Текст книги "Код Розы"

Глава 71

– С каких это пор ты водишь машину? – спросила Озла, когда они выехали из Йорка.

– Муж научил. – Не сбавляя скорости, Маб уверенно вписалась в крутой поворот. – Он из Австралии, вырос там, откуда до всего важного восемьсот миль езды, а до всего остального не меньше четырехсот. Вот и сидит за рулем еще с пеленок.

Озла бросила на нее косой взгляд.

– А что ты ему сказала о нашей экскурсии?

– Что еду повидаться со старой подругой. Лучшая ложь – та, в которой больше всего правды.

– Что есть, то есть.

Когда «бентли» притормозил у перекрестка, они обменялись настороженными взглядами. «Может, у нас все-таки получится больше не выпускать сегодня когти», – подумала Озла.

– А раньше ты брюк не носила, – проронила Маб, бросив взгляд на узкие красные штаны Озлы. – Ты выглядела в них коротконогой. Похоже, некоторым карточная система только на пользу…

– А ты не снимаешься в «Касабланке», – парировала Озла, – так что нечего надвигать шляпу на глаз, как дешевая имитация Ингрид Бергман.

Маб ответила испепеляющим взглядом, и обе молчали до подъема на высотные пустоши, где Озла описала Маб дорогу до Клокуэлла.

– Часа два езды, – заключила она.

– А когда доедем, тогда что? – Маб ловко вошла в очередной поворот. – Как мы туда проберемся?

Озла посвятила ее в свой план.

– Вообще-то дежурной медсестре, с которой я общалась по телефону, не полагалось столько мне выбалтывать, но я перевела разговор на королевскую свадьбу, причем надолго, – и знаешь, в нынешнее время у большинства женщин можно выпытать любую информацию в обмен на сведения об этой свадьбе. Я как бы невзначай проговорилась, что в букете невесты будут мирт и лилии, и всё – она была готова сделать для меня что угодно.

– А в букете и правда будут мирт и лилии?

– Да почем я знаю? Я это просто придумала. Что до собственно допуска в учреждение, то поступим так… – Озла перечислила этапы операции. – А если откажутся пускать нас без документов, разводим сырость. «Ах, доктор, этот визит нас так расстроил, ну пожалуйста, мы приехали издалека…» – Озла промокнула воображаемые слезы несуществующим носовым платком. – Просто удивительно, чего только мужчины, даже врачи, не сделают, только бы избавиться от рыдающих женщин.

– А ты умеешь плакать на заказ?

– Конечно. Ужасно полезный навык.

На автомобиль легла тень. Наверное, просто облако заслонило солнце.

– Как ты думаешь, что там произойдет? – спросила Озла.

Маб не отрывала глаз от дороги.

– Мы убедимся, что Бетт насквозь чокнутая, и будем свободны.

– Ну это ты просто надеешься, что так будет, – возразила Озла и, не удержавшись, добавила: – Вообще-то довольно гадко с твоей стороны.

– Я и есть гадкая, Оз. В последнее время мне только об этом и говорят. И ты, и мой… – Она осеклась и замолчала.

– Знаешь, в некотором смысле я даже рада, что ты такая гадкая. – Озла устроилась на сиденье с ногами. – Если Бетт не сумасшедшая и не лжет, нам ведь придется все исправлять. И в такую борьбу я предпочту ввязываться вдвоем с пробивной стервой, а не с неженкой, которая вот-вот грохнется в обморок.

– Убери ноги с кресла!

Озла проигнорировала это замечание.

– А как ты думаешь, кто предатель?

– Например, ты, – предположила Маб.

– Ой, заткнись. Предатель…

– Слушай, а обязательно каждый раз повторять «предатель»? Мне начинает казаться, что я в романе Агаты Кристи, причем в плохом смысле.

– Пытаюсь представить, как можно в нем оказаться в хорошем смысле, и что-то ничего не выходит!

– Например, если труп, который находят в первой главе, твой, – хищно оскалилась Маб.

Машина продолжала подниматься по вьющимся дорогам среди болотистых пустошей.

– Да тебе все это почти нравится, – заметила Озла. – Догадываюсь, что у тебя с мужем вышел знатный скандал, если ты готова радоваться поездке в дурдом в моей компании, дорогуша.

Еще один испепеляющий взгляд.

– Что такое? Страшный взгляд есть, а как же дежурная колкость? Теряешь форму, королева Маб. – Возможно, Озле тоже удастся насладиться этим моментом, хотя бы чуть-чуть. – Ну хорошо, а если вместо «предатель» я стану говорить «информатор», ты так и будешь сверлить меня глазами?

– На информатора я согласна.

– Как мило с твоей стороны. Итак, что, если информатор – кто-то из… наших знакомых?

– Если Бетт знала этого человека, – мрачно ответила Маб, – то мы, скорее всего, тоже его знали. Или ее. Есть большая вероятность, что это женщина.

– Почему ты так решила?

– В БП нашей сестры было куда больше. К тому же женщин обычно не подозревают.

– Ой, не мели вздора! – фыркнула Озла. – Нельзя пройтись с мужчиной, без того чтобы не обозвали вертихвосткой, нельзя поселиться в гостинице, тут же заподозрят, что для свидания с любовником…

– Ну да, женщин подозревают в любовных интрижках, – согласилась Маб, – но в шпионаже – никогда. Никто не верит, что женщины способны хранить тайну.

– Назови три самых быстрых способа сообщения, – процитировала Озла старую шутку, и они с Маб хором закончили ее нараспев:

– По телефону, по телеграфу, по секрету подружке.

– Ты не представляешь себе, как я ненавижу эту присказку, – проворчала Маб.

– Поверь, дорогуша, отлично представляю.

Они замолчали. Автомобиль обогнал дряхлый фермерский грузовик, который еле тащился по неогражденной проселочной дороге. На лобовое стекло брызнула грязь.

– А почему ты поселилась именно в Йоркшире? – спросила Озла.

– Потому что муж получил тут работу и потому что это далеко и от Лондона, и от Блетчли, – исчерпывающе ответила Маб. – Потому что тут нет никаких воспоминаний.

Озла повертела на пальце кольцо с изумрудом.

– Ты говорила, что теперь у тебя семья… – Ох нет, черт побери, не может она спрашивать, есть ли у Маб дети. Между ними еще витал призрак маленькой Люси, незачем сыпать соль на рану.

– У меня близнецы, – неожиданно сказала Маб. – Им полтора года.

Любовь, промелькнувшая на ее лице при этих словах, была первым теплым выражением, которое Озла увидела у Маб с тех пор, как встретилась с ней накануне.

– Я рада за тебя, – искренне сказала Озла. – Как их зовут?

– Эдвард – Эдди. И Люси.

Озла почувствовала, как бесплотное детское запястье выскальзывает из ее пальцев.

– Маб…

– Не надо.

Озла уставилась перед собой на дорогу, теперь вьющуюся вниз по склону.

– Что ж, продолжай меня ненавидеть, – сказала она. – Надеюсь, тебе от этого легче.

– Я тебя не ненавижу, Оз. Я вообще стараюсь не слишком чувствовать – ни любви, ни ненависти. Я люблю Эдди и Люси, потому что нельзя не любить своих детей, и так и должно быть. Но мне легче, если я ничего особо не чувствую в отношении кого-то другого.

– Что легче?

– Держаться.

Дальше они ехали в молчании.

Глава 72

Наступило 12 ноября. До операции Бетт оставалось девять дней, и ее то и дело таскали на врачебные осмотры. Восемь дней до королевской свадьбы, о которой медсестры трещали без перерыва.

– Говорят, подружки невесты будут в белом, но ведь принцесса тоже в белом…

Они болтали и болтали, а Бетт сидела со своей соперницей по го, отчаянно пытаясь заинтересовать ее игрой.

– Ну хоть один ход. Черной фишкой. (Никакой реакции.) А может, в шахматы? – Бетт разложила шахматную доску. – Помните, вы научили меня, как превратить пешку в ферзя?

Никакой реакции. Та самая женщина, которая некогда играла в шахматы словно гроссмейстер, сейчас сидела не двигаясь, с пустым взглядом, и время от времени ходила под себя. Ее глаза были лишены выражения, напоминая закрытые ставнями окна. «Нельзя, чтобы все закончилось так! – мысленно закричала Бетт. – Ни для тебя, ни для меня. Нельзя!»

И тут…

– Сюрприз для вас, мисс Лидделл, – проворковала медсестра.

«Мне зажмут голову в тиски. Завизжит дрель, а потом скальпель с хлюпаньем взрежет мой мозг…»

Неужели операцию передвинули на пораньше? Волна паники накрыла Бетт. Шахматная доска перевернулась, черные и белые фигуры разлетелись во все стороны, когда Бетт попыталась убежать.

Глава 73

Казалось бы, ехать до клиники всего два часа, но все пошло не так. То дорогу размыло, и крюк обошелся в несколько часов, то лопнула шина, а в довершение всего на них обрушился ливень.

– Ну все, – буркнула Озла. – К тому времени, как мы доберемся, часы посещения закончатся.

Волей-неволей пришлось заночевать в какой-то унылой гостинице в двух милях от Клокуэлла. Лишь утром они въехали в ворота лечебницы.

Маб провела «бентли» по территории больницы и припарковалась в указанном месте. Сложностей насчет имен и документов не возникло – так уверенно подошли они к стойке регистрации, покачивая бедрами и сумочками. «Мы пришли проведать нашу сестру Алису Лидделл. Наши имена – миссис Райли и миссис Чадвик», – заявили они. Так звали замужних сестер Бетт.

Дежурная медсестра поднялась со стула.

– Я проведу вас к ней. Конечно, прошу не упоминать во время визита предстоящую вашей сестре операцию.

Сердце Озлы беспокойно заколотилось.

– Какую операцию?

А ведь на подъезде больница выглядела так приветливо: особняк золотисто-коричневого камня с двумя большими флигелями, вокруг сады, сады. Но сейчас яркие лучи зимнего солнца, лившиеся через окна, показались ей острыми, будто готовыми разрезать всех проходящих сквозь них.

– Мы обсудили операцию с ее родителями, то есть с наиболее близкими родственниками. Эта процедура зарекомендовала себя как чрезвычайно успешная для улучшения состояния агрессивных либо эмоционально подавленных пациентов. Всего лишь хирургическое иссечение связей между…

– Скажите это нормальным языком, пожалуйста, – закатила глаза Маб.

Озла схватилась за край стойки. Ее пульс зашкаливал.

– Речь о новом и прогрессивном направлении в лечении душевнобольных. В Америке оно гораздо популярнее, но наш новый главврач хорошо разбирается в новейших методах. – Медсестра улыбнулась. – Это называется лоботомия.

– А что такое эта лоботомия? – спросила Озла. От одного только названия вся кожа покрылась мурашками.

– Совершенно безобидная процедура, уверяю вас. После нее вашей сестре станет гораздо лучше, – лукаво заверила ее медсестра. – Пройдемте.

Сад был засохший и мертвый. Тем не менее по нему бродили одетые в белые халаты женщины с пустыми глазами.

– В свободное время пациенты имеют возможность гулять по территории…

Озла не слушала медсестру. Их подвели к каменным скамьям среди почерневших розовых кустов и велели ждать. Они вот-вот встретятся с Бетт, которую не видели три с половиной года. Беспокойство Маб выдавало слишком частое моргание, хотя со стороны она, с ее франтовато сдвинутой набекрень шляпкой, казалась воплощением спокойной элегантности.

– Нет! – Озла вздрогнула, заслышав этот хриплый вопль. В нем звучало такое отчаяние, что она насторожилась. – Не хочу я никакого сюрприза, я знаю, куда вы меня ведете…

– Ну что за дурочка! Сестры к тебе пришли, сестры! – прозвучал нетерпеливый голос медсестры. – Разве ты не хочешь с ними повидаться?

Появившаяся тощая фигура застыла как вкопанная. Озла и Маб тоже. Вот это – Бетт?.. Бетт, их бывшая соседка по квартире, которая некогда сумела преобразиться из затурканной деревенской почти уже старой девы в свитере цвета моли в блестящую дешифровщицу с прической под Веронику Лейк? Перед ними стояла женщина-призрак, от которой остались лишь кости, жилы и неистовая воля. Ногти обгрызены до крови, светлые волосы криво обрезаны по плечи. Она то и дело теребила эти неровные пряди и вздрагивала от любого звука. Однако Озле не показалось, что Бетт живет в постоянном страхе, – та выглядела слишком доведенной до ручки, чтобы понимать, что такое страх. Она превратилась в трепещущий комок, который держался на одной только ярости, и то из последних сил.

– Прошлой весной она болела воспалением легких, – как будто оправдываясь, пояснила медсестра, заметив их ужас. – Потому она такая худая… Так я вас оставлю. Визиты у нас длятся час.

И она поспешила по своим делам. Бетт продолжала стоять, уставившись на них. В нос Озле ударил запах пота, страха, немытого тела.

– Я… – начала Бетт непривычным для их слуха хриплым голосом, и осеклась. – Не смотрите на меня, я не привыкла, чтобы на меня смотрели, ну, врачи, конечно, постоянно смотрят, и больные тоже, но врачи и больные не ожидают от меня разумного поведения, а вам я нужна разумная, иначе вы уйдете, решив, что здесь мне и место, а это не так… – Она выпалила эту тираду скороговоркой, монотонно, на одной ноте, и остановилась, чтобы перевести дух.

– Бетт… – Неожиданно для самой себя Озла опустилась на каменную скамью, скрестила лодыжки и указала Бетт на скамью напротив, как будто та пришла к ней в гости на чаепитие. «Держим спинку, девочки! – прозвучал у нее в ушах призыв наставниц из пансиона. – Нет такой светской катастрофы, которую нельзя исправить при помощи хороших манер!» – Мы пришли и слушаем тебя. – Озла говорила как можно спокойнее.

Бетт жадно вдохнула. Маб села рядом с Озлой, и Озла ясно, словно газетный заголовок, прочитала в ее глазах: «Сумасшедшая? Или просто до смерти напугана?»

Озла подалась вперед. Поблизости не было никого, кто мог бы их подслушать; можно задавать вопросы.

– Кто предатель?

И на этот раз страшное слово не прозвучало мелодраматически, как в пьесе. Оно прозвучало как истина.

– Джайлз Талбот, – произнесла Бетт, и ужас ледяной волной окатил Озлу. «Нет, – подумала она, – не может быть, не Джайлз, нет…» – но поток слов Бетт уже было не остановить.

Она почти не отрывала взгляда от роз, пока говорила – отрывисто и торопливо. Видимо, она слишком долго ждала этой минуты и теперь спешила, боялась не успеть, опоздать. Наконец она замолчала. Озла посмотрела на Маб и поняла, что обе вспоминают Джайлза – неугомонного рыжего Джайлза, пристроившего на голове нелепо украшенный цилиндр и держащего в руке тарелку хлеба с маргарином. Джайлза, который, как они только что узнали, побывал здесь вчера и угрожал Бетт.

Озла уставилась на свои сжатые руки. Она ожидала услышать что угодно, но только не это.

– Он постоянно собирал сплетни. – Маб запустила пальцы в прическу, испортив тщательную укладку. – Не то чтобы пытался очаровать, чтобы выведать побольше, а просто… с ним было легко.

– Он любил признаваться женщинам, что влюблен в другую, – сказала Бетт. – После этого они либо чувствовали себя в безопасности, либо в них зажигалось желание конкурировать. Так или иначе, языки у них развязывались.

– Он мне однажды сказал, что по уши в тебя влюблен, – ошарашенно проговорила Маб, глядя на Бетт.

– А мне он однажды сказал, что по уши влюблен в тебя, – выдавила Озла, глядя на Маб.

– Мы все ему доверяли, – подытожила Бетт.

– Да уж, он большой молодец. – Озла сама удивилась, насколько бесстрастно звучит ее голос. Она уставилась на изумруд у себя на пальце. – А еще он – мой жених.

Где-то в середине 1944-го она пошла с Джайлзом послушать оркестр Гленна Миллера недалеко от Блетчли-Парка, а потом отплясывала под «Чаттанугу Чу-Чу»[86]86
  Chattanooga Choo Choo – получившая популярность в исполнении оркестра Гленна Миллера песня на стихи Мака Гордона и музыку Гарри Уоррена (1941).


[Закрыть], прикладывалась к фляге Джайлза и пыталась отогнать воспоминания о танцах с Филиппом, забыть ко всем чертям о своем разбитом сердце. Тогда она и позволила Джайлзу поцеловать ее – музыканты как раз завели «В настроении».

– Могу тебе сказать, для чего у меня сейчас настроение, – прошептал Джайлз ей на ухо; он ее обхаживал весь вечер, пытаясь выведать, что именно она переводит в Четвертом корпусе, но она не выдала ему ни словечка, и когда великолепный, несравненный Гленн Миллер сменил мелодию, Джайлз последовал его примеру. – Ну давай же, Оз. Ты ведь хочешь кое-кого забыть. Там почему бы не попробовать со мной? – И Озла, немного осоловелая и совершенно подавленная, подумала: «Черт возьми, а и правда, почему бы нет?» Куда ее привело хорошее поведение? Да вот сюда, где сердце ее разбито, а сама она донельзя несчастна. Так что они дошли до автомобиля Джайлза, забрались на заднее сиденье, и четыре минуты спустя все было кончено. Озла не ощутила никакой перемены в себе и лишь подумала, что вся суета насчет «этого» была просто болтовней ни о чем – как и, собственно, само понятие любви. «Это все, что ты получишь, – подумала она. – А больше ничего и нет».

Судя по всему, Джайлз тоже не ожидал ничего особенного. Он дружески шлепнул ее по бедру и отвез домой. После этого он продолжал вести себя совершенно как прежде: был ей добрым товарищем, время от времени они ходили на свидания, а после войны даже изредка спали вместе. Забавный, несносный Джайлз, который несколько месяцев назад подгреб к ней ровно в нужную минуту – когда она уже совершенно отчаялась и решила, что, пожалуй, стоит выйти замуж, просто чтобы хоть как-то продолжать жить, – и предложил: «Попробуем, Оз? Ну ее, эту любовь, она бывает только в плохих романах, а вот брак – это для друзей вроде нас с тобой. Что скажешь?»

И тогда она снова подумала: «Черт возьми, а и правда, почему бы нет?» – и позволила ему надеть ей на палец кольцо с изумрудом.

А теперь она слышит, как прежняя подруга утверждает, что ее будущий муж – государственный изменник.

– Твой жених? – Бетт до того побледнела, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. – Он упоминал вчера, что собирается завести семью. Но не сказал… – Она осеклась и стала ожесточенно кусать ногти. – Ты ему говорила, что я тебе написала? Сказала, что едешь сюда?

– Нет.

«А кстати, почему?» Несмотря на шок, Озла задержалась на этом вопросе. Ведь Джайлз знал о Бетт и о Блетчли-Парке; одним из плюсов предстоящего брака Озла считала то, что ей не придется врать мужу о годах войны. Она могла спросить его, как ей быть, когда расшифровала квадрат Виженера, полученный от Бетт. Так почему же не спросила? Какой-то инстинкт заставил ее закрыть рот на замок.

– Ты мне не веришь, – безнадежно простонала Бетт, глядя на Озлу. – Ты веришь ему.

Озла открыла рот, еще не зная, что скажет, но воспоминания начали раскладываться по ячейкам, щелкая, как ключи в замках.

– В июне сорок второго, когда меня потащили к капитану Тревису из-за тех пропавших бумаг… – медленно проговорила она. – Тревис тогда обронил, что кто-то на меня донес…

– Джайлз, – кивнула Бетт. – Он мне сам признался. Сказал, что ты его чуть не застукала, причем не раз, – что-то насчет картотеки в Четвертом корпусе.

Озла вспомнила, как краем глаза заметила промелькнувшую полу чьего-то пиджака. «Я знала, что-то там было не так…» Теперь она все поняла, но лучше от этого не стало.

Маб вступила в разговор:

– Помню один вечер в корпусе отдыха, я тогда уже перевелась в особняк… Джайлз мне все подливал и подливал. Я была в ужасном состоянии… У меня в сумке лежала связка ключей от шкафов с документами. Он сказал, что я отдала их охраннику, когда ушла из корпуса отдыха, но я этого не помнила…

– Пока ты валялась пьяная, он порылся в бумагах в особняке, – жестко сказала Бетт. – Ключи он потом отдал, но сначала от души покопался в чем хотел.

Озла догадалась, что сейчас Маб пытается вычислить, к каким донесениям давали доступ ключи. Но когда Маб подняла подбородок, Озла поняла, что ее бледность объясняется яростью.

– Он меня использовал, – отчеканила она. – Использовал, обокрал, а потом еще утешал.

«А кроме того, настроил нас против Бетт», – подумала Озла. И снова ощутила нечто вроде укола – на этот раз стыда.

Она посмотрела на Бетт, издерганную, отчаявшуюся, израненную. Удалось ли ей сохранить здравый рассудок, проведя больше трех лет в таком месте? Но даже если она и не была полностью в своем уме, то все равно не ошибалась.

– Я тебе верю, – сказала Озла.

– Ты… – Непривычно хриплый голос Бетт упал до почти неслышного шепота. – Правда веришь?

Маб тоже кивнула.

– Мы тебя отсюда вытащим. – Озла осмотрелась, проверяя, не подслушивают ли их. От выделенного им часа уже мало что осталось. – Я поеду прямиком в Лондон и доложу там обо всем. Как только процесс пойдет…

– Слишком долго. Операция назначена на следующий день после королевской свадьбы. Тогда мне в мозг воткнут скальпель… – Бетт задрожала как в лихорадке. – Пожалуйста… Не дайте им сделать это. Вытащите меня сейчас.

На этот раз ей удалось справиться с дрожью и посмотреть им прямо в глаза. Озла и Маб переглянулись.

– У меня есть план, – прошептала Бетт. – Я три с половиной года наблюдала, как все здесь устроено. Итак, начнем. Вы приехали на машине или на поезде?

И три женские головы сблизились, три женщины склонились друг к дружке в окружении умирающих роз.

Глава 74

Озла была само очарование, а Маб внушала трепет, и, глядя на них, Бетт несмело надеялась, что ей действительно удастся сбежать.

Маб властно призвала к себе двоих санитаров, старшую медсестру и пробегавшего мимо дежурного врача.

– Меня чрезвычайно беспокоит состояние здоровья сестры, – заявила она, скрестив на груди руки и постукивая алыми ногтями. – Хотелось бы обсудить ваши методы лечения…

В свою очередь, Озла собрала вокруг себя чуть ли не всех медсестер и большинство пациенток и трещала, как неутомимая мейфэрская сорока:

– …В одном только Вестминстерском аббатстве должны рассыпать двести фунтов розовых лепестков. А одолжит[87]87
  По британской традиции у невесты на свадьбе должно быть при себе что-то белое, что-то голубое, что-то новое и что-то взятое взаймы (необязательно предметы одежды).


[Закрыть] она совершенно роскошную тиару королевы. – Она заговорщически понизила голос, и окружавшие ее женщины тут же подались вперед, чтобы не пропустить ни слова. – Никому не говорите, потому что на последней примерке мистер Хартнелл заставил меня поклясться, что я никому не скажу, но ее величество будет в сиреневом шелке, умопомрачительный наряд…

– А как вы достали приглашения на королевскую свадьбу? – восхищенно выдохнула одна из медсестер.

– Просто мой муж знаком с некими важными людьми из Лондона. Однажды нам довелось повидать самого принца Филиппа. Красавчик каких мало…

Никто не обращал внимания на Бетт, которая крутилась неподалеку – но не слишком близко – от запертого сарайчика с садовым инвентарем.

– Быть может, побольше занятий на свежем воздухе? – вопрошала тем временем у доктора Маб. Было видно, что тот из кожи вон лезет, лишь бы угодить ей. – Сестра всегда обожала копаться в саду. Если это поможет умерить перепады настроения, о которых вы говорите…

– Кто-нибудь хочет «Голуаз»? – Озла пустила по кругу свой портсигар, щедро расточая улыбки. – Все-таки ничто не сравнится с французскими сигаретами, французским бельем и французскими мужчинами! Так вот, у подружек невесты…

– Какого рода садовые инструменты имеются в распоряжении пациентов? – Маб повела всю компанию к сараю. – Я уверена, моей сестре станет намного лучше, если она вернется к любимому занятию. Ну-ка, посмотрим, что у вас тут есть…

Старшая медсестра отперла сарай. За дверью висела связка ключей от калиток во внешней стене, через которые садовники вывозили нагруженные опавшими листьями тачки. Бетт наблюдала за этим сараем уже три с половиной года, и ни разу садовники не оставили без присмотра открытую дверь, даже отходя покурить.

– Говорят, принцесса Маргарет будет в белой органзе, но я думаю, она переменит это решение в последний момент, и поверьте, фурор это вызовет… – Озла осеклась и промокнула лоб. – Ну и духота – вам не кажется?

Все поглядели на затянутое тучами небо.

– Сейчас ноябрь, мэм…

Маб вошла в распахнутую дверь сарая и, насупившись, стала осматривать сельхозорудия.

– Вижу, вам не помешают новые лопаты и совки. Я поговорю с мужем насчет благотворительного взноса. Так… какие еще расходные материалы требуются вашему учреждению?

– Право же, разве никто не чувствует, как жарко? – Голос Озлы неуверенно пополз вверх. Она встала с каменной скамьи, недоуменно хмурясь, – и мешком рухнула на траву.

– Доктора! – заорала Бетт. («Кричи погромче, Бетт, нужно, чтобы в ту секунду абсолютно все головы повернулись к Озле».)

Доктор оторвался от Маб и рысцой побежал к месту происшествия. Медсестры и даже пациентки сгрудились вокруг Озлы, лежавшей на земле с запрокинутой головой; руки и ноги судорожно подергивались.

(«Здешние врачи насмотрелись на эпилептические припадки. Лучше просто прикинься, что испугалась паука!»)

(«Вот увидишь, Бетт, сработает».)

– Сестра, у нее какой-то припадок. Приподнимите ей голову…

Озла еще чуть-чуть подергалась, не перегибая, однако, палку. «Здорово получается», – подумала Бетт, чувствуя, как надежда начинает колотиться об ее ребра.

(«Как только они отвлекутся, Маб сделает свой ход».)

Все глаза были устремлены на Озлу, и тут рука Маб потянулась к крючку с ключами в сарайчике.

(«На ключах нет этикеток, но нам нужен один из тех, что поменьше. Не знаю, какой именно, так что хватай все. Уверена, что сможешь незаметно снять их с крючка?»)

(«Пусть и прошло уже много лет с тех пор, как я тибрила губную помаду в “Селфридже”, но сноровку я не растеряла».)

Бетт едва заметила, как рука Маб взметнулась вверх, словно смахивая что-то со стены, а в следующее мгновение та уже прикрыла дверь сарая и пробиралась между зрителей к Озле.

– Сестренка всю жизнь страдает от этих приступов, ничего опасного, – заявила она. – Отойдите, дайте побольше воздуха…

Веки Озлы затрепетали; Маб помогла ей сесть. Озла раскраснелась и стала извиняться: «Ах, доктор, до чего же неловко вышло…» Краем глаза Бетт увидела, как одна из медсестер поспешно запирает сарай, не удосужившись заглянуть внутрь. Врачи и санитары с трудом удерживали Озлу в вертикальном положении, а она беспомощно висла на предупредительных мужских руках.

– Необходимо увезти сестру домой. – Маб протиснулась сквозь толпу в направлении главного корпуса, медсестры и пациентки последовали за ней. Маб и Бетт удалось оказаться возле двери одновременно, тесня друг дружку. Бетт почувствовала, как три небольших ключа опустились в ее ладонь.

(«А дальше, Бетт, все в твоих руках».)

«Не торопись», – приказала себе Бетт.

Жди, пока Маб и Озлу проводят к автомобилю. Жди, пока все успокоится после припадка Озлы, пока все затихнет в общем зале. Жди, пока медсестры разойдутся по своим делам. Жди.

Но что, если садовники вернутся в сарай и увидят… Бетт подавила приступ паники. Она прождала три с половиной года и не станет теперь портить дело спешкой.

Бетт медленно вышла из общего зала, как будто брела обратно в камеру. Но вместо этого тихо пробралась по коридору и спряталась за шторой. Вообще-то медсестрам, дежурившим на стойке регистратуры, не полагалось оставлять пост без присмотра, но они постоянно это делали. Ведь пациенты такие смирные, нет никакой опасности; а если кто и выйдет в сад без позволения, дальше уткнется в надежную ограду. Сегодня дежурила сестра Роу, и Бетт знала, что та не выдерживает больше сорока минут без сигареты. И действительно, спустя четверть часа терпеливого ожидания она увидела, как медсестра юркнула за угол. Бетт выскользнула за дверь, едва дыша.

Вниз по ступенькам. Бетт вспомнила, как поднималась по ним в тот день, когда ее сюда привезли. Тогда ей почудилось, что она – Алиса, падающая в кроличью нору. «Я больше не Алиса, – подумала бывшая мисс Лидделл. – Я больше не заперта в часах».

Теперь осталось осторожно – не бегом! – обогнуть женский корпус и выйти на задний двор, пригибаясь под каждым окном. Вот и калитка. Бетт проверила время по циферблату на башенных часах: пол-одиннадцатого. Санитары обходили ограду каждый час – значит, оставалось тридцать минут. Она бросилась к калитке, вытряхнула из рукава связку ключей. Первый не подошел. Задыхаясь, она выдернула его, дрожащей рукой попыталась вставить второй, уронила…

– Ты что тут делаешь?

Санитар стоял в нескольких шагах от нее, застегивая надетое поверх формы пальто. Рыжий, тощий, он явно закончил смену и направлялся домой. Тот самый, которого Бетт обслужила в чулане для белья, когда пыталась выяснить, что такое лоботомия. Тот самый, который потом потрепал ее по волосам.

– Тебе не положено быть сейчас на улице, – начал он, приближаясь, и Бетт уже не колебалась. Она запустила ему в лицо не подошедшим ключом, он дернулся, и тогда она на него накинулась. Санитар удивленно вскрикнул, пытаясь ее оттолкнуть, но она молниеносно, по-гадючьи, бросилась вперед и впилась зубами в его щеку. Парень взвизгнул как ошпаренный, и жилистая рука Бетт закрыла ему рот, заглушая крик. Он повалился на землю, и Бетт вместе с ним, ударившись левым боком, но не разжала челюстей, а лишь вонзила зубы еще глубже. В ее ушах звенел странный звук, вроде безумного плача, и Бетт поняла, что сама его издает.

Вся бессильная ярость последних трех с половиной лет волной поднялась до самого горла и взревела, почуяв медный привкус крови санитара. Но не только вкус крови чувствовала Бетт – еще и меловую шероховатость успокоительных таблеток, и пощипывание от антисептика на пальцах медсестер, всунутых ей в рот, чтобы разжать челюсти. Вкус стыда, и отчаяния, и желания закрутить вокруг шеи простыню и повеситься. Вкус непробиваемой твердокаменной ненависти к Джайлзу, и едва ощутимый вкус яда, предназначенного третировавшим пациентов медсестрам и санитарам, и металлический вкус сверла, которому предстояло взрезать ее череп и уничтожить нервные волокна в ее мозгу, изуродовать ее ум, ум криптоаналитика.

– Пусти! – завизжал ей в ухо санитар. Их лица были прижаты друг к другу, как будто они танцевали щека к щеке. – Пусти, чокнутая стерва!

– Нет, – прорычала Бетт, не разжимая зубов, и запустила пальцы в его волосы, чтобы стукнуть головой об землю. Удар, еще удар, и он обмяк. И третий раз – для верности. Мир вокруг гудел. Она наконец разжала ноющие челюсти и дрожащей рукой вытерла рот, чувствуя, что лишь размазывает по губам кровь. Перед ней лежал без чувств мужчина с развороченной щекой – то ли отключился от ударов головой об землю, то ли от боли, но теперь он явно был без сознания. Она проверила его пульс – сильный. Оттащить она его не могла, слишком тяжел, да и прятать было негде.

Оставалось надеяться, что санитара обнаружат не сразу. Содрогаясь всем телом, она поднялась на ноги и заковыляла обратно к калитке. Сначала руки так тряслись, что она не попадала ключом в замок. Во рту все еще оставался медный привкус крови. Второй ключ тоже не подошел. «Ну пожалуйста!» – мысленно взмолилась Бетт, вставляя третий. Ключ повернулся.

Мгновение, и она вылетела из калитки, закрыла ее и заперла снаружи – снаружи стен лечебницы, из которой вышла впервые за три с половиной года. Вниз по заросшему травой холму спускалась к дороге тропинка, которую она никогда прежде не видела. Бетт понеслась по ней, ноги так и мелькали. Она им сказала, где ее ждать; но если их там не окажется…

«Пожалуйста!» – снова взмолилась она.

Но вот и они: Озла с развевающимися на холодном ветру кудрями сидит на длинном капоте темно-зеленого «бентли», а Маб за рулем, откинувшись на спинку кресла, зажигает сигарету со словами:

– …все пытаюсь бросить, но, согласись, неделя, в которую организуешь побег из дурдома, не самое подходящее время для такого.