Текст книги "Финиш"

Глава 20

Тобиас

Двадцать четыре года

Я слышу эхо несносного рева двигателя, сопровождаемого характерным гулом клаксона, и Дом со свистом влетает на парковку терминала. Почти расплываюсь в улыбке, но мне удается подавить ее хмурым взглядом, когда перед глазами показывается блестящая спортивная тачка. Дом почти два года восстанавливал ее с нуля. Он останавливается в метре от меня, и за опущенными тонированными стеклами вижу зловещую ухмылку. От одного лишь взгляда на него волнение развеивается как дым. Подхватываю с тротуара спортивную сумку, а Дом поднимает руку, держа табличку, на которой написано «Джорджио Армани».

– Обхохочешься, – огрызаюсь я. – И ты опоздал на двадцать минут. – Схожу с тротуара и, открыв дверь, кидаю сумку между сиденьями, а потом сажусь и окидываю взглядом салон, не в силах скрыть восторг.

– Выглядит… чертовски классно.

В его глазах читается гордость.

– Только что забрал из покрасочной. Потому и опоздал. Ты – первый пассажир. В этом даже не сомневайся.

Обхватив его рукой за шею, притягиваю брата к себе и прижимаюсь своим лбом к его.

– Массачусетский технологический институт. Охренеть, я горжусь тобой, братишка.

Дом расплывается в редкой, но широкой улыбке, обняв в ответ, а потом отстраняется.

– Я прочитал много книг. Они сделали меня умным.

Отвечаю ему такой же широкой улыбкой.

– Ты помнишь тот разговор?

– Я помню все.

– Я все еще злюсь, что услышал о твоем поступлении от Шона. – Дом, как и я, не раскрывает своих карт, показывая их только когда заставляют. У нас не раз из-за этого случались ссоры, но все же мы одного поля ягоды.

– Не такое уж это грандиозное событие.

– Давай каждый останется при своем мнении.

Он усаживается поудобнее и отъезжает от тротуара, попутно подрезав такси.

Услышав его мрачный смешок, качаю головой.

– Да эту тачку у тебя через неделю конфискуют.

– Шон ставит на то, что через несколько дней.

– Ставлю на Шона.

Дом смотрит на меня, его темные волосы развеваются на летнем ветру.

– И кого ты пытаешься впечатлить нелепыми дорогими костюмами?

– Это называется «быть взрослым». Тебе тоже стоит попробовать.

– Нам нельзя носить костюмы – твои правила.

И это правда, поскольку наряжать гангстеров в костюмы – устаревшая традиция, которая, может, и вызывает уважение, но вместе с тем и привлекает внимание. Это униформа для людей другого пошиба с совершенно отличной от нашей целью. Мы, черт побери, не головорезы, хотя регулярно совершаем бандитские действия. Просто мотив у нас совсем другой. Деловые сделки, которые я проворачиваю, дают повод одеваться так, как я хочу, а еще они часть создаваемого мной представления.

– Без своих маленьких черных ботинок ты бы пропал, – подкалываю я, – и у меня есть на примете кое-что получше.

Дом приподнимает бровь и подрезает еще одну машину, переключив скорости и вжав в пол педаль газа.

– Что ты задумал?

– Скоро узнаешь.

– Ты пробудешь тут до конца лета? – От надежды в его голосе в груди сжимается сердце.

– Обязательно.

– Хорошо, потому что через три месяца я сам уеду на чужбину, – бормочет он.

– Бостон не чужбина.

– Для меня – чужбина, – задумчиво отвечает Дом. – Я никогда не выезжал за пределы Трипл-Фоллс.

Меня гложет эта правда, но Дому нужно было здесь находиться, да и, думаю, его обида стихла, потому что он сам это понимает. Без него нам бы не удалось так быстро добиться успеха. Похоже, брат читает мои мысли.

– Я могу обойтись, – спокойно, слишком спокойно предлагает он. – Ты же знаешь, что могу. Обучение дорогое и…

– Нет. Если ты останешься в Трипл-Фоллс, то точно станешь провинциальным философом. Учеба для тебя – отправная точка, и сначала будет не по себе, но потом начнет приносить пользу. Да ты и сам в глубине души хочешь уехать. Шон выдержит без тебя несколько лет. И не волнуйся об оплате, предоставь это мне.

Он еле заметно кивает.

– Посмотри на меня, Дом.

Он отрывает взгляд от дороги.

– Теперь твой черед.

В его глазах мелькает радостное предвкушение, после чего он снова переводит взгляд на дорогу.

– В Бостоне закруглишься немного со своей подработкой, и это, мать твою, приказ.

– В этом плане я думаю головой. И должен признать, – он ухмыляется, – то, чем мы занимаемся, приятно. Чистый кайф.

– Самый лучший кайф, – с улыбкой соглашаюсь. – Просто сбавь немного обороты и сосредоточься на учебе.

– Есть, капитан! – Дом шутливо отдает мне честь. – Как в Париже?

– Ничего нового.

Как только мы выезжаем на шоссе, Дом вдавливает педаль в пол, выжимая из двигателя все лошадиные силы. Воздерживаюсь от родительского упрека, готового сорваться с языка, и уступаю брату, получая удовольствие от поездки. За прошедший год, с тех пор, как я стал чаще приезжать в Трипл-Фоллс, мы сблизились с Домом, упрочив позицию клуба и прорабатывая стратегию.

Дом, как Шон и Тайлер, стал вольной птицей, мужчиной, которого я уважаю и которым восхищаюсь – возможно, даже больше, чем остальными двумя. Меня бесит, что я до сих пор каждые шесть недель вынужден возвращаться во Францию, чтобы угодить Антуану и сдерживать его, но у меня были и свои причины туда приезжать. С помощью парочки найденных родственников, которые доказали свою ценность, мы начинаем развивать первый международный филиал.

Да и дела с «Исходом» пошли в гору.

Изучая профиль брата, поражаюсь переменам в его телосложении. И следа не осталось от мальчишки, который когда-то испугался ветрянки. Дом стал смелым, бесстрашным, ушлым и таким наглым, что теперь это стало его отличительной особенностью. Он прекрасно понимает, кто он такой, и это наполняет меня гордостью, ведь когда я был в его возрасте, не знал, с кем себя отождествлять. Дом чувствует на себе пристальный взгляд и смотрит в мою сторону. Его следующий вопрос больше похож на требование.

– Расскажи о Франции.

– Не о чем рассказывать. Не любопытствуй. И не трать время.

– Что у него на тебя есть? – Дом не раз поднимал эту тему, но я не собираюсь ее обсуждать. Однако должен дать ему какой-то ответ, иначе он не отстанет.

– Моя молодость. Он – всего лишь средство для достижения цели, которое в будущем может нам пригодиться. Я взял его под контроль, но хочу прояснить: мои с ним дела никак не связаны с нами. Никак. С этой хренью я сам разберусь, а ты не лезь. Если вмешаешься, у нас появится огромная проблема. Оставь это, черт подери.

Дом недовольно пыхтит, а меня бесит, что мы уже разошлись во мнениях. Но я понимаю, почему он лезет в это дело, и был бы так же решителен, если бы полагал, что ему что-то угрожает. Он хочет меня прикрыть, но я не дам ему это сделать. Сажусь удобнее и меняю тему, потому как не хочу, чтобы Дом знал, как меня тяготит эта авантюра. Антуан становится все более предсказуемым, отчего его присутствие в моей жизни уже не вызывает такой тревоги, как раньше.

– Чем займешься вечером?

Дом морщится и смотрит на меня.

– Что?

– У нас с Шоном планы.

– С кем?

– С девушкой, с которой мы встречаемся…

– Черт, с одной девушкой?

– Мы хорошо с ней обращаемся.

– Вас действительно заводит это дерьмо?

Дом сжимает челюсти, и я понимаю, что в этом вопросе мы никогда не сойдемся. Когда дело касается женщин, мы совершенно разные. Для меня они – отдушина, кратковременное утешение. А для него… понятия не имею. Но сейчас у меня складывается впечатление, что он относится к девушкам как к игрушкам, а я не так его воспитывал.

– Поступай, как знаешь, брат, но помяни мои слова: однажды ты пожалеешь. Как дела у Тайлера?

– Морпех приедет вечером потусоваться. Нам повезло, что его распределили так близко.

– Да, повезло, но мне не нужна нянька, пока ты цепляешь девчонок.

Дом ухмыляется.

– А чем тогда займешься?

– Встречусь с Эдди в баре. Проверим ценники.

– Новый клуб?

– Типа того.

Он качает головой.

– Одна сплошная работа. А как же развлечения? Ты чертовски нудный. Может, тебе самому пора найти Елену.

Мы внимательно смотрим друг на друга.

– Елены для меня не существует.

Он пожимает плечами.

– Как скажешь. А что потом?

– Купим набережную, парковку и какую-нибудь земельную собственность, которую еще не застолбил Роман. Пора вкладывать деньги в недвижимость.

– Мы и впрямь это делаем, – с неудержимым восторгом заявляет Дом, на мгновение его маска спадает. За последние несколько лет он свыкся с пугающей и таинственной атмосферой, пусть даже и необходимой во имя нашей цели.

– Да, – соглашаюсь, чувствуя, как меня распирает от радости. – Главное, проследи, чтобы к полуночи вы с Шоном и Тайлером были свободны.

– Чем займемся в полночь?

* * *

Когда Тайлер снимает футболку и садится на стул рядом с Шоном, снова раздается жужжание тату-машинки. Дом подходит ко мне, его рука жирно намазана мазью, а через прозрачную пленку проглядывают темные крылья с капельками крови. Вместе с Шоном и Тайлером он попросил сделать татуировку побольше. На губах у него играет легкая улыбка, и он с нескрываемой гордостью смотрит на руку.

– Шелковые галстуки оставь себе, брат, а меня, черт возьми, устраивает и это. – Дом ухмыляется, окинув взглядом мой новый костюм. – Обидно, что ты не можешь приобщиться…

– Тобиас, дружище, твоя очередь, – говорит Джимми, хозяин салона, и показывает на стол, который только что продезинфицировал. Дом смотрит, как я снимаю пиджак и развязываю галстук.

– Я думал, татуировки не приветствуются в загородном клубе? – спрашивает Дом, когда я вытаскиваю рубашку из-за пояса брюк и начинаю ее расстегивать. Джимми вешает под настольной лампой эскиз, я внимательно его осматриваю, после чего одобрительно киваю и отвечаю Дому.

– Только если они ее увидят. А я терпеть не могу гольф.

Дом пытливо смотрит на ворона с распростертыми крыльями, и радость на его лице исчезает, пока он вглядывается в совершенно иную татуировку. Другие Вороны могли бы расценить разницу как неофициальную иерархию, знак моего положения в Братстве, но Дом чертовски умен и понимает, что самолюбие здесь совершенно ни при чем. Я надеялся, что смогу утаить это от него, пока нам не закончат делать татуировки.

Опасаясь неизбежного, матерюсь под нос, когда Шон и Тайлер чувствуют, что настрой изменился, и перестают болтать, обратив внимание на нас с Домом, которого начинает трясти от злости.

– Не начинай, – прикрикиваю на Дома, когда он принимается расхаживать передо мной взад-вперед.

– Это будет твоя татуха, мужик? – разглядывая эскиз, спрашивает Тайлер. – Охренительная милота.

– Охренительный компромат – вот это что, – говорит Дом, не собираясь сдаваться.

Тайлер и Шон хмуро смотрят на меня, а я обращаюсь к брату:

– Это не обсуждается.

Дом непреклонно качает головой.

– Брат, ни за что, мы же заодно.

Вздохнув, киваю двум парням, которые делают татуировки Шону и Тайлеру, и жужжание стихает, а потом они выходят из комнаты. Когда они, закурив, оказываются по ту сторону двери, Шон передвигает стул и тоже поджигает сигарету, готовый развести нас с Домом по разным углам, если понадобится.

– Ладно, какого хрена происходит?

Дом смотрит на меня темными глазами и кивает в мою сторону.

– Похоже, брат пытается нас облапошить этим широким жестом.

– Это не обман. – Беру протянутую Тайлером бутылку, которую мы откупорили час назад, когда я объявил о наших планах. – Это праздник, братишка, – наклоняю горлышко бутылки в его сторону, – а ты его портишь.

– Хрень собачья, – со злости огрызается он. – Так ты заверяешь, кто будет платить по счетам.

– Дело сделано, – рассекаю я воздух рукой. – И точка.

– Вот уж хрена с два. – Дом качает головой, а Тайлер снова смотрит на эскиз моей татуировки, пытаясь понять ее значение. Это не занимает много времени.

– Нет, мужик, это хрень собачья. Если падет один, то падем мы все.

Шон наклоняется, тоже осознав, что происходит на самом деле, и награждает меня тем же порицающим взглядом.

– Какого хрена, друг?

– Ты специально сделал такой эскиз, – рычит Дом. – Все продумал заранее.

Молча отпиваю из бутылки.

– На чье имя вы сегодня открыли бар? – интересуется он, не собираясь оставлять это дело в покое.

– На мое, – отвечает Шон таким же осуждающим тоном. – Он позвал меня подписать бумаги, а Тайлеру теперь принадлежит земля, где мы собираемся.

– На прошлой неделе получил документы по почте, – добавляет Тайлер.

Дом за секунду складывает дважды два.

– Ты используешь «Исход» как прикрытие, а весь легальный бизнес записываешь на нас на случай, если тебя арестуют.

– И это разумное деловое решение, – возражаю я. – Если со мной что-нибудь случится…

– Еще чего! – Он срывает висящий эскиз моей татуировки. – С тем же успехом можно повесить мишень тебе на спину. Если начнут копать, все улики укажут на тебя.

– Что делает тебя легкой добычей, если мы оплошаем и привлечем внимание, – замечает Тайлер.

– Не говоря уже о том, что ты отсидишь за наши аферы, – подхватывает Шон, и я слышу в его голосе злость. – Вот почему ты не дал нам доступ к «Исходу».

Следом поддакивает Тайлер:

– Ну уж нет, брат. Ни хрена подобного, Тобиас. Мы принимаем решения сообща.

– Кроме этого, потому как он знал, что мы ни за что не согласимся, – вмешивается Шон вне себя от ярости.

– Дело сделано, – огрызаюсь я. – Спорить бессмысленно.

– Нахрен. Ты не станешь жертвовать собой, – спорит Дом убийственным тоном. Он ненавидит находиться в неведении, но больше всего ненавидит то, что не смог понять раньше. – Если мы облажаемся, то отвечать будем вместе, – категорично заявляет он.

– Мы задумывали иначе, и тебе это известно, – напоминаю я. – И ты должен помнить, что мы отвечаем за жизнь остальных. – Я смотрю на брата. – Я помню, что значит голодать, а ты? – Мой довод вынуждает его замолчать, и я продолжаю, намереваясь доказать им свою точку зрения. – Мы должны поступать разумно, скоро ситуация накалится, и нам нужно подготовиться к любого рода трудностям.

– Твою мать! – взрывается Дом, опрокинув поднос с краской, и свирепо на меня смотрит.

Я не могу сдержать улыбки.

– Чтобы быть на шаг впереди меня, брат, тебе предстоит трудиться усерднее. Ты еще не готов. – Смотрю на парней, задержав взгляд на каждом на несколько секунд. – И это всего лишь предположение. Занимайтесь своим делом, не теряйте голову и не лажайте.

От джина становится тепло, из-за легкого опьянения губы растягиваются в улыбке.

– Выпейте и перестаньте дуться так, словно я только что сказал, что Санты не существует.

– А это так? – язвит Шон, но выпад неудачный, и никто не смеется.

Я решаю не нянчиться с ними. Эти дни уже давно в прошлом.

– Я вам доверяю, – решительно говорю я, и все трое понуро смотрят на меня. Я понимаю, что для них это заявление так же важно, как и для меня. – Так что не подведите. – Киваю дожидающимся татуировщикам, они приминают ботинками сигареты и возвращаются в комнату. Усевшись за стол, не удостаиваю взглядом Шона, Дома и Тайлера. Сегодня – праздник, и я не позволю их страху уничтожить мою веру в них. Ощущаю лишь приятное возбуждение, когда пистолет начинает жужжать и чувствую первый укол иглы.

Через несколько минут музыка становится громче, настроение улучшается, парни передают по кругу бутылку, и мы возвращаемся к празднованию.

Собравшись вокруг костра, мы, пьяные в дупель, допиваем остатки, а будущее висит над нами тяжким грузом. Смотрю на них, и в душу закрадывается знакомое подозрение. Оно бьет наотмашь, по спине пробегают мурашки, несмотря на опьянение, а после приходит понимание, что сейчас мы ровно там, где и должны находиться. И пора сделать наш первый ход.

Прошло чертовски много времени.

Но впервые за несколько лет, сидя в компании братьев, начинаю ценить настоящее. Когда разговоры стихают, и парни начинают засыпать, смотрю на ночное небо и вспоминаю стаю, которая когда-то меня вдохновила. В непроглядной темноте вижу ее так отчетливо. Повернувшись к недавно построенному особняку, замечаю горящий в доме свет и на миг задаюсь вопросом, какие мысли посещают по ночам такого человека, как Роман Хорнер. Вскоре мне не придется гадать об этом. Мало-помалу я разберу по кирпичику его королевство, пока оно не начнет разрушаться. И тогда – только тогда – раскрою себя как ответственного за это вора.

– Я иду за тобой, мерзавец, – запальчиво шепчу, подкидывая полено в костер, и в ту же минуту свет в его доме гаснет.

* * *

Когда воспоминание о той ночи меркнет и я просыпаюсь, голова раскалывается и начинает пульсировать с новой силой. Приоткрыв один глаз, вижу, как рядом крепко спит Сесилия, и морщусь от вторгнувшегося в комнату луча утреннего солнца. Бо заходит в спальню, клацая когтями по паркету, и подталкивает мою свисающую с кровати руку, приказывая своему новому рабу вывести его на прогулку. Встаю слишком быстро, и голова тут же отзывается новой нестерпимой болью, а потом выгоняю пса через черный ход на улицу, чтобы он справил нужду. Дрожа на холоде, резко просыпаюсь от одной мысли.

На шаг впереди, Тобиас.

От страха по телу пробегает дрожь, и я несусь в дом, хватаю оба телефона и иду в ванную, чтобы прочитать пропущенные сообщения.

Рассел: «Новые птицы в гнезде».

Сообщение пришло вчера в восемь вечера. Немного успокаиваюсь, зная, что нас прикрывают натасканные Тайлером Вороны, особенно с тех пор, что я был в невменяемом состоянии. Я нечасто слепо кому-то доверяю, но со временем изо всех сил старался ответить тем же. И все же теперь, когда мне есть что терять и я стараюсь, не зная, что ждет меня впереди, сложно представить ситуацию хуже. Я уже ничего не контролирую и не принимаю решений, как и не в курсе предпринятых ходов, и с каждым днем с этим мириться все невыносимее. Я должен слепо доверять своим, чтобы наладить отношения с Сесилией. Но теперь? Не уверен, что смогу. Тем более когда Антуан что-то задумал. Я не знаю, что им руководит или какие цели он преследует, ведя за мной слежку. Но если он нашел время прислать подручного вместо того, чтобы просто, черт возьми, позвонить, то, скорее всего, что-то назревает.

Ткнув на историю сообщений в одноразовом телефоне, вижу смс от одного из Воронов, от которых избавился после вчерашней пробежки.

Оз: «Он работает один. Его цель – просто докладывать».

«Уверен?»

Оз: «Абсолютно. Он показал нам свой маршрут, и мы прошерстили каждого пассажира на рейсе, в том числе все прочие рейсы в течение нескольких дней после его приезда. Пока что все сходится. Теперь прочесываем окрестности».

«Жди от меня указаний».

Оз: «Понял».

Разозлившись на себя из-за того, что вчера позволил эмоциям и тревоге захватить меня настолько, что напился до потери пульса, беру телефон этого придурка и вижу требование об отчете. Хорошо, что сообщение отправлено всего пару минут назад. Приказ короткий и по существу.

«Quelle est la situation?[89]89
  Как обстановка? (фр.)


[Закрыть]»

Я копирую предыдущее сообщение.

«Pas de changement[90]90
  Никаких изменений (фр.)


[Закрыть]».

Когда отправляю ответ, меня пронзает чувство тревоги. Этот ответ выгадает мне еще немного времени, чтобы устранить разногласия с Сесилией.

Жду, затаив дыхание, чувствуя, как зашкаливает тревога, и вижу, что Антуан обычно отвечает с интервалом от часа до пяти. Еще слишком рано предполагать, что он меня раскусил, поэтому отправлю смс Тайлеру.

«Хочу, чтобы с воздуха тоже приглядывали птицы. Сейчас же».

Он тут же отвечает.

Тайлер: «Принято. Нужно поговорить?»

«Я дам тебе знать».

Проклиная сложившуюся ситуацию и чертово бедствие, что учинил вместо романтического вечера, загоняю Бо в дом, а потом крадусь через спальню в ванную и тихо закрываю за собой дверь. Посмотрев в зеркало воспаленными глазами, умываюсь, чищу зубы и прополаскиваю рот, после чего глотаю две таблетки обезболивающего, найденного в шкафчике с лекарствами. Когда бросаю последний взгляд в зеркало, на меня обрушивается правда вчерашней ночи.

– Спасайся бегством, trésor.

Держа телефоны в руках, тихо открываю дверь и кладу их в спортивную сумку, а после снова ложусь в постель. Сесилия шевелится, когда кровать прогибается под моим весом, и с облегчением выдыхаю, вернувшись в постель и не разбудив ее.

Сегодня она специально проспала дольше обычного. Это успокаивает и ужасает одновременно, поскольку не помню ничего, кроме того, что дочитал книгу и вылакал попавшуюся под руку бутылку.

В голове мелькают обрывки случившегося после того рокового глотка и словесного извержения. Точно знаю, что извинения не помешают.

Сесилия видела огоньки? Надо думать, что да – спасибо этому псу, мистеру Зассыхе.

Хотелось бы надеяться, что это было некой отрадой для конченого идиота, коим я себя выставил. Но я знаю Сесилию и знаю ее сердце. Чего не знаю, так это, может ли ее сердце снова меня простить – особенно теперь. Я пригласил Сесилию на свидание, а она вернулась домой и увидела чертов бардак. Испачканный, смотрю на нее, а потом осторожно убираю волосы от ее лица, чтобы рассмотреть лучше. Не увидев ни припухших глаз, ни дорожек слез, радуюсь. От меня, несомненно, разит джином и отчаянием, но я хочу посмотреть, как она отреагирует, когда наконец проснется. Ее поведение скажет все, что мне нужно знать. Долго ждать не приходится, поскольку стоит мне ласково провести ладонью по ее телу, как Сесилия улыбается и распахивает глаза.

Слава богу.

– Как себя чувствуешь?

Я хмурюсь.

– Будто пробежал марафон с капельницей из джина и вина.

Она улыбается еще шире, и это стирает все мои тревоги.

– Примерно это и произошло.

– Извини, я не хотел…

Она закрывает мне рот ладонью.

– Ты много извинялся. Много кричал. Многое рассказал. И отчасти избавился от груза прошлого. Жаль, что ты не умеешь делиться переживаниями, – она поджимает припухшие со сна губы. Взволнованно нахмурившись, кладет руку на мою раскалывающуюся голову и нежно водит пальцами по волосам. – Ты что-нибудь помнишь?

– Немного.

– Ну, для начала, ты дал негативный отзыв книге, – говорит она, и в спальне раздается ее тихий смех.

Я морщусь – скорее из-за боли в голове, но отчасти и от унизительного положения.

– У меня был план, но, похоже, я не очень хорошо его исполняю.

– Ну, у тебя же отпуск. – Сесилия кладет подбородок на подушку и придвигается ко мне. Хорошо, что я почистил зубы. На виске выступают капельки пота, пока изо всех сил пытаюсь вспомнить детали своего загула.

– Прости меня, trésor. Я не по…

Ее лучезарная улыбка лишает дара речи.

– Помнишь, что твою голень поимел Бо, и через четыре-шесть недель тебя ждет прибавление?

Падаю лицом на подушку, а потом поворачиваюсь к ней и, приоткрыв один глаз, улыбаюсь. Сесилия перебирает мои спутанные, слипшиеся от муки волосы, а я успокаиваюсь под ее прикосновениями, и во мне загорается надежда на то, по чему я изголодался.

Сесилия медленно обводит взглядом мое лицо, но в ее голосе прорезается беспокойство.

– Ты был предельно честным.

– Я не понимаю, как все исправить.

– Я видела, каких усилий тебе это стоило, пока убирала на раскуроченной кухне. – Она широко распахивает глаза. – Больше никакой готовки, пока ты пьян, хорошо?

– Нужно было оставить уборку на меня. Простишь?

– За вчерашний вечер? Подумаю. – Сесилия ведет рукой по моему бицепсу, сжимает его, а потом переплетает наши пальцы. – Огоньки, Тобиас… так красиво.

– Я не хотел, чтобы ты увидела их одна.

– Думаю, мне это было нужно.

– Ты о чем?

– Нужно было самой увидеть то, о чем ты не рассказывал мне за годы разлуки. Ты… порой мне сложно находиться с тобой в одной комнате. Я не хочу сказать ничего плохого, но ты отвлекаешь. А твоя вина… она снедает тебя заживо. Тобиас, прошло несколько лет. Неужели ты хоть немного не примирился с прошлым?

– Насчет Романа – да, но… в остальном нет. – Я закрываю глаза. – И не знаю, как прекратить.

– Мы справимся. – Она ложится на меня, и если бы не пульсирующая голова, то я бы попытался заняться с ней любовью, пока она не забудет, каким засранцем я вчера был, и не вспомнит мужчину из своего прошлого. Мужчину, который умеет держать себя в руках.

– Je suis un putain d’idiot[91]91
  Я чертов идиот (фр.)


[Закрыть], – прикусив губу, бурчу я.

– Мой идиот. – Сесилия обхватывает мой подбородок и, положив большой палец на губу, заставляет меня ее выпустить. Впервые с тех пор, как вернулся к ней, она проявляет инициативу в поцелуе. Сердце в груди делает кульбит, а я обхватываю ее за затылок и, прижав к себе, целую, не обращая внимания на протесты в гудящей голове.

– Тобиас, – стонет Сесилия, и я представляю, как рву фланелевую пижаму, слышу громкие стоны и вхожу в нее.

Нависнув над ней, вижу в ее глазах то, что так отчаянно жду, – разрешение.

Да пошла ты, головная боль!

Чувствуя, как разрывает грудь от эмоций, набрасываюсь на ее губы и, схватив за волосы, наклоняю голову, а потом погружаю язык ей в рот. Наш поцелуй распаляет нас обоих, и мы поддаемся желанию. Я сразу же уступаю порыву, обретая свободу, которую не имел долгие годы, и начинаю касаться Сесилии, ласкать ее шею, вдыхать аромат. Теряюсь в ней, срывая с ее губ стоны и вынуждая хватать ртом воздух.

– Черт, как же я скучал, – шепчу, жадно приподнимая ее рубашку, и в ту же секунду лает Бо. Мы отрываемся друг от друга в ответ на его предупреждение и вдруг слышим, как к дому подъезжает машина. Сесилия смотрит на меня и хмурится.

– Ждешь кого-то? – чувствуя, как изнывает член, спрашиваю, готовый прибить любого, кто нам помешает. Никто бы не смог подобраться к входной двери, не вспугнув моих Воронов. Выходит, кто бы это ни был, его уже проверили и установили личность. Уверен, что в телефоне меня уже ждет сообщение о прибытии.

Замерев над Сесилией и чувствуя, как стучит в висках, продолжаю вжиматься в нее бедрами и задаю полный надежды вопрос, когда она охает.

– Почтальон? – спрашиваю я, и Сесилия качает головой.

– Почту приносят после полудня.

Разочарованно простонав, вскакиваю и хватаю пушку. Вооружившись, вижу в руках Сесилии «беретту» и рукой махнуть не успеваю, чтобы загородить ей путь. Натягивая штаны, спотыкаясь, мчу за ней.

– Проклятье, Сесилия!

– Остынь, Француз, – направляясь в гостиную, огрызается она на ходу.

Я почти догоняю ее, когда Сесилия вдруг отворачивается от окна и несется ко мне, с каждым шагом становясь бледнее. Обеспокоенный, протягиваю руку, чтобы спрятать Сесилию за спину, но она останавливается и толкает мне в руки пистолет. Стиснув его и понимая, что она прекрасно знает, кто стоит у ее дома, внимательно смотрю ей в лицо, а тревога отступает, сменившись беспокойством.

– Что случилось?

– Иди в душ, ладно? Я отделаюсь от них, а потом мы позавтракаем.

– От кого отделаешься?

– Тобиас, прошу, дай мне самой разобраться.

Пытаюсь обойти ее, но дверь открывается и закрывается, а на лице Сесилии появляется паника.

– Пожалуйста! – умоляет она, прыгнув передо мной и положив ладонь на грудь. – Тобиас, дай мне разобраться. Пожалуйста.

От закрадывающейся ревности я щурюсь.

– Да кто там, черт возьми, Сесилия?

Она заламывает руки, как девчонка-подросток.

– Тобиас, когда ты приехал, я совсем об этом забыла. Мы давно составили планы. Просто из головы вылетело.

– В телефоне меня ждет сообщение, где будет сказано, кто приехал, и я с места, черт возьми, не сдвинусь, пока не узнаю, так что выкладывай.

Сесилия смотрит на меня испуганным взглядом.

– Это моя мать.