Текст книги "Код Розы"

Глава 47

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». ДЕКАБРЬ 1942 ГОДА

Заключительные строки сонета «Искра» из сборника «Увязшие: военные стихи» Фрэнсиса Грея:

 
Вот гаснет искра, а за ней – вторая.
Их пламени не взвиться, разгораясь.
 

Две искры потухли, и весь Блетчли-Парк скорбит вместе с одной из нас.

На похороны пришло больше людей, чем ожидала Озла: коллеги Фрэнсиса из министерства иностранных дел, его друзья из Ковентри, приехавший из Лондона издатель, стайка поклонников его поэзии… И Маб. Овдовевшая миссис Грей сидела в переднем ряду в кезикской церкви, с безупречно нанесенной красной помадой, в черном платье, которое странно контрастировало с легкомысленной соломенной шляпкой с голубой лентой.

– А почему Маб решила похоронить его здесь? – шепотом спросил Джайлз, когда поминальная служба закончилась и пришедшие на похороны направились к кладбищу.

– Потому что они с Фрэнсисом были здесь счастливы. – Озла не плакала на литургии, но теперь едва не разрыдалась, вспоминая, как сияла Маб после проведенных в Озерном крае уик-эндов.

– Все-таки можно было ожидать, что она его похоронит в Ковентри, где он погиб, – сказала Бетт.

– Ну сама подумай – с чего бы ей хотеть туда возвращаться? Разве непонятно?

Лицо Бетт залилось краской до самого воротничка уродливого черного платья.

– Город же не виноват. Там не знали, что будет налет. И даже если бы знали, все равно не успели бы вовремя эвакуироваться.

Озла с трудом удержалась, чтобы не закричать: «Ты уже раз восемь это сказала!» Даже если бы знали? Но ведь никто не знал, что один из самых страшных в этом году налетов вновь обрушится на несчастный Ковентри.

– Даже если бы им сообщили, все равно людей не успели бы вовремя вывести из города, – настаивала Бетт, как будто ей обязательно нужно было кого-то в этом убедить.

– Да не имеет это значения! Маб не желает хоронить Фрэнсиса в Ковентри, а других родственников, которые могли бы возражать, у него не осталось. Так почему бы ей не поступить так, как решила?

Со времени бомбардировки Ковентри Маб не обменялась ни единым словом с соседками по комнате. Из Ковентри она поехала прямиком в Лондон и отказывалась брать трубку, когда они звонили. Миссис Чурт пришлось объяснять Озле охрипшим голосом, что Люси они уже похоронили – здесь, в Лондоне, чтобы родные тоже смогли прийти. А теперь Мейбл отправилась в Кезик предать земле тело мужа.

Когда гроб начали опускать в могилу, присутствующие собрались вокруг, и Озла пожалела, что Безумным Шляпникам не удалось приехать. Но с ними Маб тоже не общалась, и только Озле, Бетт и Джайлзу дали в последний момент увольнение.

Они смотрели, как Маб бросила в открытую могилу первый ком земли. Ее лицо застыло бледной маской – той самой, которой оно стало, когда Маб оттащили от той чудовищной груды в палисаднике в Ковентри. Тогда ее душераздирающие визги прекратились, как будто рубильник опустили. «Ох, Маб, возвращайся», – молча взмолилась Озла, глядя на лишенное всякого выражения лицо подруги.

Вернется ли Маб когда-нибудь – не просто к себе самой, но и в Бакингемшир? Каким будет Блетчли-Парк без Маб?

Погребение закончилось. Присутствующие начали отходить от могилы – их куда-то позвала облаченная в черный креп женщина средних лет.

– Я устроила небольшой обед у себя в гостиной, – пояснила она Озле. – Зайдите, перекусите, моя милая. А откуда вы знали мистера Грея? Такой славный джентльмен…

Озла проследила глазами за тем, как Маб в своей светлой шляпке уходит с кладбища.

– Да, он таким и был.

Бетт все еще стояла, уставившись на свежий холмик.

– Ковентри не удалось бы эвакуировать, – прошептала она, когда женщина в крепе поспешила за остальными.

– Заткнись! – взорвалась Озла.

Бетт вздрогнула, как от пощечины. Джайлз умиротворяюще обнял ее за плечи, а Озла отвела взгляд, теребя носовой платок с черной каймой. Она понимала, что следовало бы извиниться, но не могла произнести ни слова. Перед ее глазами мелькали одни и те же картины: вот ее пальцы разжимаются, выпуская тоненькое запястье Люси… вот безмолвная, клубящаяся пылью чудовищная куча камней… вот Маб, упав на колени среди обломков, обнимает крохотный сапожок и испускает кошмарные, задыхающиеся крики…

В гостинице Маб заставила себя принять крепкие объятия Джайлза, прежде чем ее отрезали от коллег по Парку выражавшие свои соболезнования люди в темных костюмах. Озла и Бетт стояли, держа в руках нетронутые тарелки пудинга с черносливом и ожидая случая подойти к подруге, но случай так и не представился. В какой-то момент толпа рассеялась и оказалось, что Маб исчезла.

– Она решила пройтись, – пояснила хозяйка гостиницы, собирая посуду. – Вокруг Дервентуотера, наверх, до обзорной площадки. Виды оттуда открываются чудесные.

Озла и Бетт переглянулись с Джайлзом, и Озла поняла, что все трое подумали об одном и том же. Маб ведь не стала бы топиться… правда?

«Нет, – подумала Озла. – Только не Маб».

Но желудок у нее сжался от внезапного ужаса, а перед глазами с чудовищной ясностью всплыло извлеченное из-под обломков тельце Люси. «Это ты виновата, – шептал ей внутренний голос. – Ты отпустила Люси. И если что-то случится с Маб, виновата будешь тоже ты».

– Идите, – сказал Джайлз и направился к входившим в дверь любопытным посетителям, чтобы отвадить их. – Сейчас вы обе ей нужны.

Глава 48

Когда Маб гуляла здесь в прошлый раз, рядом с ней шел Фрэнсис. «Однажды мы приведем сюда Люси», – подумала она тогда, положив голову ему на плечо и глядя на озеро. Теперь она позволила себе погрузиться в эту мечту: вот Фрэнсис показывает ей какие-то незнакомые цветы; вот Люси гоняется за бабочками; вот Маб идет за ними в летней соломенной шляпе. Фрэнсис взял бы Люси на руки, если бы ее дочка устала, и Люси бы не сопротивлялась. Ведь в Ковентри, в самом конце, она позволила ему взять ее на руки. Она училась ему доверять. Она позволила бы ему нести ее до самой вершины утеса.

Да только теперь ничего этого уже не будет.

«Почему». В последние три недели это слово постоянно звучало в голове Маб, и относилось оно ко всему. Почему. Почему. ПОЧЕМУ.

«Почему ты не вышла за него сразу, почему тянула, проверяя, стоящая ли он партия?»

«Почему не бросила работу в Блетчли-Парке и не стала наводить уют для него и Люси в вашем доме?»

«Почему так старалась не зачать от него ребенка?»

«Почему» и «если». Два самых жестоких слова на свете. Если бы она вышла за Фрэнсиса Грея в ту же неделю, когда он сделал ей предложение, им бы выпало на три месяца больше семейной жизни. Если бы она уволилась из БП, вся ее семья собиралась бы вместе по вечерам, когда Люси возвращалась из школы, а Фрэнсис – с работы. Они не жили бы раздельно, ожидая лучших времен, если бы Маб не сочла свой труд на победу важнее семьи. Если бы она не прилагала такие усилия, чтобы предотвратить беременность, то, возможно, у нее осталось бы больше от Фрэнсиса, чем пачка любовных писем.

«Ну как же, тебе и осталось куда больше, – с горечью напомнила она себе. – Ты получила все, о чем мечтала, Маб Грей». Она хотела избавиться от фамилии «Чурт» и переродиться в даму со средствами, без малейшего намека на скандальное прошлое, когда она, грошовая ист-эндская шлюха, принесла в подоле. Что ж, теперь она миссис Грей и уж точно дама со средствами: в завещании Фрэнсиса она значилась единственной наследницей его скромных авторских отчислений и не таких уж скромных банковских счетов. Теперь она могла позволить себе сколько угодно элегантных шляпок и книг в кожаных переплетах, и уже никто никогда не узнает, что она родила неизвестно от кого, ведь ее ребенок погиб.

Она вдруг поняла, что рвет на кусочки свою шляпку и бросает лоскуты с утеса. Сначала вниз поплыла лента, голубая, как воды Дервентуотера, за ней отправились соломенные поля и легкая вуаль. В бумажнике Фрэнсиса, который ей вернули с его прочими вещами, она обнаружила сложенный листок, где его рукой были выведены строчки:

Но были там и другие строчки, переписанные, перечеркнутые и снова переписанные, а в самом низу он втиснул заметку:

Может, вписать Люси в метафору? Эльф Душистый Горошек из свиты Титании? Или Люси скорее фея Горчичное Зерно…

Боль вцепилась в Маб, словно оголодавший зверь, и она скорчилась, согнувшись пополам. Странно, этот зверь никогда не нападал, когда она его ожидала. Она стояла, омертвев, и на похоронах Люси в Лондоне, и на похоронах Фрэнсиса.

Иногда боль подбиралась по ночам, и тогда она рыдала до утра; а порой ее накрывало, когда она наливала себе бренди, размышляя, удастся ли заснуть, если опустошить бутылку. Она не могла предвидеть, когда боль на нее накинется, но знала, что никогда от нее не освободится. Ей было двадцать четыре года; она шесть лет была матерью и меньше года – женой. А боль не уйдет до конца ее дней.

Она развернулась и увидела, что на утес поднимаются по тропинке Озла и Бетт. Маб не стала дожидаться, пока они заговорят. Она откинула голову и плюнула в Озлу, плевок попал на край ее черного кашемирового пальто.

– Как ты смеешь появляться на его похоронах, Озла Кендалл?! Как ты смеешь!

– Я пришла ради тебя, – прошептала Озла. – Я твоя подруга.

– Ты их убила, – прохрипела Маб. – Ты отпустила Люси, ты позволила ей убежать, и Фрэнсис бросился за ней…

– Да. – Озла стояла и тряслась, белая как мел, но обвинения не отрицала. – Я виновата.

– От тебя всего лишь требовалось ее держать, а ты отпустила! – Маб почувствовала, что голос вот-вот перейдет в визг, и попыталась взять себя в руки. Если она расплачется перед Озлой и Бетт прямо здесь, ей придется их убить. – Мы… Если бы мы добрались до того треклятого бомбоубежища…

– Нельзя обвинять в этом Озлу, – прошептала Бетт.

– Нет, можно. Я могу. – Маб поняла, что улыбается холодной, жестокой улыбкой. Улыбка причинила ей боль, и она обрадовалась этой боли, вгрызлась в нее, сожрала ее сырой и окровавленной. – Я могу обвинять всех подряд. («Люфтваффе за то, что бомбили Ковентри. Себя саму за то, что настаивала на поездке туда. Фрэнсиса за то, что пошел влево, а не вправо, выбираясь из палисадника».) Но все, что требовалось от Озлы, это держать Люси за руку, а она ее отпустила! Будь она проклята!

– Я ее отпустила. – Глаза Озлы наполнились слезами, по щекам поползли полоски размытой туши.

– Она была моей дочерью, – прошептала Маб. – Ты убила мою дочь.

– Она была твоей сест… – машинально поправила Бетт, как всегда воспринимавшая все мгновенно и так же мгновенно вносившая точность, но осеклась и уставилась на Маб расширенными от ужаса глазами.

Озла задрожала.

– Ох, Маб…

– Заткнись. – Теперь Маб тоже трясло. – Больше никогда не говори мне ни слова, черт бы тебя побрал, Озла Кендалл. Не смей!

Глава 49

Иногда зимой озерцо в Блетчли-Парке покрывалось достаточно крепким льдом, чтобы по нему можно было кататься на коньках. Вот и сегодня несколько свободных от смены дешифровщиков играли в хоккей, стуча клюшками по льду, но Бетт не обращала на них внимания. Она стояла на берегу, уставившись в небо, плоское и серое, как листовая сталь, и размышляла о Ковентри. О Фрэнсисе и Люси, дочери Маб.

Озла и Маб…

«Я не могу им признаться, – думала Бетт, прерывисто дыша. – Никогда». Не может же она рассказать, как весь ПОН взорвался тогда ликующими криками, оторвав Бетт от сообщения о налете на Ковентри, которое она расшифровывала… Кричали что-то насчет союзников в Северной Африке. Все не дыша собрались вокруг радиоприемника. Именно такие повороты событий и стоили всех мучений, всех двойных смен, когда наконец понимаешь, во имя чего трудился месяцы напролет. «Так вот что такое операция “Факел”[70]70
  Операция «Факел» (Operation Torch) – высадка союзных войск в Северной Африке (на территории современных Алжира, Марокко, Туниса) в ноябре 1942 года. 13 мая 1943 года войска гитлеровской коалиции в Африке капитулировали.


[Закрыть]», – восхитилась Бетт, слушая в новостях репортаж о высадке союзников в Тунисе, Марокко и Алжире. А девушки из отдела Дилли разразились восторженными воплями, потому что только теперь, вспоминая октябрьскую гонку, понимали, чего достигли. Благодаря тому, что они взломали шпионскую «Энигму», британская контрразведка смогла перевербовать немецких шпионов и заставить их передавать на родину ложную информацию о том, куда направляются задействованные в операции «Факел» морские караваны союзников. Благодаря ПОН операция «Факел» ударила как гром среди ясного неба, и теперь Роммелю в его штабе посреди пустыни приходилось очень, очень несладко.

Вот почему прошло несколько часов, прежде чем Бетт вернулась к сообщению о воздушном налете на Ковентри, а когда вернулась, ей показалось, что ее долг теперь яснее ясного. Она только что своими глазами видела, как важно сохранять в тайне содержание шифровок, – малейшая утечка из Парка послала бы войска союзников прямиком на бойню. «Нельзя говорить Озле или Маб, – подумала она, регистрируя приказ о Ковентри. – Ты ведь дала присягу». И потому, когда позже тем же утром она попрощалась с обеими в столовой, зная, что они намерены сесть на поезд до Ковентри, Бетт почти не волновалась. В конце концов, чем рискуют ее подруги в городе, который привык нестись в бомбоубежище при первом звуке сирены?

«Ты ошибалась», – думала теперь Бетт, глотая морозный воздух. Но это уже не имело значения. Какой смысл рассказывать правду после того, как ужасное уже произошло?

И поэтому, стоя у замерзшего озера, она глубоко вздохнула и мысленно сдала эту свою тайну в архив, спрятала ее от всех. В Блетчли-Парке она научилась разделять жизнь на ячейки. Отдельно – шифры и все связанное с ними. И отдельно все остальное: друзья, семья, Гарри – все те, кого приходилось ставить на второе место.

На первом месте всегда шифры.

Аккуратно сложив Ковентри и все горестные потери той ночи в воображаемую коробку и захлопнув крышку, Бетт помахала хоккеистам и осторожно пустилась по обледенелой тропинке вокруг озера, но остановилась на полпути, увидев, как из Восьмого корпуса выкатилась на лужайку толпа криптоаналитиков. От радости они орали во все горло. Умница Джоан Кларк, которую Дилли так хотел заполучить в свой отдел, Рольф Носквит, отхлебывавший вино прямо из бутылки, и Гарри. Он оторвался от своих товарищей, схватил Бетт в охапку и закружил по заиндевевшей траве.

– У нас получилось, получилось, черт возьми! С подлодки U-559[71]71
  Немецкая субмарина U-559 была захвачена британским флотом 30 октября 1942 года. Спасавшимся с нее немецким морякам было приказано оставить все на борту, и таким образом самым ценным трофеем британцев оказался найденный журнал с настройками ключа «Энигмы» для подводных лодок.


[Закрыть] кое-что сперли – и мы вернулись! Мы вернулись в код подлодок!

– Гарри! – Бетт поцеловала его, чувствуя, как ее оставляют все заботы и тревоги. – Я знала, что у тебя получится.

Из корпусов и блоков текли потоки людей. Новость быстро распространялась по Парку, тут и там раздавались радостные восклицания. Проблема с кодом подлодок была слишком давней, чтобы о ней не знали все в БП, хотя вне Восьмого корпуса никто не был в курсе подробностей.

– Господи, Бетт, – прошептал Гарри в ее волосы, все еще держась за нее как за спасательный круг. – Как бы мне хотелось тебе рассказать, как мы это сделали. Как бы мне хотелось, чтобы и ты там была.

– Тебе ничего нельзя мне говорить, но это совершенно неважно…

Он снова ее поцеловал, запустив руки в ее волосы, и Бетт услышала, как стоящие поблизости люди начинают перешептываться. Не пройдет и пары часов, как весь Блетчли-Парк узнает об их связи: Бетт Финч и Гарри Зарб, у которого дома жена и ребенок. Ей было все равно, что подумают другие. Эта тайна не имела значения.

В отличие от той, которую она только что похоронила.

До королевской свадьбы десять дней. 10 ноября 1947 года

Глава 50

Внутри часов

Уже прошло время ужина, когда Бетт наконец освободили от смирительной рубашки. Потирая затекшие руки, с тяжелой после уколов головой, она добрела до общего зала в надежде сыграть в го со своей постоянной соперницей. Доска стояла на прежнем месте, но остроглазой женщины не было видно.

– А ты разве не знала? – удивилась другая пациентка. – Увезли ее сегодня после обеда. На операцию.

Бетт подавила волну тревоги.

– А какая операция?

Та лишь пожала плечами. Бетт сидела за игровой доской, пытаясь отогнать дурные предчувствия. Вошла медсестра со списком завтрашних свиданий, но Бетт не удостоила ее вниманием. За три с половиной года ее навестили лишь один раз.

Потому ей так долго и не удавалось тайно связаться с Озлой и Маб. Везде ее ожидали неудачи… Попытка отправить им шифровки вместе с исходящей из клиники почтой. Попытка дать взятку санитару, чтобы он бросил конверты в почтовый ящик за воротами. Попытка уговорить другую пациентку спрятать записку Бетт внутри своего письма. Каждый раз ей либо отказывали, либо ловили с поличным… «Мисс Лидделл, вам переписка не положена!» Видимо, МИ-5 сопроводило ее в клинику с четкими инструкциями: пациентке, у которой голова набита секретной информацией, запрещено обмениваться вестями с внешним миром.

И лишь несколько недель назад ей наконец-то удалось отправить зашифрованные крики о помощи.

– К вам посетитель, мисс Лидделл! – нараспев произнесла тогда медсестра, и Бетт так и замерла от удивления. Ни единого посетителя из внешнего мира за три с половиной года… «Гарри?» – подумала она, подходя к двери комнаты для свиданий и чувствуя, как ускоряется пульс.

– Бетан! – В центре комнаты стоял ее отец. Сама комната вполне могла бы сойти за гостиную ее матери, разве что все безделушки прибиты, чтобы пациенты в истерике не запустили ими ненароком в дорогих гостей. Заметив ужас, охвативший отца при виде ее грубо остриженных волос и изможденного лица, Бетт и сама не отказалась бы швырнуть в него, например, вазу. – Ты… с тобой все хорошо? – выдавил он наконец, когда санитары оставили их наедине.

– А как, по-твоему, я выгляжу? Хорошо? – холодно спросила Бетт.

– Ты выглядишь… – Он не закончил. – А тебе лучше? Я буду рад, если ты вернешься домой.

– Почему? Мать точно не обрадуется.

– Что ты, конечно, обрадуется! Ну… то есть она не говорила… понимаешь, она ведь не знает, что я здесь. («Мог бы и не объяснять, – подумала Бетт, – я догадалась».) Она поехала навестить твою тетку в Борнмуте, вот я и решил, почему бы не…

– …съездить сюда втайне от нее? – Горло Бетт и без того постоянно саднило от рвоты, которую она вызывала дважды в день, чтобы избавиться от таблеток, но сейчас, глядя на отца, ей казалось, что с каждым словом она выплевывает по горящему угольку. – Больше трех лет, Па. И ты ни разу не пришел.

– Твоя мать считала, что не… то есть мы решили дать тебе время поправиться. – С халата он перевел взгляд на ее потрескавшиеся губы. – Нам сказали, что это хорошее место.

– А мать и рада была поверить, не сомневаюсь. Место, где я больше не путаюсь под ногами и не заставляю ее краснеть. – Бетт заставила себя замолчать. Можно еще долго ругать отца, но тогда он просто сбежит, и все. А такой шанс терять нельзя. – Спасибо, что пришел, – сказала она, стараясь, чтобы голос прозвучал мягче.

Тогда и он расслабился, стал рассказывать ей новости о родственниках и отвечать на безобидные вопросы. Нет, он не знает, что стало с Бутсом… Бетт проглотила это горькое разочарование, но продолжала кивать.

– Я бы тебя вытащил отсюда, если бы мог, – неуверенно сказал он наконец. – Да только эти, из Блетчли, сказали, что родительские права тут ничего не значат. Тебя заключили как государственную служащую, по государственному приказу, для твоего же блага и в целях госбезопасности.

– Знаю.

Возможно, человек другого склада поднял бы шум и добился пересмотра ее дела, но ее отец был не из тех, кто может ногой открывать двери лондонских кабинетов. Он ведь еле набрался храбрости навестить ее сегодня втайне от жены. Бетт едва не задохнулась от презрения и тут же чуть не расплакалась, вспомнив, как в детстве он позволял ей помогать ему решать кроссворды. Ах, Па…

Но вспомнилось и другое: как всю жизнь мать ее травила, а отец не вмешивался.

– Па, мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Бетан, я не могу…

Ее голос хлестнул его, как кнут.

– Ты передо мной в долгу.

И он вышел из клиники с двумя зашифрованными записками в кармане, пообещав отправить их Маб и Озле, где бы они сейчас ни жили.

«Он обещал, – думала Бетт теперь, две недели спустя, уставившись на пустую игральную доску. – Он обещал».

Но никто не пришел.

Йорк

Маб не спалось.

«Ехать в Клокуэлл или нет?»

Время уже близилось к полуночи, когда она выскользнула из кровати и тихонько пробралась на первый этаж, чтобы посидеть на широком подоконнике в столовой. На обеденном столе белели стопки дамастовых салфеток – Маб достала их, чтобы отутюжить к чаепитию, совмещенному с прослушиванием радиотрансляции королевской свадьбы. Муж посмеялся, застав ее за попытками сложить салфетки в форме лебедей.

«Когда-то я расшифровывала боевые приказы нацистов, – подумала Маб, – а теперь складываю салфетки в виде лебедей».

Иногда она сама поражалась, насколько резко изменилась ее жизнь. Она могла бродить по рынку, выбирая на ощупь самые спелые груши, или сплетничать с соседками, и вдруг до нее в очередной раз доходило, что всего несколько лет назад ее окружали гудящие машины и она, измотанная, забрызганная машинным маслом, выкладываясь на все сто, делала нечто по-настоящему важное. А теперь в стране мир, она живет в довольстве, получив все, о чем так мечтала в годы войны. И все же иногда ей казалось, что…

Маб попыталась найти нужное слово, но не смогла. Дело не в том, что ее нынешняя жизнь не имела значения, – о господи, конечно, имела. Возможность растить детей в мирное время – в надежде, что этот мир воцарился надолго, – была даром, который она никогда не перестанет ценить. Глядя на стопку салфеток, она подумала: а может, ей не хватает цели, и ее руки, складывая дамастовых лебедей, тосковали по военным машинам… Она бросила взгляд наверх, где на втором этаже спал ее муж, – чувствовал ли он хотя бы иногда странное беспокойство от того, что теперь применял в мирной профессии приобретенные на войне навыки? Если и да, то он никогда в этом не признавался. Похоже, есть вещи, о которых не говорят. Все они просто оставили войну позади и зажили новой жизнью.

«Ну и что, разве это так плохо?» – одернула себя Маб. Пусть жизнь перестала быть увлекательной, пусть ее больше не захватывали ни горячие порывы, ни великие цели, но горе и перегрузки тоже остались в прошлом. Приключения, возбуждение, страсть – вещи в высшей степени ненадежные. Их ей дал Блетчли-Парк, а еще он дал ей любовь, перемены и дружбу, которые, казалось, переживут мир, – но все это потом рухнуло. И тогда Маб построила себе новую жизнь на обломках старой, с болью кладя кирпич за кирпичом.

С какой стати станет она рисковать тем, что у нее есть, ради женщины, которую ненавидит?

Но…

«Пусть вы меня и ненавидите, но вы давали ту же клятву, что и я» – так написала Бетт. Была ли Бетт сумасшедшей или просто хитрила, но она очень сильно рисковала, посылая зов о помощи за стены клиники.

Маб насупилась и приняла решение.