Текст книги "Финиш"

Рассел: Мужик, я понимаю, что извинений будет мало. Пришлю двоих от Тайлера.

Не отвечаю, потому что извинений и правда мало. Мы больше не можем позволить себе подобные ошибки. Не когда игра зашла так далеко.

Решение не в первый раз принято за меня из-за неподдающихся контролю обстоятельств. Завожу машину, прижимаюсь головой к рулю и громко дышу.

Разберусь с угрозами по мере их поступления. У меня есть день-другой, чтобы во всем признаться, и я воспользуюсь каждой секундой, чтобы загладить вину.

– Putain de fils de pute![85]85
  Треклятый сукин сын! (фр.)


[Закрыть]

Бью кулаком по приборной панели и тут же об этом жалею, поглаживая руку и радуясь, что не осталось следов.

Чувствуя, как жмет в груди, медленно выдыхаю.

Мне нужно прочитать книгу и приготовить ужин. Ради нее я смогу. Когда завожу машину и вжимаю педаль газа, выезжая с парковки, в груди ноет. Для начала мне понадобится джин.

Глава 19

Сесилия

Подсчитывая на столе дневную выручку, вытаскиваю телефон из лежащего рядом фартука и вижу несколько пропущенных сообщений от Тобиаса.

Тобиас: «Ненавижу эту чертову книгу, и мою голень скоро обрюхатят. Бо нужно кастрировать».

Тобиас: «Я бы ни за что не предпочел тебе Господа, как ты не понимаешь?»

Тобиас никогда не был в сообщениях таким откровенно эмоциональным, а в прошлом уж точно не раскрывал своих чувств. Что-то неладно, и за последнюю неделю по его долгим пробежкам и возросшему интересу к выпивке стало очевидно, что оторванность от прежней жизни стала его угнетать. Вечером Тобиас обходит дом с оружием, запирает все двери на замки, часто смотрит в окна, думая, что я не вижу, а на его лице появляется расслабленное выражение, только когда он получает сообщения от Воронов, стоящих на посту у нашего дома. Сейчас его явно что-то тревожит. Не знаю, то ли Тобиас ведет себя как загнанный в клетку лев из-за стремления защитить нас, то ли это просто паранойя, но могу лишь предполагать, что оба варианта верны. Ясно как день, что от волнения он потерял сон. Позавчера ночью Тобиас сгреб меня в объятия и, дыхнув джином, прошептал «вернись ко мне». Я сделала вид, что не расслышала, и до сих пор в этом раскаиваюсь. А сейчас он дома один и читает роман, который когда-то считала пророчеством, обрушившимся на персонажа, с которым его отождествляю, чем Тобиас, несомненно, обижен и оскорблен. Когда я читаю другие его сообщения, меня грызет чувство вины.

Тобиас: «Это не наша история, Сесилия. Черт возьми, не наша!»

Отправляю ответ, надеясь хоть как-то исправить ситуацию.

«Скоро буду дома. Сейчас обналичиваю кассу. Тобиас, это всего лишь книга».

«Тобиас?»

«Тобиас?»

Не получив ответ, набираю его номер и попадаю на голосовую почту. Запаниковав, беру наличку и бегу к «Ауди», страшась того, что меня ждет. Я придавала слишком большое значение книге, которая описывала его как эгоистичного и самовлюбленного злодея, но ведь таким его и считала. Почти все свое пребывание здесь Тобиас явно сражался с какими-то затаенными чувствами, которые не мог выразить словами, поскольку я отказывалась обсуждать с ним прошлое. Похоже, плохие дни у Тобиаса случаются все чаще, и я уверена, что причина тому – его оторванность от прежней жизни. Да и к тому же он бросил Братство, отказался от своей цели, своей сущности, чтобы играть со мной в семью. Теперь Тобиас живет только ради меня, а я ему даже навстречу не пошла. Каким бы сильным человеком он ни был, переходный период его пугает. Я говорила Тобиасу, что хочу короля, а не труса, но вдруг это требование мешает ему быть со мной честным?

Меня задевает, когда вижу уязвимым этого некогда неприступного мужчину, с которым мне пришлось сражаться за меру своего наказания, за что-то отличное от жестокого безразличия. И дело не в его внешности или сексуальном притяжении между нами, хотя оно ни капли не угасло, а в том, что он позволил мне заглянуть в прошлое, увидеть романтика, с которым я тогда сидела на поляне, наши отношения, которые после этого зародились. Любовь к его братьям, самоотверженность в своем деле – вот что изо дня в день подтачивает мою железную волю.

Его сострадание, сочувствие, пороки и мое осознание, что мне, женщине, которой он доверял настолько, что решил открыть эту свою сторону, только приумножают чувство вины.

Но я затребовала мужчину, которого знала в прошлом, тогда как сама во многом изменилась. Не лицемерно ли с моей стороны полагать, что прошедшие годы не изменили его? Потому что сейчас чертовски уверена, что не могу сказать того же. Тобиас почти признался, что после смерти Доминика закрылся в себе. Но сейчас искренность, которой он осыпает меня так часто, дает понять, что Тобиаса что-то гнетет сильнее, чем он показывает.

Еду к дому в тревоге, превышая скорость, и делаю последний поворот, как вдруг вижу бегущего в джинсах Тобиаса, и… о боже.

– Какого черта? – замедлившись, опускаю окно.

Тобиас бежит в моем ярко-розовом кухонном фартуке так, словно за ним гонятся черти. Он весь мокрый и выглядит так, словно… половина его лица и волосы покрыты мукой.

– Какого черта ты делаешь?

Когда я снова окликаю Тобиаса, он останавливается, словно находясь в ступоре, сосредоточенный на чем-то своем. Подъезжаю к нему и выхожу из машины, ветер бьет мне в лицо. Подхожу к Тобиасу и вижу, как сильно он замерз: его загорелая кожа покраснела от холода, и от него разит джином.

– Ты пьяный, что ли? У нас разве не романтический вечер намечается?

– Я… trésor… – Он понуро опускает голову и, притянув меня к себе, прижимается лицом к шее. – Я не смог там быть.

– В моем доме? Поэтому ты пьян?

– Я не пьян… ну… чуточку. Неважно.

– Лезь в машину, Француз, ты холодный как лед.

Он пропускает мимо ушей приказ и выпускает меня из объятий.

– Ты сравниваешь меня с этим… Ральфом, – с отвращением выплевывает он.

– Тобиас, это всего лишь книга.

– Это не мы.

– Я знаю.

– J’ai été égoïste, mais j’avais mes raisons. Il y a une raison à tout ce que je fais. Et si c’est notre histoire, sache que je suis ici pour te donner, pour nous donner, une meilleure fin[86]86
  Я вел себя как эгоист, но у меня были на то причины. Всем моим поступкам всегда есть причина. И если это наша история, то знай, что я приехал сюда, чтобы даровать тебе – нам – лучший финал (фр.)


[Закрыть].

Надувшись, он подходит к «Ауди», плюхается на пассажирское сиденье и хлопает дверью. Поджимаю губы, чтобы удержаться от смеха над его редкой эмоциональной вспышкой, сажусь за руль и включаю печку на максимум, повернув вентиляционные дефлекторы в сторону Тобиаса. Оскорбленный в лучших чувствах, он сидит, как наказанный ребенок, и, играя желваками, смотрит в сторону. Еле сдерживая смех, завожу машину, и тут он заговаривает:

– Я неспроста, черт возьми, не втягивал в свои дела женщину. Во-первых, просить об этом в долгосрочной перспективе было бы чересчур. То, что сейчас происходит между нами, обида, которую ты на меня затаила, – вот причина. Одна из причин, почему я так жестоко наказал их за то, что они втянули тебя в это.

– Ты раздуваешь из мухи слона и принимаешь все близко к сердцу.

– У меня нет выбора. – Он молчит, пока я проезжаю оставшиеся несколько километров до дома, чувствуя, какая битва происходит у него в душе. Атмосфера в салоне накалилась, подпитываемая джином. Когда мы подъезжаем к дому, я хочу выйти из машины, но Тобиас останавливает меня, положив руку на бедро и смотря измученным взглядом.

– Ты – единственная причина, почему я верю в существование Господа. Я так часто хотел приехать за тобой…

– Не хочу этого слышать! – выпаливаю и сама удивляюсь, откуда во мне столько злобы.

– Я говорил тебе, почему не мог!

– Лучше от этого не становится!

Тобиас резко меняет тему, словно в голове у него вертится слишком много мыслей.

– Колин был твоим Люком? В книге Мэгги выходит за нелюбимого мужчину. Алисия была моим Люком. Я ее не любил. Не смог.

– В каком-то смысле он был им, но нельзя так обобщать отношения.

– Да что я знаю про отношения? – брезгливо бросает он. – Что большую часть своей гребаной жизни пытался их избегать? Я знаю, как обращаться с женщиной… знаю на практике, как их трахать, но еще ни к одной женщине не позволял себе прочувствовать что-то настоящее… до тебя. – Тобиас сглатывает и насмешливо качает головой. – Инстинктивно я всегда знал… если позволю себе влюбиться в женщину, это навредит всем членам Братства, и был прав. Черт возьми, я был прав. – Он стискивает рукой мое бедро. – А потом я потерял тебя.

Жгучая боль и наслаждение от его признания пробуждают мои запутанные чувства. Боль все же побеждает, и я борюсь с желанием вспылить, но Тобиас говорит правду. Такие уж мы по своей природе: так мы начали, сопротивляясь и ведя сражение с желанием и растущей потребностью друг в друге. Но все же обида одерживает победу.

– Ты не потерял меня. Ты намеренно, жестоко меня отверг, – напоминаю ему я. – Ты вынудил меня уехать.

– Мне пришлось! Я даже себя не мог защитить! – Тобиас внимательно смотрит на меня и чертыхается на французском и английском. – Я опоздал? – Он внимательно смотрит на меня покрасневшими глазами, а потом, выйдя из себя, бьет кулаком по приборной панели.

– Сколько ты выпил?

– Слишком мало!

Вздрагиваю, и он качает головой.

– Черт, извини. Не бойся меня. Господи боже, да перестань меня бояться! – Тобиас выскакивает из машины, обходит ее, вытаскивает меня, и я едва успеваю схватить сумку. Он с надеждой смотрит на меня, водя руками по моему телу. – У меня сюрприз.

А у меня, черт возьми, сердечный приступ!

Чувствую исходящую от него боль, отчаянное желание изменить все сейчас и ни секундой позже. Тобиас в стельку пьян, но все, что он чувствует, я чую нутром. Чувствую его боль, вину, тревогу из-за нашей ситуации и моего отказа принять его.

И по этой причине мой вернувшийся король[87]87
  King, фамилия Тобиаса в переводе с английского означает «король»


[Закрыть] теряет рассудок.

Он ведет меня в дом и тут же прижимает к двери, повернув замок.

Один раз, второй, третий.

Тобиас стыдливо опускает взгляд в пол, увидев, что я обратила внимание на его действия.

– Это началось после смерти родителей, когда мне приходилось запирать Доминика в доме. Я должен был убедиться, что ему ничто не угрожает. Ложное ощущение безопасности, и умом я это понимаю, но что еще я мог поделать? Счет почему-то помогает. Когда его мало, пробежки помогают остановить мысли. А курение выручает в промежутках между пробежкой и первым глотком джина.

Сердце готово вырваться из груди, когда Тобиас смотрит на меня беспокойным взглядом.

– Ты понимаешь?

Киваю, не дрогнув.

– Это нервозность, и ее не нужно стыдиться. Извини, если когда-нибудь расстраивала тебя разговорами о ней.

– Она… – Тобиас обреченно вздыхает, – иногда берет верх.

Обхватываю ладонью его подбородок, и он накрывает мою руку своей, будто отчаянно нуждаясь в физическом контакте, и от этого жеста сжимается сердце.

– Это тревога, которая возникла в очень тяжелом и болезненном периоде твоей жизни. Когда я испытываю сильный стресс, оживают худшие из снов.

– Все стало… намного хуже, когда я выслал тебя из города, – признается Тобиас и закрывает глаза. – Бег, курение, джин – сегодня ничего не помогает. Идем. – Он берет меня за руку и ведет на раскуроченную кухню. На стойке сгоревшая телятина, пустая бутылка джина и две бутылки «Louis Latour». В ряд выставлены миски для смешивания и столовые приборы. Судя по всему, Тобиас дрался с пакетом муки и проиграл. Морщусь, обозревая нанесенный кухне урон.

– Ты курил на моей кухне?

– Было дело. – И показывает два пальца.

– Не кури в моем доме.

– В твоем доме, – повторяет он, и я чувствую, как обидно ему от замечания. Тобиас смотрит на плиту. – Я приготовил тебе ужин. – Затем хмурится. – Ну, ужин я вообще-то спалил, но нашел это! – Он протягивает руку за пустой бутылкой вина и цедит три капли в бокал, после чего толкает его мне. – Оставил тебе чуть-чуть.

Смотрю на бокал и кусаю губы, чтобы сдержать смех, а Тобиас поверженно опускает голову.

– Все должно было быть по-другому. Совсем не так. Прости меня.

Перевожу взгляд на порванную книгу, лежащую под свежей царапиной на стене. Тобиас замечает, куда я смотрю.

– Еще один поверженный на поле боя, – вздохнув, замечаю я.

– Нет, – трясет он головой. – Это не мы. Мы никогда ими не станем. Мне совсем не нравится твое восприятие.

– Сейчас я вижу только очень пьяного, уставшего, измотанного Француза, у которого был плохой день и которому нужно хорошенько проспаться. – Тут я замечаю отсутствие в своей жизни еще одного француза. – Ты оставил Бо в доме, когда вышел на пробежку?

Тобиас в страхе таращит глаза и вылетает с кухни. Через минуту слышу громкий протест Бо из-за того, что к нему неожиданно пристали. В следующую секунду Тобиас вносит пса на кухню и протягивает мне как трофей.

– Вот он.

Беру Бо на руки, и озадаченный пес облизывает мои губы. Шепотом здороваюсь с ним, и Тобиас огрызается на нас:

– Я ревную. К собаке.

Качаю головой не в силах сдержать улыбку и оглядываю кухню.

– Похоже, день у тебя выдался продуктивный. Ценю твою заботу.

– Мне не скучно, – тихо отвечает он. – Я… приспосабливаюсь.

Тобиас встает передо мной и обводит костяшками пальцев линию моего подбородка.

– Я даже не подозревал, что можно скучать по тебе сильнее, чем до приезда сюда. А еще ужасно хочу тебя трахнуть. – Меня смешат слышимая в его заявлении тоска и тон, но основной посыл бьет по больному.

– Ого. Ладно. Получаешь дополнительные очки за честность.

Тобиас сжимает мою руку, и Бо рычит у наших ног. Тобиас рычит в ответ.

– Я был у нее первым, говнюк.

Положив палец ему на подбородок, заставляю посмотреть на меня, и Тобиас на время забывает про петушиный бой с моим псом.

– Может, поспишь, а утром поговорим?

Он переплетает наши пальцы.

– Сесилия, я не хочу быть твоим шипом.

– Знаю.

– Я твой.

– Да, – задумчиво произношу посреди разрушенной кухни, – во всем своем великолепии.

Тобиас хмурится.

– Я очень сильно облажался. Хотел напоить тебя вином, угостить ужином, довести до оргазма, – шепчет он, и даже в таком состоянии его пухлые губы меня манят. – Хотел заставить тебя вспомнить, как хорошо нам вместе. Хочу сделать для тебя все, как раньше. Ты раньше мне разрешала.

– Я бы сказала, что для одного дня ты уже наворотил достаточно дел.

– Это должно прекратиться. Ты должна встретиться со мной лицом к лицу.

– Я стою напротив тебя.

Тобиас прикладывает ладонь к груди, где кроется его сердце, решительно смотрит на меня и говорит взволнованным голосом:

– Мне жаль.

– Знаю. – Опускаю взгляд на его мускулистую грудь, частично закрытую моим ярко-розовым фартуком с принтом губ, и, увидев серьезный ожог на руке, берусь за нее. – Больно?

– Перестань, взгляни на меня.

Смотрю и в его глазах вижу одну лишь тоску.

– Я хочу здесь жить.

– Ты и живешь.

– Я здесь существую, но мы можем построить тут жизнь, если ты этого хочешь. Я дам тебе все, что пожелаешь. Мечтай вместе со мной, Сесилия. Придумай вместе со мной еще тысячу грез, и я сделаю все, чтобы они сбылись. Я могу поклясться тебе. Поклясться, как прежде не мог.

– Тобиас…

– Я не хочу быть твоим чертовым шипом или несбыточной мечтой!

Когда я подскакиваю от его внезапного выплеска эмоций, Тобиас закрывает глаза и проводит покрытыми мукой пальцами по волосам, испачкав белым черные пряди.

Раздумывая над его словами, поступками, отчаянием, я щурюсь.

– Дело не только в книге. Что ты от меня утаиваешь?

Испуганный. Вот как он выглядит – испуганным. Даже в ярком кухонном свете вижу, как к нему подбираются коварные призраки прошлого.

– Сесилия, скажи, что это еще возможно. Скажи, что я не опоздал.

– Проспись. Поговорим, когда протрезвеешь.

– Чтобы ты понимала, мне трудно понять смысл своей жизни.

– Ты говоришь предельно ясно.

Он качает головой, словно никак не может до меня достучаться. Убирает руку и сползает по шкафу на пол.

– Я хочу… столько тебе рассказать.

– Я слушаю.

– Ты закрыла от меня свое сердце и потому не услышишь меня по-настоящему. – Тобиас замолкает и закрывает глаза. С минуту думаю, что он, возможно, вырубился, как вдруг он заговаривает, приоткрыв глаза. – В то утро в доме Романа, когда я тебе признался, ты сказала… что Дом кое-что упомянул про нас – про тебя и меня. – Тобиас смотрит на меня блестящими от слез глазами.

Я киваю, чувствуя, как на мои глаза тоже наворачиваются слезы.

– Расскажу тебе завтра, когда вспомнишь.

– Я ничего не забуду, не смогу. Как ты не понимаешь? – Тобиас с мученическим выражением лица тянет себя за волосы. – Это мой разум проделывает со мной такие шутки. – Он задыхается от эмоций. – Завтра я не смогу тебя спросить, – хрипло шепчет Тобиас. – Пожалуйста, пойми: я не смогу снова задать тебе этот вопрос.

– Хорошо. – Сажусь перед ним на колени и осматриваю его лицо. Лицо человека, обреченного на муки, а не того смелого мужчины, с которым когда-то повстречалась. – Тогда я расскажу тебе сама. Но ты должен знать: Дом хотел, чтобы ты был счастлив.

– Считаешь это возможным?

– Считаю, сейчас ты расстроен, и время неподходящее для разговора, – отвечаю я. Снова сжимаю его руку и целую обожженную, покрытую пузырями кожу.

– Ты все еще меня любишь, – шепчет он, внимательно изучая мое лицо. – Но больше не хочешь любить, – сокрушенно произносит Тобиас и проводит большим пальцем по моим губам. – Tu es si belle[88]88
  Ты такая красивая (фр.)


[Закрыть]. Я не рассчитывал тебя найти, а когда нашел, ты уже не была моей.

Я качаю головой.

– Ненавижу в этом признаваться и хотела бы, чтобы ты перестал меня к этому принуждать, но я всегда была твоей.

– Но их ты действительно любила.

Я киваю.

– Скажи все, что хочешь сказать, Тобиас.

– Признаться, о чем я думаю? Уж поверь, лучше тебе не знать.

– Ты обещал. – В моем голосе звучит предупреждение.

– Какое признание ты хочешь услышать? – Между бровями у него залегает глубокая складка. – Что я каждый день боялся просыпаться рядом с тобой, трахать или заниматься любовью, чувствуя вину? Что каждый день, который проживаю с тобой, ненавижу себя еще сильнее?

– Ты не можешь…

– Чем чаще пытаюсь выкинуть все из головы, тем сильнее разум этому противится. Ты столько всего не знаешь. Большую часть жизни я жил без тебя. Я прожил без тебя тридцать один год, а мой брат… брат, – Тобиас судорожно глотает, – почти всегда был рядом… я не смогу от этого оправиться. Дом… – Он задыхается, произнося его имя, и это разбивает мне сердце. Тобиас до сих пор скорбит так, словно только недавно его потерял. – От этого не убежать.

– О чем ты?

– Насколько иначе сложилась бы жизнь, если бы я, черт подери, их послушал? – говорит он измученным тоном. – Ты и сама наверняка об этом думаешь. Я знаю. О будущем, которое могла бы обрести с одним или с обоими, если бы я не вмешался. Меня убивает, что, возможно, ты до сих пор об этом размышляешь. Мечтаешь об этом. Я не могу… это чувство, боже всемилостивый, эта ревность, что я порой ощущаю… Она пожирает меня заживо. Я видел, как ты их любила, и все равно это сделал. Сознательно вторгся в твою жизнь, потому что безумно тебя желал. Послал к черту братьев, послал всех. И к чему это привело? Это погубило всех, включая нас.

Он с вызовом поднимает голову, и в моих глазах явно видит отражение своего заклятого врага.

– Возможно, я не имею права желать твоего прощения. Возможно, мне нужно, чтобы ты продолжала меня наказывать. Потому что я не достоин прощения, Сесилия. Черт возьми, неправильно, что я получаю тебя, а мой брат гниет в земле. – Свободной рукой он подбирает с пола несколько вырванных страниц и трясет ими. – Возможно, я ненавижу эту книгу, – сминает бумагу, – потому что в ней правда.

– Ты ее дочитал?

– Да, – качает он головой. – Я хочу подарить тебе историю лучше. Хочу иметь возможность стать лучше. Мой брат был как раз таким.

– Тобиас…

– Просто скажи, если я слишком опоздал, скажи правду.

– Правду? И к чему признание правды привело меня в прошлом? – огрызаюсь я.

– Оно привело меня сюда! – орет Тобиас. – Привело меня сюда. Но я хочу услышать самую уродливую правду, Сесилия. Мне это необходимо. Просто скажи, я хочу знать, есть ли у меня шанс.

– Ты всегда плохо переносил честность, Тобиас.

– Мне нужна правда!

– Ты пьян.

– Я несчастен! Ты упрекала меня, что я был трусом. Уж кто бы говорил, Сесилия. Перестань прятаться от правды.

– Ты непростительный эгоист! Это ты хочешь услышать? И, возможно, я не хочу прощать тебя за те годы, что плакала по тебе, видела сны о тебе, за те муки, что пережила восемь месяцев назад, умоляя тебя понять то, что было чертовски очевидно нам обоим. Ты прогнал меня, чтобы облегчить чувство вины, боль и страхи, не учитывая, что я страдала в одиночестве – а может, учитывая, но тебе этого было мало, чтобы ты перестал причинять мне боль. И за это нет тебе прощения. И то, что ты сейчас делаешь, так же эгоистично.

– Я знаю, Сесилия, но для этого не найти волшебных слов. Нет широких жестов или поступков, которыми можно исправить то, что я совершил по отношению к нему, к тебе, к Шону. Я и тогда не мог понять, как с этим справиться, чтобы вернуться за тобой, и не могу понять сейчас. Так что, возможно, нужно, чтобы ты продолжала меня наказывать, – сдавленно произносит он. – Возможно, только так я смогу жить с самим собой. Каждый день до конца своей гребаной жизни буду мириться с этим ради того, чтобы просто быть с тобой. Я сделаю все, – снова задыхается Тобиас – и когда-нибудь мы будем шутить, вспоминая прошлое, но сейчас для меня это настоящий ад. Я люблю тебя, Сесилия, но это чертовски больно. – Он опускает взгляд и тяжело вздыхает. Слова, которые он подобрал с таким трудом, не имеют значения. Мне совершенно нечего сказать, когда Тобиас смотрит на мою руку, поглаживая ее большим пальцем, а потом прижимается к ней губами. – Ты повернешь замок три раза, если я засну?

– Да.

От облегчения его плечи опускаются, и Тобиас приваливается к шкафу, выпустив страницы, которые рассыпаются по полу.

– Спасибо. – Он начинает засыпать, склонив голову набок и сползая по дверце.

– Тобиас. – Я пихаю его, и он открывает глаза, но взгляд у него рассеянный. – О нет, не спи. Господи боже, сумасшедший французский ублюдок, помоги мне хотя бы дотащить тебя до кровати.

Приложив нечеловеческие усилия, довожу до спальни сонного, что-то неразборчиво бормочущего на французском Тобиаса, у которого вырываются пугающие рвотные позывы, и укладываю его лицом вниз, после чего ухожу наводить порядок на кухне.

Выйдя из спальни, замечаю в гостиной возле камина новую шахматную доску. Повсюду расставлены розы в стеклянных банках и вазах. Ясно, что замышлял сегодня ночью Тобиас. Он хочет вернуть нас в прошлое. И жжение в горле подсказывает, что это чувство взаимно, однако после стольких лет разлуки, длиной, можно сказать, в целую жизнь, я пока не могу открыться ему полностью, ведь он так легко позволил мне уехать, когда мы расстались в последний раз. Стоя над доской, внимательно рассматриваю шахматные фигуры, которые почти идентичны тем, что остались в доме отца. Поставив короля обратно, с тяжелым сердцем иду на кухню.

Почти заканчиваю уборку, когда Бо начинает скулить, прося его выпустить. Открываю заднюю дверь, и у меня перехватывает дыхание, а сердце ухает в пятки. Над садом по всему дворику висят затейливо переплетенные гирлянды, закрепленные на деревянных столбах. И это не просто обычные огоньки. Они загораются и гаснут, создавая мерцание желтовато-зеленого цвета.

Светлячки.

Тобиас пытался воссоздать священное для нас место.

Однако из-за роя мыслей, джина и чрезмерно большого количества вина, «Поющих в терновнике» его планы на романтический вечер расстроились. Из-за книги, которую я слишком долго лелеяла, которая, как мне казалось, напоминала мою жизнь и наши отношения. Но он прав: это не наша история, и впервые с тех пор, как Тобиас снова появился в моей жизни, я готова поделиться своим требовательным сердцем ради возможности переписать нашу историю.

Мерцающие огоньки на фоне звездного неба наполняют меня надеждой. И хотя мы с Тобиасом только обрисовали наши проблемы, правда заключается в том, что нас прервали на полуслове, наши ненаписанные страницы вырвали еще до того, как нам представилась возможность их прожить.

Вопреки всему, что мы потеряли, Тобиас до сих пор верит в нас, в магию, потому что об этом просила его я.

Его чувства отзываются в моем сердце, а глаза наполняются слезами. Выхожу на ночной мороз и рисую в воображении свой первый сон. Сон, который давно запретила представлять своему сердцу. Плеск морских волн у наших ног, пока мы гуляем по берегу, в далекой стране, которую могу вообразить так явно, словно уже ее видела. Именно тогда наконец отвечаю вслух на его вопрос.

– Это возможно, Тобиас. Возможно.

Загнав Бо в дом и бросив последний взгляд на огоньки, закрываю дверь и поворачиваю замок три раза.