Текст книги "Код Розы"

Глава 57

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». МАРТ 1944 ГОДА

Поезда и вокзалы… Как важны они стали в войну. Сколько раз у нас разбивалось сердце, сколько раз мы возвращались домой, сколько восторга и страданий пережили на перронах, окруженные толпой, зажав билет во вспотевшем кулаке?

На этот раз ждать на перроне Юстонского вокзала пришлось Озле.

Мелькнули пепельно-золотистые волосы – и вот он, Филипп, проходит сквозь толпу своей свободной походкой. С Рождества он ей не писал и не предлагал встретиться – до сегодняшнего дня. Говорил, что дел по горло: его перевели на новый эскадренный миноносец класса «W» в Ньюкасле-на-Тайне…

«Ну что же, ничего необычного», – думала Озла, глядя, как он приближается. У нее тоже было дел по горло: надвигался июнь, а с ним и высадка союзников, так что переводчики в Четвертом корпусе трудились без роздыху. Но сколько она ни убеждала себя, что все в порядке, в памяти всплывал холодный голос Филиппа в «Кларидже»: «Ты так толком и не ответила на мой вчерашний вопрос. О том, почему перестала мне писать».

И еще голос Дэвида, друга Филиппа: «Они с принцессой Елизаветой поладили лучше некуда…»

Филипп остановился перед ней:

– Привет, принцесса. – Он изучил ее розовое платье с голубоватым отливом – то самое, в котором она была, когда они впервые здесь встретились, – остановил взгляд на своем морском значке, приколотом на корсаже, невольно улыбнулся, взял ее руку и поцеловал. – У меня в распоряжении лишь этот вечер. Завтра надо возвращаться в Ньюкасл – столько дел… Мне поручено присматривать за подготовкой «Уэлпа» к спуску.

– «Уэлп»?[78]78
  «Щенок» (англ.). Все суда определенного класса (категории) получали названия по букве, обозначавшей этот класс.


[Закрыть] Ну и имечко для боевого корабля.

– Судно хорошее, быстрое… – Он начал вдохновленно описывать корабль, используя технические термины и помогая себе жестами. Озла знала, что ему не терпелось вернуться в море. Мужчины вроде Филиппа просто созданы для того, чтобы плавать по бурному океану, уворачиваясь от пуль, а не сопровождать дам по Лондону. – А как у тебя? – Он просунул ладонь Озлы себе под локоть и потянул ее назад, под прикрытие стены. Только что с грохотом прибыл очередной состав, на перрон спрыгивали солдаты с вещмешками, спускались издерганные матери, распекая детей. – А ты чем занимаешься на своей скучной службе, Оз?

«Ну, например, вчера мы от души посмеялись над герром Гитлером, – могла бы ответить ему Озла. – Похоже, он отказался от мысли, что высадка союзников состоится во Франции. Он думает, что это произойдет в Норвегии, – правда, смешно, Филипп? Если даже бывшим дебютанткам понятно, что союзникам не пробиться через штормящее Северное море, а затем не взобраться по скалистым берегам на сушу, то, казалось бы, уж верховный предводитель Рейха, задуманного на тысячу лет, должен дотумкать до такого. Но он ни о чем не догадался, и теперь над ним заходится от смеха полный корпус женщин. Вот примерно так прошла моя неделя. Правда, забавно?»

– Да как обычно, ничего интересного! – Озла сжала руку Филиппа. – А вот тебе, похоже, есть что рассказать, если верить твоему дружку Дэвиду. Он мне позвонил после Рождества и сообщил, что бедняжка Лилибет втюрилась в тебя по уши. Надеюсь, ты не разбил сердце нашей принцессы. – Она постаралась говорить тепло и иронично, ожидая, что и он посмеется в ответ.

Но Филипп не рассмеялся, а лишь взглянул на нее.

– Да, я все думал, дошли ли до тебя слухи, – произнес он уже с совсем другим выражением на лице.

– А у них есть основания?

– Нет. Оснований нет.

– Тогда что же?.. – Озла не знала, как закончить фразу. Они стояли на перроне и молчали. Сколько раз за эти годы они поджидали здесь друг друга? – Филипп, я не ревную. Хотя, думаю, именно на это и рассчитывал Дэвид – иначе зачем звонить девушке друга и рассказывать ей, что все Рождество напролет с этого самого друга не спускала глаз семнадцатилетняя девчонка в трико?

– Елизавета еще слишком юная. Рано строить для нее матримониальные планы, – отрезал Филипп.

– Матримониальные планы? – Сердце Озлы неприятно застучало. – И кто же их строит?

Пауза.

– Я бы предпочел закрыть эту тему, Оз.

– Да я ведь не пытаюсь лезть в… королевские дела, – проговорила она. – Но ты дал мне вот это, – она дотронулась до его морского значка у себя на груди, – и за последние четыре года не раз и не два говорил, что любишь меня. Пусть наши отношения и шли не лучшим образом в последнее время, мне кажется, у меня все же есть право знать, что твое имя возникает в чьих-то матримониальных планах относительно третьего лица.

– Не возникает. Еще слишком рано для такого, – отмахнулся он.

– Какая прелесть. – Значит, что-то там действительно есть, не просто досужие сплетни. Озла медленно выдохнула. – Так что же, мне подождать год-два и снова спросить? Тогда тоже будет слишком рано? Или уже слишком поздно?

– Озла, давай оставим этот разговор. Пойдем поужинаем морским языком и шампанским в «Савое».

– У меня пропал аппетит.

Они стояли, уставившись друг на друга. Перрон почти опустел; толпа, вывалившаяся из последнего поезда, рассеялась, а пассажиры следующего состава еще не подошли.

– Я отказываюсь обсуждать это здесь, – сказал Филипп, и Озла уловила нотку августейшего презрения, которая так редко пробивалась в его голосе, – презрения к тому, чтобы затрагивать на людях любую мало-мальски личную тему.

– Более приватной обстановки, чем эта, нам не получить, ваше высочество, поскольку номера в «Кларидже» на этот раз у нас нет. Так что сделай одолжение, объясни, что происходит между тобой и дражайшей кузиной Лилибет.

Он с силой сунул руки в карманы.

– Она ко мне привязана, – признал он наконец. – Еще с тринадцати лет.

– Просто глупенькая девчачья влюбленность.

– Она вовсе не глупенькая. Вообще-то она очень серьезная. Даже строгая. И знает, чего хочет.

– А хочет она тебя. И теперь, когда ей уже почти восемнадцать («Столько было мне, когда я с тобой познакомилась»), окружающие начинают прикидывать, за кого же она выйдет замуж в один прекрасный день.

– Ну да, наверное. Слушай, Оз, я вообще об этом не думал, – раздраженно произнес он. – И теперь не думаю. Мне надо сосредоточиться на корабле. Я отправляюсь на фронт – вот о чем я думаю. Идет война.

«Да знаю я, что идет война! – хотелось крикнуть Озле. – Знаю! Знаю!»

Но одновременно с войной происходило и кое-что другое: жизнь. Жизнь продолжается до той самой минуты, пока не остановится, и сейчас речь шла об ее собственной жизни, которая внезапно споткнулась и захромала, как повредившая ногу лошадь, и все потому, что кто-то поставил на ее пути препятствие по имени Лилибет.

– Значит, она о тебе думает, но ты о ней нет. – Озла постаралась, чтобы голос звучал ровно. – В таком случае отчего ты так нервничаешь? И почему избегаешь меня с Рождества?

– Я не…

– Избегаешь.

Повисла долгая пауза.

– Мое семейство уже закусило удила, – пробормотал в конце концов Филипп. – На Рождество… кое-кто из гостей заметил, как обстоит дело… с Лилибет… А в результате мой кузен Георг тоже обо всем узнал. (То есть Георг, король Греции, в настоящее время в изгнании[79]79
  Георг II (1890–1947), король Греции, находился в изгнании с 1924 по 1935 и с 1941 по 1946 год.


[Закрыть], поняла Озла.) И семья прямо загорелась. Дядя Дикки в восторге, кузина Марина[80]80
  Принцесса Марина Греческая и Датская (1906–1968), герцогиня Кентская, двоюродная сестра принца Филиппа Греческого и Датского и тетка принцессы Елизаветы.


[Закрыть] только об этом и говорит – она даже матери моей написала. Все без конца обсуждают вероятность…

– Ну и что с того? – Озла скрестила руки на груди. – Не могут же они заставить тебя пойти под венец, потому что им требуется союз двух государств. Мы живем не в Средние века.

– У меня есть обязательства… – Он избегал ее взгляда. – Ведь речь о моей семье.

– Это о какой же семье? Ты имеешь в виду тех родственников, которых изгнали с их собственной родины? Или тех, что вступили в союз с Гитлером? Ты мне уже несколько лет твердишь, что вообще не чувствуешь рядом с собой почти никакой семьи, а теперь, когда возникла вероятность, что ты женишься на будущей королеве Англии, желания твоей родни внезапно оказываются важнее всего?

– У меня есть обязательства, – твердо повторил он.

– Однако у тебя имеются и другие обязательства, как ты сам только что заметил. Идет война, лейтенант, надо бить фашистов. Но что, если когда мы переберемся на ту сторону этой войны, твоя серьезная, строгая принцесса по-прежнему будет по уши в тебя влюблена?

Долгая пауза.

– Тогда моя семья будет ожидать, что я пойду принцессе навстречу.

Озла сжала ладони, чтобы сдержать дрожь в руках.

– И как же ты тогда поступишь? – Очередная долгая пауза. Озла повернулась и села на скамейку у стены, вспомнив, как однажды во время бомбежки погасли огни и они с Филиппом целовались тут ночь напролет. Горло сдавило, и она глубоко вдохнула раз-другой. – Скажи, наши отношения когда-нибудь были для тебя чем-то большим, чем просто способом провести время, свободное от дел?

– Ты ведь сама знаешь, что да!

– Разве? Правда, я знаю, что ты меня любишь. Но ты хоть когда-нибудь считал, что это надолго? – Она сухо рассмеялась. – Не считал, да? Впрочем, ты так и сказал в тот вечер, когда мы только познакомились: «Держу пари, вас трудно забыть».

– Я никогда не обещал, что это навсегда. – Филипп тоже опустился на скамейку рядом с ней и сцепил пальцы в замок, зажал между коленей. – Ты слишком хороша для меня…

– Ой, оставь эти благородные глупости. На самом деле ты говоришь: «Ты недостаточно хороша для меня». Но это ведь не так, Филипп! Я совершеннолетняя, у меня будет собственное состояние, я принадлежу к тем же кругам, что и ты, и я всегда была достаточно хороша для тебя. Но я по-прежнему всего лишь та, кому ты иногда звонишь, чтобы провести вместе вечер. – Она подняла голову и не стала отводить глаз. – Прошло уже четыре года. Почему ты никогда не?..

– Справедливости ради, я ведь ни разу не заводил дело настолько далеко, чтобы подавать тебе надежды.

– То есть поскольку ты со мной не спал, тебя ничего не связывает. Ну так вот…

– Говори потише!

– …существуют и другие способы подавать надежды, Филипп.

Обоих била крупная дрожь. Судя по лицу Филиппа, больше всего ему хотелось закатить Озле пощечину. А ей хотелось вцепиться в его лицо ногтями и расцарапать до крови. С другой стороны, немного бы потребовалось, чтобы они упали друг другу в объятия, – и так было всегда. Заставив себя отвести взгляд, она уставилась на рельсы: прибывал очередной поезд. Они дождались, чтобы новый поток пассажиров миновал их, спеша к лестнице. Дождались, чтобы поезд ушел и перрон снова опустел.

– Возможно, тебе лучше вернуться домой. – Голос Филиппа снова звучал ровно. – Поговорим, когда меня отпустят с «Уэлпа» больше чем на один вечер.

– Ты предлагаешь вернуть все, как было?

– Вернуть все, как есть, Оз. Ты ведь знаешь мои чувства к тебе. Ничего не изменилось.

– Прости, Филипп. Я уже отдала тебе четыре года своей жизни, и что-то мне не хочется тратить на тебя еще больше чувств. – Слова царапали ей горло, как осколки стекла. – Ведь теперь я знаю, что ты готов вырядиться королевским жокеем, едва лишь кузину Елизавету выведут из конюшни и поставят у стартовой черты.

– Не смей говорить о ней как о лошади! – возмутился он. – У нее ведь есть чувства.

– И у меня тоже. – Озла попыталась сглотнуть, чтобы избавиться от кола, застрявшего в горле. – Ты ее любишь?

– На Рождество я обнимался с тобой. Неужели ты думаешь, что после этого я бы немедленно влюбился во вчерашнюю школьницу?

– Не знаю. А чего ожидала бы твоя семья? – Пауза. – Смог бы ты полюбить ее? – Эта пауза была самой длинной за весь вечер. Сердце Озлы сжалось, как будто отстраняясь от него. – Думаю, это значит «да», – выдавила она.

Он уставился себе под ноги, как если бы видел там не вокзальный перрон, а что-то другое.

– Мир, в котором она живет, это… На Рождество мне довелось увидеть их всех в домашней обстановке. Ее семья совсем не такая, как моя, они не разбросаны по свету, не погружены в вечные склоки. «Наша четверка» – так всегда говорит король, и слышала бы ты, как гордо он это произносит! Обычный мужчина, его жена и две дочери – вот кто они, когда остаются одни. Никакой пышности.

– Никакой пышности? У семейства, которое владеет добрым десятком дворцов?

– А знаешь, чем они занимаются в этих дворцах? Пьют чай, слушают граммофон и смеются, а собаки барахтаются у всех под ногами. Маргарет читает журналы, ее мать беседует о лошадях, Лилибет с отцом ходят на пешие прогулки… И я мог бы стать частью этого, – негромко закончил Филипп.

«Вот к этому тебя и тянет», – подумала Озла, и сердце ее совсем упало. Дело тут не просто в принцессе, достойной партии для принца, и даже не в том, что его родственники это одобряют. Вместе с принцессой Елизаветой он бы получил то, перед чем не способны устоять люди, лишенные дома, – то, чего Озла и сама отчаянно желала. Филипп получил бы семью – уже готовую, сплоченную, любящую. В одной упаковке и семья, и будущая королева Англии, причем девушка серьезная, не какая-то светская дурочка.

Конечно, для мальчика, выросшего без дома, это просто оазис посреди пустыни. А мальчик со временем стал мужчиной с амбициями. Озла слишком хорошо знала Филиппа, чтобы не понимать, что амбиции у него есть. Ну а какой мужчина на его месте – одинокий, лишенный всего – откажется от подобного? Положение в обществе, богатство, влияние, да еще и в сочетании с любящей семьей и девушкой, которую, как ему кажется, он вполне смог бы полюбить?

Никто на его месте не отказался бы, заключила Озла.

– Я пока не могу об этом думать, – продолжал Филипп. – Пусть сначала закончится война. Сейчас просто некогда. Но Лилибет сказала, что будет по-прежнему мне писать. Она никогда и не прекращала. – Он перевел взгляд на Озлу: – А ты прекратила.

Озла резко выдохнула, как от удара под ребра.

– Я рассказал тебе такое, о чем не рассказывал никому, Оз. О мысе Матапан, о том, как я высвечивал цели в темноте и смотрел, как они идут ко дну. И вот я снова ухожу в море, а ты вдруг перестаешь писать. Вот я и решил, что ты, видимо, остыла, отстраняешься, и мне следовало бы отпустить тебя, потому что да, ты права, я не начинал отношения с тобой с мыслью, что это надолго. И в таком случае, если ты хочешь отстраниться, твое право, и надо тебе это позволить. А потом я возвращаюсь домой, и на Рождество ты падаешь ко мне в объятия, как будто ничего не произошло, и снова кружишь мне голову, но так и не объясняешь, почему раньше прервала связь. Ты даже не сказала, напишешь ли мне снова… Может, я и ввел тебя в заблуждение, но ты и сама не без греха. Ты тоже ввела меня в заблуждение.

Ах, как хотелось Озле заорать: «Я не виновата! Я защищала тебя – я отстранилась, чтобы от тебя отстала контрразведка!» Но ничего этого она сказать не могла. Он еще немного подождал объяснений, но Закон о государственной тайне свинцовым ошейником сдавил ей горло.

– По крайней мере, с Елизаветой я точно знаю положение дел, – сказал он наконец.

– А знаешь ли ты, кто ты рядом с ней? – огрызнулась Озла. – Со мной ты будешь просто Филиппом. А с ней навсегда останешься всего лишь мужем королевы. Думаешь, тебе подходит роль вечного Альберта при ее Виктории?[81]81
  Принц Альберт Саксен-Кобург-Готский (1819–1861) – супруг и консорт королевы Виктории.


[Закрыть] Я вот не думаю. Ты начнешь умирать от скуки уже через три года.

Теперь настала его очередь выглядеть так, будто его ударили. Молчание было бесконечным, напряженным, страшным. Где-то вдалеке пробили часы. Наконец Озла встала, отстегнула с платья морской значок и положила ему на ладонь:

– Желаю удачи на «Уэлпе».

Не отвечая на его ошарашенный взгляд, она повернулась и пошла – осторожно, шаг за шагом – к билетному киоску, чтобы узнать, когда отходит следующий поезд на Блетчли. Еще не угасла надежда, что Филипп побежит за ней – что их взаимное притяжение пересилит его смутные планы стать частью семьи, да еще и королевской. Но она знала, что не побежит.

И еще кое-что она знала. Если сделать все необходимые шаги, один за другим, она доберется, куда надо – к билетному киоску, в Блетчли, к остатку своей жизни, – не развалившись на кусочки. Ведь по большому счету тот факт, что она потеряла Филиппа, не имел ни малейшего значения. Не сейчас, не в мире, где готовится высадка союзников в Европе, где миллионы людей гибнут по всему земному шару. Рядом с этим разве имеет значение, что ей кажется, будто изнутри ее раздирают раскаленные щипцы.

«Ничего, переживешь, – сказала себе Озла. – Идет война».

И услышала, как Филипп у нее за спиной мягко произнес:

– По крайней мере, позволь отвезти тебя домой, принцесса…

Озла дернулась, как от удара кнутом. Она развернулась достаточно быстро, чтобы заметить, как застыл, не договорив, Филипп, явно осознавший, насколько неподходящим словом он ее назвал. Выпрямившись и позволив ему хорошенько разглядеть ярость в ее глазах, Озла сказала:.

– Я не принцесса, Филипп. Принцесса у тебя уже есть.

Глава 58

ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». АПРЕЛЬ 1944 ГОДА

Вот какая мысль пришла в голову редакции ББ, дорогие спецы и дебютантки (редакция осознает, что мысль это революционная, но все же): а не могли бы мы убрать из нашего лексикона слово «черномазый»? Забавное словечко, да? Это ведь просто шутка, доброжелательное выражение, которое употребляют просто для смеха, да? А вот редакции ББ оно не кажется таким уж забавным – и, что интересно, судя по выражению лица тех, к кому оно обращено, они, похоже, разделяют это мнение.

– Отстаньте от него!..

Пробравшись в стайку детей, Бетт одной рукой схватила за шиворот светловолосого мальчишку, а другой – рыжего. Они повалили Кристофера Зарба на землю в его собственном палисаднике и забрасывали грязью.

– Не хочет драться, – заржал рыжий. – Совсем как его папаша…

Бетт размахнулась и влепила ему подзатыльник.

– А ну пошли отсюда оба! – заорала она на них.

Мальчишки убежали.

– Моя мама говорит, что кто не воюет за Англию, не заслуживает в ней жить! – крикнул один из них через плечо. – Тупые черномазые…

Кристофер сидел на земле, изо всех сил сдерживая слезы, и пытался смахнуть грязь с подтяжек. Сердце Бетт сжалось.

– Да не слушай ты их! – Испытывая некоторую неловкость, она протянула руку сыну своего любовника. – Пойдем-ка, приведем тебя в порядок.

В доме Шейла раскладывала по тарелкам ломти хлеба с маргарином для сегодняшнего Безумного Чаепития, но, увидев испачканного сына, кинулась в нему:

– Кто это сделал? Снова Робби Блейн? Ах он маленький мерзавец…

– Займись Кристофером, – сказала Бетт, – а я закончу тут.

Она пришла рано, самой первой. Гарри появился на кухне, когда она ставила на огонь чайник. Он мрачно насупился, слушая рассказ Бетт о происшествии во дворе.

– Эти маленькие ублюдки уже несколько месяцев его донимают. А стоит мне их поймать и стукнуть лбами, как на меня уже налетают их папаши. – Гарри протянул ей посудное полотенце. – Ну, можно надеяться, что к следующей неделе все это прекратится.

– А что случится на следующей неделе?

Долгая пауза.

– Я уезжаю. – Он посмотрел ей в глаза. – Я записался добровольцем, Бетт.

Мгновение – одно замершее, замерзшее мгновение – они молча стояли в тесной кухне. А потом Бетт коротко и недоверчиво рассмеялась.

– Тебя же не пускают, – напомнила она.

– Пускают, если пойти в военно-морскую авиацию, – тихо сказал Гарри. – Если собьют, то падаешь в море, а значит, никакой опасности, что возьмут в плен. И БП тогда тоже ничем не рискует.

– Капитан Тревис тебя не…

– Тревис отпустил Кита Бейти из Шестого корпуса еще в июне сорок второго. А теперь отпускает меня. Я собирался сказать тебе после Чаепития, но… – Гарри сделал глубокий вдох. – Все уже решено, Бетт.

– Нет! – Слово прозвучало почти как стон. Бетт застыла, сжимая в руках полотенце, охваченная внезапным ужасом.

– Вижу, ты ей уже сказал. – На кухню вошла Шейла, заправляя выбившуюся прядку под сетку, покрывавшую ее волосы. – Поговори с ним, Бетт. Я уже охрипла от споров. Если он не хочет слушать жену, так, может, хоть любовницу послушает, чтоб его черти взяли, – заявила она, бросив на Гарри испепеляющий взгляд.

– Справедливости ради, – заметил он с улыбкой, – термин «любовница» относится к женщине на содержании, а нашу Бетт никто не держит там, где ей не хочется быть.

Шутка не имела успеха. Шейла развернулась и зазвенела чашками, оставив Бетт одну на поле боя. Бетт скрестила руки и затолкала подальше свой страх.

– И давно ты это надумал? – начала она.

– С января.

Именно в январе они с Гарри поспорили, какая борьба важнее – с оружием в руках или с карандашом. С тех пор ни один не упоминали этой ссоры. Гарри был с ней нежен и баюкал ее на своем массивном теле, как в колыбели, каждый раз, когда им доводилось быть вместе, а она благодарно падала в его объятия, радуясь, что они не возвращаются к тому спору. Она была ему благодарна – и все это время он планировал то, что теперь совершил. Бетт набрала воздуха и вместе с воздухом будто вдохнула заряд гнева.

– Идиот! – воскликнула она. – Ты нужен своему отделу.

– Да нет, если честно, не нужен. Сейчас не сорок первый, когда людей не хватало и все работали на износ. И даже не сорок второй, когда мы не могли взломать код подлодок. Знаешь, сколько теперь народу в моем отделе? БП превратился в отлаженную машину, в которой крутятся тысячи шестеренок, каждая на своем месте. Если исчезнет одна шестеренка, ничего не изменится.

– Ты не шестеренка. Новых шахматистов и студентов-математиков они еще найдут, но другого Гарри Зарба – нет. – Ее слова торопились, спотыкались, умоляли. – Тебя они заменить не могут.

– Могут, могут. – Он говорил ласково, и это было невозможно вынести. – Бетт, во мне ведь нет ничего особенного. Ты, например, могла бы выполнять мою работу лучше меня. Как и другие женщины вроде Джоан Кларк – она в моем отделе среди самых умных. Именно этот аргумент и добил Тревиса: наши дамы доказали, что прекрасно справляются с работой. Вот пусть они ею и занимаются, а желающих воевать мужчин надо отпустить на фронт, пока в них еще нуждаются. Скоро начнется крупное наступление. Ты ведь сама знаешь.

Высадка союзников – все понимали, что она близится.

– И не говори, что нет никакой разницы – одним солдатом больше или меньше, – продолжал Гарри так же ласково. – Каждый будет нужен. Множество подготовленных женщин способны делать мою работу. Но они не могут записаться в морскую авиацию, а я могу. А там требуются пилоты.

– Но ведь не конкретно ты им нужен. – Этот аргумент явно не сработал, и Бетт переменила тактику: – А как же твой сын? Он нуждается в вас обоих…

– Родители Шейлы согласились подсобить.

– Вот веселье-то пойдет, – пробормотала от раковины Шейла, звеня чашками. – Тебе – бить фрицев над Атлантикой, а мне – слушать, как моя мать нудит, что я не так застегнула Кристоферу шины…

– Если тебя собьют над океаном, Кристофер останется без отца, а Шейла без мужа. Неужели ты до такой степени эгоист, Гарри?

– Нет. – В его голосе зазвенела металлом новая нотка. – Эгоист – это человек, который уютно устроился на безопасной непыльной работе в Бакингемшире, когда от всех прочих здоровых мужчин в стране ждут, что они будут рисковать жизнью ради родины. У других тоже есть жены и дети, но они не бегут от опасности. Я не имею права отсидеться ради семьи, когда эти мужчины не могут поступить так же, потому что у них нет моего диплома и возможности откосить.

– Ой, только не надо этого прекраснодушного благородства, – зарычала на него Бетт, а Шейла просто бросила:

– Боже, ну и осёл же ты.

Гарри лишь твердо смотрел на них, стоя в тесной кухне, непоколебимый, как гранитная колонна.

– Я иду на фронт, – сказал он, когда они замолчали. – Я люблю того мальчонку в спальне наверху больше всего на свете, и вас обеих я тоже люблю, но все равно иду.

К своему ужасу, Бетт набросилась на него и начала колотить кулаками куда попало. Она не могла остановиться. Паника рвалась наружу, как попавшая в силки птица.

– Подлец! – крикнула она, понимая, что вот-вот разрыдается, и продолжая бить. – Ах ты подлец!

Гарри молча сносил удары. Это Шейла оттащила Бетт от него.

– Прекрати, на вас смотрят, – прошипела она.

Обернувшись, Бетт увидела в дверях несколько только что пришедших Безумных Шляпников: Джайлз, Маб и близняшки Глассбороу с округлившимися глазами неуверенно замерли в дверях. Бетт отвернулась, чтобы спрятать лицо, а Гарри смущенно пригласил их войти. Ей хотелось продолжать молотить кулаками по нему, пока не брызнет кровь. Она обхватила себя за плечи и сгорбилась, стыдясь, что до такой степени перестала собой владеть.

– А почему они ссорятся? – донесся до нее из коридора шепот Валери Глассбороу, обращенный к сестре.

– Тебе нужно объяснить, что такое ménage à trois[82]82
  Любовь втроем (фр.).


[Закрыть], дитя мое? – спросил расслышавший ее Джайлз. – Ну так ко мне не обращайся…

Бетт схватила свое пальто:

– Я не останусь.

Гарри последовал за ней в весенние сумерки.

– Бетт…

– Черт возьми, Гарри, ты ведь математик, а не летчик! – Она вырвалась, когда он попытался дотронуться до ее руки. – Ты можешь сделать настолько больше здесь, в БП, и все же идешь на фронт из-за какого-то… неуместного благородства. И тебя собьют над Атлантикой…

Представив себе, как Гарри тонет в сверкающем под солнцем море, сидя в прошитом немецкими пулями самолете, Бетт почувствовала, что к горлу подступают рыдания. Его сложный, созданный для изысканий мозг превратится в серую кашу и больше никогда не вычислит настройки шифровок с подводных судов, не обобщит математические доказательства. Война уже забрала стольких мужчин; зачем губить еще и ее прекрасного, гениального Гарри?

«Ты меня любишь?» – спросил ее Гарри в январе, и тогда она не знала, что ответить. Быть может, таким образом он и пытается добиться от нее ответа?

– Я тебя ненавижу, – прошептала она, понимая, насколько по-детски это звучит. Но она была слишком убита горем, чтобы стесняться этого. – Не смей мне писать, когда уедешь, идиот! Ходячий мертвец! Не смей.