Текст книги "Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях"

Холодные столбунцы подкладывались атласом и тафтою, а теплые – легким мехом. В царицыном быту столбунцы употреблялись редко; их находим только у царицы Марьи Ильичны один: «Столбунец – круг алтабас золотной розвода серебрена; тулея пупки, окол пластины собольи»; и у царицы Агафьи Семеновны три, в том числе: «Столбунец – объярь серебряна, по ней травы золоты с шолки, подкладка отлас жаркой цвет; опушка пластины собольи. Столбунец – зарбаф серебрян, по нем травки золоты с шолки; подкладка отлас бел; без опушки».

В числе более употребительных зимних головных нарядов, преимущественно у замужних женщин и особенно у вдов, первое место принадлежало каптуру. О каптуре может дать некоторое понятие его потомок, выходящий уже из употребления, теперешний капор. Это был наряд, вполне защищавший голову от стужи, от ветра и от всякой непогоды. Он весь был меховой и покрывал не только голову, но и облегал по сторонам лицо до самых плеч. Каптур кроился из соболей с невысокою цилиндрическою тульею наподобие кики и с тремя ушами, ниспадавшими до плеч на затылке и по сторонам головы. В кройку обыкновенно выходило соболей 2¹/₂ пары. По краям наряд опушался бобром, на что употреблялся или целый бобр, или два бобра без трети, смотря по ширине, какую желали дать опушке. Из целого бобра выкраивалось опушки 4 арш. 3 верш., шириною в 2 верш. В опушке около чела ставился особый бобровый мех, черненый, называвшийся духом передним очельным, челошным, для чего употреблялось полбобра (2 звена) и целый бобр. Кроме того, этот очельный пух убирался поверх еще бобровою же накладкою, накладным пухом, которого выходило одно звено или четверть бобра. Испод каптура подбивался также мехом, собольими пупками, и т.к. он облегал кругом всю голову, то и назывался оголовью, оголовьем, причем по краям ставилась также небольшая опушка, называемая оголовочным пухом. На ушки ставилось треть бобра, самого доброго. Простые каптуры, деланные только для образца, кроились из мерлушек (овчины); вместо бобрового духу на них употреблялся козел черненой, а на оголовичный дух – барсук. Из этого сочетания различных мехов нагляднее выступает связь всего мехового убора в каптуре. Верх каптура покрывался арабскими миткалями, которых в кройку выходило 4 верш. широких и 8 верш. обыкновенных. Кроме того, для сохранности наряда всегда делался из таких же миткалей особый верх – чехол, на что употреблялось миткалей 6 верш. широких (в 2 арш. ширины) и 12 верш. обыкновенных (от 8 до 14 верш. ширины). При каптурах употреблялась также и повязка из полотна, которого выходило в кройку пол-аршина литовского.

Каптур соболий упоминается еще в духовной княгини Иулиании Волоцкой, 1503 г. У царицы Евдокии Лукьяновны в первое время было в казне только 4 каптура, потом их было 6, и наконец число их увеличилось до 8. У царицы Марьи находим их 7, из которых перешло к царице Наталье Кирилловне только 3. У молодой царицы Агафьи Семеновны в казне вовсе не было каптуров.

Подержанные и поношенные старые каптуры царицы обыкновенно раздавали боярыням. Так, в 1631 г. сентября 10-го царица Евдокия из числа своих каптуров один, который был сделан еще ее предшественнице покойной царице Марье Долгоруких, подарила матери своей Анне Константиновне. В 1634 г. генваря 8-го она пожаловала из своих же два каптура боярыням Орине Микитичне (Годуновой) да матери Анне Константиновне, которой еще был подарен каптур в 1641 г. февраля 20-го. В 1642 г. августа 12-го пожаловала каптур боярыне княгине Анне Васильевне Трубецкой, причем относили каптур подьячий Мастерской царицыной палаты да каптурник. Кроме того, один старый каптур царица пожаловала царевниной кормилице Наталье.

Каптуры очень редко украшались богато наподобие нарядных шапок. Такой находим только у царицы Натальи Кирилловны – «каптур пластины собольи с пухом; верх — отлас бел низан жемчугом с каменьи с олмазцы, и с изумруды, и с яхонты червчатыми и с искры (делан у царицы в хоромех в 180 г.)».

Треух — зимняя шапка с тремя ушами, защищавшими уши и затылок. Его верх (тулья, покрышка) шился из шелковой или золотной ткани, из камки или атласу и алтабасу, которых в кроенье выходило 10, 12 и 16 верш.; но какой формы была эта тулья – в виде ли столбунца или скуфьи,– неизвестно. Впрочем, можно полагать, что это был по покрою тот же каптур, только крытый не мехом, а тканью. Испод у него, как и у каптура, кроился из собольих пупков или из пластин; выходило 5 пупков, а пластин 2 пары. Верх опушался также соболем, на что выходила пара; а кругом опушки поверх соболя треух украшался низаньем из жемчуга, или кружевом, или запонами с каменьями. Кроме того, у треуха были, как и у кик, лепести, на которые выходило тафты 2 верш., во всю ширину (1¹/₂ арш.). Треухи принадлежали, однако ж, к таким нарядам, которые употреблялись довольно редко.

У царицы Евдокии Лукьяновны в казне находим только один треух соболий, покрыт атласом червчатым гладким; у Марьи Ильичны – также один, у Натальи Кирилловны – три. У царицы Агафьи Семеновны их было четыре, притом они шились уже из богатых тканей и украшались жемчугом и каменьями, что заставляет предполагать, что в конце XVII столетия треухи стали входить, так сказать, в моду: «Треух — отлас виницейский, по золотной земле травы и розводы шолк червчат, испод и опушка пластины собольи; кругом опушки поверх низано жемчугом кафимским. Треух — алтабас по золотной земле травы кубы серебрены; испод и опушка пластины собольи; вместо кружива запаны золоты с каменьи с алмазы и с яхонты червчатыми, с городы; кругом запан обнизано жемчугом скатным».

* * *

Уборы, известные под общим именем золота и саженья, или ларечной кузни, заключались, кроме некоторых головных, описанных выше, в нарядах шеи, каковы были монисто, цепочка, ожерелье, также ушей – серьги и рук – перстни, жиковины, обручи, запястья, зарукавья. Самым значительным из этих уборов было монисто.

В областном языке до сих пор словом манисты, манисто обозначают ожерелье из бус, гранат и т.п., а также из монет; тем же словом обозначают косынку шейную (Новгородская губ.) и вообще связку предметов, снизку, например связку ключей – манистка ключей (Тверская губ.); называют так даже нижнюю челюсть белуги, вероятно, по сходству ее со снизкою бус.

В южном областном языке намистом, кроме того, называют ожерелье из бус, на котором носится всегда дукач — вероятно, дукат – серебряная, медная или оловянная бляха вроде медали, величиною в целковый.

Обычай носить на шее с ожерельем монеты, и особенно золотые, а также и подобные монетам бляхи, имевшие значение и амулетов, очень древен и к нам перешел с незапамятных времен.

Можно полагать, что «монисто» – слово испорченное из греческого «номисма» – золотой и что ближе к нему стоит южное произношение: «намиста», из которого на севере уже последовала переделка в «монисто». Как бы ни было, но монисто в древнем смысле означало шейный убор, ожерелье исключительно золотое, т.е. состоящее из золотых привесок, у которого на гайтане (снурке) помещались небольшие иконы, панагии, кресты, разделяемые в снизке золотыми пронизками, т. е. бусами. Летописец (Ипат. 219) рассказывает, что Владимир Василькович Волынский на смертном одре перед своими очами перелил все свое золото и серебро в гривны и разослал милостыню по всей земле: «И мониста великая золотая бабы своей и матери своей, все полья…» Он же возложил на наместную икону Богородицы монисто золото с камением дорогим (1288 г.). В числе женских уборов монисто упоминается и в Москве в 1328 г., когда Иван Калита отказывает своей дочери Фетиньи «матери ее монисто ново, что есм сковал».

Верейский князь Михаил в 1486 г. тоже отказывает своей дочери «на манисте икона животворящего древа окована золотом с зерны с великими да тринадцать хрестцев золотых с великими зерны то и с иконами…».

Волоцкая княгиня Иулиания (1503 г.) отказывает своей внуке Овдотье из дочернина приданого «манисто большое золото… Да манисто на гайтане: четыре кресты золоты, да четыре иконы золоты, да три кресты камены с золотом, да восемь пронизок золотых…».

Около того же времени первовенчанный московский князь, внук Ивана Васильевича, Димитрий (ск. в 1509 г.) в своей духовной обозначает хранящиеся в его казне: «Манисто золото леска… (лесенка, четки – лесенки) да манисто со кресты и иконы и прониски…»

На монисте казны царицы Шуйской было: «Икона золота Пресвятой Богородицы, 5 крестов золотых с каменьи и жемчуги и 8 пронизок золотых». В той же казне хранилось «монисто золото на чепочке золотой». В «Книгах царицы Евдокии Лукьяновны Мастерские палаты крестом и манисту и судам и платью и иной казне» царицыно монисто описано следующим образом: «Ящик оболочен бархатом червчатым, а в нем манисто да кресты с мощми, которыми благословила царицу и великую княгиню Евдокию Лукьяновну великая государыня инока Марфа Ивановна. Манисто чепочка золота звенчата, у чепочки наконечники золоты ж резь гранми с чернью, а на чепочке в манисте на гайтане понагея золота на четыре углы, в ней яхонт лазорев, на яхонте резь Спасов образ Вседержителя, по полям два яхонта червчаты да два изумруда; напереди на главе резь херувим, а на другой стороне резь великомученик Дмитрей, навожено чернью; под главою в закрепке по концом два зерна гурмыцких. (И 135 г. майя в 3 д. сее понагею взяла царица и великая княгиня Евдокия Лукьяновна к себе в хоромы. 136 г. апреля в 12 д. сее понагею выдала от царевны (Ирины) из хором на гайтане шолковом червчатом боярыня княгиня Марья Хованская, а сказала, что царица и великая княгиня Евдокия Лукьяновна благословила тою понагеею царевну и великую княгиню Ирину Михаиловну и велела ее держать в царевнине казне. Да с тою ж понагеею княгиня Марья Хованская выдала от царевны из хором две прониски корольковые, одна бела, а другая червчета, а велела их положить с понагеею вместе.) Два креста золоты с мощми, в них животворящее древо Господне, на крестех Распятия Господня золоты литые; у крестов в гнездех по два яхонтика лазоревых да по два лала да по изумруду, около крестов обнизано жемчегом большим; у глав в закрепках по концам по 4 зерна гурмыцких, а в крестех по подписям мощей: мощи Ивана Предотечи, древо животворящее, мощи Иякова Перского, мощи мученика Прова, мощи архидиакона Стефана, мощи мученика Артемия, мощи прп. Стефана Нового, мощи Павла Исповедника, мощи мученика Еустратия, мощи мученика Ивана Нового (и 136 г. апреля в 29 д. из сих крестов крест золот с каменьи и с жемчуги взяла царица и великая княгиня Евдокия Лукьяновна благословить дщерь свою – царевну и великую княгиню Пелагею Михайловну). Крест золот, на нем Распятие Господне вольячное, у креста в гнездех 3 яхонта лазоревы да яхонт червчат, да лал; около креста обнизано жемчугом, назади резь: снятие Господне со креста. Крест золот решетчат, на нем распятие Господне литое, на главе Спасов Нерукотворенный образ; да на кресте в гнездех 4 яхонта лазоревы, около креста жемчуги на спнях да бирюзки в гнездех, а назади бирюски ж в гнездех да подпись по гречески. Крест золот с мощми, на нем Распятие Господне литое, в кресте 3 яхонта лазоревы да лал, около креста обнизано жемчугом, на главе Спасов Нерукотворенной образ, в закрепках по концам по жемчугу, а в кресте по подписи мощей: риза Александра Сверского чудотворца, мощи Пантелеймона, перст святого Марка и иных многих святых мощи. Крест золот с мощми, на нем Распятие Господне литое, на главе резь: Нерукотворенный образ Господень, да на кресте ж в четырех гнездех яхонты лазоревы, а на зади у креста Предтечев образ литой, да резных образов Иоанна Богослов, Никола чудотворец, святый мученик Георгий, святая мученица Ульянея.

Да на манисте ж промеж понагей и крестов на гайтане две прониски золоты решетчаты да две королковые белые, да две королковые ж червчаты, да прониска яшмовая зелена. И 135 г. марта в 28 д. с сего маниста золотую чепочку государыни царица и великая княгиня Евдокия Лукьяновна взяла к себе, государыне, в хоромы. Да майя в 3 д. с сего ж маниста государыня царица взяла две прониски королковыя (138 г. мая 3-го, с сего царицына мониста золотую чепочку с наконечники, которая была в 135 г. с того ж маниста снята, выдала от царицы из хором боярыня Катерина Бутурлина, а велела на нее положить царицыно манисто по-прежнему)».

Из этой описи мы видим, что в собственном значении монистом называлась снизка икон, крестов и пронизок и что цепочка, как и шелковый гайтан – шнур, представляли только составную и, разумеется, необходимую его часть. В самом заглавии описи крестам и монисту кресты указаны отдельно по той только причине, что после крестов мониста описывается еще несколько крестов, хранившихся особо. Впрочем, в конце XVII столетия монистом называлась снизка бус, жемчугу или металлическая цепочка с крестом, который носили на этой снизке или цепочке. Само собою разумеется, что иногда таких снизок и цепочек носили с крестом по нескольку, а в древности – даже и мужчины. В 1147 г. «бьюче Кияне Михаила отторгоша хрест на нем и с чепьми, а в нем гривна золота» (Ипат. 34). В XVII столетии у царевны Ирины Михайловны находим «крест золот литое дело и три цепи золоты воротные». Были ли носимы воротные цепи как простое ожерелье, без креста, – неизвестно.

Заметим в заключение, что на свадьбах монистом или панагеею по обычаю благословляла новобрачную родная мать. Царицу Евдокию, как видели, монистом благословила ее свекровь, инока Марфа Ивановна. Должно также упомянуть, что упомянутые выше корольковые пронизки на гайтане мониста принизывались к монисту не без особой цели. В старинных лечебниках о корольках между прочим говорится: «Аще который человек на манисте кралки носит, того колдование и иное никакое ведовство не имет; а как тот человек позанеможет, то кралки красные белети станут, а как поздоровеет тот же человек, так кралки опять станут черны… От тех же кралков дух нечистый бегает, понеже кралек крестообразно растет».

Ожерелье. Именем ожерелья (от слов «горло», «жерло») обозначался шейный наряд или убор, состоявший собственно из атласного и редко другой шелковой ткани, низанного жемчугом, стоячего воротника. От мужского подобного же ожерелья оно отличалось лишь своею длиною, также характером низанья и других украшений. Мужское низалось обыкновенно в шахмат, а женское – во рефидь. Шириною такое ожерелье бывало не более 3 верш. и кроилось во всю ширину атласного полотнища (от 8 до 12 верш.). Эта лента ставилась на александрийскую (картузную) бумагу и подкладывалась киндяком, а по нему – алою тафтою, вероятно, по настилке из хлопчатой бумаги. К платью оно прикреплялось посредством шелкового мутовыся или мутовоза, особой вздержки, которая сплеталась по нижнему его краю. Напереди ожерелье застегивалось богатыми пуговицами. Его носили как стоячий воротник, но располагали также около шеи и несколько отклонно к плечам, причем, разумеется, оно и выкраивалось иначе: в нижней части шире, чем вверху, в самой горловине.

В 1328 г. Иван Калита в числе золота отказал своей дочери Фетинье ожерелье, не обозначив подробно, какое оно было; а двум меньшим дочерям – Марье и Федосье – отдал наряд с двух своих кожухов «с аламы с жемчугом – на ожерелья». Князь Верейский, 1486 г., отдает дочери ожерелье «с великими яхонты, сажено с зерны с великими»; другое ожерелье «пристежное с передци низано».

Княгиня Волоцкая, 1503 г., отказывает сыну своему Ивану ожерелье «сожено с пугвицами с большими», а своей внучке Овдотье – «ожерелье сожено, а исподней ряд снизон да 4 у него пугвицы жемчужны…».

В казне князя Дмитрия Ивановича (ск. в 1509 г.) находились «ожерелье на цках на золотых розрушано с яхонты и с жемчуги и с плохим каменьем в 13 жеребьех и с придельными жеребьи; да ожерелеицо сажоно жемчугом гурмыским и новогородцким».

Описания ожерелий цариц XVII столетия мы не встречаем по той причине, что их низанье сохранялось всегда в ларцах и шкатулах за хоромною печатью и не поступало в руки дьяков для описи.

У царевны Ирины Михайловны было ожерелье: «по цке серебреной золоченой низано жемчугом рогатым большим; в ожерелье меж жемчугу 20 изумрудов в золотых гнездех; у ожерелья 6 пугвиц зерна гурмыцкие большие на золотых спнях; у пугвиц в закрепках 3 яхонты лазоревы да 3 лалы в золотых ногтях, подложено тафтою алою».

Более употребительный узор низанья ожерелий, особенно во второй половине XVII столетия, был рефидь или арефидь.

Приводим несколько описей женских ожерелий из свадебных рядных записей XVII столетия: «1643 г. Ожерелье жемчужное низано в рефидь, пугвицы золотые, цена 150 руб., другое ожерелье – обнизь пугвицы серебреные позолочены, цена 70 руб. 1667 г. Ожерелье жемчужное, обнизь пугвицы золоты с искрами яхонтовыми. 1674 г. Ожерелье жемчужное большое, низано в рефидь с пуговицы; другое ожерелейцо малое пришивное с каменьем. 1677 г. Ожерелье жемчужное, низано в рефидь, пугвицы золотые с яхонтовыми и с изумрудными искрами и с зерны бурминскими; ожерелье уское с изумруды и с зерны кафимскими, у него три пугвицы – лад, да изумруд, да яхонт с зерны бурминскими».

Ожерелья-воротники составляли наиболее богатый и видный убор этого рода по той причине, что, обнизанные жемчугом, а нередко и каменьями, представляли в убранстве больше узорочья, чем ожерелья простые, низанные в снизку на нитях. Закрывая высоко шею и грудь, они, кроме того, в полной мере отвечали требованиям постнического идеала не раскрывать обольщений женской красоты, а потому и составляли самый употребительный и обычный наряд не только для женщин, но и для девиц, которые, разумеется, употребляли и простые снизки жемчугу на нитях, пользуясь свободою открывать, по крайней мере хотя одну шею. У царевны Анны Михайловны находим два таких ожерелья, одно – зерна гурмыцкие, другое – жемчуг рогатый большой.

Серьги. Обыкновенная, наиболее употребительная и, вероятно, самая древнейшая форма серег состояла из кольца, вдеваемого в ухо, к которому прикреплялась висящая булавка, или спень, с надетым на него дорогим камнем, всегда просверленным для этой цели, ибо в древности иначе не умели укреплять камни в подобных случаях. Конец спня, остававшийся ниже камня, украшался, кроме того, двумя большими жемчужными зернами, точно так же надетыми на спень одно к другому. Взамен зерен ставились и золотые бубенчики (бусы дутые), а также каточки (бусы литые). Это были серьги одинцы, одиначки. Иногда таким же образом укреплялись два камня на двух спнях, тогда серьги назывались двойчатыми, двойчатками, двоечками, двоинками; если три – тройчатыми, тройнями.

Серьги-лапки назывались так, если ушное кольцо книзу устраивалось в виде лапки. В лапки вставлялись жемчужины или дорогие камни.

Серьги-колты, серьги колодкою, состояли из ушного кольца, которое в нижней части оканчивалось различной величины и различной формы бляхою – кубовастою, круглою, овальной, или на углы, также сенчатой, островерхой и т.п., что, собственно, и называлось колтом (колодка, брусок). К этому колту снизу прикреплялись подвески из жемчужных зерен, а самый колт всегда украшался финифтью или каменьями. У древнейших серег на таких колтах изображались финифтью птицы, звери, сирены, львы, цветки и т. п.

Серьги-запаны состояли из ушного кольца и прикрепленной к нему запаны разного вида. Запаною называлась вообще бляшка в виде репья, у которой в средине ставился дорогой камень большого размера, а вокруг него несколько камней меньших или же несколько искор. Внизу запаны почти всегда ставились три привески из жемчужин или из золотых бус с алмазами. Такие серьги составлялись иногда из нескольких запан разной величины, которые отделялись друг от друга золотыми с каменьями привесочками с жемчужинами по концам.

И запаны, и колты, и каменья всегда украшались разнообразными привесками, каточками, трубочками, челочками, репьями и т.п., которые размещались по желаемой форме или образцу. Упоминаются серьги-орлички, или орлики, называемые так по фигурам орлов, служившим привесками. По свидетельству Флетчера, обыкновенная длина серег бывала в 2 дюйма и больше; но вообще тогда любили носить серьги длинные.

Перстни-жиковины. В духовной великого князя Дмитрия (ск. в. 1509 г.) именем перстней обозначены жиковины: «А перстней моих золотых: напалок да 14 жиковин с лалом и с яхонтцом и с берюзами и жемчужки и с перефтми (перелефть, халцедон) и с плохим каменьем». Там же упомянуты «двадцать и три жиковины женских золоты с яхонтцы, и с лалцы, и с изумруты, и с жемчушка и с плохим каменейцом». Семнадцать жиковин золотых отказывает своей дочери князь Верейский в 1486 г.

Именем жиковины в XVII столетии обозначалась большая дверная петля, вырезанная в виде лапок жука или вообще в форме, сходной с цеплястою лапою какого-либо подобного насекомого. Таким образом, можно полагать, что жиковиною называлось кольцо с дорогим камнем, который был укреплен во вставке или в гнезде посредством какой-либо цеплястой фигуры, охватывавшей его подобно лапкам жука. В XVII столетии при описании подобных перстней такой способ укрепления камней обозначался так: «Гнездо (с алмазом) в нохтях, или в нохтях яхонт синь к верху островат». Но точно так же жиковиною мог обозначаться перстень древнейшего устройства, который делался не сплошным слитым кольцом, а кольцом – согнутым или обогнутым около пальца, так что концы этой огиби, приходившиеся с исподней стороны, охватывали палец подобно лапкам жука или когтям птицы.

Кроме того, известно, что у египтян, а потом и у древних греков жук имел символическое значение и очень нередко изображался на перстнях. Эти перстни – скарабеи – устраивались обыкновенно так, что резная в виде жука печатка из дорогого камня или металла вставлялась в кольцо на вертлюгах, или осях, которыми служили концы самого кольца. Вставка с верхней стороны изображала фигуру жука, а с исподней на ней вырезывалась печатка, т.е. какие-либо знаки, иероглифы или какое-либо изображение. Перстень по верхнему изображению жука именовался вообще скарабеем. Впрочем, судя по некоторым указаниям, жуком, жуковиною обозначалась вообще выпуклая часть чего-либо, например на плоскости вроде сука, суковины. Жуковиною называется выпуклая округлая часть верхней доски от распиленного бревна в отличие от плоской, которая называется запилёнком. Жучками назывались особые косточки на гладкой коже некоторых рыб – у осетра, стерляди и т.п. Жуки – особые металлические выпуклые репьи, исподники, род небольших ножек, приделываемых по углам к нижней доске переплета на книгах напрестольных евангелий. Таким образом, жиковиною на самом деле могла обозначаться различного вида выпуклая бляшка, составлявшая необходимую принадлежность перстня, который тем и отличался от простого кольца.

Что царицы носили перстни, в этом, конечно, нельзя сомневаться; к сожалению, особого описания их перстней нам не встретилось. Имеем только описи перстней царевен, где в числе ларечной кузни царевны Анны Михайловны обозначено 14 перстней; в казне царевны Ирины Михайловны хранилось 25 перстней; но к обозрению казны царевен мы еще возвратимся в своем месте. В 1614 г. в государеву казну поступило «из Маринкины рухляди, присланной из Астрахани, 10 перстней, в том числе: 1 – с яхонтиком червчатым, около его искорки алмазные, цена 8 руб.; 2 – со звездою и камышки алмазными, 20 руб.; 3 – с чернью о семи алмазцах, 15 руб.; 4 – четвероуголен о четырех алмазцах, 20 руб.; 5 и 6 – с яхонтом лазоревым, один гранен островат; другой гладок продолговат, цена по 3 руб.; 7 – с финифтом с белым, в нем яхонтик лазорев, 4 руб.; 8 – о шести алмазцах, 12 руб.; 9 – с чернью и с яхонтом лазоревым, 2 руб.; 10 – с бирюзою, цена 1 руб.».

Перстни, серьги и другие подобные предметы, конечно, хранились в футлярах или особых коробочках, которые и изготовлялись, смотря по надобности. Так, в мае 1692 г. царице Наталии Кирилловне было сделано «шесть перстневиков длиною по 4 верш., в ширину 1¹/₂ верш., с выдвижными ящики; три коробочки сережные длиною и шириною по 2¹/₂, а вышиною по 1 верш., с лица оклеенные бархатом красным, внутри тафтою, по краям серебряным галуном».

Кроме перстней к золотым нарядам рук, именно ручной кисти, принадлежали обручи, запястья и зарукавья, соответствовавшие нынешним браслетам. Обручи, состоявшие собственно из золотой и вообще металлической проволоки, более или менее толстой, гладкой или свитой вдвое, втрое и т.д., были самою древнейшею формою такого наряда; по крайней мере, в отношении их названия они указывают такую древность, которая превосходит древность обруча уже в переносном его значении – как связки для разной деревянной посуды, например бочек, кадок и т.п. Очень естественно, что и употребление обручей мы встречаем в более старое время, чем описываемая нами эпоха. Так, в XIV в. они, по-видимому, были еще очень любимым нарядом. В 1328 г. Калита отдает своей дочери Фетинье из золота ее матери 14 обручей. Княгиня Волоцкая в 1503 г. отдает своей внучке уже только три обруча золотых, а своей снохе – два обруча золотых. Затем в XVII столетии об обручах уже не поминается; их заменяют зарукавья и запястья, да и те сравнительно с другими нарядами в виде браслетов употребляются очень редко. Быть может, большим и меньшим употреблением этой части наряда рисуется самый переход женского быта от большей свободы общественного положения женской личности к большей его замкнутости, даже и в отношении одежды. Более открытая одежда требовала, конечно, и в большей мере таких нарядов, как обручи – браслеты; напротив того, когда одежда становилась покровом постничества, то оказывались излишними и разные ее принадлежности, возвышавшие красоту открытую.

Что касается запястий, то этим словом очень редко обозначаются браслеты вроде обручей. Запястьем называлась у всякой одежды конечная часть рукава, противоположная кореню, по той, вероятно, причине, что она покрывала запястье руки, т.е. не только верхнюю часть ручной кисти, но и верхнюю ее сторону, противополагаемую ладони. На такое значение запястья указывает кройка рукавиц, у которых исподы полагались в ладонях из беличьего меха, а запястья – из собольего; у холодных рукавиц запястья, собственно поверхность рукавицы над запястьем или вся поверхность кисти богато украшались золотым шитьем. У некоторых одежд, особливо у мужских, запястья (обшлага) также украшались или кружевом, или шитьем и низаньем и даже дорогими каменьями, как, например, у царских становых кафтанов. В женской одежде подобным образом украшались запястья верхних сорочек. Прямых известий о том, что подобные запястья носились на руках отдельно от одежды, мы не имеем. Запястье, упоминаемое в духовной князя Верейского 1486 г. и принадлежавшее к ожерелью спереди («того ж ожерелья запястье великим жемчугом низано»), есть, по всему вероятию, жемчужный спорок с какой-либо одежды, как и само это ожерелье. О таком же запястье упоминает в своей духовной и княгиня Волоцкая, 1503 г.: «ожерелейной жемчуг и передцевой и с запястьем». Запястья со значением браслета, т.е. носимые не на рукавах только, а на руках, назывались по большой части зарукавьями как убор, которого место на руке было за рукавом, по конец рукава. От обручей такие браслеты отличались тем, что состояли из цепочки более или менее широкой или, собственно, из нескольких звен, соединенных цепочками или петельками, между тем как обручи делались из цельной проволоки кольцом и могли разниматься разве только посредством вертлюга (шолнера), что вошло в употребление уже впоследствии.

Богатые зарукавья и запястья-браслеты находим в царской казне Шуйских. У царевны Ирины было «зарукавье – две чепочки золоты звенчаты, навожены чернью; у зарукавья в гнездех 10 алмазцов граненых да 10 зерен жемчужных». Под это зарукавье для хранения сделаны две колодки, обшитые тафтою алою – род футляров, на которые зарукавья надевались.

В описи казенного государева двора 1663 г. упоминаются «зарукавье, золото с алмазы и с черчеты яхонты, а в них 16 мест, цена 70 руб.; челом ударил греченин Петр Богданов, 168 г. июля 13-го; зарукавье золото с каменьи с искры яхонтовыми червчаты, а в них 39 мест, а одного места нет». В описях частного женского имущества находим: «1674 г.: зарукавье низаное по цке с каменьем; 1677 г.: зарукавье золотое с яхонты; зарукавье жемчужное; 1681 г.: зарукавье низаное жемчужное и с каменьем».

Дорогие булавки, которыми закалывали на голове убрусы и с этою целью употребляли и в других уборах, упоминаются еще в конце XV столетия с именем занозок. В 1489 г. князь Верейский отказывает своей дочери между прочим «трои заноскы золоты». В царской казне начала XVII столетия описаны «3 булавки зерна гурмышские на золотых спнях большие скатные; 4 булавки зерна невелики гурмыжские ж, три на золоте ж, а четвертая на серебре». Булавка, таким образом, состояла или из одного спня, как занозка, или из спня с жемчужною головкою. Особого рода булавки назывались, кажется, пелепелками и собирательно – пелепелом[255]255
  В Серебряной палате состояли особые мастера переперщики, пелепелщики, из которых в кон. XVII столетия был известен Матвей Данилов, получавший в год окладу 7руб. жалованья и кормовых по 6 ден. на день. В 1661г. переперщиком был Игнашка Федоров, прозвищем Серебряник, которому декабря 16-го дано делать 1000 серебряных пелепелков. В 1658г. августа 25-го грузинскому царю к карете употреблено пелепелков золоченых 3¹/₄ золотн., в покупке за золотник по 8 алт. 2 ден.


[Закрыть].

В духовной великого князя Дмитрия (ск. в 1509 г.) упоминаются «11 запонок с переперы с яхонты и с лалы и с жемчугом и с плохим каменьем», которые, по всему вероятию, были не что иное, как булавки.

Все описанные предметы назывались общим именем – кузнью, потому что были металлические, кованые; также низаньем и саженьем, потому что были жемчужные, т. к. в низанье и саженье употреблялся один лишь жемчуг и небольшою частью – дорогие самоцветные каменья, или просверленные, или же утвержденные в гнездах с ушками.

Ларец, в котором все это сохранялось, был вместе с тем и уборным ларцом, вполне заменявшим для наших прабабок уборный столик. В таком ларце, величина которого была различна, смотря по богатству и широте потребностей, в верхней кровельной его доске устраивалось иногда и зеркало; но большею частью зеркала делались в особых металлических же влагалищах – футлярах, бывали небольшие вершка в 3 и 4 или меньше и больше, и всегда с закрышкою, т. е. всегда закрывались створкою своего футляра. Если же такое зеркало было вставлено только в ободу, в рамке, то, во всяком случае, его хранили тоже во влагалище суконном или бархатном.

О различных уборных принадлежностях мужских и женских мы достаточно говорили в первой части «Домашнего быта царей». Здесь в дополнение упомянем, что в уборном ларце, кроме белил, румян, сурмил и клея для подклеиванья волос, особенно бровей, сохранялись, по всему вероятию, и различные другие снадобья, необходимые для возвышения всяческого телесного благолепия и красоты, как то: умыванья, ароматы или водки (духи), балсамы (помады) и т.п. В царском быту такие составы изготовлялись обыкновенно в Аптекарской палате, смотря по надобности, по рецептам царских врачей. Но нет сомнения, что простые, не слишком замысловатые снадобья, особенно умыванья, готовились также и домашними лекарками, комнатными бабками.