Текст книги "Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях"

Таким образом, опала наконец поразила государевых врагов, которые принесли ему столько горя, заставив его целые восемь лет ожидать брачной жизни со своею возлюбленною нареченною царевною. Теперь наставала пора государской радости и веселья… Дело о женитьбе на Хлоповой было давно решено между отцом и сыном, иначе они не подняли бы и следствия о здоровье царевны и именно о ее здоровье в настоящую минуту, когда настояла даже государственная необходимость в государевом браке. Розыск об этом здоровье произведен был не для того, чтобы сломить Салтыковых, а именно для того, чтобы достоверно узнать: прочна ли царевна к государской радости.

Но если сломлены были враги этой радости, если они в тот же час были удалены от государевых очей, то последствия их происков и интриг оставались еще в полной силе. В Вознесенском монастыре они успели водворить такую ненависть к будущей царице, что мать государева, великая старица Марфа Ивановна, клятвами себя закляла, что не быть ей в царстве пред сыном, если Хлопова будет у царя царицею. Что тут было делать, как поступить? Выбор был, однако ж, ясный. Променять родную мать, и притом великую старицу, на невесту было невозможно. Это противоречило бы всем нравственным положениям тогдашнего быта; благословение родителей утверждало домы чад, а родительская клятва искореняла их. Родительская клятва в народных представлениях была облечена в такой страшный мифический образ, пред которым ни в каком случае не было возможности стоять твердыми ногами.

Царь смирился, презрел себя Бога ради, не захотел разлучиться с матерью, склонился пред ее любовью, не захотел оскорбить и раздражить человеческое существо матери и сам, все терпя, отказался от нареченной невесты. Это было сделано, по свидетельству летописца, даже вопреки желанию и многим укоризнам со стороны отца, благословлявшего этот брак и хотевшего венчать государя на Хлоповой. Но очень понятно, что и отец не мог сильно настаивать; без сомнения, он ограничил свое желание сделать счастливым сына лишь одними советами. В том только есть очевидная правда, что он стоял за сына.

Спустя неделю после ссылки Салтыковых, 1 ноября, в Нижний послана к Шереметеву с товарищи грамота, в которой государь вызывал боярина тотчас в Москву, «а Ивану Хлопову сказали б, что мы дочь его Марью взять за себя не изволили». Ивану приказано ехать в свою вотчину на Коломну, а Марье Хлоповой с бабкою и дядьями жить по-прежнему в Нижнем, а корм давать ей перед прежним вдвое.

Развенчанная царевна жила в Нижнем до своей кончины. Ей по государеву указу отдан был на житье двор Кузьмы Минина, взятый в казну как выморочный после его смерти.

Царевна Настасья Ивановна скончалась в марте 1633 г., через 10 почти лет после решительного отказа ей в супружестве с царем, в то время, когда государь был уже женат на второй супруге – Евдокии Стрешневой.

Двор Кузьмы Минина после ее смерти снова стал выморочным и был отдан государем боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому с братом, которые выпросили его на приезд из вотчин людям их и крестьянам[132]132
  Акты, собранные Археографическою экспедициею. Т. III. № 218.


[Закрыть].

Великая старица Марфа Ивановна, не соглашаясь на женитьбу сына с Хлоповой, без сомнения, втайне готовила ему невесту по своему выбору. Однако ж прошел еще почти целый год, когда государь склонился на увещания матери и по ее назначению избрал себе в невесты княжну Марью Владимировну Долгорукову – дочь боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукова, одного из старых родовитых бояр. Летописец упоминает, что государь не желал этого брака и согласился на него только из послушания матери: «Аще и не хотя, но матере не преслушав, поят вторую царицу Марью».

И смотрите же, что Бог делает «сотворшим понасилию» – присовокупляет летописатель. В первый день веселия, говорит он, т.е. в день свадьбы, 19 сентября 1624г., была великая радость, а на второй день царица «обретеся испорчена. Грех ради наших от начала враг наш диявол, не хотя добра роду христианскому, научи, враг, человека своим дьявольским наущением и ухищрением, испортиша царицу Марью Владимировну; и бысть государыня больна и бысть скорбь (болезнь) ее велия зело, к тогож года в самое Крещение, 6 января 1625 г., предаде свою праведную душу… и погребена со многим плачем в Вознесенском монастыре с прочими царицами».

Кто был виновником этого нового несчастия для государя, кто был строителем этой новой жертвы дворских боярских интриг и козней – нам неизвестно[133]133
  В свадебной разрядной записке мы встречаем следующее: у постели новобрачных в чине постельничих к подклету были назначены боярин Феодор Иванович Шереметьев с женою Марфою Петровною и отец новобрачной Владимир Тимофеевич Долгорукий с женою, а ее матерью, Марфою Васильевною. Постельничие бояре стлали также по пути к подклету атласы. Долгоругий при этом бил челом государю на боярина Феодора Ивановича Шереметьева недружбою, а с ним был, как отмечает записка, указывая тем, что челобитье было не по поводу мест, а только по недружбе. Таким образом, недружба гнездилась уже подле самой брачной постели и, без сомнения, была немаловажна, если вызвала даже и заявление со стороны Долгорукова. – Дворцовые разряды. Т. I. С. 634, 1221.


[Закрыть]. «А все то зло сотворилось от злых чаровников и зверообразных человек,– восклицает современник этого события,– которые не хотят видеть христианского покою и тишины, гнушаются своего государя, гордятся, в послушании и в покорении ему быть не хотят и отнюдь его не боятся, потому что очень милостив он, любит и милует их, все дает им, что ни просят, а они только своевольничают». Кто же эти они? Это все бояре, по сказанию современника, который, описывая первые годы Михайлова царствования, имел полное право воскликнуть: «Таково-то попечение боярско о земле Русской!»

Действительно, чем ближе мы будем знакомиться в истории с этим попечением, тем яснее и понятнее будет раскрываться нам и личность Грозного, а также и эта необычайная народная вера в царя как в истинного и единственного, хотя и слишком далекого своего защитника – слишком далекого по той причине, что между им и народом всегда высилась та же недоступная боярская гора, обросшая непроходимым лесом боярских же клевретов в образе всякой приказной и приказчичьей строки.

Мы тогда хорошо поймем и отзыв свободного голландца о первых годах царствования Михаила, который в 1614г. писал своей республике: «Царь этот будет иметь счастливое и блистательное царствование, если только Всемогущий откроет ему глаза и поможет ему выполоть дурную траву во дворе и неправду своих приближенных… все приближенные царя – несведущие юноши; ловкие же и деловые приказные – алчные волки; все без различия грабят и разоряют народ. Никто не доводит правды до царя… Но я надеюсь, что Бог откроет глаза юному царю, как то было с прежним царем (Грозным), ибо такой царь нужен России или она пропадет; народ этот благоденствует только под дланью своего владыки, и только в рабстве он богат и счастлив. Вот почему все пойдет хорошо тогда лишь, когда царь по локти будет сидеть в крови». Приговор жесток, как справедливо замечает издатель этой голландской переписки[134]134
  Вестник Европы. 1868. Январь. С. 236, 238.


[Закрыть], не менее справедливо объясняющий, что здесь должно разуметь не народ собственно, а только народ приказный, а мы скажем: только народ властителей, к которому, конечно, принадлежали прежде всего бояре, а за ними уже и приказные, как их же орудия в управлении и попечении о земле. Если к такому жестокому убеждению приходил свободный и практический голландец, пользовавшийся неизмеримо лучшим политическим устройством, то весьма понятно, что того же убеждения крепко держался в своей жизни и истории и наш русский народ, народ в собственном смысле, т. е. вся закрепощенная безвластная среда. Мы даже думаем, что в суждении голландца выразилась не собственная его мысль, а мысль тогдашних умных и опытных русских людей, именно из народа, с которыми торговый голландец по необходимости был в тесном знакомстве, выразилось, одним словом, тогдашнее общественное мнение о дворских событиях.

С лишком через два года, 29 генваря 1626 г., царь избрал себе вторую супругу – Евдокию Лукьяновну Стрешневу, дочь незнатного дворянина, с которою и обвенчался 5 февраля. Только за три дня перед тем ее ввели в царские хоромы и нарекли царевною. Эта женитьба совершилась благополучно; без сомнения, были приняты все меры к тому, чтобы устранить всякие напасти от зверообразных человек. Но мы сейчас увидим, что от этих зверообразных человек не было возможности избавиться: они являлись там, где, по-видимому, труднее всего было их встретить.

Царь Алексей Михайлович вступил на престол также очень молодым человеком, по семнадцатому году. Естественно, что управление должно было сосредоточиться в руках его дядьки — ближнего боярина Бориса Ивановича Морозова, бывшего в молодых летах, как мы уже говорили, спальником у государева отца, следовательно, близким и любимым человеком. Царь Алексей питал к нему сыновние чувства, ибо Морозов на самом деле заменял ему отца. Эти отношения должны были произвести обыкновенное в дворской жизни явление, которое повторялось всегда, при каждом государе, как только, по какой бы то ни было причине, ослабевала его власть, его непосредственное личное участие в делах управления. Борис явился таким же временщиком, какими были Салтыковы при Михаиле, Годунов при Феодоре и т. д. Однако ж, бывши дядькою, руководя по-отечески шестнадцатилетним царем, он мог спокойно самовластвовать лишь до тех пор, пока не было людей, которые стали бы к царю в такую же близость. При его всемогуществе, конечно, и не могли явиться во дворце такие люди, ибо все углы дворца заселялись в это время самыми зоркими глазами и самыми чуткими ушами приверженцев временщика, его созданий, его пособников и милостивцев. Но существовало одно обстоятельство, которое всегда способно было прервать эту незримую, но тем не менее очень связную и потому очень твердую сеть влияния на государеву особу. Это обстоятельство, как мы указывали, заключалось в женитьбе государя, вводившей в государеву близость вместе с его супругою много лиц, которые тотчас же являлись сильными соперниками всякому постороннему самовластью. Это было обстоятельство, самое опасное для каждого временщика, и потому с его стороны в этом случае употреблялись всевозможные меры, чтобы расстроить свадьбу, если она действительно была опасна в этом смысле, и направить выбор невесты согласно своим личным интересам, т. е. сохранению своего положения при государе.

Таким образом, для Морозова настала весьма опасная минута, когда государь задумал жениться. По обычаю собраны были девицы-невесты. Из 200 девиц, съехавшихся в Москву, в выбор самому государю были представлены только шесть. Государь страстно полюбил одну из них – Евфимию Федоровну Всеволожскую, дочь Касимовского помещика Рафа-Федора Всеволожского, которой по обычаю и вручил ширинку и кольцо как знаки обручения с нею. Но Морозов имел в виду другую невесту для государя, которая, по всему вероятию, была также в числе избранных. Это была одна из двух сестер Милославских. Одну из них он прочил за государя, на другой думал сам жениться, быть может, с целью укрепить свои отношения к государю этою новою связью родства, которая вместе с тем закрепляла и его прежнюю близость к особе государя, ибо он, становясь родственником и Милославских, им же самим возводимых на высокую степень близких к государю людей, и самому государю, по естественным причинам удерживал за собою свое прежнее господствующее положение в отношении всего родства Милославских, все-таки опасных для него кандидатов во временщики. Совсем устранить силу влияния на государя этих новых людей он не имел никакой возможности: слишком велика была их близость к государю. Поэтому, чтобы сохранить старое свое положение временщика – дядьки – от наплыва новых временщиков, он избирает самое верное средство: вступает с ними в родство, становится для них своим человеком, а главное, делается создателем их необыкновенного благополучия и возвышения, что, конечно, еще более увеличивает его значение и в их глазах.

Морозов действовал очень тонко и искусно. На его стороне был даже и духовник молодого царя – лицо очень влиятельное в известных случаях. По обычному порядку Всеволожскую ввели в царские хоромы. Следовало облечь ее в царскую одежду, возложить на нее венец и наречь царевною. Все это было совершено, но при этом было что-то такое устроено с ее головным убором или с убором ее волос, что, когда она явилась пред своим женихом-государем в царском наряде, ей сделалось дурно, она упала в обморок. Того только и желали зверообразные человеки. Они объяснили, что у ней падучая болезнь, что, следовательно, к государевой радости она непрочна. Современники этой новой несчастной жертвы дворских интриг рассказывают разно об обстоятельствах дела. В письме одного шведского агента от 1 марта 1647г., жившего тогда в Москве, объяснено, что «14 февраля[135]135
  Число обозначено, без сомнения, по новому стилю; по старому выходит 4 февраля, что, как увидим, будет вероятнее.


[Закрыть] его царскому величеству представлены были во дворце в большой зале 6 девиц, выбранных из 200 других, назначенных для того вельможами, и царь избрал себе в супруги дочь незнатного боярина Федора Всеволожского. Когда девица услышала об этом, то от великого страха и радости упала в обморок. Великий князь и вельможи заключили из того, что она подвержена падучей болезни; ее отослали на 3 версты от Москвы к одному боярину, чтобы узнать, что с нею будет; между тем родители ее, которые поклялись, что она прежде была совершенно здорова, взяты под стражу. Если эта девица опять получит ту же болезнь, то родители и друзья их должны отвечать за то и будут сосланы в ссылку. Некоторые думают, что великий князь после Пасхи женится на другой»[136]136
  Северный архив. 1822. № 2. С. 152.


[Закрыть].

В этих последних словах есть намек на то, что участь Всеволожских предугадывалась заранее, что многие знали о тайных кознях, существовавших во дворце. Эти-то козни раскрывает другой современник события – Самуил Коллинс. Он упоминает об этом происшествии в двух местах своего сочинения и, видимо, описывает его по слухам и по рассказам знакомых ему людей. Он говорит в одном месте, что «духовник царский[137]137
  Известный Стефан Вонифатьевич, благовещенский протопоп. Архив Оружейной палаты. № 991.


[Закрыть] хотел, чтобы царь женился на другой девице, у которой была еще меньшая сестра», что когда на Всеволожскую возложили царский венец, то заговор был исполнен: «Женщины так крепко завязали волосы на ее голове, что она упала в обморок, а ее враги разгласили, что у ней падучая болезнь». В другом месте Коллинс говорит, что когда Всеволожская, получив от государя платок и кольцо, «явилась пред ним в царской одежде, Борис (Морозов) приказал так крепко завязать ей венец на ее голове, что она упала в обморок. Тотчас объявили, что у ней падучая болезнь… Ее старого отца обвинили в измене, – рассказывает далее Коллинс, – за то, что он представил свою дочь на избрание больную; после мучительной пытки он был сослан в Сибирь, где и умер; а семья осталась в немилости».

Все это могло быть, а ссылка действительно состоялась, как увидим ниже. Неверно только другое свидетельство Коллинса, что отец с горя умер на дороге. Он умер на воеводстве в сибирском городе Тюмени.

Русский современник события Котошихин складывает всю вину вообще на боярство, на ближних людей, которые прочили за государя своих дочерей, и рассказывает, что царь, «сведав у некоторого своего ближнего человека дочь, девицу добру, ростом и красотою и разумом исполнену, велел взяти к себе на двор и отдати в бережение к сестрам своим царевнам; и честь над нею велел держати, яко и над сестрами своими царевнами, доколе будет веселие и радость». Затем следует обычное в таких печальных случаях слово: «И искони в Российской земле лукавый дьявол всеял плевелы свои, если человек, хотя мало прийдет в славу и честь и в богатство, не могут не возненавидети. У некоторых бояр и ближних людей дочери были, а царю об них к женитьбе ни об одной мысль не пришла: и тех девиц матери и сестры, которые жили у царевен (при дворе), завидуя о том, умыслили учинить над тою обранною царевною, чтоб извести, для того, надеялись, что по ней возмет царь дочь за себя которого иного великого боярина или ближнего человека; и скоро то и сотворили, упоиша ее отравами».

Изо всех этих разноречивых свидетельств ясно одно, что злополучная невеста, нареченная уже царевною, была, подобно Хлоповой, сослана из дворца. Царь был очень опечален этим событием; от горя многие дни он лишен был яди, ничего не ел и «после того не мыслил ни о каких высокородных девицах, понеже познал о том, что то учинилося по ненависти и зависти». Так, без малейшего сомнения, должен был объяснять ему это событие возлюбленный его дядька Борис Морозов.

Царевна сослана была из дворца в начале февраля. 12 февраля государь пожаловал ей весь изготовленный к свадьбе постельный убор: пуховик в камчатной червчатой наволоке, изголовье или подушку, ковер под постелю, сафьянную колодку или постельную скамейку, и богатое одеяло, сшитое еще 16 декабря 1646г. из кизылбашской золотной камки на соболях с горностайною опушкою. В отметке, по случаю отдачи этих предметов, сказано: «По государеву указу отдано ссыльной больной девице Еуфимье Рафовой дочери Всеволоцкого»[138]138
  Архив Оружейной палаты. № 134.


[Закрыть].

Февраля 15-го «ходил государь на медведя», без сомнения побуждаемый Морозовым развлечь свое горе. Охота, которой Алексей Михайлович в первое время отдавался со страстью, была в руках Морозова одним из верных средств отвлекать молодого царя вообще от всяких дельных занятий. В эту, как и в предыдущую, зиму государь довольно часто хаживал на медведей, волков, лисиц; а в эти дни, 21 февраля, опять где-то осочили медведя, т.е. делали осек, или облаву, а 22-го числа, в понедельник, на Маслянице, государь тешился дикими медведями в городе на своей псарне[139]139
  Дворцовые разряды. Т. III. С. 56; Архив Оружейной палаты. № 1067.


[Закрыть].

В записках, относящихся к Сибирской истории[140]140
  Древняя российская вивлиофика. Т. III. С. 174, 178, 182.


[Закрыть], отмечено между прочим, что «в 1647г. прислан за опалу в Сибирь на Тюмень Руф Родионов сын Всеволодской с сыном его Андреем и с дочерью Евфимией Федоровною и с женою Настасьею».

Между тем производилось, вероятно, расследование этого дела, по которому открыт и настоящий явный виновник порчи — крестьянин боярина Никиты Ивановича Романова Мишка Иванов. 10 апреля 1647г. «за чародейство и за косной розвод и за наговор, что объявился в Рафове деле Всеволожского», крестьянина послали в Кириллов монастырь под крепкое начало, велели отдать его там старцу добру и крепкожительну… велели его держать под крепким началом с великим береженьем… Под начал, под строгий монастырский присмотр такого рода преступников посылали обыкновенно с тою целью, чтоб они не могли чего-нибудь распространить смутного в народе. Рука Морозова и здесь должна быть заметна. Дело было нечистое, и преступник вместо простой ссылки в отдаленный город, как обыкновенно наказывались колдуны, посылается в великое береженье в приятельский Морозову монастырь, где и сам временщик потом оберегался от народной ярости после московской смуты 1649 г.

Месяца через два после этого ссылается на Вологду один из близких людей к государю – его дядя по матери, кравчий Семен Лукич Стрешнев, по извету в волшебстве. Мы не знаем, относится ли этот случай также к делу Всеволожского, хотя по времени он совпадает с ним, но можем догадываться, что и здесь видится рука всемогущего временщика Морозова, который, по свидетельству Олеария, очищал себе место, удаляя ближайших к государю людей, особенно его родственников, дабы не могли они пользоваться противодействующим для него влиянием на государя. Артамон Сергеевич Матвеев прямо говорит, что извет на Стрешнева о волшбе «был составной и наученой, устроенный завистью и ненавистью, на отлучение его от государя»[141]141
  История о невинном заточении боярина А. С. Матвеева. С. 162; Дворцовые разряды. Т. III. С. 63, 64.


[Закрыть]. Быть может, Стрешнев был только очистительною жертвою всего этого несчастного и горестного для государя события: надо же было отыскать непосредственного виновника и тем отвлечь от себя даже и малейшее подозрение, и притом надо было отыскать такого виновника, который, что бельмо на глазу, служил большою помехою в самовластных действиях Морозова, каким в действительности мог быть кравчий Стрешнев – представитель еще сильного государева родства, родства государевой матери.

Через два года участь несчастного Всеволожского и его семьи была облегчена. В 1649г. с Тюмени из опалы он пожалован на воеводство в Верхотурье, отсюда в 1650г. ему опять велено быть в Тюмень до государева указу. По приезде в Тюмень он помер, в 1652г.; а после того пришел государев указ, чтобы быть ему в Тюмени воеводою. По другому известию, в 1652г. он жил еще в Верхотурье, откуда ему назначено было воеводство в Яранск, стало быть, почти на полдороги ближе к Москве; но, по-видимому, испугались этой близости ссыльных к Москве; в мае послана грамота: воротить его в Тобольск тотчас, если он не выезжал еще с Верхотурья, а в противном случае велено было его догнать и воротить в Тобольск, если б даже он приехал с Верхотурья в самый Яранск. Видно, что и в Сибири он был игралищем борьбы между добрыми стремлениями государя и враждебным влиянием Морозова[142]142
  Древняя российская вивлиофика. Т. III. С. 174, 178, 182; Акты Исторические. Т. IV. № 59.


[Закрыть]. Сибирские записки упоминают, что Всеволожский умер на Тюмени и с дочерью; между тем сохранилась грамота от 17 июля 1653г. к касимовскому воеводе Ивану Литвинову, в которой раскрывается, что Рафову жену Всеволожского и детей ее, сына Андрея и дочь (невесту царя) и с людьми велено было отпустить с Тюмени в Касимов и быти ей и с детьми, и с людьми в Касимовском уезде в дальней их деревне; а из деревни их к Москве и никуда отпущати не велено без государева указа[143]143
  Собрание государственных грамот и договоров Т. III. № 155.


[Закрыть]. Коллинс, писавший свои записки около 1660г., говорит, что царская развенчанная невеста еще была жива в это время, что со времени высылки ее из дворца никто за ней не знал никаких припадков, что у ней было много женихов из высшего сословия, но она всем отказывала и берегла платок и кольцо – памятники ее обручения с царем, что царь давал ей ежегодное содержание, чтобы загладить оскорбление ее отца и семейства. Она, говорят, и теперь еще сохранила необыкновенную красоту, замечает Коллинс[144]144
  Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1846. № 1.


[Закрыть]. Но дело было сделано, и воротить счастья было невозможно.

Опечаленный государь отложил свою женитьбу на целый год, который со стороны Морозова был употреблен на то, чтобы внушить государю и укрепить в нем мысль о браке с одною из Милославских. «Этот хитрый вельможа,– говорит Олеарий,– знал очень хорошо, что великому князю пора уже жениться, и потому задумал предложить ему в жены дочь одного боярина, на сестре которой он сам намеревался жениться». Тогда между камер-юнкерами великого князя был некто по имени Илья Данилович Милославский (московский дворянин), имевший двух прекрасных дочерей, но ни одного сына. Милославский часто посещал Морозова (игравшего тогда при дворе главную роль, factotum, как обыкновенно о нем говорили) и охотно во всем помогал ему, вследствие чего пользовался у него большою милостью; он имел всегда свободный к нему доступ уже и потому, что исполнял во всем его волю, не говоря о том, что у него были прекрасные дочери. Однажды, воспользовавшись удобным случаем, Морозов начал выхвалять государю красоту дочерей Милославского и возбудил в нем охоту видеть их. Обе сестры как бы для посещения приглашены были к сестрам великого князя (царевнам). Тут видел их государь и влюбился в старшую из них. Котошихин рассказывает, что «случилось царю быть в Успенском соборе на молитве и узре некоторого московского дворянина Ильи Милославского две дочери в церкви стоят на молитве. Царь послал за дворовыми боярынями и велел им из тех девиц едину, мнейшую взяти к себе в Верх; а как пение совершилось и в то время царь пришел в свои хоромы, тое девицы смотрил и возлюбил и нарек царевною и в соблюдение отдал сестрам своим…». Свадьба на этот раз была сыграна без помехи, потому что приняты были все меры, чтобы избежать колдовства и порчи, которые приносили столько беспокойства государю и столько страха и смуты во дворец. Олеарий и Коллинс говорят, что венчание и празднество совершились чуть не втайне, без всякой пышности и великолепия именно из боязни, чтоб не околдовали жениха с невестою. Напротив, празднество по обычаю было пышно и торжественно; сделаны только некоторые отмены против прежнего, которые, быть может, и дали повод говорить, что свадьба совершилась скромно. «На прежних государских радостях бывало, в то время как государь пойдет в мыленку, во весь день до вечера и в ночи на дворце играли в сурны и в трубы и били по накром: а ныне государь на своей радости накром и трубам быти не изволил. А велел государь во свои государские столы вместо труб и органов и всяких свадебных потех пети своим государевым певчим дьякам, всем станицам, переменяясь, строчные и демественные большие стихи, из праздников и из триодей драгия вещи, со всяким благочинием. И по его государеву мудрому и благочестному рассмотрению бысть тишина и радость и благочиние велие, яко и всем ту сущим дивитися…»

В отцово место у государя был боярин Борис Иванович Морозов, с таким успехом устроивший этот царев брак. Через 10 дней он стал, сверх того, свояком государю, женившись уже вторым браком на другой сестре Милославской – Анне Ильичне. 27 генваря он являлся к государю челом ударить на завтрея своей свадьбы, причем, по старому обычаю, был благословлен от государя образом и пожалован дарами. Первый его брак совершен еще 5 июля 1617г.[145]145
  Коллинс рассказывает, что Морозов, женившись на Анне Милославской, «думал, что таким образом прочно основал свое счастие. Однако ж Анна была им не совсем довольна, потому что он был старый вдовец (как и его брат Глеб, женившись на Соковниной), а она здоровая молодая смуглянка; и вместо детей у них родилась ревность, которая произвела кожаную плеть в палец толщины. Это в России случается часто между вельможными супругами, когда их любовь безрассудна или водка слишком шумит в голове. Один англичанин, Вильям Барнсли, сослан в Сибирь по внушению Бориса, который подозревал его в слишком коротком знакомстве со своим домом». – Чтения Общества истории и древностей российских. 1846. № 1.


[Закрыть]

* * *

Второй брак Алексея Михайловича на Наталье Кирилловне Нарышкиной также не обошелся без смуты, хотя и не имевшей никаких особенных последствий. С небольшим через восемь месяцев после смерти Марьи Ильичны Милославской осенью 1669г. государь снова приступил к выбору себе невесты. Для этого собраны были в Москву тогдашние красавицы – девицы, дочери, сестры и племянницы боярского и дворянского сословия. Смотр продолжался с ноября 1669г. по май 1670г. Невесты жили, вероятно, где-либо в кремлевских дворцовых хоромах; но некоторые оставались на житье и у частных лиц, должно быть, у своих родственников. В известные дни их привозили к государю во дворец в выбор и после смотра отправляли по своим местам; иных, как видится, отправляли прямо по домам, других, наиболее нравившихся государю, оставляли для вторичного смотра. Сохранился список девиц, которые призывались на эти смотрины[146]146
  Напечатан г. Пекарским в V т. Известий Археологического С.-Петербургского общества.


[Закрыть].

«178 (1669) г. ноября в 28 день по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малые и Белые России самодержца указу девицы, которые были в приезде в выборе и в котором месяце и числе, и им роспись.

Того ж числа Ивлева дочь Голохвастова Оксинья. Смирнова дочь Демского Марфа. Васильева дочь Векентьева Каптелина, живет у головы московских стрельцов, у Ивана Жидовинова. Анна Кобылина, живет у головы московских стрельцов Ивана Мещеринова. Марфа Апрелева, живет у головы московских стрельцов, у Юрья Лутохина, Лвова дочь Ляпунова Овдотья.

Ноября в 30 день. Князь Григорьева дочь Долгорукого княжна Анна. Иванова дочь Полева Аграфена. Печатника Алмаза Ивановича внуки Анна да Настасья. Григорьева дочь Вердеревского Анна. Тимофеева дочь Дубровского Анна.

Декабря в 4 день. Княж Михайловы дочери Гагарина княжна Анна, княжна Марфа. Аверкиева дочь Болтина Аграфена. Тихонова дочь Зыкова Овдотья.

Декабря в 12 день. Князь Юрьева дочь Сонцова княжна Марья. Павлова дочь Леонтьева Парасковья. Викулина дочь Изволского Татьяна. Михайлова дочь Карамышева Василиса. Матвеева дочь Мусина-Пушкина Парасковья.

Декабря в 17 день. Андреева дочь Дашкова. Соломонида Редрикова. Захарьева дочь Красникова.

Декабря в 20 день. Алексеева дочь Еропкина Настасья. Елизарьевы дочери Уварова Домна да Овдотья. Истопничева Иванова дочь Протопопова Федора. Романовы дочери Бунина Ольга да Овдотья.

Декабря в 29 день. Тимофеева дочь Клокочева Овдотья.

1670 г. Января в 3 день. Лаврентьева дочь Капустина Анисья. Андреева дочь Коренева Анна, живет у вотчима своего, у Якима Жолобова.

Февраля в 1 день. Думного дворянина Замятни Федоровича Леонтьева дочь Овдотья. Ивана Федорова сына Нащокина дочь Марья. Кириллова дочь Нарышкина Наталья. Андреева дочь Незнанова Дарья.

Февраля в 11 день. Федорова дочь Еропкина Анна. Иванова дочь Мотовилова Марфа.

Февраля в 27 день. Васильева дочь Колычева Марфа. Ильина дочь Поливанова Марья. Иванова дочь Ростопчина Офимья. Ильина дочь Морева Ирина. Васильевы дочери Толстого Настасья да Агафья.

Марта в 11 день. Фролова дочь Синявина Федосья. Федорова дочь Смердова Варвара.

Марта в 12 день. Борисовы дочери Толстого Матрена да Марья. Елизарьева дочь Чевкина Анна.

Марта в 17 день. Богданова дочь Жедринскова Анна. Васильева дочь Загрясково Марфа.

Апреля в 5 день. Из Великого Новогорода: Никитина дочь Овцына Анна, живет у головы московских стрельцов, у Юрья Лутохина. Петрова дочь Одинцова Пелагея, живет у Григорья Аладьина. Тимофеева дочь Сатина Федосья, живет у Григорья Баяшева. Из Суздаля: Петрова дочь Полтева Дарья. С Костромы: Богданова дочь Поздеева Офимья, живет у дяди своего Матвея Поздеева. Васильева дочь Апраксина Марья. С Резани: Борисова дочь Колемина Овдотья. Назарьева дочь Колемина Оксинья.

Апреля в 1 день. Елисеева дочь Житова Овдотья. Из Володимера: Нестерова дочь Языкова Хомякова Марья, живет у путного клюшника у Михаила Лихачева. Из Новгорода: Петра дочь Скобелцына Офимья. С Костромы: Пантелеева дочь Симонова Марья, живет у Володимера Асланова.

Апреля в 13 день. Артемьева дочь Рчинова Дарья. Княж Степановы дочери Хотетовского княжна Настасья, княжна Ульяна, княжна Анисья.

Апреля в 17 день. Из Вознесенского девича монастыря Иванова дочь Беляева Овдотья. Привез дядя ее родной Иван Шехирев, да бабка ее Ивановская посестрия Егакова старица Ираида. Артемьева дочь Линева Овдотья».

После этих смотрин начались вторичные смотры. Видимо, что государь еще не решался, кого избрать себе в царицы. Такой вторичный смотр происходил 18-го числа апреля, после чего в ночи девицы, взятые тогда в Верх в другой раз, были отпущены по домам. А после их – тогда ли, ночью же, или на другой день – неизвестно – была взята в Верх для вторичного смотра племянница некоего Ивана Шихирева, дочь Ивана Беляева. В то время как она находилась у государя, вероятно, вместе с другими девицами, в числе которых была и Наталья Кирилловна, 22 апреля во дворце объявились два подметных письма за сургучом; одно было найдено постельным истопником перед Грановитою палатою в сенях, другое – тем же истопником усмотрено прилепленным у сенных дверей Шатерной палаты, что ходят на Постельное крыльцо. В тот же день, 22 апреля, письма были представлены шатерничими боярину и дворецкому Б. М. Хитрово, а он тотчас же поднес их государю.

Что было в этих письмах – неизвестно, но «такова воровства и при прежних государях не бывало, чтобы такие воровские письма подметывать в их государских хоромах, а писаны непристойные…» (конца недостает). Подозрение, однако ж, пало на Ивана Шихирева – вероятно, по той причине, что в письмах что-нибудь высказывалось если не в пользу его племянницы, то, быть может, во вред ее сопернице или, правильнее, совместнице – Нарышкиной. Бедный Шихирев мог попасть в беду уже по одному только сплетению этих обстоятельств. Видимо, что интрига была ведена с другой стороны, главным образом против Матвеева – родственника Нарышкиной, который государевым браком на ней должен был приобрести еще большее влияние во дворце. Несчастный Шихирев являлся только отводом царской грозы от настоящих виновников дела.