Текст книги "Код Розы"

Глава 26

Привет, принцесса! Я снова в Англии. Мое письмо после Матапана, наверное, потерялось? Такая путаница везде. Я приехал, чтобы пройти курсы подполковников и выдержать экзамен; пока живу у Маунтбеттенов. Ты ведь сможешь выбраться в Лондон в следующую субботу? – Филипп

– Озла, ты пропустишь следующее Безумное Чаепитие. – Чистившая Бутса щеткой Бетт подняла на нее глаза. – Мы будем обсуждать «Так держать, Дживз».

– К черту Дживза. Главное, Филипп не погиб! – Теперь, когда у Озлы имелось письменное подтверждение этого факта, начертанное его собственной рукой, она позволила себе посмеяться над своими страхами. Но, как ребенок, который боится чудовища в шкафу, смеяться над собственным страхом она могла лишь при включенном свете. – Это? – Озла достала из гардероба платье. – Последний крик моды – как я в нем выгляжу?

– Как на иголках, – проворчала Маб с кровати. – Словно какой-нибудь Борджиа, который вдруг вспомнил, что забыл подсыпать цианистый калий в консоме, а гонг к обеду вот-вот прозвучит. – Озла возмущенно на нее воззрилась, а Маб подняла «Так держать, Дживз»: – В отличие от тебя, я ее прочла.

– Ой, иди ты к черту, королева Маб. Постой, уложи мне волосы, а? У тебя божественно получается завивка…

Этим субботним вечером Юстонский вокзал был набит битком. Женщины торопились по своим делам, военные распихивали толпу локтями, но Озла их даже не замечала. Она спешила в главный зал.

В детстве, возвращаясь в Лондон из очередного пансиона, Озла много раз пробегала под кессонированным потолком этого зала, обгоняя носильщика с багажом, чтобы поскорее очутиться на улице, под солнцем – там, где начинались летние каникулы. Но сегодня она остановилась как вкопанная среди толпы – ей было все равно, увидит ли она когда-нибудь снова солнечный свет. Потому что вот он – стоит у подножия широкой двойной лестницы, мужчина в форме флотского офицера. На белокурых волосах фуражка, плечи широкие, ноги крепко упираются в пол, лицо склонилось над письмом. Сердце Озлы на мгновение перестало биться.

Как будто почувствовав ее взгляд, Филипп поднял глаза. Он еще больше, чем обычно, напоминал викинга: весь золотистый, подтянутый, дочерна загоревший под средиземноморским солнцем. Он неуверенно посмотрел на нее, словно пытаясь соединить образ дерзкой Озлы в спецовке, с которой когда-то познакомился в «Кларидже», с этой Озлой – серьезное лицо, нежно-розовое креповое платье и сдвинутая на один глаз шляпка цвета фуксии. С Озлой, которая втайне от него целыми днями переводила секретную переписку германского флота.

– Оз… – начал он и осекся.

– Филипп. – Она тоже внезапно растерялась. – Завтра мне на утреннюю смену. У меня только этот вечер, а потом придется ехать обратно. – Лихорадочно ища тему для разговора, она обвела рукой зал. – Юстон не самое красивое место, правда? В детстве я больше любила приезжать на Паддингтонский вокзал, потому что там памятник Неизвестному Солдату, знаешь его? Он стоит в своей бронзовой шинели и читает письмо из дома. Мне всегда хотелось спросить у него, от кого он получил то письмо. Была ли она красива, вернулся ли он к ней, любила ли она его…

– И что, он тебе когда-нибудь ответил? – Взгляд Филиппа шарил по ее лицу, словно он не вполне ее помнил. «Мы не виделись больше года», – подумала Озла. Она тоже не совсем верно его запомнила – глаза у него оказались не серо-голубые, а просто голубые. Очень голубые.

И до этого голубоглазого героя всего три шага.

– Нет, не ответил. Он ведь был бронзовый.

– Пожалуй, я могу ответить за него. – Филипп поднял в руке письмо, и она узнала свой почерк. – Девушка, написавшая это письмо, бесспорно, красавица. И он совершенно точно выжил и вернулся к ней…

Филипп остановился, не дойдя до третьего вопроса. «Любила ли она его?»

Да и нужен ли был ему ответ?

Озла могла без труда направить этот поезд по накатанному маршруту. В конце концов, не так уж много времени они успели провести вместе, и с тех пор прошло больше года. Можно было сыграть флиртующую попрыгунью, пролепетать: «Дорогой Филипп, мы сто лет не виделись!» – а потом они повеселятся в «Савое» и легко расстанутся, как случайная парочка, которая отлично провела время. Наверное, это было бы самым мудрым решением, подумала Озла, вспоминая слова Маб о принцах и девушках, на которых им и в голову не приходит жениться.

Но оставался третий вопрос.

«Любила ли она его?»

Озла шагнула к нему, обвила руками шею Филиппа и прижалась губами к его губам. Он так резко притянул ее к себе, что ей пришлось встать на цыпочки. И, растворившись в его поцелуях, она не заметила, как на Юстонском вокзале погас свет.

– Похоже, мы тут застряли, принцесса.

– Какая трагедия, господин моряк.

Где-то вдалеке все еще завывала сирена воздушной тревоги, но гула самолетов Озла не слышала – если бомбы и падали, то на другом конце Лондона. На вокзале снова зажглись огни, но не все, их сторона оставалась в тени. Филипп сидел спиной к стене, Озла свернулась калачиком у него на коленях. Он набросил ей на плечи шинель, и никто не видел, что под этим прикрытием он крепко ее обнимает. Фуражку он положил на пол, на фуражке примостились шляпка и сумочка Озлы. Ни один пассажир не обращал внимания на мичмана и его подружку-дешифровщицу, скрытых в тени зала, прижавшихся друг к другу так крепко, словно они срослись.

На улице что-то лязгнуло, и Филипп поднял голову. Озла почувствовала, как напряглись его мускулы.

– Это просто орудия ПВО, – пробормотала она и притянула его ближе к себе. – Это наши. Со временем привыкаешь к таким звукам. – Она была пьяна им, все ее тело будто звенело. Они и раньше целовались, но осмотрительно, стоя на крыльце, где соблазн не мог завести их слишком далеко. Не так, как сейчас, распахнутыми губами, сгорая от желания, просунув руки под манжеты и воротники. Ей казалось, что все ее тело покалывает от нетерпения.

– Ты так спокойна во время налетов, – пробормотал Филипп в ее губы. – Лондонцы стали совсем безразличны к «блицу».

Застрявшие на станции путешественники явно настроились переждать бомбардировку на вокзале – тут и там люди разворачивали сэндвичи и переговаривались с соседями.

– В прошлом году Юстону досталось, но он держится.

– Слава богу, ты в бакингемширской глуши, там куда менее опасно. – Он поцеловал ее в подбородок, кончики пальцев скользнули вниз, за вырез платья, и Озла почувствовала, как он улыбнулся, обнаружив свой морской значок, приколотый у нее на лифчике. – Так он все еще у тебя?

– Однажды его у меня чуть не украли. – Озла уткнулась лицом в изгиб его шеи и замерла так, чувствуя на губах его соленую кожу. – У меня выдался свободный вечер, и я пошла в «Кафе де Пари». Парень, с которым я танцевала, его… – Она зажмурилась и снова увидела, как легкие бедняги Чарли вырываются из груди. – В клуб попали бомбы, и один мародер попытался содрать с меня украшения. Какой-то незнакомец пришел мне на помощь, а потом позаботился обо мне. – «Дж. П. Э. Ч. Корнуэлл, кем бы он ни был». Озла так и не получила ответа на свое письмо. – Я все называла его Филиппом.

«Я не Филипп, моя хорошая. Как тебя зовут?»

Настоящий Филипп был сейчас рядом и крепко ее обнимал. Одна рука лежала на ее голом плече, с которого сполз рукав, другая гладила ее ногу в шелковом чулке. Озла не могла вспомнить, когда еще чувствовала, что сможет выдержать тяжесть всего мира просто потому, что кто-то ее обнимает. От этого сочетания уюта и острого желания голова шла кругом.

– Мне очень жаль, что меня там не было, – тихо сказал Филипп.

– Ты как раз направлялся в бой у мыса Матапан. («И я подозреваю, что одна моя соседка по квартире кое-что знает о приказах, которые послали тебя туда».)

– Это было вовсе не опасно, Оз. В ту ночь мы на них набросились, как лисы на курятник. – Его губы касались ее волос, но тело внезапно застыло. – Я стоял на прожекторах «Вэлиента». Надо было переключать средний прожектор и наводить на крейсер противника, пока наши орудия в него не попадут. Командир орудий кричал: «Наводи влево!» или «Наводи вправо!» – и как только я освещал следующее судно, его изрешечивали от носа до кормы. Два итальянских крейсера с пушками калибром в восемь дюймов ушли под воду за пять минут. Пожалуй, даже для военного времени это слишком уж было похоже на хладнокровное убийство. Те крейсера, они просто… Разлетались гигантские языки пламени – и все. – Он выдохнул в ее волосы. – Они мне еще снятся.

– А мне снится «Кафе де Пари». Я просыпаюсь, чувствуя запах гари, и на мгновение кажется, что я сошла с ума.

– Не говори так, Оз. – Он и прежде был напряжен, а теперь словно окаменел. – Никогда не говори.

Она откинулась назад, пытаясь разглядеть в тени его лицо.

– Для меня это в некотором смысле больной вопрос. – Он заставил себя пожать плечами. – Моя… моя мать сошла с ума.

Алиса Баттенбергская, из аристократического немецкого рода.

– Ты о ней почти не упоминаешь.

– У нее случился нервный срыв, когда мне было лет восемь-девять. Врачи никак не могли решить, что с ней – невроз, параноидальная шизофрения или… – Филипп надолго замолчал. – Когда ее увезли, меня не было дома. Нас с сестрами отослали на день. Позже мне рассказали, что она пыталась убежать. Ее связали, сделали укол, потом затолкали в автомобиль и увезли в клинику Белльвю в Швейцарии.

Озла слышала его прерывистое дыхание.

– Ты был совсем ребенком, – сказала она.

– С тех пор наша семья больше никогда не жила вместе. Мать через несколько лет выпустили, но к тому времени мой отец переехал во Францию, сестры повыходили замуж, а я был в Англии…

Озла крепче обняла его шею.

– Так уж вышло, – резко сказал он. – Она сошла с ума. Семья распалась. Пришлось принять это как данность и жить дальше. Другого выхода не было. А потом ей стало лучше, она вернулась в Афины… Она и теперь там. Живет тихо и скромно.

«И с тех пор, как ее увезли, у тебя не было настоящего дома», – подумала Озла.

– А как ей это удалось? Поправиться после такого?

– Возможно, благодаря железной воле? Не знаю. – Филипп притянул ее к своей груди. – Так что даже в шутку не говори, что можешь сойти с ума, Оз.

– Не буду. – Она поняла, что эта тайна – дар, болезненный, драгоценный, и приняла его. – И, прежде чем попросишь, обещаю: я никому об этом не расскажу. Никогда.

– Я знаю. Я мало кому доверяю, но разбираюсь, кому доверять можно. – Он зарылся носом в ее волосы, вдохнул. – От тебя так приятно пахнет. Я живу в консервной банке с сотней парней, ты представить себе не можешь, каково это. А ты пахнешь… пионами, бергамотовым чаем и медом…

Они целовались, разговаривали и снова целовались, отгородившись от мира шинелью Филиппа. Уже давно прозвучал отбой воздушной тревоги, но в их части вокзала свет так и не зажегся, даже когда пошли поезда и пассажиры начали опять сновать по залу. Озла дремала в руках Филиппа, когда он прижался губами к ее виску.

– Через пятнадцать минут посадка на поезд, принцесса. Мы с тобой так и не выбрались с вокзала, а тебе уже пора домой.

– А ты скоро снова уйдешь в море? – Она постаралась, чтобы голос прозвучал беззаботно, но внутри вся сжалась от страха. «Ты ведь только-только вернулся ко мне».

– Через несколько месяцев, не раньше, – успокоил ее Филипп. – Мне надо готовиться к экзаменам на звание лейтенанта.

Под прикрытием шинели он помог ей застегнуть пуговицы на платье. Озла, улыбаясь, привела в порядок воротник его кителя, который раньше сам собой расстегнулся, чтобы позволить ее пальцам прикоснуться к его груди. Чего только нельзя сделать под шинелью в тусклом свете ламп во время воздушного налета! Не будь они в таком людном месте, кто знает, чем бы все закончилось…

Филипп поставил ее на ноги и надел фуражку. Теперь он не выглядел расхристанным и раскрасневшимся, как пару минут назад. Наверное, этот дар передается с королевской кровью – способность мгновенно привести себя в порядок, когда ты на людях. «Но он не просто какой-то там принц, – подумала Озла. – Он мой Филипп». И она ухмыльнулась, заметив, как он поспешно застегивает шинель. После рассказа Маб она теперь понимала, в каком состоянии могут быть определенные части тела мужчины, который провел последние несколько часов, обнимаясь у стенки.

– Добро пожаловать на берег, господин моряк, – негромко сказала она.

– Я вернулся не просто на берег. – Он снова привлек ее к себе, подбородок на ее макушке. – Я вернулся домой.

«Домой», – подумала Озла. Дом был второй из двух путеводных звезд, по которым она старалась направить свою судьбу, – настоящее дело и дом, куда можно вернуться. Неужели наконец-то, наконец-то она обрела и то и другое?

И весь остаток июня сияющая, радостная Озла перелетала от одной звезды к другой, убегая в Лондон сразу после утомительных часов, проведенных за переводами в Четвертом корпусе, чтобы броситься в объятия Филиппа. Она ездила из Блетчли на Юстонский вокзал и обратно, а перед глазами у нее стояли звезды.

Глава 27

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». СЕНТЯБРЬ 1941 ГОДА

В здешних краях нас уже ничем не удивить. Вы знаете, что группа девушек из Морского корпуса мирно распевала мадригалы у озера, когда на них напали самые злющие в Бакингемшире лебеди? Старо. А как парни из отдела ВМФ принимали солнечные ванны в чем мать родила на боковой лужайке, пугая своей бледной кожей проходящих мимо женщин? Тоже мне новость. А вы слыхали, что в три часа ночи в нашей столовой был замечен генерал Монтгомери, тыкавший вилкой в порцию тушенки с черносливом? Кстати, генерал, передайте соль, будьте так добры.

Но вот последний гость Блетчли поверг редакцию ББ в полную прострацию…

Настал перерыв, и работавшая на «бомбах» Маб вышла из корпуса. На лужайке играли в английскую лапту. Участники горячо спорили:

– Кантвелл не выбыл, он пробежал мимо вон того хвойного дерева…

– Нет, мимо лиственного!

Джайлз помахал Маб:

– Присоединяйся, моя королева. В нашей команде все едва ходят, твои длинные ноги нам пригодятся.

Предложение размяться показалось ей отличным. Повесив новую шляпку на ближайшую ветку, Маб подтянула юбку повыше и взяла палку, заменявшую биту. Не прошло и десяти минут, как она с силой ударила по мячу и рванула к дереву.

– Первое «убежище»! Второе «убежище»! – громко отсчитывала ее команда.

Но внезапно Маб замерла с отвисшей челюстью, заметив, как группа мужчин в темных костюмах направляется, как небольшая флотилия, от особняка к лужайке. В роли флагманского корабля выступал капитан Деннистон. Он что-то объяснял невысокому человеку с бульдожьей фигурой… и Маб узнала эту фигуру.

Уинстон Черчилль протопал мимо них так близко, что при желании до него можно было дотянуться. Он кивнул игрокам на ходу.

Джайлз разинул рот.

– Это же… это ведь?.. – с трудом выдавил он.

Премьер-министр оказался совсем не таким, каким представляла его себе Маб. Ниже ростом, сильно хромающий, волосы жидкие. Он был одет в черный костюм в полоску – ни знаменитой шляпы, ни привычной сигары. Маб думала, что он постоянно хорохорится, шумный, лихой, но премьер шел молча, оценивающе разглядывая территорию Блетчли-Парка.

– Он что, все тут будет осматривать? – прошептала она. – Ой, мамочки…

Она поспешила вернуться на свое рабочее место, проскользнув мимо визитеров, когда те сворачивали к Седьмому корпусу. К тому моменту, когда дверь ее собственного отдела открылась и Черчилля пригласили войти, Маб уже стояла рядом с «Агги», оправив юбку и причесавшись. Девушки-кадеты вытянулись по стойке смирно и отдали честь. Маб тоже отдала честь. Она была в штатском, но как-никак сам премьер-министр стоял сейчас на заляпанном машинным маслом полу и разглядывал агрегаты, которые она так горячо ненавидела.

– Кадет Стивенс, – позвал капитан Деннистон. – Будьте добры, продемонстрируйте работу аппарата.

Стивенс застыла, не в силах пошевелиться.

– Эта машина называется «Агнец Божий», господин премьер-министр, – заговорила Маб, когда стало ясно, что ее напарнице так и не удастся выдавить ни слова.

Стараясь не торопиться, она показала, как согласно раскладке втыкают штекеры в заднюю панель, как подвешивают барабаны и разделяют пинцетом тонкие проводки. Черчилль забросал ее вопросами, желая во всем разобраться. Маб отвечала как можно яснее. Вскоре Стивенс пришла в себя и тоже начала отвечать на вопросы. Когда «Агги» и прочие машины с оглушительным грохотом запустились, премьер-министр даже присвистнул. Поскольку до завершения задачи могло пройти несколько часов, Маб выключила «Агги» и объяснила, что означает остановка «бомбы».

Пока Черчилль благодарил их за объяснения, Маб ощутила непреодолимое желание окружить его заботой. Он выглядел таким усталым – под глазами круги, плечи опущены… Неужели никто не присматривает за его здоровьем, пока он присматривает за целой страной? Ей хотелось приготовить премьер-министру свежее яйцо всмятку и стоять у него над душой, пока он не доест все до последней ложечки; попросить его как следует выспаться и не забивать голову тонкостями функционирования «бомб»; заверить его, что не стоит беспокоиться, они выполнят свою работу, так что пусть он скорее отправляется домой и отдыхает, не то свалится от изнеможения. Ей пришлось сжать руки, чтобы не застегнуть на нем пальто, когда он собрался уходить.

Возможно, он прочел в ее глазах эту заботу, потому что Уинстон Черчилль – человек, в чьих руках сосредоточилась власть всего Запада, главный противник Адольфа Гитлера, – подмигнул ей одним тяжелым веком. Ошарашенная Маб прикрыла рот ладонью, но это не помогло ей сдержать смех. Шокированная Стивенс бросила на нее возмущенный взгляд, однако премьер-министр кивнул и бодро сказал:

– Мне пора дальше – надо поздравить ребят, придумавших эти великолепные машины…

Они переглянулись, забывая выдыхать. Дверь за ним захлопнулась.

– А ведь машины все равно стоят, – сказала одна. – Никто не станет работать, пока он здесь…

И они кинулись на улицу, ненавязчиво следуя за гостями Блетчли-Парка. Черчилль и его сопровождающие исчезли в Восьмом корпусе, и Маб с удивлением обнаружила, что одним из оставшихся снаружи мужчин был Фрэнсис Грей.

– А вы что тут делаете? – спросила она, понизив голос, когда он подошел к ней у теннисного корта. – Не знала, что вы работаете на Даунинг-стрит.

– Нет, я работаю в министерстве иностранных дел, – улыбнулся он. Ветер трепал полы его пальто. – Просто утром позвонили с Даунинг-стрит – им не хватало одного водителя, требовался человек, уже бывавший в БП. Нельзя ведь брать обычных шоферов, у которых нет допуска к государственной тайне такого уровня. На службе никто во мне не нуждался, и вот я здесь.

– Мы с вами не видались с того ужина в «Савое», – сказала Маб. – Когда это было – в мае, кажется?

– Да. Вскоре после этого Россия присоединилась к союзникам, и я оказался несколько занят.

– Надеюсь, янки тоже поднимут свои задницы и возьмут пример с Дядюшки Джо[56]56
  Прозвище, которое дали Сталину американцы, сократив английский вариант его имени (Джозеф).


[Закрыть]. – Маб нарочно сказала «задницы» в надежде его рассмешить. Она еще никогда не видела, чтобы Фрэнсис Грей смеялся. И на этот раз он снова лишь улыбнулся, как обычно, – тепло, но отстраненно.

Премьер-министр обошел два корпуса, Восьмой и Шестой. Когда он вышел из последнего, снаружи собралась уже довольно большая толпа. Маб увидела по ту сторону дорожки Озлу, не без удовлетворения отметив, что даже у ее искушенной в светской жизни подруги глаза чуть не выскочили из орбит при виде Черчилля. Маб ожидала, что теперь премьер-министр вернется к своему автомобилю, но он помедлил, огляделся и забрался на кучу строительного мусора. Маб почувствовала, как у нее сжимает горло. Она подошла поближе, как и все остальные.

Премьер постоял с минуту, засунув руку в карман жилета.

– Глядя на вас, и не скажешь, что вы храните столько тайн, – сказал он как бы между прочим. – Но я-то знаю, как все обстоит на самом деле, и очень вами горжусь. Вы трудитесь день за днем, изо всех сил… Позвольте поблагодарить вас за это. – Он замолчал и уставился себе под ноги. Маб много раз слушала его речи по радио и всегда ощущала его уверенность в себе и силу воли, но сейчас… сейчас к ним обращался просто мужчина невысокого роста, стоящий на куче щебня, который явно боролся с комком в горле. Она почувствовала, как на глаза набегают слезы. – Я хочу, чтобы вы знали, как важны ваши умения для приближения победы, – продолжил он. – Нет ничего важнее, хотя мало кто в Британии об этом осведомлен. – Его лицо внезапно оживила заразительная улыбка, и по телу Маб побежали мурашки, до самых кончиков пальцев. – Вы – мои золотые гусыни! Гусыни, которые несут золотые яйца, но не гогочут!

Толпа взорвалась хохотом, и Маб поняла, что тоже смеется и хлопает в ладоши. Покажись в этот миг над Блетчли-Парком эскадрилья немецких бомбардировщиков, все присутствующие как один кинулись бы к премьер-министру, чтобы прикрыть его своими телами. И Маб бежала бы к нему среди первых. Он помахал им еще раз и тяжело зашагал в сторону особняка, окруженный своей свитой. Все еще постояли на улице, возбужденно обсуждая визит, а потом начальники корпусов стали делать знаки подопечным, призывая их вернуться к работе.

Маб вспомнила, что повесила шляпку на дерево, когда пошла играть в лапту. Побежав за ней, она обнаружила перед особняком Фрэнсиса. Он курил «Вудбайн».

– Ждете премьера? – крикнула она ему, забирая шляпку.

– Знаете, что он сказал Деннистону, когда заходил в эти двери? – отозвался с улыбкой Фрэнсис. – «Я помню, что велел вам ни перед чем не останавливаться, нанимая здешних служащих, но не думал, что вы воспримете мои слова настолько буквально!»

Маб расхохоталась.

– Спору нет, мы тут птицы странные, – признала она. – Ой…

Фрэнсис вопросительно приподнял брови.

– Смотрите, помялась. – Маб показала ему погнутые поля своей новой шляпки – угольно-черной, широкополой, скошенной в подражание мужской федоре, с шелковой лентой гранатового цвета вокруг тульи. Маб знала, что выглядит в ней не то Белоснежкой, не то ее злой мачехой. Еще она понимала, что, вероятно, пройдет немало месяцев, прежде чем ей снова удастся приобрести что-нибудь столь же красивое. – Вы понятия не имеете, какое значение имеют шляпки для женщин.

– Так просветите меня.

– Шляпки продают без ограничений – пока что, по крайней мере. Основную часть своих талонов на одежду за год я послала тетке в Шеффилд, она присматривает за моей сестренкой и совсем от этого не в восторге, так что я время от времени подмасливаю ее парой-другой талонов. Пусть купит себе новое пальто, мое потерпит до следующего года. Но вот новую шляпку я все еще могу себе позволить. – Маб подбежала к ближайшему окну на первом этаже и, глядя на свое отражение в стекле, стала пристраивать шляпку на голове так и эдак. Она понимала, что несет чепуху. Почему этот мужчина всегда заставлял ее чувствовать, будто именно она должна заполнять паузы в разговоре? – Мы, женщины, экономим как можем на других вещах, – продолжала она. – Штопаем чулки, подводим глаза ваксой и тому подобное, но у нас всегда должна оставаться возможность надеть к поношенному костюму совершенно умопомрачительную шляпку. А в военное время это очень полезно для поддержания боевого духа.

– Неужели? – спросил он каким-то странным голосом.

– Еще как. – Маб изучила свое расплывчатое отражение в стекле. Полы шляпы наискось перечеркивали ее лоб. – С долгими часами работы, с переводом в другую смену и с тем, что в корпусах душно, ничего не поделаешь, но можно выглядеть элегантно, отправляясь каждый день на свою войну. Кстати, драматический кружок Блетчли-Парка готовит песню на эту тему для рождественского концерта, я уже слышала, как ее репетируют. – Она развернулась, подперла бока руками и пропела:

 
Элегантнее всего черный цвет,
А изящной шляпке кто же скажет «нет»?
 

Она закончила на высокой ноте, хотя знала, что не умеет петь. Он молчал. Сигарета дотлевала в его пальцах. Улыбка сползла с лица Маб.

«Знаете, мистер Грей, заявляю официально: я больше не буду пытаться вас понять. А разговоры со мной для вас явно мучительны». Маб посмотрела на часы:

– Ну что ж, мне пора возвращаться…

– Выходите за меня замуж.

Она моргнула.

– Что?

Повторять он не стал. Просто стоял на холодном ветру, который играл его русыми волосами, и смотрел на нее, больше не прикрываясь отстраненно-насмешливым выражением. Маб показалось, что завеса, за которой он прятал глаза, упала, и теперь они горели как фонари.

Она попыталась улыбнуться.

– Да вы никак шутите? – В конце концов, вероятность того, что Фрэнсис Грей пошутил, была куда выше, чем предложение руки и сердца от мужчины, которого она едва знала.

– Нет, – ответил он, бросив сигарету. В голосе слышалась странная нота, как будто это предложение застало его врасплох не меньше, чем ее. – Выходите за меня замуж. – Голос, может, и был удивленным, но взгляд оставался твердым.

– Я…

Как она мечтала о минуте, когда джентльмен, которому Джефф Ирвинг и его мерзкие дружки недостойны лизать сапоги, сделает ей предложение! Она думала, что сама станет управлять ходом событий, что проведет ухажера по нужному пути, отмечая вехами ключевые стадии, пока тот не окажется на краю обрыва, поверив, что сам туда пришел. Фрэнсис Грей не добрался даже до первого ключевого этапа. У них было всего три свидания, и каждый раз Маб тащила на себе девяносто процентов беседы.

– Мистер Грей… Вы застали меня врасплох.

– Я понимаю, это звучит смешно, – сказал он. – Уверен, вы уже получили предложения от куда более молодых и приятных мужчин. И все же я решил пойти ва-банк.

– Но… почему? – спросила Маб неожиданно для себя самой. – Вы ведь меня совсем не знаете.

«Нет, знает», – тут же подумала она. Пока она разговаривала, он слушал. А вот она его не знала, как ни старалась узнать.

Он молчал почти минуту, глядя на нее так, будто видел ее насквозь. Потом начал было говорить, но снова замолк, вместо этого протянул руку, дотронулся до ее изогнутой, как крыло, брови, до скулы, до губ.

– Я тебя знаю. – Он намотал на палец прядь ее волос и притянул ее к себе. Маб могла бы отшатнуться, но отчего-то позволила себе наклониться к нему. Вроде всего лишь легкий поцелуй, а пригвоздил ее к месту. – Выходи за меня, – сказал он, все еще касаясь ее губ своими.

– Да, – прошептала она в его губы.

Маб всегда ожидала, что в такую минуту ее сердце будет трепетать, а оно стучало медленно и тяжело, будто замирая от удивления. Фрэнсис Грей, военный поэт и служащий министерства иностранных дел, предложил ей руку и сердце. И она сказала «да».

Надо выровнять дыхание, собраться с мыслями. Кто знает, что смахнуло с его глаз завесу вежливой отстраненности и заставило сделать предложение, но какая разница? По всей Британии люди успевали познакомиться, влюбиться и пожениться за три дня, на то оно и военное время. Отказать ему было бы полнейшим идиотизмом; он обладал всем, о чем она только осмеливалась мечтать, представляя себе будущего мужа, и даже более того. Доброта, вежливость, образование, карьера… Ну да, может, он и был немного старше, чем в ее мечтах, но это значило, что он надежный человек со сложившимся характером, а не какой-то мальчишка. Она не очень хорошо его знает, но впереди целая жизнь, успеет разобраться.

Намного, намного больше, чем она смела надеяться.

Он выпутал пальцы из ее волос и взял ее за руку. Перевернул кисть, разглядывая, как ее длинные пальцы лежат на его широкой ладони.

– Я выбрал не самое удачное время, – сказал он наконец с коротким смешком. – На следующей неделе меня посылают в Америку.

– В Америку? – опешила Маб.

– В Вашингтон. Боюсь, больше ничего сказать не могу, но, возможно, я там пробуду несколько месяцев.

Он помедлил, и Маб поняла, что могла бы с легкостью его убедить пожениться до отъезда. Достаточно сказать: «Давай сбежим в Лондон и распишемся!» Военнослужащие и их подружки делали это сплошь и рядом, втискивая свадьбу в двухдневное увольнение. Маб уже собиралась было это предложить, но прикусила язык. Нет уж, нельзя торопиться к алтарю, не проверив кое-каких вещей. Слишком много она знавала девушек в Шордиче, которые поспешили замуж и потом очень об этом жалели.

– Поженимся, когда ты вернешься, – сказала она, сжимая его руку. – Только пообещай, что познакомишься с моей мамой и сестренкой, прежде чем уедешь.

Если она надеется поселить Люси у себя, когда выйдет замуж, надо посмотреть, как Фрэнсис отреагирует на эту мысль и как поладит с Люси. Откажется – ну что поделать. Но она сомневалась, что он откажется. Ему понравится Люси, и тогда малышка получит все на свете преимущества: и белоснежные носочки, и жакетик с гербом хорошей школы, и даже пони…

– Черт. – Фрэнсис бросил взгляд через плечо. Высокопоставленные гости уже выходили из особняка. – Еще бы хоть десять минут… – Он поднял на нее глаза. – Тебе придется запастись терпением. Знаешь, как оно с заокеанской почтой – не уверен, часто ли получится переписываться.

– Главное, дай знать, что добрался живым и невредимым, – мягко сказала Маб. Беспокойство о нем уже сжимало ее желудок ледяной рукой. Но ведь дипломаты то и дело плавают туда-обратно через Атлантический океан, это не то что военные караваны, на которые охотятся хищные немецкие подлодки. «С ним все будет отлично», – сказала она себе. А как только вернется, они поженятся. Этот мужчина будет ее мужем. А уж она-то станет ему лучшей женой во всей Британии, черт подери.

– Значит, на следующей неделе, перед моим отъездом, пьем чай с твоей семьей. – Фрэнсис провел большим пальцем по ее костяшкам. – Кольцо хочешь?

– Да! – рассмеялась она. – Кольцо – хочу.

– Где-нибудь в Лондоне наверняка найдется рубин под цвет твоих губ.

Он отпустил ее руку и отошел к довольно короткой веренице автомобилей. Премьер-министр уже забрался в свой, его шофер заводил мотор, а советники маячили у следующей машины в ожидании своего водителя. Фрэнсис смотрел на Маб еще одну – долгую – секунду. Привычная завеса еще не опустилась на его глаза, и Маб его взгляд показался открытым и доверчивым. Никто никогда так не смотрел на Маб за всю ее жизнь.

Ее жених сел в автомобиль. Машина тронулась, а Маб, все еще в тумане, пошла обратно в свой корпус. «Маб Грей, – думала она. – Миссис Грей».

В окне первого автомобиля, катившего по аллее к воротам, Маб заметила лицо Уинстона Черчилля. Она подняла руку и сделала знак V двумя пальцами – его знаменитый знак. «V» значит victory, победа. Потому что сегодня, черт подери, она победила. Она победила.

Премьер-министр высунул в окно руку и сделал ответный знак V.