Текст книги "Финиш"

– Да.

– Твою преданность?

– Да.

– Твое сердце?

– Всецело.

– Твое тело принадлежит мне?

– Тебе. Только тебе, – клянется она.

Я надеваю кольцо ей на палец.

– Сделаешь меня королем?

Сесилия

Месяц спустя

Я вешаю любимую фотографию с нашей свадьбы и протираю тряпкой для пыли матовую белую рамку. Она висит совсем рядом у окна, простирающегося от пола до потолка, откуда открывается бесподобный вид на море. На снимке изображено, как Тобиас целует мой палец, а я смотрю на него взглядом беззаветно влюбленной женщины.

Мы стояли перед арочным проемом небольшой церквушки, где и обменялись клятвами. На свадьбе присутствовали только мы, наш священник и назначенные им свидетели, и все прошло идеально. Медовый месяц провели дома, а потом сообщили о событии семье и друзьям, большая часть из которых завтра приедет на отложенный фуршет. Взяв последнюю из коробок, наконец доставленных из-за океана, приступаю к работе. Примерно месяц я пребывала в состоянии, похожем на сон, и не раз щипала себя за руку. Не только из-за дворца, в котором мы теперь живем, но и из-за переливающегося на моем пальце бриллианта в три карата и заложенного в нем смысла – это лекарство, положившее конец болезни, которой я была очень долго заражена.

За последние несколько недель наша жизнь приобрела будничный ритм: мы долго гуляем по пляжу, ездим в город, ужинаем на берегу моря, знакомимся с нашей новой жизнью. Я полагала, что сложнее всего будет адаптироваться – полностью отключиться от жизни, которую мы оставили в Вирджинии. Жизни, где мы с головой были погружены в дела Братства, просчитывая все наперед и воплощая задумки Тобиаса. Мне никогда не удастся осмыслить, как же он смог все это продумать, но пусть его гениальность останется тайной.

Оглянувшись в прошлое спустя несколько лет кропотливой работы, я вижу главное, каждую ноту, которую он выбрал, чтобы сочинить эту поразительную симфонию. Я вышла замуж за короля и легенду, а он в отражении видит только свои недостатки.

Вернувшись домой, он проспал несколько дней. Словно наконец-то почувствовал облегчение и позволил своему телу и разуму отдохнуть. Сейчас в его душе, в пылающих глазах царит покой, а я, если честно, не думала, что это мгновение когда-нибудь наступит – во всяком случае, не так скоро. Чувствую то же удовольствие, зная, что в большинстве случаев Тобиас выигрывает битву с чувством вины, которое годами его томило. Это утро стало еще одним переломным моментом. Я проснулась, увидев, как он голый, обмотанный белой хлопковой простыней, жадно блуждает взглядом по моему лицу и телу, и приподнялась, повернувшись к нему лицом.

– Puis-je demander une faveur de plus?[128]128
  Могу я попросить о еще одном одолжении? (фр.)


[Закрыть]

– Чего ты хочешь теперь, мой жадный Француз?

– Un autre trésor[129]129
  Еще одно сокровище (фр.)


[Закрыть].

Опешив, изумленно хохочу.

– Мы поженились пять минут назад, а ты уже хочешь ребенка? Не хочешь для начала испытать наш брак?

– Нет, – тихо говорит он, хватает меня за запястья и устраивается между моих ног, обводит взглядом мою грудь, а потом снова смотрит в глаза.

– Я еще пью таблетки.

Он наклоняется и целует меня.

– Так перестань их принимать.

– Серьезно?

Тобиас кивает, его глаза полны надежды.

– Tu apprendras à notre bébé à aimer comme toi[130]130
  Ты научишь нашего ребенка любить, как умеешь только ты (фр.)


[Закрыть].

– Тобиас, ты любишь так же неистово.

Когда я привстала и поцеловала его в лоб, чтобы стереть беспокойную морщинку, наша беседа кончилась небольшой тренировкой по зачатию ребенка. Тобиас кончил в меня, а через несколько минут я пришла к нему в ванную, где он принимал душ, открыла ящик туалетного столика, вытащила противозачаточные таблетки и выкинула их в мусорное ведро. Никогда не забуду, как просияли его глаза, как радостно он улыбнулся, а взгляд, которым мы посмотрели друг на друга… Нисколько не боюсь, что мы торопим события. Мы и так долго откладывали нашу совместную жизнь, но время больше не представляет для нас угрозы. Мы многого достигли, проделали долгий путь, и теперь пришел черед праздновать, чем и собираемся заняться.

И сейчас, распаковывая наши вещи во дворце, где я и не мечтала жить, в месте, настолько далеком от квартиры с одной спальней, которую делила со своей матерью в Джорджии, я благодарна за путь, который привел нас сюда. Эта признательность стала еще приятнее из-за смысла, заложенного в проделанной нами дороге. Когда умерла Дельфина, Тобиас собрал ее пожитки, сохранив вещи из трех жизней, две из которых оборвались слишком рано. Я и вообразить не могу, сколько испытаний он перенес в одиночку, пытаясь быть сильным для близких, тогда как в действительности в его жизни не было ничего постоянного. Судя по виду и тяжести коробок, похоже, он не смог выбросить ни одной вещи.

Открыв коробку из-под сигар, перебираю фотографии и останавливаюсь на снимке, где изображены юная Дельфина и мужчина, по-видимому, ее муж. Они сидят на заднем сиденье машины, Дельфина расположилась у него на коленях, и они влюбленными глазами смотрят друг на друга, улыбаясь.

Это отображение любви, которая сломала ее, и я могу лишь испытывать благодарность, что меня не постигла та же участь.

Я была к ней очень близка.

Я знаю большую часть ее истории, но не ее подробности, и меня печалит, что она лишила себя и свою жизнь возможностей, которые он ей оставил. Я всегда буду испытывать к ней смешанные чувства, к роли, которую сыграла в моей жизни, к угрозе, которую для меня представляла. Но в каком-то смысле из-за верности ее сердца я отождествляю себя с ней. Если бы я не взяла себя в руки, то могла бы стать ее подобием, позволив потерянной любви безвозвратно уничтожить меня. Путь Дельфины – доказательство того, что даже самые сильные женщины могут пасть жертвой этой любви. Радуясь времени, что она провела с Тайлером, исцелению, которое им даровалось, кладу фотографии обратно в коробку, чтобы спрятать их от любопытных глаз. Подняв крышку от коробки из-под обуви, замираю, увидев машинку размером со спичечный коробок, лежащую поверх сложенных рисунков. Когда беру машинку, сердце обливается кровью.

«Я знаю, что у меня в руках, знаю ее ценность».

Этот отголосок, звучащий в моем сердце, – отголосок жизни, которую я прожила давным-давно, и человека, которого любила, с которым коротала дождливые дни. Моя любовь к нему ничуть не угасла, и я этому рада. Несколько лет назад Тобиас сказал мне в Вирджинии, как он счастлив тому, что я была женщиной, которая любила его брата. И я чувствую, какой великой чести удостоилась, как бы эгоистично это ни звучало. Проведя пальцем по капоту машинки, вспоминаю наши звездные ночи, когда мы перешептывались, и не признаю вину, которую вызывают эти воспоминания. Я не могу забыть свою вторую любовь и никогда не захочу. Я все еще храню ее в своем сердце, даже спустя годы.

– Его любимая, – тихо говорит Тобиас, появившись у меня за спиной. Повернувшись, вижу, что он стоит в дверях и не сводит глаз с машинки, которую держу в руке. – Даже в детстве он знал, чего хочет. Словно видел свое будущее. Вспоминая прошлое, я верю, что он знал свое будущее, как бы безумно это ни звучало.

– Я тоже в это верю, – говорю я, глядя на машинку. – Было в нем что-то такое… чего нельзя описать словами.

Тобиас подходит ко мне, бросив взгляд на коробку, и я чувствую, как больно ему смотреть на нее, но он не идет на попятную.

– Я хотела разобрать вещи, пока не приехали гости. Отнесу ее в другую комнату. – Собираюсь закрыть коробку, но Тобиас меня останавливает.

– Не надо, trésor. Я столько времени провел, вспоминая… не то, что нужно. – Он аккуратно забирает машинку, а потом целует мой безымянный палец. Чувствую, какая боль от него исходит, тоска по своей половине, которую он не сможет вернуть назад. Тобиас никогда не перестанет оплакивать своего брата, а я никогда не попрошу его об этом, потому что, честно говоря, сомневаюсь, что кому-нибудь из нас это удастся.

– Ты можешь поделиться со мной, – нежно говорю я. – Что бы ни пришло тебе в голову.

Он сжимает машину в руке и кивает.

– Знаю, – еле слышно говорит Тобиас. – Я вспоминаю его дерзким мальчишкой в пижаме. – Печально мне улыбается. – Хочу прогуляться.

– Надвигается гроза. – Киваю в сторону окна.

– Я быстро, супруга.

Расплываюсь в улыбке от того, как он меня назвал, а Тобиас целует меня в губы и выходит из комнаты, оставив после себя грусть. С тяжелым сердцем смотрю, как он спускается по лестнице, а потом снова гляжу на коробку. Любопытство побеждает желание вернуть покой, который ощущала еще совсем недавно.

Открываю первый сложенный лист плотной бумаги и вижу рисунок. Внизу страницы подпись, сделанная почерком учителя: «Моя семья», Доминик Кинг, шесть лет. В правом верхнем углу расположилось лимонно-желтое солнце, венчающее темно-синее небо. Внутри одного из пухлых облаков по центру две фигурки из палочек, подписанные «мама» и «папа». Внизу посреди гор светло-коричневого цвета стоят Тобиас и Доминик. Тобиас намного-намного выше. В сравнении с тем, как изобразил себя Доминик, Тобиас вполне бы мог показаться великаном.

Они держатся за руки, и я вижу, какие были между ними отношения, сколько было доверия, любви и обожания. Доминик уделил больше времени Тобиасу, чем любому иному элементу рисунка. Потому что любил и боготворил, ведь Тобиас был его миром, братом, учителем, наставником и, по сути, отцом. Глаза щиплет, когда я смотрю на наглядное доказательство преданности одного брата другому.

Сколько бы всего я ни знала об этих мужчинах, как бы сильно ни любила их и ни понимала, когда вошла в их жизнь, Тобиас был прав: задолго до меня произошел прорыв, который не имел ко мне никакого отношения. И по тем мгновениям Тобиас скорбит сильнее всего, по отношениям, которые я увидела лишь мельком до того, как произошла трагедия. Конец истории, в которую меня так и не посвятили. Тобиас рассказывал мне истории, но до этой минуты я не совсем их понимала, не понимала смысл каждого поступка, нюансы, потому что сейчас держу в руке изначальный план.

Это не только моя история любви. Она никогда ею и не была.

Аккуратно сложив рисунок, кладу его обратно в коробку и подхожу к окну, заметив, что Тобиас выходит на пляж.

Под намеренно сконструированной им броней скрывается чуткое сердце осиротевшего мальчишки, которого слишком рано вынудили стать взрослым. Сердце, годами страдающее от пренебрежения, непринятия – даже своего собственного. Тобиас прятал его, чтобы защитить себя и своих близких, пока я не открыла. И он позволил мне найти его сердце, зная, что так станет еще более уязвимым.

Однажды Тобиас сказал, что восхищается мной потому, что я всегда без стеснения выражала свои чувства, пока он тщательно скрывал свои, чтобы защитить тех, кого любит. И здесь, со мной, он наконец освободился от обязательств быть таким самоотверженным. Именно здесь, со мной, он освободил себя и стал любить так, как было ему предначертано. Я кладу ладонь на оконное стекло.

– Ты больше никогда не будешь одинок. Никогда. Я обещаю. Мое сердце никогда не принадлежало мне, Тобиас. Оно принадлежало тебе.

Тобиас

Одиннадцать лет

– Поторопись, Доминик, бери свой рюкзак. Нам нужно идти. – Доминик не сходит с места. Он сидит на коленях на вытертом ковре и толкает машинку по дорожке, которую сделал из изоленты. – Ты меня слышал? Вставай, а то опоздаем.

– Ну и что?

– А то, что я надеру тебе задницу, если и дальше будешь мне перечить.

– Почему мы должны ходить в школу целых пять дней?

– Потому что такие правила, – огрызаюсь я и пытаюсь забрать у него машинку.

– Кто придумывает эти правила?

– Люди.

– Какие люди?

– Дом, – вздыхаю я, когда он отнимает машинку. – У нас нет времени на эту хрень.

– Тогда скажи, кто придумывает правила.

– Я же уже сказал: люди.

– А почему мы должны их слушаться?

– Потому что они устанавливают правила.

– Мы можем сами устанавливать правила. Так папа говорил.

Я замираю. В последнее время он редко разговаривал о родителях, редко их вспоминал, а когда заговаривал о них, я старался поддерживать беседу, чтобы воспоминания о них не померкли.

– Папа говорил, что мы должны сами придумывать правила, а иначе плохие парни победят.

– Так он сказал?

– Да. Мы должны ходить в школу два дня.

– Доминик, так не положено.

– Почему?

– Дом, – сквозь зубы говорю я и выхватываю машинку. Губы у него дрожат от злости, и он смотрит на меня.

– Мы же люди. Мы можем придумывать правила, чтобы плохие парни не победили.

Несколько секунд он смотрит на меня с такой уверенностью, что я ему верю. Я поверю всему, что он скажет.

– Возможно, однажды мы сможем их изменить.

– Обещаешь?

– Обещаю.

* * *

Когда грозовые тучи заслоняют вдалеке солнце, по спине пробегает холодок. Море внизу свирепствует, а своенравные волны накатывают на шелковистый песок, создавая прочную и подходящую аналогию с тем, что тогда произошло. Той ночью я стоял на своей поляне, а в голове крутились слова Доминика. В их простоте и гениальности таился смысл решения всех проблем.

Изменить правила.

Его слова запустили необратимый процесс и породили мои первые заметки, первые образы для составления плана, и винтики пришли в движение.

После его смерти я ни слова ему не сказал, даже бывая на его могиле, потому что слова всегда подводили, я и сам чувствовал, как сильно его подвел.

Но на протяжении нескольких лет я молчал из-за других слов. Слова, сказанные Домиником в ночь его смерти, изводили сильнее остальных. Указывали на его размышления по поводу себя, своей судьбы. Даже те, кто не понимал его (а таких было немного), признавали, что в нем было нечто большее.

Я пока не знаю, верю ли в жизнь после смерти. Надеюсь, что для тех, кого люблю, существует место, в котором можно признаться во всем, что мы не смогли сказать тем, кого потеряли, – потому что мне многое нужно сказать.

Провожу руками по волосам, унимая жжение в груди.

– С прискорбием сообщаю, что в школе по-прежнему учатся пять дней в неделю. – Качаю головой и, прочистив горло, улыбаюсь. – Ты заставил меня приписать себе все заслуги как человеку, стоявшему за всем этим, но вспомни, как все началось, Дом. Сомневаюсь, что кто-нибудь поверит в то, что это предложил пятилетний мальчик, который увидел мир таким, какой он есть.

Задыхаюсь, когда в голове мелькают воспоминания о нем, закрываю глаза и сжимаю ладонью машинку.

– Я дал обещание, Дом, но, сдержав его, потерял тебя. И, вспоминая прошлое, не чувствую, что оно того стоило. Как бы эгоистично ни звучали мои слова, но я бы пожертвовал всеми нашими заслугами, просто чтобы тебя вернуть.

Братья навек.

Я так отчетливо слышу, как он произносит эти слова, что падаю в песок на колени. Словно Дом прошептал мне их на ухо. Закрыв глаза, молюсь, чтобы он побыл со мной еще немного, чувствуя, как по телу пробегают мурашки.

– Ты обладал такой интуицией, но… ты действительно знал? – Подавив комок в горле, не вытираю катящиеся по лицу слезы горя. – Я чертовски сильно скучаю по тебе. Каждый божий день. Каждый чертов день. И если мне суждено прожить без тебя долгую жизнь, думаю, меньшее, что я могу для тебя сделать, – это поблагодарить. Спасибо, Доминик. Спасибо. Черт. – Открыв глаза, смотрю в быстро темнеющее небо. – Д-думаю, если ты меня слышишь, оставь мне место на пассажирском сиденье. – Вспоминаю родителей, думаю о том, что они существовали словно вечность назад и совсем в иной жизни. – Надеюсь, ты с ними. Надеюсь, ты… – Позволяю горю охватить меня полностью, когда поднимается ветер. Разжимаю руку и вижу, как по ладони перекатывается машинка, и белые вспененные волны набегают на берег и отступают. Следом налетает сильный ветер, словно призывающий меня встать. Отряхиваю штаны, подхожу к волнорезу и ставлю на него голубя, олицетворяющего Дома.

– Я устал, Дом, так что ты присматривай за нами, хорошо?

Когда поднимаюсь на утес, дождь начинает хлестать в лицо, а за спиной гремит гром. От очередного порыва ветра ускоряю шаг навстречу будущему, но по-прежнему чувствую его рядом, поэтому говорю еще раз:

– У нас получилось, брат.

Благодарности

Спасибо вам, дорогие читатели. Без вас эта история не появилась бы на свет. Вы по-настоящему меня осчастливили, и я очень вам благодарна.

Майвенн, которой посвящена эта книга. Я безумно благодарна, что ты в суматохе жизни нашла время так скрупулезно перевести каждое слово на французский, чтобы книга стала еще лучше, насколько это возможно. Наша дружба – самое большое благословение, но меня поразила твоя преданность этому проекту. Я очень тебе благодарна, cherie[131]131
  Дорогая (фр.)


[Закрыть], ты – редкое сокровище.

Донна, ты поддерживала меня с самого первого дня и продолжаешь это делать. Благодарю Господа за тебя. Ты великолепный человек, и я счастлива, что ты присутствуешь в моей жизни. Спасибо за безумно долгие часы, которые ты потратила на эти книги. Я никогда не забуду, скольким ты жертвовала, сколько недосыпала. Мы снова справились, mon bébé[132]132
  Малыш (фр.)


[Закрыть].

Грей, спасибо за помощь с вдохновением, за то, что придаешь сил, когда их совсем не остается. Ты обладаешь даром любви и умением жонглировать словами, и я безумно благодарна тебе за самоотверженность. Обожаю тебя.

Отем, наши разговоры, особенно шутливые, значат для меня все. Наша дружба остается одним из величайших благословений. Еще один повод благодарить каждый прожитый день. Твои телефонные звонки и фразы «я так тобой горжусь» очень много для меня значат. Без тебя я бы не справилась.

Хочу поблагодарить своих замечательных бет: Кристи, Майвенн, Марию, Мариссу, Кэти, Мэлин и Ронду, еще раз спасибо за критику и поддержку. Люблю вас, дамы.

Спасибо моему дорогому помощнику Бекс Кеттнер за то, что снова терпела меня с моими придирками, чудаковатыми шутками, неся службу на этом посту. Ты одна на миллиард, моя дорогая подруга.

Спасибо любимой помощнице Кристи за незабываемое присутствие в этой серии. Спасибо, что стала невыдуманной второй половинкой. Моя дорогая, другой такой больше нет, и я счастлива знать тебя лично. Двадцать четвертая книга, детка!

Марриса, благодарю за звонки, которыми мы обменивались до и после, за твою помощь, когда ты снимала мою головную боль и помогала побороть волнение, помогая продумать сюжет. Я люблю тебя, родная. Ни один мой персонаж не смог бы воздать тебе по заслугам, как должно.

Моим корректорам – Бетани и Джой – большое спасибо за то, что разбирались с Кейтизмами, отшлифовывали писанину и приводили меня в чувство. Я вас просто обожаю. Без вас мои книги не стали бы такими. Целую.

ОГРОМНОЕ спасибо моей сестре Анджеле за телефонный звонок, который спас буквально ВСЕ, и за все предыдущие звонки. Моя опора, лучший друг и сестра, я тебя люблю.

ОГРОМНОЕ спасибо еще одной моей опоре, мишке Крисси, за то, что заставляла меня смеяться, договаривалась обо всем и иногда хлопала меня по руке. Ты чудо и яркий лучик. Мне повезло называть тебя сестрой, и я безумно тебя люблю.

Спасибо моей замечательной группе „ASSKICKERS”, вы каждый день продолжаете меня восхищать своей поддержкой и вдохновением. Огромная благодарность тем, кто состоит в группе„Recovery Room”, кто каждый день публикует посты, выражающие любовь к этим персонажам – благодаря вам моя работа на все сто стоила затраченных усилий. В светлые промежутки безумных моментов вы дарили мне радость.

Спасибо за неослабевающую поддержку моей семье, которая меня оберегает и веселит. Люблю вас.

Спасибо моему верному супругу Нику, который вытерпел все это и все равно меня любит. Ты невероятный мужчина и муж.