Текст книги "Код Розы"

Но он уже провалился обратно в царство снов.

Спали они допоздна, а к обеду его жар совершенно прошел, и он уселся на кровати, требуя горячих гренков. Они заказали еду в номер и поели в постели.

Озла со вздохом посмотрела на часы:

– Мой поезд отходит через час.

– А у меня больше нет предлогов, чтобы пропустить рождественскую пантомиму в Виндзоре.

Она смахнула крошку с его губы.

– Не представляю тебя на детской пантомиме.

– Это не просто пантомима. Принцессы устраивают ее каждый год для узкого круга, чтобы собрать деньги для тех, кто на фронте. – Он улыбнулся. – Лилибет вечно приходится играть мужские роли, так как Маргарет неизменно желает быть принцессой.

– Она уже и так принцесса. Неужели нельзя хоть однажды сыграть кого-то другого?

– Ты просто не знаешь Маргарет. – Филипп уставился на свою тарелку, кроша пальцами последний кусочек гренка. – Оз… ты так толком и не ответила на мой вчерашний вопрос. – Он поднял глаза. – О том, почему перестала мне писать.

– Я сказала…

– …много всего туманного о том, какой ужасный у тебя выдался год. Но это не ответ. – Он пристально смотрел на нее. – Я ведь тебя знаю. Каким бы ужасным ни был год, Озла Кендалл только поднимает выше голову и продолжает веселиться. Так что же все-таки произошло?

Она не смогла прямо взглянуть на него.

– Тебе придется поверить мне на слово, Филипп.

– А ты станешь мне писать, когда я опять уйду в море? Встречаться со мной, пока я еще в городе?

«Не уверена, что это разумно», – подумала Озла. На этот раз они столкнулись случайно, но если их снова начнут регулярно видеть в городе вместе, ее могут опять вызвать на ковер и задать новые вопросы. «Отдайте нам его письма. Сообщите нам, общается ли он со своей семьей. Скажите нам, о чем он говорит в постели…» А принесенная ею присяга означала, что ей придется это сделать.

Она молчала, и лицо Филиппа снова замкнулось.

– Что ж, спасибо, что побыла сестрой милосердия, принцесса.

– Я подумал, будет лучше, если ты узнаешь об этом от друга, – сказали на том конце телефонного провода.

– Дэвид, объясни ради бога, что ты несешь?

На дворе канун Нового года, и Озла сочиняла для ББ острую сатиру на рождественское ревю театрального кружка Блетчли-Парка, когда квартирная хозяйка позвала ее к телефону. К удивлению Озлы, звонил приятель Филиппа Дэвид Милфорд-Хейвен.

– Я в курсе, что Филипп поехал провести Рождество в Виндзоре после пантомимы. Об этом даже в газетах писали, – сказала Озла в трубку.

– Ну да, только газеты не в курсе, что они с принцессой Елизаветой поладили лучше некуда. Шарады в семейном кругу после обеда на другой день, танцы под граммофон…

– И что с того? Филипп и Лилибет уже сто лет как переписываются. Подумаешь, шарады. В такое играешь с малышкой-сестрой.

– Не такой уж малышкой, в апреле ей стукнет восемнадцать. Серьезная, намерена служить в Женском вспомогательном территориальном корпусе, голубые глаза, прелестные ножки. На них, кстати, Филипп нагляделся от души, пока она носилась по сцене в трико.

– Прямо вижу, как у тебя слюнки текут, – поморщилась Озла.

– Я серьезно, Оз. Все Рождество наша принцесса таращилась на Филиппа, как будто он сошедший с небес Господь Бог, а он, между прочим, тоже глаз не отводил. Не сегодня-завтра поползут сплетни; вот я и подумал, что ты предпочла бы услышать об этом от меня.

– Так ты звонишь по доброте душевной? Как мило с твоей стороны.

– Как насчет коктейля в «Четырех сотнях»? Только ты да я…

Озла бросила трубку и постояла в коридоре, глядя на собственные ноги – довольно плотные, они бы неважно смотрелись в трико.

Принцесса Елизавета. Будущая королева Англии. И Филипп? Он называет ее кузиной Лилибет. И считает ребенком.

– Озла! – донесся из-за калитки голос Бетт. – Автобус пришел!

– Иду!

На работе она весь день отгоняла от себя мысли о принцессах с большими голубыми глазами.

Глава 55

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». ЯНВАРЬ 1944 ГОДА

Знаете, что хуже всего в полной засекреченности БП?

Опасение, что вы выболтаете ценные сведения, одурманенные наркозом у дантиста? Или, может, неприятное чувство, когда снова и снова приходится лгать друзьям? Нет. Согласно неофициальному опросу, проведенному ББ, хуже всего – когда приходится прикусить язык, потому что кузина Бетти в очередной раз шипит поверх рождественского гуся: «По крайней мере, мой муж/брат/отец носит военную форму, не то что твой!»

Бетт сидела в кабинке для прослушивания, надев наушники и опустив подбородок на сложенные руки. Сегодня она не рассчитывала увидеться с Гарри, это был день рождения Кристофера, дома у Гарри ожидались гости – сверстники мальчика, и Бетт получила ключ от музыкального магазина Скопелли в личное пользование. Сейчас в ее уши лились параллельные линии баховской мелодии, четкие, пульсирующие, и под опущенными ресницами Бетт увидела тот новый шифр. Шифр, над которым Дилли трудился перед смертью.

Бог знает, что за донесения передавали Советы посредством своей захваченной «Энигмы» и с какой целью. Скорее всего, это были пробные сообщения, но Бетт интересовали не они, а сам шифр. Похоже, его создали с помощью трехроторной немецкой армейской «Энигмы», но чем-то он отличался от других. Дилли был прав, когда говорил о закручивающейся внутрь спирали: шифр будто сопротивлялся, когда его пытались расклинить.

– Зачем тратить на это время? – спросила ее Пегги в одну сравнительно свободную ночную смену вскоре после Нового года. – У нас тут сколько угодно свежих нераскрытых сообщений, если ты вдруг заскучала от безделья.

В отделе Нокса всегда стояла корзинка с сообщениями, которые пока не удалось взломать. Ими занимались, когда не было других дел, но теперь времени на это почти никогда не оставалось, поскольку готовилась высадка союзников во Франции.

– Нет, серьезно, зачем нам тратить время на старые бумаги Дилли? – с недоумением повторила Пегги.

– Затем, что это была его последняя работа.

С тех пор как Бетт привезла эти бумаги из Коурнс-Вуд, она возвращалась к ним, как только удавалось выкроить свободную минуту. Она терпеливо перебирала все приемы, которые только знала, – пока что безрезультатно, но это не погружало ее в неизбывную тоску и отчаяние, которые пережил Гарри во время неудач с кодом немецких подлодок. Сейчас в отделе эти отложенные донесения не считались слишком важными. Оттого что Бетт не удавалось взломать этот шифр, никто не погибал в ледяных водах Атлантики. Просто головоломка, одна из многих. В последнее время ей снилось, как роза распускается строчками из «Энигмы», которые потом сами закрываются, словно цветок, сворачивающийся в бутон.

Она переворачивала пластинку, когда дверь магазина с треском распахнулась и ворвался Гарри – лицо темнее тучи, руки сжаты в кулаки. Бетт сняла наушники.

– Что-то с Кристофером? Его день рожденья…

Гарри так хлопнул дверью, что рама затряслась.

– Мое приглашение на праздник было отозвано.

– Что?

– Кристофер попросил меня не присутствовать. Сказал, что друзья станут его дразнить, потому что только у него отец не носит военную форму.

«Вот маленький паршивец!» – подумала Бетт, но сдержалась и не произнесла это вслух. Она надеялась, что Шейла отшлепала сына за такое.

– Шейла ему сказала пару теплых, – добавил Гарри, будто читая ее мысли.

– И правильно, – кивнула Бетт. – А тебе все равно надо было остаться.

– Это ведь его день рожденья. – Гарри нервно ходил из угла в угол. – Он не закатил истерику, не старался быть жестоким. Но мальчики в этом возрасте… Те, с которыми он ходит в школу… Они играют в войну и хвастаются, чей отец убил больше фрицев. Кристофер уже и без того «черномазый» и «калека», – он будто выплюнул эти слова, произнеся их с безжалостной четкостью, – а значит, любой задира, который решил поразвлечься, не отказывает себе в удовольствии. И даже своим отцом Кристофер не может гордиться.

– Нет, может, – возразила Бетт.

– Он понятия не имеет, чем я занимаюсь.

– Шейла тоже не в курсе, но сознает ведь, что это важно.

– Кристоферу всего шесть. Он знает одно: другие мальчики его мучают, потому что его отец трус. А я не могу его защитить. И когда он спрашивает, почему я не воюю, мне нечего ему ответить. – Гарри упал на стул рядом с Бетт. Его лицо было мрачным. – На вас, женщин из БП, никто не смотрит косо, потому что вы не в форме. Вас не останавливают на улице незнакомцы, чтобы спросить, как вам не стыдно показываться людям на глаза, когда другие здоровые парни гибнут каждый день. Мужчины не толкают вас на улице, не говорят: «Тебе не место в этой стране, ты даже сражаться за нее не захотел».

– Мне позволяют служить в БП лишь потому, что идет война, – напомнила ему Бетт. – И при этом мне не платят столько же, сколько тебе, Гарри. Так что не надо говорить, что мне легко.

– Я и не говорю, – огрызнулся он.

Она выдержала его яростный взгляд, и он потянулся к ней через стол, накрыл ее руку своей большой ладонью:

– Прости. Мне не следовало так ныть.

Бетт всмотрелась в его лицо.

– Дело ведь не только в Кристофере, правда?

Гарри опустил глаза на их соединенные руки, раскрывая веером ее пальцы.

– Знай я, что из-за работы в Блетчли-Парке никогда не смогу воевать, – что никому из нас, парней из БП, никогда не позволят записаться на военную службу, ведь есть риск, что мы попадем в плен, – не уверен, что я бы тогда согласился. И не я один так думаю.

– Ты жалеешь, что не пошел в пилоты и не погиб где-то над Кентом в тридцать девятом? – недоверчиво спросила Бетт. – Или что не был пулеметчиком и не попал в плен при Дюнкерке? Считаешь, тогда твой мозг принес бы больше пользы?

– Тот факт, что я умный, не должен ограждать меня от опасности. Я не говорю, что они не правы, не позволяя мне записаться в армию. Понятно, что секретность Парка важнее. Но жаль, что мне не представился случай сделать больше, чем я сделал.

– Хочешь сказать, что ты никак не повлиял на эту войну? Да подсчитай, сколько кораблей пересекли океан благодаря твоей работе с кодом подлодок. – Бетт помолчала. – Под огонь пулеметов можно бросить любого, но очень немногие способны взламывать шифры высшего уровня. На этой войне твой череп должен оставаться целым. И если другим суждено взлетать на воздух, то пусть уж они, а не ты.

– Неужели ты хочешь сказать, что мы лучше тех ребят, которые взлетают на воздух?

– Конечно, лучше. Лучше, чем многие из них. Ты. Мы. Это для Бога наши души не ценнее прочих, а для Британии наши мозги куда дороже.

Какое-то время Гарри смотрел на нее молча.

– Видит бог, я тебя люблю, Бетт, – сказал он наконец. – Но вот симпатизировать тебе иногда очень трудно.

– Что? – Она дернулась, как от пощечины.

– Наши с тобой мозги работают определенным образом, и потому мы приносим пользу. И – да, мы спасаем жизни. Но мне кажется, это какая-то чудовищная гордыня – смотреть свысока на спасенные нами жизни, потому что у тех людей мозги работают не так, как наши.

– Осознавать цену себе – это вовсе не гордыня, Гарри. А считать, что сражаться на поле боя – благороднее и эффективнее, чем расшифровывать планы противника, – ну это, я скажу тебе, просто глупо. Пусть мы и воюем карандашом на бумаге, но все равно воюем.

– Я знаю. Я понимаю, что эта борьба тоже чего-то стоит. Но она высосала из меня все. Я уже начал думать, что вот-вот попаду в камеру с войлочными стенами, а моему сыну эта война нацепила на спину мишень, и будь я проклят, если стану прикидываться, будто ни о чем не жалею. – Он отодвинулся от нее, встал и снова начал беспокойно вышагивать по комнате.

– Если бы не эта работа, у меня бы не было тебя, – проговорила Бетт, чувствуя, как холодеет. – Об этом ты тоже жалеешь?

Гарри остановился. Она видела, как напряжена его широкая спина.

– Нет, – сказал он тихо.

«Нет, но?..» – подумала Бетт.

– Иногда я тебе завидую. – Гарри повернулся к ней и оперся локтем о дверной косяк. – Тому, как ты плывешь себе вперед, день за днем, и не замечаешь ничего, кроме работы. Не понимаю, тебе вправду все равно? Или не все равно, но ты так сосредоточена на кодах, что все прочее просто перестает существовать, стоит тебе провалиться в кроличью нору.

– Все равно? В каком смысле?

– Например, насчет войны – какой она выглядит вне кода. Насчет подруг – я знаю, ты их любишь, но мало уделяешь им внимания…

– Неправда!

– Маб после каждой смены напивается до беспамятства в корпусе отдыха. Она уже едва держится. Черт побери, ты разве не замечала?

– Нет… – Маб была несчастна, ничего удивительного, но что значит «едва держится»? Маб, которая продолжала ежемесячно подстригать Бетт под Веронику Лейк, Маб, которая возила Бетт в Лондон за противозачаточным колпачком? – Я не догадывалась, – тихо произнесла Бетт.

– А я только что сказал, что люблю тебя, а ты и глазом не моргнула. – Он скрестил руки на груди. – Ты-то меня любишь, Бетт?

– Ты еще сказал, что тебе трудно мне симпатизировать, – возразила Бетт. – Это произвело больше впечатления, знаешь ли.

– Когда ты просто щелкаешь, как заводная машинка, совершенно не замечая никого вокруг, то да, не могу сказать, что мне такое нравится. Но это не значит, что я тебя не люблю. Люблю. И это никогда не изменится.

Бетт опустила глаза, пальцы теребили лежащие на столе наушники, она почувствовала, как ее лицо привычно заливает ярким румянцем.

– Я… Я не знаю, что ответить, – сказала она наконец. – И что с этим делать. Изменить мы ничего не можем, да я и не хочу ничего менять. Тогда зачем обсуждать?

Гарри подошел к ней, взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал.

– Бетт, – улыбнулся он, – ты не знаешь, что с этим делать, потому что речь не о тексте, записанном блоками по пять букв.

Глава 56

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». ФЕВРАЛЬ 1944 ГОДА

Так называемый голландский джин, который подают в корпусе отдыха, не имеет абсолютно ничего общего ни с Голландией, ни с джином. Пить его можно разве что после худшего в вашей жизни дня. Вроде того, который недавно пережила редакция ББ, наткнувшись по работе на слова «zur Endlösung». Они относились к высылке евреев и означали «для окончательного решения».

Редакции ББ еще никогда не встречался этот термин, но ведь не нужно обладать таким уж богатым воображением, чтобы представить себе, о чем речь, не правда ли? [из уничтоженного черновика, который не читал никто, кроме автора. В номер пошел юмористический репортаж о шахматном турнире в Блетчли-Парке]

– Четыре месяца? Ох, помоги нам Господь.

– Говорят, все уже почти готово.

– Да уж хотелось бы надеяться…

Забрав чайный поднос и стопку докладов, Маб вышла из кабинета капитана Тревиса и закрыла дверь, оставив позади затихавшие звуки беседы. С начала года все только и говорили, что о предстоящей высадке союзников во Франции, а теперь Маб узнала и запланированное время операции – июнь или около того. Она также знала, сколько «ланкастеров» и «летающих крепостей» возьмут курс на Германию, чтобы разбомбить тамошние аэродромы перед вторжением.

Маб равнодушно подумалось, что она, пожалуй, лучше осведомлена о военных планах Великобритании, чем иные члены правительства. Избавившись от подноса, она пошла прятать под замок только что взятые у Тревиса папки. Важные документы не следовало оставлять без присмотра даже на мгновение. Маб знала, что в одном шкафу собраны донесения о покушениях на Гитлера, а также доклады о новых, улучшенных вычислительных машинах в БП, которые вроде бы способны взламывать шифровки «Энигмы» еще быстрее, чем «бомбы», – знала, но нисколько об этом не задумывалась. Напрягать мозги на ее новой должности не требовалось. Теперь она состояла при администрации: печатала, регистрировала и раскладывала по местам документы. Чисто секретарская работа, дававшая ей повод подниматься по утрам, но не требовавшая ни глубокого мышления, ни сосредоточенного внимания.

А вот и конец смены. Не прошло и десяти минут, как она уже сидела в корпусе отдыха со стаканом в руках. Быстро хлопнув две порции голландского джина, она заказала пинту светлого пива и стала не спеша его потягивать. Два напитка быстро, один медленно – вот нужный темп. Если напиться стремительно, то начнет рыдать в стакан, а если пить слишком медленно, не получится притупить боль настолько, чтобы уснуть. Два быстро, один медленно; повторять в течение четырех часов, пока не настанет время брести, пошатываясь, к служебному автобусу. Она в порядке. Всё в порядке.

Маб порылась в сумочке в поисках сигарет и, к своему удивлению, выудила ключи к тем самым шкафам, по которым она разложила последние за сегодняшний день документы. Значит, забыла отдать их охраннику в вестибюле. К счастью, у охранника есть своя связка, а по пути к автобусу она просто заскочит к нему и вернет эти. Покуда ключи остаются в Парке и не валяются где-нибудь без присмотра, ничего страшного.

– Королева Маб! Позволишь заказать тебе бокал чего-нибудь, прелестница? – спросил Джайлз. Его лицо немного расплывалось и двоилось, и это было приятно. – Может, есть интересные слухи? – Он понизил голос почти до шепота, хотя вокруг весело гомонили свободные от смены дешифровщики: одни выпивали, другие играли в настольный теннис, третьи засели за партию в бридж. – Тревис еще не ушел в запой? Все-таки такое напряжение, союзники вот-вот высадятся…

– О работе я тебе ни слова не скажу, Джайлз. – Даже после трех стаканов, почти утонув в своем горе и не выходя за пределы БП, Маб отреагировала как полагалось.

– Милая моя, я ведь интересуюсь сплетнями, а не служебными тайнами. А то «Блеянье Блетчли» в последнее время поскучнело, я прямо разочарован. Расскажи хоть ты мне, у кого там мозги взмылились, выбирая дату вторжения? И правда ли, что наш премьер через день орет в трубку насчет Монтгомери? О тайнах нам болтать нельзя, но о людях-то можно? Нет? Совсем? Ну тогда я сам тебе расскажу много чего. Близняшки Глассбороу присоединились к Безумным Шляпникам – ты их знаешь, брюнетки из Шестнадцатого корпуса. Господи, до чего же они раздражают. Беспрерывно хихикают. Если такова вся наша молодежь, то проще уж сдаться и вручить империю Гитлеру. Кстати, в этом месяце мы читаем «Холодный дом». Хочешь, сэкономлю тебе время, которое ты потратила бы на пятьсот страниц? Так вот, там постоянно холодно.

Маб вспомнила, как некогда продралась почти через все романы Диккенса из списка «100 классических литературных произведений для начитанной леди». А кстати, добралась ли она до сотни? Впрочем, теперь это уже не имело значения.

– …Нам тебя не хватает на Безумных Чаепитиях, – продолжал трещать Джайлз. – Без тебя Шляпники уже не те. Озла в последнее время слишком унылая, чтобы оживлять наши собрания, – ты слышала, какие слухи ходят об этом ее принце? А малышка Бетт, конечно, редкостная умница, но легкая болтовня – не ее сильная сторона. Правда, до какой-то степени занятно наблюдать, как они с Гарри чинно сидят напротив друг дружки, прикидываясь, будто это не они недавно занимались известно чем в бомбоубежище, что твои кролики. Неужели они думают, что кто-то еще не в курсе?..

Маб проглотила остатки выпивки и заказала еще. Ей начинало казаться, что голова как будто размягчается у висков. Она посмотрела мимо Джайлза и вдруг выпрямилась. В дальнем углу помещения сидел Фрэнсис – спиной к ней, но она безошибочно узнала его плотные плечи, волосы с легкой проседью… Она так стремительно вскочила с табурета, что чуть не упала.

– Извините… – пробормотала она, проталкиваясь мимо четверки, игравшей в бридж.

Это был Фрэнсис, он был жив, вот сейчас он обернется к ней с улыбкой и скажет, что Люси уснула в детской. Маб положила руку ему на плечо. Мужчина повернул голову – и оказался не Фрэнсисом. Ну конечно, это не он. Просто какой-то крепко сбитый краснолицый незнакомец, ничего общего с Фрэнсисом. Маб чуть не расплакалась. Она развернулась и поковыляла обратно к своему табурету. Попробовала снова забраться на него, но промахнулась.

– Эй, осторожно! – Джайлз схватил ее за плечо. – Что-то ты не очень крепко держишься на ногах.

Это проклятье преследовало Маб с Рождества: ей мерещилось, что она везде видит Фрэнсиса и Люси. Каждая худенькая девчушка, игравшая в мяч, превращалась в Люси; каждый мужчина с волосами цвета спелого каштана казался Фрэнсисом. Маб понимала, что рассудок ее обманывает, но удержаться от того, чтобы подбегать к этим незнакомцам, было свыше ее сил. Каждый раз она надеялась, вопреки всему. Жестокий, безумный рассудок. А уж мир какой жестокий и безумный! Отключить бы его…

Она допила пиво и посмотрела на Джайлза, растягивая губы в улыбке.

– Ну же, рассказывай дальше… – Она не стала слушать его, лишь продолжала кивать и пить, пока мир не превратился в сплошные искры и всполохи.

Маб проснулась от того, что солнце било прямо в глаза. Она села на кровати и оглядела незнакомую комнату. Простыня сползла с ее обнаженного тела. Голову пронзила боль. И тут она поняла, что рядом с ней на постели растянулся Джайлз.

– Да не надо драпать отсюда, словно спешишь на последнюю шлюпку с «Титаника»!

Маб выпрямилась, ощутив, как в животе перекатывается волна тошноты, и принялась собирать свою разбросанную по полу одежду. Спальня явно принадлежала Джайлзу – он был одним из немногих счастливчиков, которых поселили в «Бараньей лопатке».

Сам он сейчас сел на кровати – рыжие волосы стоят торчком, покрывало подтянуто до пояса. Маб снова почувствовала, как в желудке вертится мерзкий ком.

– Я не опоздала на смену? – Невеликий, наверное, повод для гордости, но все же сколько бы раз она, дотащившись домой полупьяной, ни валилась в постель, однако еще ни разу не позволила себе опоздать из-за этого на работу. Она нарушила все свои обещания Люси, она нарушила все свои обещания Фрэнсису, но она не нарушила присяги, которую принесла своей стране. – Джайлз?

– Еще и шести нет. – Он потянулся к ночному столику за пачкой «Житан».

Можно бы облегченно вздохнуть, но не от одной этой заботы ей так скрутило желудок.

– Мы… – начала она, все еще прижимая к себе одежду, чтобы прикрыть наготу. Похоже, Джайлз остался в подштанниках, но она и так едва заставляла себя на него смотреть, где уж там изучать, в чем он. – Мы с тобой не?..

Она не могла вспомнить ничегошеньки после того момента, когда он помог ей выйти из ворот БП.

– Нет, мы с тобой не. – Он чиркнул спичкой. – Ну хоть попытайся не выглядеть настолько шокированной! Прошлой ночью ты была не прочь, да и я, признаюсь, тоже, но стоило тебе рухнуть на матрас, как ты полностью отключилась. Когда я ложусь в постель с женщиной, я не требую от нее заверений в вечной любви, но все-таки хочется, чтобы она была в сознании. Так что я накрыл тебя одеялом и сам тоже лег, чтобы соснуть. Я бы убрался на диван, как приличествует джентльмену, но, – он жестом обрисовал крохотную комнатку, – у меня его нет.

– С… спасибо. Прости, что доставила тебе неудобства, я… – Маб удалось натянуть комбинацию. В животе снова забурлило. «А что я еще натворила? Каким образом выставила себя на посмешище?» Такого с ней еще никогда не случалось, ни разу за долгие часы, проведенные за выпивкой в корпусе отдыха. И как она только умудрилась напиться и полезть к Джайлзу? Нашла к кому!

Но тут ее охватила паника совсем иного рода: она вспомнила о связке ключей из особняка и схватилась за сумочку.

– Джайлз, мои ключи…

– Успокойся, дорогуша. Ты настояла на том, чтобы оставить их у охранника главного корпуса, прежде чем мы сюда отправились. Напиться в стельку – пожалуйста, но проявить безответственность? Ни за что.

Маб облегченно выдохнула.

– Можно воспользоваться твоим умывальником?

Джайлз выпустил изо рта облако дыма.

– Чувствуй себя как дома.

Вода оказалась ледяная. Ее едва хватило, чтобы выпить полстакана и побрызгать немного на лицо и шею. Выпрямившись, Маб увидела себя в зеркале и отшатнулась. Сажа, которой она скрупулезно чернила ресницы вместо туши, темными слезами растеклась по щекам, волосы сбились в колтун. Она не была похожа на элегантную супругу Фрэнсиса Грея, в шикарных шляпках и безупречно начищенных туфлях. Она не была похожа даже на Маб Чурт, бойкую шордичскую девицу в штапельном платье, которая вознамерилась вытащить Люси из той дыры, в которой они обе родились.

– Во сне ты плачешь, – раздался за ее спиной негромкий голос Джайлза.

Маб и сейчас расплакалась, сгорбившись над умывальником.

– Нелегко же тебе пришлось. – Джайлз протянул к ней свою бледную руку в веснушках. – Не стесняйся. Прошлой ночью ты топила свои горести в выпивке, и я, честно говоря, тоже.

Как-то так вышло, что Маб забралась в кровать под его руку. Ее сотрясали рыдания. Джайлз дал ей носовой платок и принялся ненавязчиво болтать:

– Я ведь когда-то был страшно в тебя влюблен. Это закончилось, когда ты вышла за своего военного поэта, но не сказал бы, что после этого я стал удачливее, так как тут же потерял голову по другой женщине, которую мне тоже не получить. Вот я и подумал прошлой ночью, почему бы не забыть о ней в твоих объятиях, да только в объятиях теперь нуждаешься скорее ты. Бедняжка Маб… – Он обнял ее за плечи. Рыдания Маб затихали, но мучившая ее головная боль не прошла. – В каком-то смысле я тебе даже завидую, – продолжал Джайлз. – По крайней мере, твой Фрэнсис тебя тоже любил. А Бетт на меня вообще даже не смотрит, хоть ты тресни.

Маб понимала, что он не приравнивает тяготы своей безответной влюбленности к тому, что потеряла она. Просто пытается ее отвлечь, и за это она была ему благодарна.

– Джайлз, только не говори, что сходишь с ума по Бетт. – Маб нажала на глаза основаниями ладоней.

– С тех самых пор как меня перевели в ПОН, – подтвердил Джайлз. – В БП не узнаешь человека, пока не увидишь его за работой. А я прежде понятия не имел, чем Бетт занимается. – Он присвистнул. – Когда она по-настоящему втягивается, от нее, можно сказать, сияние исходит. Я привык считать себя довольно умным, но в этом отделе у всех либо оксфордский диплом первой степени, либо опыт перевода древнеегипетских папирусов. Мозги вроде моих рядом с Бетт – это как медный двухпенсовик против золотой гинеи. А вот Гарри, он крепкий, солидный фунт стерлингов. Ничего удивительного, что на меня она и не взглянула, а его заграбастала.

– Сочувствую, – выдавила Маб.

– Ничего, переживу. – Он пожал плечами. – Кроме того, если я немного потерплю, Гарри может убраться домой к жене, и тогда, как знать, вдруг Бетт обратит на меня внимание… Мечтать не вредно, да? А пока… – Джайлз положил окурок на стоявшее на ночном столике блюдце и дотронулся ладонью до ее щеки. – Ты хочешь кое-кого забыть, и я тоже. Теперь, когда мы оба протрезвели, может, попробуем?

Какая-то часть Маб хотела согласиться, только бы отвлечься от невыносимо нывшей головы. Но речь шла о Джайлзе, одном из немногих оставшихся у нее друзей, и он заслуживал кого-то получше женщины, которая собиралась просто зажмуриться и представить себе другого на его месте.

– Джайлз, я не могу.

Он улыбнулся и убрал руку.

– Тогда как насчет завтрака, моя королева?