родству или по службе. Вообще указание Котошихина должно относиться по преимуществу лишь к ближним людям, вышедшим и в бояре, и в думу из царских комнат из домашних государевых людей.

Само собою разумеется, что подобного исключения не было для лиц женского пола. Боярские жены и дочери высшего, т. е. всего думного и ближнего чина, пользовались всегда личным приемом царицы и царевен. В дни своих именин они представлялись государыне и царевнам со своими именинными калачами; их также спрашивали о здоровье, поздравляли и повелевали принять подносимый калач – именинник.

Как в эти праздничные, так и в обыкновенные приезды к царице за каким-либо делом по ее вызову или с собственною просьбою боярыни приезжали зимою в каптанах (крытых возках), а летом – в колымагах и рыдванах. «А приезжаючи к царицыну двору, из колымаг и каптан они выходили у ворот[219]219
  У Куретных дворцовых ворот, взади царицыных хором, откуда и всходили во дворец по светличной лестнице, находившейся подле этих ворот.


[Закрыть], а на двор не въезжали и, приходя к царицыным или к царевниным покоям, посылали боярынь сказати о своем приезде царице или царевнам». Без сомнения, прежде они посылали своих боярских боярынь объявить о своем приезде дворовой боярыне, которая уже и докладывала об этом царице. Таким же образом шел доклад и царевнам через их комнатных боярынь. Пришед к царице или к царевнам, боярыни кланялись им в землю, челом били; затем государыни их спрашивали о здоровье. После этой обычной формы приема спрашивали и о деле, зачем приехали.

В иных случаях царица принимала даже и крестьянок, по крайней мере своих же дворовых вотчин. Так, в 1635 г. мая 29-го к царице Евдокии Лукьяновне в с. Рубцове (Покровском) приходили челом ударить с пирогом с. Рубцова рыбной слободки крестьянки, семь человек, причем царица пожаловала им по полтине.

* * *

При обозрении повседневной комнатной жизни цариц мы должны наметить только общие главные черты с помощью прямых и положительных свидетельств, предоставляя самому читателю рисовать себе живую и более или менее полную картину такой жизни из тех во множестве рассеянных в этой же книге мелких черточек, какие он сам может проследить, если употребит на это необходимое внимание. В последующих главах он найдет многие, хотя еще и сырые краски для воспроизведения подобной картины. Со своей стороны мы ограничиваем себя только одною черновою работою и в настоящем случае указываем лишь основные положения такой жизни.

После обычного утреннего моления у крестов к царице приходил от государя ближний человек спросить о здоровье, как почивала. Такой спрос происходил, однако ж, чрез комнатных боярынь. Одна из них, по преимуществу крайчая, принимала посланного и докладывала об этом царице, передавая тем же путем и ее ответ. Да и все другие сношения царствующих супругов всегда происходили посредством таких же «обсылок», чрез боярынь со стороны царицы и чрез ближних людей со стороны государя. Весьма понятно, что эти обсылки вверялись людям самым приближенным и испытанным или долгою службою, или особыми родственными отношениями. Обсылки, однако ж, происходили только в те дни, когда супруги почивали особо. Тогда после обсылки государь и сам приходил к царице здороваться, и т. к. эти дни бывали нередко богомольные, постные или праздничные, то супруги выходили вместе к заутрени или к ранней обедне в одну из сенных церквей. Когда же царице не вместимо было идти в церковь, то царь приходил с нею здороваться, отслушав один церковную службу.

В повседневной царицыной жизни, как это было и везде, утро, т. е. все время до обеда, посвящалось, конечно, разного рода занятиям. Здесь важнейшим каждодневным предметом для размышлений, обсуждений и забот были женские рукоделия, заготовление разнообразных частей наряда и различной церковной «круты», или одежды. Вся такая рукодельная деятельность царицыной жизни сосредоточивалась главным образом в Светлице, обозрение которой мы помещаем ниже. Это было отдельное и обширное рукодельное заведение, исполнявшее всякие подобные работы даже и на половину государя. Немало требовалось времени только для того, чтобы пересмотреть взносимый для шитья и других рукоделий различный узорочный товар, разные дорогие и легкие ткани, шелки, золото и серебро, жемчуги, камни и т. п., а вместе с тем осмотреть, полюбоваться изделиями мастериц, предметами своего или детского убора и наряда; указать, чего желается, что нужно, как исправить, переделать или как пополнить работу. Если сам государь проводил много времени в осмотре работ своей Оружейной палаты, иконописных, живописных, резных костяных и деревянных, золотых и серебряных и собственно оружейных, то еще больше времени проводила и царица в осмотре работ своей Светлицы. Здесь такой осмотр имел еще большее значение по той причине, что царица была сама рукодельницею тех же самых предметов. Она нередко по обещанию сама вышивала шелками, золотом и серебром и низала жемчугом и каменьями какую-либо утварь в домовые свои церкви, в соборы или в монастыри к особо чтимым угодникам. Точно так же она сама работала и некоторые предметы из платья государю и детям, например ожерелья или воротники к сорочкам и кафтанам, как и самые сорочки, обыкновенно вышиваемые шелками и золотом, также ширинки или платки, полотенца и т. п. Детям у царицы в хоромах шились даже куклы, для чего отпускались туда нередко лоскутки и остатки разных дорогих и легких шелковых и золотных тканей. Мы не упоминаем о детском белье, которое большею частью тоже, по всему вероятию, изготовлялось в комнатах царицы, особенно для маленьких детей.

Мы увидим ниже, что так называемую белую хамовную или полотняную казну заготовляли по годовому окладу несколько особых слобод. Все это заготовление вместе с мастерами и мастерицами находилось в заведывании царицына приказа Мастерской палаты. Обыкновенно царицы сами пересматривали доставляемые полотна, скатерти, убрусы, пряжу и т. п. предметы льняного дела, сами сортировали их, иное оставляя для собственного употребления, иное назначая для даров и даже на продажу, что залежалось или не слишком чисто было сделано. Так, в 1631 г. мая 3-го царица была в своей казне в Мастерской палате и велела перед собою выбрать на продажу 27 столбцов (кусков, свернутых столбцом) скатертных задейчатых, 24 столбца хлопчатых, 34 столбца тверских, 30 полотен двойных гладких лежалых и не лежалых, 8 полотен двойных полосатых, 32 полотна тройных полосатых, 20 полотен тверских; а выбрав, велела их оценить, а оценя, продать. Всего таким образом оценено торговыми людьми на 101 руб. 8 алт, а продано сверх оценки с прибылью на 51 руб. 6 алт. 2 ден. В 1632 г. сентября 6-го царица была в своей казне и взяла 2 утиральника полосатые, убрусное полотенце, полотно основное, 5 полотен тройных гладких, 15 полотен тверских, 30 полок убрусных. В 1633 г. генваря 21-го царица была в своей казне и пожаловала Федору Степановичу Стрешневу (своему дяде и дворецкому) полотно двойное да полотно тройное гладкие; да отставных столбец скатертный, да полотно тройное; да дьяку Сурьянину Тороканову полотно тройное гладкое; да царица выбрала в своей казне на продажу по оценке на 90 р. 10 алт., а денег взято продажею, а не по оценке, 126 руб. 28 алт. 2 ден. В 1640 г. октября 8-го царица «смотрела своей Брейтовской казны», т. е. привезенной из села Брейтова, и оставила у себя в хоромах 50 полок убрусных и т. д.

Иной раз таким же образом царица пересматривала свой гардероб, назначая поношенное или залежавшееся в отставку, именно «в отдачу», т.е. в дар кому-либо из своих родственниц или из своих комнатных, а также на перешивку детям. Родственниц своих царица одевала по большой части если не с собственного плеча, то всегда из своей казны и из своей Мастерской палаты готовым платьем, постройка которого, без сомнения, происходила при ее же непосредственных хлопотах и заботах. Мелкие свидетельства всему этому мы найдем в записках верхового взноса.

В известное время царица принимала доклады о разных делах по ведомству своего Постельного приказа и своего дворцового обихода от дворецкого или от дьяка, а большею частью – чрез своих дворовых боярынь, и преимущественно от боярыни-крайчей. Главные дела касались хозяйского и служебного устройства различных частей царицына обихода и всего ее чина. Она утверждала, конечно, не без совета с государем, определение и увольнение всех служителей своего двора; приказывала те или другие расходы, выдачи, раздачи, покупки, посылки, подачи и т.п. По всему вероятию, ее же решениям подчинялась и ее судимая, или судная, палата, где судился ее царицын чин, когда его дела касались каких-либо дворцовых случаев и обстоятельств, особенно по отношению к каким-либо беспорядкам, производимым во дворце, или, еще важнее, к посягательству нанести беспокойство государеву семейству, какой-либо вред его здоровью или чем-либо оскорбить его. Подобных дел случалось немало вследствие неимоверной дворцовой подозрительности и частых изветов или доносов.

Впрочем, в дневном деле у царицы преобладало всегда дело милосердия, дело помощи бедным, нуждающимся. Мы видели, с какою щедростью раздаваема была царицею милостыня нищим во время богомольных выходов и вообще во время богомольных дней. Но и, кроме нищих, множество бедных людей, преимущественно женщин же, и главным образом из служилого только сословия, пользовались всегдашним доступом к милосердию царицы, подавая ей через дьяка особые челобитные о своих нуждах и приурочивая эту подачу челобитных большею частью к праздничным и особенно к именинным царским дням. По всему вероятию, челобитные читались самой царице. В них вдовы и сироты рассказывали свою горькую нужду и бедственное положение: кто по сиротству шел в монастырь и просил на «постриганье»; кто просто извещал, что «судом Божиим, государыня, нет у меня ни отца, ни матери, вступиться в бедность мою некому»; кто просил окупить с правежу: «Стою я, бедная, в напрасне в 8 рублях на правеже (в долгу), а окупиться мне нечем»; кто писал: «Сговорила я дочеришку свою замуж, а выдать мне на срок после Крещенья в первое воскресенье, а выдать мне нечем», или: «А детишки мои часовники повыучили, а псалтыри купить нечем, прикажи на псалтыри дати, чем тебе, государыня, Бог известит»; или: «Мужа моего убили на вашей службе под Каширою, у Троицы на Белах Песках, за вас, государей, голову положил и кровь пролил. Пожалуй меня, бедную вдову, за мужа моего службу и за кровь, вели меня постричь в свое богомолье, в Вознесенский монастырь; а я стара и увечна и скитаюсь меж двор; чтоб я, бедная, волочась меж двор, не погибла; а я, государыня, нага и боса». Очень часто челобитчики изъясняли только, что скитаются меж двор, помирают голодною смертию, вконец погибают, а поить и кормить, и одеть и обуть некому, роду и племени нет, помощника себе никого не имеют, «окроме Бога и тебя, великой государыни». Иной раз в челобитной какой-либо вдовы излагалось нечто вроде послужного списка, рассказывались подвиги и служба мужа. В 1642 г. февраля 16-го царице была подана между прочими следующая челобитная: «Государыне царице и великой княгине Евдокии Лукьяновне бьет челом бедная и безпомочная вдова, древняя и скорбная, тверитина Камышникова женишко Рудакова Марьица: служил муж мой прежним государем и вам, государем, в сотниках в стрелецких всякие ваши государевы службы, в датцких и в свитцких немцах и в Стекольне был три года и вышел к Москве; а после того был на Низу в Астрахани с головою с Темирем Засецким и на Колуге город ставил, и был на вашей государеве службе четыре года; и как завоевались на Сивере и в сиверском Новегородке в осаде сидел с Михаилом Шейным; и как под Москвою в таборье стояли воровские люди, а муж мой в ту пору на Дедилове сидел в тюрьме, и хотели с башни скинуть, и он ушел к вам, государем, к Москве, а вору креста не целовал; и как под Москвою в Тушине стояли литовские люди и мужа моего выбрали в полк к боярину к князю Михаилу Васильевичу Шуйскому Скопину, и его взяли в полон; и в полону был три месяца, в день ров копал, а на ночь к колку прикован; и из полону ушел. А как ходили с обозом на воровские люди, и мужа моего выбрали в обоз с сотнею, и в обозе его изранили, положили двенадцать ран; и как пошел под Царево Займище боярин князь Дмитрий, и мужа моего послали тут же с сотнею, и его взяли в полон, и был в полону два месяца; и из полону ушел к Москве из Можайска. И как литовские люди Москву разорили и муж мой ушел в Симонов монастырь, и его убили на деле Литовские люди; а вору креста не целовал. И с тех мест и по ся мест, после мужа своего 30 лет скитаюсь меж двор, помираю голодною смертью, нага и боса: помираю голодною смертью; а которые и были у меня сродичи, и те все побиты на вашей государевой службе под Смоленском; надеяться не на кого. Государыня царица и великая княгиня Евдокия Лукьяновна! Пожалуй меня, бедную, дряхлую, скорбную, увечную, для своего государского многолетнего здравия, за службу, за кровь и за осадное сиденье и за полонское терпенье мужа моего и для моей бедности и скорби: вели, государыня, мне дати на одеженко, как тебе, государыня, Бог известит. Государыня, царица, смилуйся, пожалуй!» Помета: 150 г. февраля 16-го: «Дать полтину».