Текст книги "Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях"

Другие роспашницы описаны так: «Роспашница, камка куфтерь червчата травная, круживо по отласу по белому шито золотом да серебром, вошвы по бархату по черному шиты золотом да серебром травы, меж трав орлы, и инроги, и птицы, и листье оксамичены, подкладка тафта виницейка желта; на роспашнице 15 пугвиц золоты островаты с чернью. Роспашница, тафта виницейка ала, круживо по тафте по зеленой шито золотом да серебром. На опашнице 15 пугвиц серебрены золочены островаты, по них полоски (147г. апреля 24 сее роспашницы верх царица пожаловала княжне Ростовской). Роспашница, камка бурская, на червце травы и листье золото; вошвы по бархату по черному низаны жемчугом с дробницы и с каменьи с яхонты с лазоревыми и с червчатыми; круживо по бархату по червчатому низано жемчугом репьи и косы, в репьях и в косах в золотых гнездех зачеканивано каменье яхонты, и лалы, и изумруды, и бирюзы; на вороту 15 пугвиц серебрены золочены велики продолговаты сенчаты с финифты с розными, сверху и снизу репейки финифт темно-лазорев, в закрепках зеренчаты; подкладка светло-зелена тафтяная (146 г. генваря 2-го с сее роспашницы из кружива низаного выпорото 26 репьев с яхонтами червчатыми в гнездах, 76 бирюз, 101 искорка яхонтовых червчатых, 29 кос с каменьем, всего 232 места; нашито каменье на государево круживо, которое платно было на государе на Богоявленьев день в нынешнем 146 г.)».

Опашен, иначе охобен,– верхнее летнее распашное платье из шелковой или золотной добротной ткани, а большею частью – из червчатого сукна. Покрой его был такой же, как и у других верхних одежд, т.е. с прямым станом и со вставкою по бокам обычных клиньев. Как верхняя одежда он делался во всех частях полнее; ворот у опашня кроился скошенным к полам и служил их продолжением. Около шеи к нему пришивалось вокруг ожерелье, или воротник, из ткани более богатой, обыкновенно парчовой; ширина этого воротника бывала вершка в полтора и к концам скашивалась или закруглялась, а длиною он ставился вершков в 20, так что концами опускался вершков на 5 или на 6 по груди по обеим сторонам. Рукава бывали полные, обычной длины, т.е. невступно до подола. Полы и подол украшались кружевом – золотным, жемчужным, а полы, кроме того, застегивались такими же петлями и серебряными пуговицами, украшенными финифтью, каменьями и всегда великими, величиною с грецкий орех и больше, иногда половинчатыми, которые по своей величине справедливо назывались также чашками[266]266
  Архив Оружейной палаты. № 673.


[Закрыть]. Они украшались финифтью и каменьями. Кружево часто полагалось вдвойне: одно – широкое, другое – узкое. На суконных опашнях вместо кружева делалась строка, прострочка мелкая, или крупная, или же обе вместе, которые бывали и низаны жемчугом, одна – в рясную, другая – в одно зерно. Иногда вместо строки полагался картулин.

С исподу опашень подкладывался тафтою с атласною подпушкою под передами, т. е. под полами; впрочем, бывала и одна только подкладка без подпушки или же одна подпушка без подкладки; суконные же по большей части делались с одною подпушкою. Число пуговиц, которые ставились на опашень, бывало неодинаково, что зависело частью от их величины (особенно крупные занимали место больше и, разумеется, ставились реже), а частью от роста, т. е. от длины пол. Пришивали 5, 7, 9, 11 и 15 пуговиц.

Опашни как выходная верхняя одежда в царицыном быту всегда убирались с большим богатством. К свадьбе царицы Евдокии Лукьяновны в 1626 г. на ее опашень в Серебряной палате было сделано в кружево 53 золотых гнезда, в чем ставить каменье весом 12 золотн.; да в жемчужное кружево 64 гнезда золотых же.

Опашень, или охабень, положенный на меху – собольем, лисьем, горностаевом и т.п.,– назывался шубою. Воротник (ожерелье) у шубы ставился бобровый, отворотный, как у опашня. На передах, или полах, пришивались такие же большие пуговицы, числом 9, 11 и больше, с петлями или нашивкою, всегда украшенною кистями с золотными или жемчужными ворворками. Кружево на шубе не употреблялось. В царском быту в XVII столетии шубы кроились только для детей и очень редко – для взрослых, ибо их вполне заменяли теплые телогреи, обозначаемые иногда шубами; также кортли и торлопы. У цариц в числе платья даже вовсе не находим шуб. В простом быту шубы употреблялись на образец мужских.

Кортель — одежда зимняя меховая, соболья, белья, горностайная, кунья, иногда нагольная, но обыкновенно покрытая легкою шелковою тканью, тафтою, камкою, кушаками. Кортель, даже и нагольный, украшался всегда богатыми вошвами и подольником; эти его части указывают на сходство в покрое с летником, почему, за неимением других, более прямых указаний, можно полагать, что это был по покрою тот же летник, только исключительно зимний, меховой. Сходство с летником дополняется и тем, что у кортеля не было ни кружева, ни пуговиц. Но были ли у него столь же длинные и столь же широкие рукава – накапки, – неизвестно. Можно полагать, что рукава кортеля делались в обычную длину, но были широки по-летничному, а потому и обозначались в описях только именем вошев как необходимой их принадлежности. Впрочем, тем же именем, как мы видели выше, могло обозначаться и оплечье, также передцы, т. е. особые платы, вшиваемые в одежду по плечам для большого ее убранства.

Кортель, как и всякая зимняя и вообще теплая одежда, опушался бобровым пухом, с тем отличием, что такой пух ставился у него гораздо шире, чем у других одежд. В 1630 г. к горностайному нагольному кортелю царицы Евдокии был скроен пух к вороту в 2 верш. без чети, а около вошев и подольника – в 3 верш. без чети. Этот и два другие кортеля из числа ее одежд описаны следующим образом: «Кортель горностайной наголной, опушен пухом чорным. Кортель тафта бела на черевах на бельих, вошвы отлас турецкой, по червчатой земле розвода и круги золоты в цветах шолки розные, опушен пухом черным (143 г. августа 23 сесь кортель царица пожаловала боярина княж Иванове княгине Борисовича Черкасского). Кортель дороги алы, подкладка тафта немецкая светло-зелена на черевех на бельих, подольник тафта виницейка желта, вошвы по отласу по таусинному шиты золотом да серебром».

Торлоп, судя по описанию, – то же, что и кортель, – меховая одежда, крытая тафтою, украшенная вошвами на рукавах и подольником. Быть может, от кортеля она отличалась воротником стоячим или отворотным, как у опашня и как у теперешнего тулупа, который происходит, по всему вероятию, от торлопа. Употребление вошев указывает, что рукава его были широкие, летничные.

В числе одежд торлопы вообще встречаются редко. В царицыной казне Марьи Ильичны в XVII столетии (1648–1676 гг.) находился только один «торлоп горностайной, опушен пухом черным», который и записан в числе кортелей, а по другой описи – даже и значится под именем кортеля[267]267
  Архив Оружейной палаты. № 146, 204.


[Закрыть]. Видимо, что этим именем назван описанный выше нагольный кортель царицы Евдокии Лукьяновны. В таком случае можем заключить, что торлопом именовался кортель без покрышки, нагольный (тулуп). Впрочем, в царской казне Шуйских описан торлоп, крытый тафтою.

Поверх некоторых одежд – именно летников, шубок – плечи даже и в летнее время покрывались, как мы говорили, пуховым (бобровым) ожерельем, которое по особым способам кройки называлось накладным и (в XVI столетии) наметным. Такое ожерелье кроилось из бобрового пушистого меха, непременно черненого, т. е. подкрашенного в самый черный цвет. Оно делалось различной величины, смотря по желанию или по надобности, и потому кроилось иногда только из половины бобра, иногда из целого меха и самое полное – из двух бобров. Хороший, добрый, бобровый мех ценился в половине XVII столетия (1644 г.) в 15 руб., так что полное ожерелье стоило 30 руб. без приклада и без работы. Накладным оно называлось по той причине, что кроилось без разреза на полы, а цельным круглым воротником с отверстием в средине для надеванья через голову. В этом отверстии для большего удобства при надевании делался спереди небольшой разрез, который потом застегивался с исподи пуговками. Впрочем, наметное ожерелье отличалось от накладного разрезом на полы. В этом последнем виде оно употребляется и теперь в простом быту при коротких шубенках. Наметкою в старину вообще назывался наряд вроде длинного воротника или пелерины (например, наметка чернеческая).

В царицыном быту употреблялись пуховые ожерелья только накладные. Пуховое бобровое ожерелье вообще придавало старинному наряду, по преимуществу цветному и золотному, весьма значительную долю красоты; оно же своим черным цветом много способствовало и возвышению красоты лица, всегда набеленного и нарумяненного. По этим причинам оно надевалось довольно часто. Несмотря на то, количество таких ожерелий, сохранявшихся в царицыной казне, не было значительно.

У царицы Евдокии Лукьяновны в первое время (1626–1628 гг.) хранилось всего шесть ожерелий, из коих одно она подарила своей матери Анне Константиновне, а другое – родной сестре Федосье, вышедшей замуж за Ивана Матюшкина; третье приказала написати в отставку. Затем (1629–1642 гг.) у царицы употреблялось и сохранялось только четыре ожерелья, из которых одно поношенное отдано жене брата Семена и взамен сшито новое. У царицы Марьи Ильичны сохранялось в казне пять ожерелий, у царицы Натальи Кирилловны – шесть, и с оставшимися от царицы Марьи; у царицы Агафьи Семеновны – одно.

Зимою для защиты рук от холода, кроме теплых рукавков, царицы надевали иногда рукав (муфту). Этот рукав не был, однако, так пышен и полон, как делают муфты теперь. Кроился он из бархата или атласа и разных золотных тканей, длиною всего в 5 верш., с опушкою из собольих хвостов вершка по 2 шириною, следовательно, всей длины имел не более 9 верш. Внутри подкладывался также соболем пупками полегче или пластинами потяжеле. Снаружи по простой шелковой ткани украшался иногда золотным кружевом, а в особых случаях – и жемчужным низаньем с каменьями.

Однако в описях казны царицы Евдокии Лукьяновны в числе других предметов наряда рукава не встречаем.

После царицы Марьи Ил. оставался один только «рукав объерь, по серебреной земле травы золоты, испод и опушка пластины собольи». Но у царицы Агафьи Семеновны находим семь рукавов собольих: «бархатный червчатый с круживом плетеным с городы золото с серебром; атласный золотный червчатый же травы и разводы шолк червчат; алтабасный – по золотной земле травы кубы серебрены; атласный серебрен, травы золоты с серебром; алтабасный золотной – травы серебрены с горностаевым исподом, но с опушкою соболиною; атласный червчатый – реки и травы золоты; и рукав низан жемчугом по алому бархату с запаны алмазными и с яхонты червчатыми и с изумруды»[268]268
  Ср.: Савваитов П. Указ. соч. С. 134.


[Закрыть]. Можно полагать, что в конце XVII столетия употребление рукавов стало входить в моду.

Судя по тому, что в описях царицыной казны первых лет XVII столетия вовсе не упоминается о перчатках, или рукавках перщатых, даже и о простых рукавках, т. е. рукавичках, можем полагать, что в то время, а равно и в XVI столетии в царицыном быту они еще не были в употреблении, по крайней мере не принадлежали к обычным статьям женского наряда. Разумеется, в простом трудовом быту в зимнее время употреблялись, смотря по надобности, и рукавицы – и простые, и перщатые, но в общем наряде в них не было даже и надобности, ибо их вполне заменяли длинные рукава одежд, которыми руки прикрывались и от холода, и во всяких других случаях.

Вообще как статья нарядная перчатки употреблялись очень редко. Царице Евдокии Лукьяновне в 1626 г. ноября 6-го были сшиты теплые рукавки, на которые употреблена пара соболей. Потом царь Михаил в 1629 г. июня 28-го в Троицком богомольном походе подарил своей супруге рукавки персчаты «немецкое дело, вязены узором, шелк брусничен, запясье по отласу по алому делано канителью и трунцалы». Затем в период времени 1629–1632 гг. находим у царицы еще «рукавки теплые, бархат червчат, на черевех на лисьих на чернобурых опушены соболем». В последующее время, 1633–1643 гг., в казне царицы хранились рукавки «бархат червчат на пупках на собольих, запясья по червчатому бархоту шиты канителью золоченою да серебреною с картулином да с трунцалом в нацвете, шолк зелен да лазорев, запясье подложено камкою жолтою куфтерем, немецкое дело». Эти рукавки в 1642 г. сентября 18-го были подарены государем царевичу Алексею Михайловичу.

В том же году у царицы находим новые «рукавки везенные, шолк червчат, немецкое дело; запясья шиты по отласу по червчатому канителью да трунцалом золоченым, травы, и звери, и птицы, и в травах низано жемчугом мелким, промеж трав звездки золоченые пришиваны с жемчугом, около запясей обделывано золотом, подложены запясья тафтою червчатою».

Таким образом, царица Евдокия Лукьяновна имела, собственно, только одну пару перчаток, переменяя с течением времени, с 1629 по 1642г., старую пару на новую. Это и показывает, что они употреблялись очень редко и вовсе не входили в круг обыкновенных потребностей наряда. У одной из дочерей царицы – у царевны Ирины Михайловны – находим также только две пары рукавков, одни – «рукавки иршаные (лайковые) немецкое дело, запястье шито золотом; другие – рукавки тафта червчата на соболех».

Носили ли перчатки царицы Марья Ильична и Наталья Кирилловна – неизвестно. В описи их казны о рукавках не упоминается. У царицы Агафьи Семеновны «рукавков перщетых» было две пары: одни – «отлас бел, из-под пупки, опушка пластины собольи; кругом галун золотной»; другие – «шелковые шемоханские вязеные, запястье круживо золотное; по краям круживо золото с серебром».

При выходах в церковь или к гостям и вообще в парадных случаях царицы и царевны, как и все женщины и девицы, в руках всегда носили ширинку — носовой платок, роскошно вышитый золотом, серебром и шелками, а иногда и низанный жемчугом и накищенный по каймам золотыми кистями. Ширинки кроились из тонких арабских миткалей, а по большой части, и особенно наиболее богатые, из белой виниценской тафты. Бывали также и кисейные, которые иногда присылались в дарах из Крыма. Особенная ценность ширинки заключалась в шитье, где со всею роскошью выказывалось женское рукодельное искусство – не только в чистоте и тонкости работы, но и в женском замышлении по отношению к сочинению узора и всяких украшений. Ширинка, таким образом, всегда служила хвастовским предметом домашнего рукоделия и указывала значение и высоту рукодельных достоинств всякой доброй и порядливой домоводицы из женщин и трудолюбивой и, следовательно, добронравной невесты из девиц. В самом наряде это была наиболее заметная статья в этом отношении; и женщина, и девица, неся в руках ширинку, тем самым как бы доказывала если не всегда собственные рукодельные таланты, то всегда искусство и совершенство работ своей светлицы, следовательно, свои хозяйские таланты. Оттого ширинки вместе с убрусами, волосинками, сорочками как исключительные предметы домашнего рукоделия занимают очень видное место и в свадебных дарах, где такими дарами всегда старались представить с самой выгодной и похвальной стороны рукодельное прилежание и художество невесты и ее семьи. Чужой род, как и все гости, получали здесь наглядные доказательства о таких достоинствах невестина рода и дома.

Цена, по какой иногда покупались сработанные ширинки, восходила от 2 до 8 руб. Сумма сравнительно с другими ценностями того времени очень значительная, указывающая вообще, как дорого ценилась такая работа. Иногда на ширинках выставлялось даже имя хозяина дома, где она работалась. Олеарий рассказывает, что подобную ширинку он получил (1643 г.) от молодой супруги графа Шляковского, женившегося на русской. Это был, по его словам, «носовой платок из белой тафты, вышитый золотом и серебром, с длинною по концам бахромою (накищенье); такими носовыми платками обыкновенно дарят невесту жены и дочери знатных вельмож: так, на полученном мною мелкими буквами вышито было имя Стрешнева — брата отца великой княгини (царицы Евдокии Лукьяновны)».

В казне царицы Евдокии хранилось «19 ширинок тафтяных белых» (поступивших к ней из казны патриарха Филарета Никитича), и в том числе: «ширинка тафтяная везена золотом, репьи низаны жемчугом; 18 ширинок по белой же тафте шиты золотом и серебром с шолки розными; кисти у всех у 19 золоты ж (взяты у стольника у князя Юрья Ондреевича Сицково, да у дьяка Тимофея Голосова, государевы патриарховы казны. И те ширинки взял и отнес к царице в хоромы окольничей Василий Иванович Стрешнев)».

В казне царевны Ирины находим «25 ширинок, шиты по тафтам по белым золотом да серебром с шолки с розными; у ширинок кисти золотные. Ширинка — тафта бела без кистей; на ней в кругу вышит орел двоеглавой, по углам шиты травы золотом да серебром с шолки с розными. Ширинка — тафта бела без кистей, шита золотом да серебром, около ширинки обшивана веревочка золотная. Ширинка кисейная – турское дело, по ней по всей шиты травы золотом да серебром волоченым с шолки с розными».

Должно заметить вообще, что ширинкою назывался носовой платок, более или менее украшенный шитьем. Обыкновенные платочки носили свое обычное название и кроились в царицыном быту тоже из белой тафты или из миткалей и редко – из тонкого полотна.

При богомольных выходах царицы по примеру своих супругов употребляли также жезл как знак царственного их достоинства. С таким жезлом в руке царица Марья Ильична шествовала в Вознесенский монастырь к панихидам. В казне царицы Евдокии Лукьяновны хранился «жезл, немецкое дело, дерево черное гладкое; в рукоядь врезываны травы серебрены; меж рукояди в дву шурупех серебреных золоченых шурупцы костяные, в шурубцах составы араматные; да тут же костяной ставик с кровлею, а в нем зуботычки костяные. Да в том же жезле трубка зрительная; да поверх жезла и рукояди в шурупе серебреном золоченом часы солнечны с маточником. Кровля серебряна золочена, на кровле дерется лев со змеем. Подковец у жезла серебрен золочен. Отметка: и тот жезл взят к царице в хоромы, а из хором выдан в казну; 146 г. мая 26, от царицы из хором половину того жезла принес Родион Стрешнев; а другую половину выдал боярин Лукьян Степанович Стрешнев; и у того жезла в шурупех попорчено и шурубцы костяные с араматы и костяной ставик с кровлею с зубочистки из того жезла выняты».

* * *

Царицыну обувь составляли чулки, башмаки, ичедыги, чеботы. В царском быту чулки вязаные, или вязеные, употреблялись очень редко и дома не изготовлялись, а покупались у немцев готовые. У царицы Евдокии Лукьяновны было трое таких чулок: «Чулки вязеные, шолк лазорев с серебром, немецкое дело; двои чулки вязеные, шолк ал да желт, немецкое ж дело». Обыкновенно чулки кроились из тафты, камки, атласа, дорогов и даже из сукна. Атласу в кройку выходило на пару 1 арш. 2 верш, во всю ширину полотнища (12 верш.); таким образом, длина женских чулок была вершков в 12 и более. Ширина их измерялась в верхах и над стрелками, около щиколотки. Конечно, их кроили вплотную по ноге, для чего и необходимы были острые кланья или стрелки. Холодные чулки подкладывались тафтою: червчатые – лазоревою, желтые – червчатою и т.п. Под теплые подкраивались меховые исподы лисьи и бельи черевьи, собольи пупчатые, песцовые. В особых случаях холодные украшались даже кружевом. Так, царице Евдокии Лукьяновне на камчатные червчатые чулки было нашито «кружево серебряное с пелепелы». При особой длине всех одежд для чулок такого убора, конечно, вовсе и не требовалось; но здесь, вероятно, обнаружилось лишь общее требование богатого убора в соответствие всему остальному. По свидетельству Рейтенфельса, чулки носили без подвязок. Действительно, сведений о женских подвязках нам не встретилось. Надо прибавить, что царицы носили и онучки, о чем свидетельствует расход Белой казны за 1587 г., когда 22 июня царице Ирине Федоровне Годуновых было подано на онучки полотно Кадашевское.

Башмаки кроились из бархата, атласа и сафьяна. Бархату в кройку выходило 6 верш. во всю ширину (12 верш.) полотнища, атласу – 9 верш. (ширина ок. 8 верш.), сафьяна – четверть кожи; на подкладку тафты широкой в 1¹/₂ арш.– 3 верш. По швам башмаки обшивались золотным с шелком пояском или кружевом, которого выходило 1¹/₂ арш. и больше; каблуки или закаблучье всегда обвивались волоченым золотом, на что требовалось золотой нити 5 и 8 арш. Бархатные и атласные, как и сафьянные, переды по большей части узорочно вышивались золотом, низались жемчугом, иногда с дорогими каменьями. У сафьянных переды ставились иногда бархатные, на что употреблялось ткани 2 верш. По верхним краям башмаки опушались атласом или бархатом другого цвета. Наиболее употребительный цвет башмаков в царском быту был червчатый, но шились также башмаки белые, желтые, зеленые, алые, лазоревые. Под каблуки, которые бывали очень высоки, всегда ставились у простых, повседневных, скобы железные, а у нарядных выходных – серебряные. Стельки ставились полстяные и обшивались червчатою тафтою. Употреблялась полсть старицкая белая. На поднаряд употреблялась иногда объярь, шелковая ткань, а на подклейку – ирха и клей; подошвы ставились обыкновенные. Башмаки, кроме того, всегда строчились волоченым золотом или серебром.

С башмаками как их принадлежность носились нередко ичетыги, или ичедоги. Это в точном смысле – сафьянные чулки, ибо всегда шились из сафьяна без поднаряда и без особой подошвы. По большой части они покрывались, оболакивались камкою, или атласом, а с исподней стороны подкладывались, как чулки, тафтою того же цвета или червчатые – лазоревою, белые – червчатою и т.п.; по верхнему краю подпушались атласом другого цвета. В комнатном быту ичетыги могли заменить спальные сапоги, так что их носили и без башмаков – тогда к ним ставили легкую подошву. Очень редко они употреблялись без поволоки или оболоки шелковою тканью. Нет сомнения, что ичетыги с самым названием[269]269
  Ичь – итык – внутрь – сапог, следовательно, чулок. См.: Савваитов П. Указ. соч. С. 178.


[Закрыть] заимствованы у татар, и в XVII столетии упоминаются нередко «ичетыги крымские, крымское дело». Упоминаются при башмаках еще и черевинки, тоже крымские, быть может, обувь вроде туфлей или тех же ичетыгов.

Женские чеботы, род сапог, кроились, как и башмаки, из сафьяна, бархата и атласа. Это были башмаки с голенищами (которые назывались пряжниками), а потому и в кройке, в отделке и в украшениях они сходствовали с башмаками. На чеботы выходило в кройку: на сафьянные полсафьяна, на бархатные и атласные – этой ткани на полные — по 1 арш. 6 верш.; на полуполные — по аршину с вершком и с 2 верш., смотря по ширине портища. На подкладку употреблялась тафта червчатая от 8 до 11 верш. Верхи обшивались атласом или бархатом другого цвета, выходило 3 верш.: по швам пришивался золотный поясок или кованое золотное узкое или широкое кружево, которого выходило 3 арш. и больше. Иногда на переды вместо кружева пришивались образцы, низанные жемчугом, какие-либо изображения, фигуры или узоры: тогда на остальные части кружева выходило только 2 арш. Скобы ставились также у простых – железные, у нарядных – серебряные.

Кроме указанных украшений, нарядные чеботы всегда вышивались богато золотом, унизывались жемчугом с каменьями и по швам вместо золотного пояска низались жемчугом же. Особенно узорочились их переды и задники.

Чеботы бывали кривые и прямые относительно кройки подошвы; полные и полуполные относительно длины голенища. Строчились: простые – шелком, а нарядные – золотом. Цвет употреблялся такой же, как и для башмаков: червчатый, белый, желтый, зеленый, алый. По свидетельству Маржерета, вышина каблуков была в 3 пальца, т.е. вершка в 1¹/₂. Олеарий говорит, что женщины и преимущественно девушки носили башмаки с очень высокими каблуками, вышиною в четверть аршина, так что носок едва касался земли, и ходить было очень затруднительно. Чрезмерную вышину каблуков подметили даже и народные былины. У Дюка Степановича были сапожки «зелен сафьян, под пяту-пяту воробей пролети, о пяту-пяту яйцо прокати».

Сапогами в собственном значении называлась обувь кожаная, которая в царском быту в женском наряде не употреблялась, а изготовлялась только для придворных женщин. Они шились из опойка (телятинные) и из сафьяна (козловые и барановые) таких же цветов, каких бывали и чеботы, т. е. червчатого, желтого, зеленого, лазоревого, белого и смирные – черного. В царских кладовых в начале XVII столетия находим, однако ж, сапоги бархатные и атласные, низанные жемчугом с каменьем.

* * *

Мы видели, что царицыно платье большею частью шилось из тканей довольно тяжелых, каковы были сукно и золотные и шелковые плотные, скоба-скобой, камки, атласы, бархаты и т.п. Очень понятно, что женские руки царицыных мастериц не могли хорошо управляться ни с кройкою, ни с шитьем таких портищ. Была необходима более сильная и твердая мужская рука для того, чтобы с успехом владеть ножницами, иглою и утюгом для устройства из этих толстых полотнищ целого наряда. Таким образом, мы и находим в Мастерской царицыной палате не портних, а портных мужчин, которые притом пользовались почетным именем наплечных мастеров, ибо одевали царское плечо.

Личный состав Мастерской палаты указан выше, с. 435. Кроме наплечного или портняжного дела, мужские работы заключались еще в изготовлении обуви и головных покровов: шапок, каптуров, столбунцов, треухов, тафей, шляп, а по однородности дела – также меховых ожерелий и т. п., требовавших не одного шитья тканей, но их подклейки и шитья разных клеенок и кожи. Мастерская палата вообще занималась изготовлением всяких нарядов как бы вчерне. Все, что касалось украшения, убора в каждом таком наряде, то принадлежало уже занятиям и работам царицыной Светлицы.

Расход различных материалов при употреблении их в кройку или для другого изготовления очень подробно и обстоятельно, даже иногда с расценкою, записывался в особую книгу, которая по главной статье употребления называлась книгою кроельною. Здесь записывалась также и мера кроенному шитью с обозначением скупо или сыто, какая часть скроена, сколько оставлено в запасе и т. п. Из кроельных книг, хотя и не сохранившихся вполне, мы узнаем, по крайней мере приблизительно, какие именно предметы наряда бывали в большем употреблении сравнительно с другими, и потому чаще строились и расходовались; совсем изношенные – в отставку, а годные и новые – для подарков родственным и служебным лицам. Вот примерные цифры подобных построек для цариц Евдокии Лукьяновны 1627–1629 гг. и Марьи Ильичны 1648–1650 гг.

Кроме значения мастерской, которое было, так сказать, коренное, почему и самый Постельный царицын приказ большею частью назывался тоже Мастерскою палатою, эта палата имела еще значение царицыной кладовой, иначе – гардеробной, в которой в особых помещениях – в поставцах, коробьях, шкатулах, ларцах, ящиках и сундуках – сохранялись всякие предметы из платья и уборов, разумеется, за исключением только тех, которые употреблялись вседневно и поэтому хранились в хоромах у самой царицы или у царевен. Выдавая наряды по назначению, Палата вела точные и подробные об этом записки, известные под именем выходных книг, которые по отношению к царицам и царевнам, к сожалению, не сохранились.

Из общих ее описей мы получаем любопытные сведения о количестве платья и уборов, какое за известное время сохранялось в казне и которое дает понятие вообще о степени щегольства в быту цариц и царевен. С этою целью помещаем здесь сводную роспись различных одежд цариц Евдокии Стрешневых, Марьи Милославских, Агафьи Грушецких и взрослых царевен больших, от Стрешневой, и меньших, от Милославской.

Здесь не поименованы некоторые, особенно богатые уборы и вообще кузнь ларешная, всякие драгоценности, по той причине, что, как мы уже говорили, и само ведомство Мастерской палаты ничего не знало об их количестве, ибо они хранились всегда в особых ларцах, ящиках, шкатулах и коробьях за царицыною печатью и в таком виде сдавались дворецкими и дьяками при случае нового пересмотра и новой переписи. Так, здесь нет описи царицыных корун, венцов, богатых ошивок, убрусов, жемчужных ожерелий, монист, серег, перстней и т.п. В казне у царицы Евдокии Лукьяновны в числе ларцов находились: «Ларец кипарисный с костьми, обложен серебром, во влагалище в суконном червчатом с замком за печатью царицы, а ключ от замка у ней, государыни, в хоромех. Ларец по зеленой земле травы писаны розными краски за печатью государыни великия старицы иноки Марфы Ивановны. Ларец зелен окован железом за печатью царицы, а в нем государя (т.) нарядные сорочки. Ларец кипарисный за царицыною печатью, а в нем государевы полотенца. Ларчик кипарисный окован, а в нем царицыны ошивки. Коробья новгородская с замком за печатью царицы, а в ней царицыны сорочки. Коробья новгородская окована железом, замкнута, за царицыною печатью, а в ней государевы да царицыны отставные сорочки. Коробья осиновая бела с вислым замком за царицыною печатью, а в ней по ярлыку написано: низаные убрусцы; а ключ того замка у царицы в хоромех. (155г. генваря 31, се убрусцы взял государь (Алексей Михайлович ) и отнес к себе в хоромы.) Ларец кипарисный окован, с замком, а ключ от того замка у царицы в хоромех. А по сказке боярыни Анны Костянтиновны в том ларце сорочки царевны Ирины. Ларчик оболочен бархатом червчатым, оковцы серебрены; во влагалище суконном с замочком вислым, а ключ от того замка в хоромех». Точно так же и от нескольких других ларцов, коробей и шкатул, в коих неизвестно что хранилось, ключи тоже находились у царицы в хоромах.

Что касается одеял и именно того обстоятельства, что у царевен они значатся в весьма достаточном количестве, то должно припомнить, что царевны совершали свои выходы под покровом именно таких одеял или пол (см. выше, с. 305–306), изготовляемых для этой цели не только из сукна, но в парадных случаях большею частью из тяжелых золотных тканей.

Одежды и уборы цариц после их смерти преемственно переходили со всею их казною к новым царицам, за исключением разве носильного повседневного платья, которое большею частью раздавалось на помин души родственницам бывшей царицы или же продавалось с целью раздать деньги тоже на помин по церквам и монастырям. Так, в 1615 г. по смерти царицы Евдокии продано было ее черное (траурное) платье с предварительною оценкою торговых людей[270]270
  В частном быту раздача церквам на помин души одежды, даже и женской, производилась прямо выдачею в церковь того или другого платья. В 1565г. вдова князя Юрья Ивановича Шемякина-Пронского княгиня Авдотья Ивановна в своем духовном завещании писала следующее: «Да что у меня моего платья, и я его велела роздати по церквам по своей душе: Пречистой на Площади (Успенский собор) торпоп отласен на черевех; к Олексею чудотворцу в Чудов монастырь летник камчат червьчат; к Вознесенью (монастырь) в городе летник зелен отласен; к Спасу в Новой монастырь в девич летник, рудожелта камка; в Олексеевской монастырь летник коран; да к Благовещенью на Ваганково летник зелена камка; да к Троице в городе (Троицкое подворье) летник дороги червчаты; да в Симоновской монастырь шупка бело-голуба; да в Ондрониковской монастырь кортель куней; к Спасу на Новой шупка светло-зелена; да к Пречистой к Веденской летник червчата тафта; да к Пятнице святой за Болотом шупка багрец червьчат; да к Ивану Предотече за Болотом же шупка скорлат червчат; да к Ивану Златоусту в монастырь летник багрова тафта; да к Пятнице Кожевниковской каптур соболей». – Акты, собранные А. Федотовым-Чеховским. Т. I. Киев, 1860. С. 225.


[Закрыть]. Парадное выходное платье, вообще не часто надеваемое, долго оставалось свежим и новым и потому долго сохранялось в казне. Новые царицы из остававшегося запаса выбирали многое и для своего гардероба, переделывали и перешивали, что не была по плечу, а иное, что было в пору, приказывали подавать себе и без переделки. Так, спустя 11 лет по смерти царицы Марии Ильичны некоторые ее одежды – 2 шубки, 5 летников, 2 телогреи – поступили даже к молодой царице Агафье Семеновне, а еще прежде вся ее казна перешла к молодой царице Наталье Кирилловне, которая к оставшемуся гардеробу в течение первых 5 лет прибавила только 9 летников (к остававшимся 116), 7 шубок (к остававшимся 56) и до 40 телогрей, коих после царицы Марьи, вероятно, оставалось ок. 70. Между тем и гардероб царицы Марьи заключал в себе значительное количество одежд, перешедших к ней от царицы Евдокии – ее свекрови. Таким образом, количество более или менее богатых одежд накоплялось в царицыных кладовых постепенно в течение десятков лет и даже целого столетия. Укажем на постепенное приращение одежд у царицы Евдокии, число которых в 20 лет увеличивалось вдвое и втрое по той причине, что тут же сохранялись и старые, не изношенные, но шитые прежде. Не говорим о выростках, т. е. о детском платье, из которого дети вырастали и которое обыкновенно переходило последовательно к младшему поколению иногда в полном составе. Заметим также, что то богатство нарядов, какое мы находим в царицыной казне в эпоху Смутного времени, известное нам лишь по отрывочным, не вполне сохранившимся описям, объясняется тою же обычною бережливостью царского двора. Здесь многие предметы, особенно предметы светличного рукоделья, каковы, например, летничные вошвы, могли оставаться еще от первых цариц XVI столетия, т. к. в кон. XVII столетия оставались еще в царицыной казне уборы, например кики и одежды царицы Евдокии (ск. в 1645 г.). Такая сохранность одежд и разных других предметов обнаруживала, с одной стороны, великую бережливость и, можно сказать, великое скопидомство, каким отличалось государево, и особенно царицыно хозяйство до последних мелочей. Последний вершок ткани, остаток и обрезок сохранялся и шел в дело или в домовом обиходе, или в дар. В расходных царицыных записках часто встречаются отметки, что тому или другому ее родственному или служащему лицу выдавались именно вершки тканей, золотники шелков и т. п.