Текст книги "Код Розы"

Шейла помогла мальчику подняться, подхватила свою корзинку и удалилась. Все еще ошарашенная Бетт едва успела попрощаться с ней.

Она сидела за столиком, глядя на свой полупустой бокал. «Чего ты хочешь?» – прошептал внутренний голос. Ответа не было. Она вздохнула, взяла поводок и вышла с Бутсом из паба. Но не успела сделать и пары шагов, не глядя, куда ступает, как врезалась в какую-то фигуристую женщину в цветастом домашнем платье. Женщина еще не успела возмущенно вскрикнуть, как Бетт поняла, кто это.

– Здравствуйте, матушка.

– Бетан! – Глаза миссис Финч быстро оглядели платье Бетт с красным узором, завитые волосы до плеч, одолженные у Озлы красные туфли с перепонкой. – Что ты делала в пабе?

– Пиво пила. («И в подробностях обсуждала прелюбодеяние», – ухмыльнулась про себя Бетт.)

– Бетан! – Миссис Финч быстро приходила в себя. Она крепко ухватилась за ручку сумочки. – Тебе следует немедленно отказаться от столь бесстыжего и разгульного образа жизни. Да что там, не далее чем вчера… (Бетт позволила матери излить душу и наклонилась почесать Бутса за ухом. Пес холодно зыркал на миссис Финч из-под мохнатых бровей.) —…Слышала бы, что о тебе говорят в молельне! – наконец завершила свою тираду мать Бетт.

– Вероятно, не так уж много там обо мне говорят, – ответила Бетт. – Все улыбаются мне, как прежде. И теперь мне нравится ходить в молельню куда больше, потому что я знаю – потом мне не придется четверть часа держать Библию над головой за то, что отвлеклась во время проповеди.

В последнее время, сидя в молельне, Бетт едва прислушивалась к гимнам, размышляя об абверовской «Энигме», и Богу это, похоже, вовсе не мешало. Вряд ли Он так строг, думала она, как описывает ее мать.

Миссис Финч демонстративно вздохнула.

– Если вернешься домой, я все прощу. Обещаю принять блудную дочь с раскрытыми объятиями. Можешь даже оставить у себя собаку. Ты ведь этого хотела?

– Вообще-то я хочу куда больше, – сказала Бетт. Она улыбнулась, невольно притронувшись к своим губам. – До свиданья, матушка.

Глава 38

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». ИЮНЬ 1942 ГОДА

Редакция ББ и прежде возмущалась, что к нам все лезут и лезут по секретным делам типы из Лондона в полосатых костюмах, с глазами дохлых рыбин. Да только не рыбы они, а самые настоящие гадюки. Ревут, как ослы, копаются в грязи, как свиньи, топорщат перья, как павлины! Губошлепые кретины в модных шляпах, вот кто они такие, и редакция ББ не потерпит возражений против этого диагноза.

– О господи, – Озла заговорила первой, прежде чем капитан Тревис успел раскрыть рот, – не знаю, что у нас не так на этот раз, но я тут ни при чем.

Стоило в БП возникнуть проблеме, как Озлу вызывали к начальству. Ну сколько можно?

– В прошлый вторник вас видели в Третьем корпусе. – Голос Тревиса звучал холодно. Такое же ледяное выражение застыло на красном мясистом лице стоявшего за его спиной мужчины в полосатом костюме. – Почему?

Озле пришлось задуматься, чтобы вспомнить.

– Мистер Бирч послал меня туда с запиской и велел подождать ответа, – объяснила она.

– И вы по собственному почину вошли в корпус, пока дожидались?

– Всего лишь в коридор. На улице лило как из ведра.

– Не положено даже на дюйм переступать порог корпусов, в которых не работаете. Мы не зря строго разграничиваем сферы деятельности.

– Я…

– И вы вовсе не ждали в коридоре. Вас видели в одном из кабинетов.

– Просто мне помахала девушка, с которой я познакомилась в столовой. Вот я и просунула голову в дверь, чтобы тоже помахать, но войти я туда не вошла. – Озла недоуменно переводила взгляд с одного лица на другое. – А в чем дело-то?

– Вы что-либо вынесли из Третьего корпуса, мисс Кендалл? Например, документы?

– Конечно, нет. А разве что-то пропало?

Они не ответили, но в этом и не было необходимости. Озла вспомнила коробку с карточками, в которой, как ей тогда показалось, кто-то рылся в тот самый день, когда ее крестный посетил БП. Но Тревис вроде говорил о Третьем корпусе, а не о Четвертом.

– Я ничего оттуда не брала, – повторила она, собираясь с мыслями.

Совсем недавно ей почти удалось наконец убедить себя, что ей померещилось, будто в корпусе промелькнула чья-то одежда, когда приезжал дядя Дикки, а теперь сомнения вернулись с прежней силой. Она уже хотела все выложить, когда Тревис снова заговорил, причем еще холоднее:

– Вы ведь и прежде выносили материалы из своего отдела.

– Ну, знаете! Я ведь просто вынесла пару чистых листков, чтобы показать вам, насколько это просто.

– А на этот раз вы снова пытались нам что-нибудь продемонстрировать?

– Нет. И я не имею ни малейшего понятия, что произошло в Третьем корпусе.

Хотя, честно говоря, ее бы совсем не удивило, если бы кто-то точно так же обнаружил, насколько просто выкрасть оттуда документы. Еще никогда в жизни ей так не хотелось воскликнуть: «А я ведь предупреждала!»

Краснолицый мужчина в полосатом костюме – должно быть, МИ-5 или МИ-6, как с внезапным отвращением поняла Озла, – прочистил горло и раскрыл папку, которую до сих пор держал под мышкой.

– Насколько я понимаю, вы состоите в, гм, связи с неким принцем Филиппом Греческим, – проговорил он.

Озла моргнула.

– А это-то тут при чем?

– Просто ответьте на мой вопрос.

– Вопроса я не услышала, лишь утверждение. – «Не просто утверждение, а с гаденькой подоплекой в слове “связь”». Но дерзить этому человеку она не могла себе позволить. – Да, принц Филипп – мой парень.

– В прошлый четверг вы с ним ходили в кино.

– На «Леди Гамильтон». Не очень удачная картина.

Филипп не мог удержаться от смеха, видя, как кинематографисты представили Трафальгарскую битву.

– А вы не… дали чего-нибудь вашему парню в тот вечер?

– Что вы имеете в виду? – ледяным тоном вопросила Озла.

– Вы ведь в курсе, что несколько его зятьев – члены нацистской партии? – Мужчина говорил с некоторым превосходством, как будто считал Озлу слишком недогадливой, чтобы понять, что к чему. – Он и по крови, и по свойству состоит в родстве с целой сворой фашистов.

– Как и король Георг, – парировала она. – Но ему это что-то не мешает.

– Здесь не место легкомысленным шуткам!

– Филипп своих родственников не выбирал, и то, кто они такие, никак на него не влияет. – Она чувствовала, что начинает задыхаться от ярости. – Он презирает связи своей семьи с Третьим рейхом. И только что сдал экзамены на звание лейтенанта Королевского военно-морского флота. Если королевская семья настолько его одобряет, что ему позволено вести личную переписку с будущей королевой Англии, какую опасность он может представлять?

Мужчина в полосатом костюме злобно буравил ее глазами. Озла понимала, что он не может отказаться от своих слов, опасаясь потерять лицо, но и назвать короля простофилей не смеет.

Она скрестила руки на груди:

– Теперь вы не ответили на мой вопрос.

Однако он предпочел сменить курс.

– А совершенно ли вы уверены, что он не переписывается со своими сестрами, находящимися в тылу врага? Кто знает, какие сведения он им сообщает. Особенно если иметь в виду, что его подружка имеет доступ к такому количеству важнейших разведывательных данных.

– Не болтайте вздор, сэр. – Озла на мгновение ощутила растрепанные волосы Филиппа у себя под рукой. И жесткую рыжеватую бороду, которую он отрастил на суше. – Он не переписывается с родственниками из Германии. И даже если бы переписывался, он понятия не имеет, что у меня есть доступ к разведданным. Он думает, что я перекладываю бумажки в какой-то унылой конторе.

– Да ну, признайтесь же, мисс Кендалл. Неужто вы ни разу и словечком не обмолвились ему, уютно положив голову рядышком на подушку?

– Нет никакой подушки. – Казалось, голос Озлы полностью состоит из кристаллов льда.

– Обойдемся без непристойных намеков, – одновременно с ней произнес Тревис с отвращением на лице.

Полосатый пожал плечами без малейшей тени раскаяния:

– Но согласитесь, все это плохо смотрится. Правил она не соблюдает, как выкрасть документы, знает, крестному проболталась…

– Да нет же!

– …к тому же путается с чужаком, у которого вся семейка отпетые нацисты. Нам отдельно доложили, что она заходила в Третий корпус, где ей не следовало находиться…

«Неужели кто-то на меня донес? – с упавшим сердцем подумала Озла. – Но кто?»

– …и вдобавок еще и канадка!

– Как те канадцы, которые сейчас сражаются за Англию? – повысила голос Озла. – Вы этих канадцев имеете в виду?

– Говорите потише.

– Не буду. Я покинула Монреаль и вернулась в Британию, чтобы сражаться за эту страну. Я лгу всем, кого люблю, в том числе Филиппу, чтобы не нарушать Закон о государственной тайне. Я не позволю обзывать меня чужачкой и не потерплю, чтобы меня обвиняли в неблагонадежности. – Озла сжала кулаки вытянутых по швам рук. – Я никогда бы не позволила себе вынести папку с донесениями, поскольку это против всех правил и регламентов. Я не менее аккуратна и умна, чем любая другая служащая Блетчли-Парка.

Выражение их лиц оставалось скептическим. Для них она была одной из тех дурочек, у которых на уме лишь проказы и прекрасные принцы, – с какой стати верить хоть единому ее слову?

– Хотите доказать свою лояльность? – спросил наконец Полосатый. – В таком случае, я уверен, вы без возражений выдадите нам свою переписку с принцем Филиппом.

На мгновение Озла онемела от возмущения. Неужели это тоже предусмотрено присягой?

Судя по всему, да. Она резко кивнула, чувствуя, как к горлу подкатывает комок желчи. Полосатый выглядел удовлетворенным, однако Тревис предупреждающе поднял ладонь.

– Для БП будет лучше, если вы вообще порвете с этим парнем, – сказал он без обиняков. – Девушке с вашим доступом к важной информации непозволительны отношения с человеком, имеющим какие-либо связи с нацистами, пусть и очень опосредованные.

Озла ощутила тошноту. «Забирайте всё, – подумала она. – Ну же, не стесняйтесь, берите!» Две вещи делали ее счастливой после той разрушительной тьмы, в которую погрузило ее «Кафе де Пари»: Филипп, чьи объятия стали для нее чем-то вроде родного дома, и гордость за выполненную работу. Выходит, зря она надеялась, что после перехода на должность переводчицы ее наконец оценят и начнут воспринимать всерьез. Ее честное слово явно ничего здесь не значило. Невозможно поверить, что девушка вроде нее способна держать рот на замке в обществе своего парня, так что просто порви с ним, светская пустышка. Ей хотелось наброситься на Тревиса и Полосатого или хотя бы яростно колотить кулаками по столу.

– Понимаю, сэр, – выдавила она.

А что ей еще оставалось?

Из трубки раздался ликующий голос Филиппа:

– Я получил назначение, Оз! Младшим лейтенантом на «Уоллесе». Это всего лишь старенький миноносец типа «Шекспира», но когти показать сумеет, если что.

– Здорово! – заставила себя произнести Озла. Он не мог ей сказать, какие воды предстоит патрулировать его кораблю, но она уже догадывалась – недаром ведь перевела столько донесений о передвижениях вражеских судов. Вероятно, его направят в «Переулок вражеских подлодок», как нынче называли опасный проход между Ферт-оф-Фортом и Ширнессом…

– Отъезд через два дня. Может, у тебя получится заскочить в Лондон на прощальную вечеринку?

Озла зажмурилась. Пришлось дважды сглотнуть, прежде чем удалось ответить, но в трубке ее голос прозвучал весело и беззаботно.

– Я просто с ног валюсь от усталости, милый. Увидимся в следующий раз, ладно?

Она положила трубку и поднялась в комнату, чтобы собрать его письма. От мысли, что кто-то чужой будет лапать их переписку, накатывала тошнота, но чем скорее Полосатый убедится, что там нет ничего подозрительного, тем лучше. Она отдаст им письма, а потом придется постепенно отдалять от себя Филиппа, чтобы он перестал ей писать. Видимо, его близость к переводчице из Блетчли-Парка сильно беспокоила разведку, которая сомневалась в его преданности Британии. Глупо, конечно, но Озла хорошо знала, до какой степени подозрительными бывают служащие МИ-5. Она помнила, какой шум они подняли в прошлом году из-за, прости господи, нового романа Агаты Кристи, – и всего лишь потому, что там фигурировал некий полковник Блетчли…[65]65
  Майор Блетчли – один из персонажей романа Агаты Кристи «Н или М?», который вышел в 1941 году. Выбор имени и то, что по сюжету герои охотятся за засевшими в британской контрразведке немецкими шпионами, возбудило подозрения властей, которые опасались, что Кристи каким-то образом в курсе происходящего в БП. В итоге выяснилось, что малоприятный персонаж получил свое имя в память о еще довоенном инциденте, когда писательница на несколько часов застряла на этой провинциальной станции.


[Закрыть]

К тому времени, как Озла собрала в пачку и перевязала веревочкой письма Филиппа, ее глаза успели затуманиться, но она не позволила себе расплакаться. Любая героиня Агаты Кристи, которая хоть чего-то стоит, взяла бы себя в руки и сделала то, что должно. Пусть даже это разобьет ей сердце. А еще в положении Озлы героиня Агаты Кристи занялась бы кое-какими изысканиями – например, поискала бы те пропавшие документы. Ведь получалось, что уже во второй раз какие-то бумаги скрытно изучали либо похищали, и в таком случае выводы напрашивались сами собой. Чувствуя, как ее до костей пронзает беспокойство, Озла подумала, а не крадет ли кто-то расшифрованные сообщения из Блетчли.

До королевской свадьбы десять дней. 10 ноября 1947 года

Глава 39

Внутри часов

И снова на нее надели смирительную рубашку. Похоже, одна из медсестер донесла, что Бетт избавляется от утренних таблеток.

– Только пока вы не успокоитесь, – заверил врач, когда на ней затягивали ремни.

– Я от этих таблеток наполовину в коме! – прорычала Бетт, вырываясь. – Так до какой же степени тебе надо меня успокоить, шарлатан проклятый?

– Еще одну дозу, доктор? – послышался масленый голос медсестры, той самой, чью руку Бетт прижгла сигаретой. – В последнее время Лидделл плохо себя ведет. Один из санитаров доложил, что она сделала ему непристойное предложение в чулане для белья. Сами знаете, каковы эти нимфоманки…

В мстительных глазах плясали злобные огоньки. Бетт откинулась назад и плюнула на ее передник. И почувствовала, как в руку вонзается игла.

– Ну, погоди, мерзавка, – сказала медсестра, едва врач удалился. – Вот побываешь под скальпелем, и тогда…

– Когда? – прошипела Бетт, но медсестра уже ушла, а мир вокруг начал кружиться и плыть в тумане. Бетт казалось, что ее вены стали грязными, как будто в кровь подлили жира. В какой-то момент она поняла, что плачет, и заставила себя перестать. Слезы подтачивали ее разум, как вода камень, а у нее только и оставалось, что разум.

«Я взламываю шифры. Я глотаю тайны. Меня не поборола “Энигма” – куда уж этому месту».

Вдох, выдох. Не думать о том, как затекли обездвиженные руки. Думать о чем-то другом, не о скальпелях, не о злобных медсестрах, не о врачах, которые знать ничего не желают и назначают несправедливые наказания.

Несправедливые наказания… Одурманенная наркотиком память Бетт вытолкнула на поверхность сознания нечто давно забытое: тот раз, когда Озлу вызвали к капитану Тревису в БП и допрашивали о родственниках-нацистах принца Филиппа, а еще выясняли обстоятельства одного происшествия – Озла догадалась, что из Третьего корпуса пропали расшифрованные донесения. Когда же это случилось – кажется, в июне сорок второго? Если кто-то выкрал бумаги, проще всего было свалить это на яркую, заметную Озлу, которая заглянула в Третий корпус по незначительному поручению. В результате внимание Тревиса отвлекли от настоящего предателя.

«Но кто?» – думала Бетт. Снова и снова она перелистывала свои воспоминания в надежде заметить в них что-то новое… но ведь никто из ее товарищей по ПОН никогда не работал в Третьем корпусе. «Не думай – где, – приказала себе Бетт. – Думай – когда. Значит, июнь сорок второго…»

Тогда, восстановившись после нервного срыва, Пегги Рок вернулась в Блетчли-Парк. Пегги, самая умная женщина из всех, кого знала Бетт. А действительно ли это был нервный срыв? Или она побывала… в другом месте? Встречалась с кем-то, передавала сведения? Бетт и раньше не раз примеряла имя Пегги к своему списку подозреваемых и всегда в ужасе отшатывалась от самой этой мысли. Пегги – предательница? Светловолосая умница Пегги, которая научила ее роддингу? Но Пегги работала в ПОН. И на несколько месяцев куда-то исчезла. А потом вернулась на службу, оставаясь лучшей после Бетт дешифровщицей в команде Дилли. С ее мозгами она наверняка нашла бы способ проникнуть в Третий корпус и выйти из него с бумагами. А Дилли к тому времени уже не приглядывал за работой отдела ежедневно…

Пегги. Да, возможно, это она.

Или кто угодно еще из команды Дилли. Все они были любимыми друзьями Бетт, поскольку дружила она почти исключительно с коллегами по отделу. И еще с Озлой и Маб, которые теперь ее ненавидят.

Ирония судьбы – все ее друзья стали подозреваемыми, зато в своих врагах она могла быть совершенно уверена.

«Ну скорее же, – беззвучно умоляла беспомощная, стянутая холщовой рубахой Бетт в те бесконечные часы после обеда. – Приезжайте скорее».

Йорк

Маб чуть не выронила чайную ложечку.

– Куда мы должны отправиться?!

– В Клокуэлл, повидаться с Бетт. – Озла заметила, что другие посетители элегантной чайной уже оглядываются на них, и немудрено: две ухоженные дамы в пальто с широченными юбками, сшитых по лекалам «Нового стиля», уже полчаса сидят, злобно уставившись друг на дружку, и собачатся, потягивая чай. – Попробуй не выглядеть настолько взбешенной, ладно? На нас уже смотрят.

Маб оскалила все свои зубы в улыбке, не переставая яростно размешивать чай.

– В дурдом я не поеду, – процедила она.

– Ты готова бросить ее там просто потому, что тебе страшно? – Озла снова перешла на шепот, предварительно убедившись, что никто не проходит мимо их столика. – А если она в абсолютно здравом уме, а предатель, который предал Блетчли-Парк, – предал всех нас, работавших там, – разгуливает на свободе? Знаешь, дорогуша, это уже как-то слишком. – Озла смерила Маб испепеляющим взглядом. – Я знала, что ты бессердечная свинья, но не думала, что ты стала еще и трусихой.

– Да не в страхе дело, ты, легковесная графоманка из бульварного журнальчика! – Маб тоже зашептала. – Просто напоминаю, что самим фактом общения с ней мы, возможно, нарушим закон.

– Да, однако, позволив кому-то раскрыть тайну насчет нашей работы, мы тоже нарушим закон. – Озла подалась вперед: – Пусть я теперь и легковесная графоманка, но к своей присяге отношусь серьезно.

– Ты же не веришь, что кто-то в БП…

– Еще как верю. Помнишь, как меня вызвали к Тревису и обвинили, что я брала бумаги из Третьего корпуса? Я потом еще много жаловалась вам с Бетт.

(«И не надо забывать те открытые коробки из Четвертого корпуса…»)

Маб непроизвольно затеребила свое жемчужное ожерелье.

– Тогда надо доложить об этом кому-то повыше рангом. Кому-то, кто не связан с отделом Бетт.

– Никто нам не поверит, поскольку все считают, что Бетт свихнулась. Но мы-то годами жили рядом с ней и знаем ее лучше всех на свете. Увидимся с ней, – «Как это сделать – другой вопрос», – добавила про себя Озла, – тогда и поймем, сошла ли она с ума. И лжет она или нет.

– Допустим, мы решим, что она не лжет. И что дальше? – совсем тихо произнесла Маб.

Воцарилось долгое молчание.

– Что-нибудь придумаем. – Озла отодвинула чашку. – Возможно, мой крестный сумеет помочь, задействовать связи…

– Или можешь позвонить Филиппу, – предложила Маб. – Приятно, должно быть, когда у тебя в адресной книге сам будущий принц-консорт. Уж звякнуть-то ему стоит, хотя он и не удостоил тебя колечком с камушком…

– Если ты еще хоть раз помянешь Филиппа, – резко сказала Озла, – то я буду пихать эти жемчужины тебе в нос, пока не начнешь сморкаться перламутром, королева Маб!

– Знаешь, учитывая, что тебе хочется получить мою помощь, ты не очень-то стараешься расположить меня к себе.

– Я не хочу, чтобы ты помогла, стерва ты эдакая. Но я нуждаюсь в помощи. Нужна еще пара глаз, направленных на Бетт, чтобы понять, мелет она ерунду или говорит разумно. – Озла начала натягивать перчатки. – Завтра утром отсюда отходит поезд, который останавливается за две мили до Клокуэлла. Одиннадцать ноль пять. Я собираюсь на него сесть.

– Не рассчитывай, что я к тебе присоединюсь. – Маб наконец сдалась и взяла скон, затем потянулась к масленке.

– Никто и ни за что не стал бы рассчитывать на тебя, Маб. Может, хоть раз в жизни поведешь себя иначе? – Озла поднялась и добавила с медоточивой улыбкой: – Ну-ну, не намазывай столько масла, милочка. Береги талию! Ведь это все, что у тебя осталось.

Пять лет назад. Июнь 1942 года

Глава 40

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». ИЮНЬ 1942 ГОДА

Послушайте, спецы и прочие джентльмены, прекратите подглядывать в тот корпус, где гудят машины. Слухи, будто тамошние работницы иногда во время смены раздеваются до трусов, не имеют никакой основы!

– Готово!

Маб подумалось, что миг, когда на одной из «бомб» регистрируется истинная остановка, всегда ощущается как особенный. Все перепроверено, и барабаны встали не из-за ошибки. Это успех. Кто знает, что выдаст им очередная машинная дешифровка? Быть может, сведения настолько важные, что они отправятся прямиком на стол Черчиллю. С тех самых пор, как премьер-министр посетил Блетчли, Маб испытывала к нему определенно собственнические чувства. Он был не просто премьером Великобритании, а ее премьером.

– Снимай всё, – вздохнула Стивенс, и они с Маб принялись выдергивать провод за проводом из задней панели машины. – Жаль, что нам нельзя тоже все с себя снять.

Их наконец-то перевели из тесного Одиннадцатого корпуса, где не было даже окон, в новый Одиннадцатый А. Здесь имелся даже настоящий кондиционер, но сегодня он сел на мель, как сказали бы моряки, и жара в помещении стояла просто невыносимая. Маб чувствовала, как по спине течет пот, а девушкам из Морского корпуса в их щегольской форме с латунными пуговицами приходилось совсем тяжко.

– А почему бы и нет? – ухмыльнулась она в ответ. – Кто нас увидит? – Остальные девушки неуверенно засмеялись, но сегодня Маб искрилась беззаботностью и счастьем. Завтра она увидится с Фрэнсисом, и они вместе проведут в Кезике целых три дня. – Давайте немного пошалим! – Стянув через голову пропотевшее платье и прилипшую к телу комбинацию, она повесила их на гвоздик и удовлетворенно раскинула руки, оставшись в одном бюстгальтере и трусах: – Вот так куда лучше!

– Ну тогда я с тобой. – Стивенс начала расстегивать пуговицы на форме, и вскоре все они разделись и вернулись к машинам в одном белье.

Маб бережно разделила пинцетом тоненькие проводки в барабане, подключила разъемы согласно новому меню и похлопала «Агги» по боку: «Ну, поехали, сварливая ты корова». Запустив машину, она впервые не чувствовала раздражения от начавшегося клацанья и гудения. Теперь это были уже далеко не единственные «бомбы» Парка: в БП получали столько шифровок, что прежние немногочисленные машины не справились бы. Да и опасно держать всю аппаратуру в одном месте, рискуя, что один-единственный авианалет выведет из строя всю дешифровальную службу Британии. Девушки из Морского корпуса говорили, что теперь оснащенные «бомбами» станции устроены и в поместье Адсток, и в Уэйвендоне, и в Гейхерсте. Интересно, работают ли их тамошние коллеги в одних трусах, подумала Маб.

Когда они уже начали одеваться, готовясь сдать смену, в дверь проскользнула с несчастным видом молоденькая девушка из Морского корпуса.

– Ты чего такая унылая? – спросила Маб.

– Кто-нибудь из вас знает кадета Бишоп? – выпалила девушка. – Она с летной базы в Чиксэндсе.

– Я помню ее с подготовительных курсов в Данбартоншире, – отозвалась одна.

– Ее отсылают домой. Все так ужасно… – Девушка понизила голос: – У нее родился ребенок. Она встречалась с американским офицером. Похоже, была уже на шестом месяце и пыталась это скрыть. До прошлой ночи. Прошлой ночью он… родился. Или что-то еще случилось. В общем, он оказался мертвым, и она попыталась с-спрятать его в ящике к-комода… И я слышала, как офицеры это обсуждали, абсолютно равнодушно, просто болтали всякое насчет распущенных н-нравов…

Она разрыдалась. Маб обхватила себя за плечи, внезапно почувствовав, как мороз бежит по коже, несмотря на удушающую жару.

– Чертовы мужики, – сплюнула одна из девушек. – Ей-то в Морской корпус уже не вернуться, а что будет с парнем, который сделал ей младенца?

– Не пройдет и недели, как начнет охмурять следующую, – мрачно усмехнулась Маб. – Знаете ведь присказку: «Тот же янки, та же песня».

Она не была знакома с Бишоп, но эта новость омрачила ее безоблачное настроение. На следующее утро, уже в поезде, Маб ни разу не смогла заставить себя улыбнуться, пока не спустилась с подножки в привычную для Озерного края морось и не увидела Фрэнсиса. Он прислонился к станционной стене, надвинув шляпу на один глаз, а когда поднял взгляд и увидел ее, то застыл как вкопанный. Маб стояла на перроне, позволяя ему хорошенько рассмотреть себя; пассажирам приходилось ее обходить. Она прочесала весь Лондон в поисках этой шляпки из светлой соломки, с васильковой лентой вокруг тульи и шелковой вуалеткой, как можно более похожей на шляпку, которую выбрала та давнишняя девушка в парижском магазине в 1918 году. В итоге потратила уйму денег и ни капельки о том не жалела. Маб подняла подбородок, поправила шляпку, будто стоя перед воображаемым зеркалом, и изогнула брови. К тому времени, как он закончил ее целовать, шляпка успела слететь с ее головы и унестись с порывом ветра на другой конец станции.

– С источником поэтического вдохновения так не обращаются! – упрекнула мужа Маб, возвращаясь со сбежавшей было шляпкой.

– И как тебе только удалось найти ту самую? – Он бережно водрузил шляпку на голову жены.

– Пришлось терпеть, пока одна за другой лондонские модистки закатывали глаза на словах «легкая такая вуалька». Ну что тебе стоило поточнее запомнить подробности, когда ты решил навечно запечатлеть в своей памяти эту сцену? – Маб взяла его под руку. – Вот если бы ты написал, скажем, о вуалетке в крапинку или о густой сеточке, мне пришлось бы куда легче.

– И не подумаю отрекаться от «легкой такой». А вообще я ничего не смыслю в дамских нарядах. Поехали скорее в гостиницу, там я освобожу тебя от твоего.

«Я этого не заслуживаю, – подумала Маб, когда они упали на кровать. – Не заслуживаю его». Она всегда собиралась быть хорошей женой и считала, что это означает чистый дом, вкусную еду, теплую постель, – но как отвечать на такое? Этот тихий, умопомрачительный прилив преданности? Как его заслужить?

– Маб? – удивился Фрэнсис, увидев, как на рассвете она заставляет себя подняться с постели. Сам он уже обувался, готовясь выйти из номера. – Тебе вовсе не нужно ходить со мной на утренние прогулки. Ты ведь терпеть не можешь рано вставать, и когда волосы промокают, и…

– Пора превращаться в деревенскую жительницу, – решительно заявила Маб. – Длинные лесные прогулки, крепкая обувь. Уверена, мне понравится!

В первый раз она мысленно выругалась, когда они еще даже не вышли из Кезика.

– Тут недалеко есть один холм, с которого открывается прекрасный вид, – сказал Фрэнсис в самом начале.

Как выяснилось впоследствии, под «тут недалеко» подразумевалось «пять миль». Он шел легкой походкой, засунув руки в карманы, освобождаясь от паутины военных воспоминаний, которая опутала его за ночь, так что Маб постаралась терпеть и не ныть. Намокнув под мелким дождиком, ее волосы сокрушенно повисли.

Когда они наконец добрались до вершины холма, она едва переводила дух и мало интересовалась видом. Да и лило уже как из ведра, потому разглядеть можно было только серые полосы дождя, бьющие по Дервентуотеру. Фрэнсис что-то насвистывал, стоя на каменистом обрыве и не обращая внимания на струи падающей с неба воды. Чтоб его черти взяли, он-то даже не запыхался!

– Честное слово, обычно вид отсюда действительно отличный, – невозмутимо заметил он.

– Да просто умопомрачительный, – проворчала Маб.

– Ну ладно, деревенская ты жительница, – ухмыльнулся он. – Признайся уж, что тебя все это бесит.

– Когда я гляжу на такой вот пейзаж, – Маб помахала рукой в сторону воды, деревьев, облаков, – мне страшно хочется увидеть что-нибудь заасфальтированное.

– Ах ты моя горожаночка. – Он обнял ее за талию одной рукой. – Может, завтра утром останемся оба в постели. Ну ее, эту прогулку.

– Не жарко, и на том спасибо, – слегка улыбнулась Маб. – Знал бы ты, какая духота стоит в моем корпусе.

Она рассказала ему, как они с девушками из Морского корпуса разделись и работали в одном нижнем белье, радуясь, что может говорить с ним о своей работе, пусть и далеко не обо всем, что там происходит. Было бы ужасно оказаться в том же положении, что Озла, которая не могла ни словечком обмолвиться об этом своему поклоннику голубых кровей. Фрэнсис рассмеялся, и Маб почувствовала, что вознаграждена. Смеялся он по-прежнему нечасто.

– Ты ведь понимаешь, что каждый парень в Блетчли-Парке начнет за вами подсматривать, едва только поползут слухи? А уж когда прибудут янки…

Улыбка Маб улетучилась, стоило ей вспомнить о том янки, который, по рассказам, заделал ребенка девушке по фамилии Бишоп.

– О чем ты теперь подумала? – Фрэнсис заметил, как на мгновение изменилось ее лицо.

– Об одной девушке из Морского корпуса. Я слышала о ней в БП.

Опершись спиной о ближайший валун, плечом прислонившись к плечу Фрэнсиса, Маб неожиданно для себя рассказала ему обо всем. Она никогда не думала, что станет обсуждать с мужем подобные вещи.

– Бедняжка. – Он покачал головой. – Как… скверно.

– Старая история, – сказала Маб. – Женщина оказывается в положении, и если мужчина отказывается жениться, выбор невелик. Либо надеяться на выкидыш («Или предпринять что-то, пусть это и может тебя убить»), либо уехать куда-нибудь, родить ребенка и отдать его на усыновление.

– Либо уехать вместе с матерью туда, где никто тебя не знает, и назваться в больнице ее именем вместо своего, – спокойно произнес Фрэнсис. – А потом вернуться домой и сказать друзьям и родным, что это ее младенец, а у тебя новорожденная сестренка.

Маб застыла. На мгновение ей показалось, что сердце перестало биться.

– Ох. – Он повернулся к ней лицом, держа руки в карманах. Вид у него был огорченный. – Я вовсе не хотел тебя так оглушить… Я думал, ты давно догадалась, что я знаю.

Маб по-прежнему не была уверена, бьется ли ее сердце.

– Как?.. – выдавила она и почувствовала спазм в горле.

– Когда я впервые увидел тебя с Люси. Ты так на нее смотрела… всего миг, когда ты погладила ее по волосам.

«Я выдала себя с головой». Надо же было столько лет соблюдать строжайшую осторожность, а потом всего один раз не так посмотреть на Люси, когда за тобой наблюдает некто неравнодушный.

– Меня это не шокировало, Маб. Я и раньше слыхал о подобном.

Прошло несколько недель после той кошмарной ночи, когда Маб бросили у дороги, прежде чем она поняла, что носит под сердцем Люси. К тому времени она скорее бы дала разодрать себя на кусочки раскаленными щипцами, чем попытаться снова связаться с Джеффри Ирвингом.

– И потому первое, что ты у меня попросила, – не соглашусь ли я взять Люси к нам в дом, – добавил Фрэнсис. – Я понимал, почему это так важно для тебя.