Текст книги "«Лианозовская школа». Между барачной поэзией и русским конкретизмом"

Игорь Левшин
ХОЛИН КАК БЕРРОУЗ, ИЛИ КОСМОС КАК БАРАК

I. Птюч-контекст и Холинские Чтения

Есть контексты, которых исследователи литературы могут долго не замечать, будучи даже не только современниками событий, но иногда и – между делом – участвуя. Просто не приходит в голову, что в некоторых странных контекстах сам объект их исследования был не только замечен, но и сыграл определенную роль. Игорь Шулинский, неизменный главный редактор журнала «Птюч», рассказывал мне: «Игорь Холин был „Отцом Птюча“ (Владимир Сорокин – „Брат Птюча“)».

И немолодой уже Холин был рад такой странной роли (иногда даже казалось, что счастлив).

Недооценивать этот контекст было бы ошибкой, и эту ошибку нередко повторяют, поэтому придется сделать это отступление. «Птюч» не только журнал и клуб – это движение, возникшее на волне проникшего из Англии рейва, какое-то время направлявшее его в России, завертевшее немалые массы – не только молодежи, не только столичной. Дошло до того, что Эдуард Лимонов написал статью «„Пастернаки“, дети их – „птючи“ и „лохи“». И те и другие (и третьи) для него важные и ненавистные составляющие целых поколений:

<…> у «пастернаков» выросли дети их – поколение «птючей». Одноименный журнал и ночной клуб того же имени в столице как нельзя лучше определяют эту совсем уже муторную ересь521521
  Впервые опубликована в статье в газете «Лимонка». № 41. Июль 1996. Входит в сб.: Лимонов Э. Как мы строили будущее России. М.: Пресском, 2004. С. 163.


[Закрыть].

Ошибались и настоящие «инсайдеры»: многочисленные иностранцы дивились: «у нас в Европе рейвом увлекаются тинейджеры, а у вас в „Птюче“ сплошь сорокалетние художники, музыканты и бизнесмены». Как теперь известно от многочисленных исследователей модной «темной» философии, Ник Ланд, Марк Фишер были еще как захвачены рейв-движением в Уорикском университете, а косвенно и часть «спекулянтов» (Рэй Брасье и др.), «циклоновед» Реза Негарестани и многие, оставшиеся за кадром. С другой стороны, в ближайшем из концентрических кругов «Птюча» были лаборатории современных медиа (Владимир Могилевский и др.), поддержанные Фондом Сороса и Термен-Центром Московской консерватории522522
  См., например, сайт фестиваля «Да-да-нет». http://www.da-da-net.ru/.


[Закрыть], а эксперименты любимцев «Птюча», художников «Медгерменевтики», по части деятельности в духе теорфикшн сильно напоминают проекты CCRU (Cybernetic Culture Research Unit) Уорикского университета.

Каким образом Игорь Сергеевич Холин, отец стиля «баракко», стал и «Отцом „Птюча“» и «Русским Берроузом»? Как «Птюч» стал организатором «Холинских чтений», как Холин получил 10 тысяч долларов «Холинской премии»? И, может, главное: есть ли в облике Игоря Холина и в его текстах основания для встраивания в такой контекст?

II. Холин, Берроуз и Ленинский Пед

Начинавшие журнал «Птюч» Игорь Шулинский и Илья Бражников с разницей в год окончили филологический факультет МГПИ им. В. И. Ленина. С Холиным они были знакомы до «Птюча», то есть до начала 1994 года, приглашали его в школу, где тогда преподавали, как и Михаила Сухотина и других неофициальных поэтов и писателей. Холин рассказывал их ученикам про себя, читал стихи свои и своих друзей.

Стихи Холина появились во втором номере журнала (в первом распечатали стихи Николая Байтова – не менее странный выбор для журнала о рейве). Игорь Шулинский считал, что хороший поэт всегда подойдет хорошему изданию, надо только красиво подать историю, вписать стихи в радикальный дизайн. Журналу нужен свой миф. Коллеги (среди которых первый год был и я) подивились, но не возражали. Шулинский объявил любимого поэта Русским Берроузом, учредил «Холинскую премию» на деньги спонсоров журнала и провел Холинские чтения, кульминацией которых было вручение тех самых 10 тысяч долларов, на которые лауреат купил себе компьютер. Доктор филологических наук Илья Бражников свидетельствует (опять же в личной беседе):

в небольшой зал набилось полсотни человек, может быть шестьдесят. Кроме самого Холина читал, например, Владимир Сорокин – это было его первое собственное выступление, он почти не заикался. До этого за него читали друзья.

Напомним, что Холин вполне успешно освоил компьютер в 74 года (хотя я и помогал ему иногда решать проблемы с ОС, заезжая к нему на Ананьевский).

Художник Валентин Воробьев писал: «Он выглядел английским лордом под дождем. Модный реглан „шоко“, клетчатая шляпа, роговые очки и дождевой зонт с резной ручкой»523523
  Воробьев В. Друг Земного Шара // Зеркало. 2001. № 17. https://magazines.gorky.media/zerkalo/2001/17/drug-zemnogo-shara.html.


[Закрыть]. Действие происходит в 1975 году.

Таким я его не застал. Шулинский рассказывал: «Он был с Марса и выглядел как с Марса, и стихи его были с Марса. Он всегда ходил в джинсах. Он был тут иностранцем, очень отличался и от Генриха Сапгира, и от других неофициальных поэтов». Да, все так: джинсы и рубашка.

Даже Шулинский не утверждал, что стихи Холина отсылают к Берроузу, хотя «стихи пост-барачных циклов психоделичны». Но в романе «Кошки Мышки» общее с «Голым завтраком» все же найти при желании можно.

III. Черепаха в окопах противника

Прежде всего это монтаж стилистически разнородных текстовых отрезков. Вплоть до того, что «Кошки Мышки» местами будто наспех, под дулом дедлайна, скроены из имевшихся черновиков самого разного времени. В любом случае в романе представлены, кажется, все стилистические «разработки» Холина. Конструкция романа почти «психоделична»: текст о самоубийце, который и труп на диване, охраняемый милиционером, и участник беседы. Нарратив, местами вполне связный, разрезается перепалками Автора со своими персонажами. Вставные умеренно достоверные новеллы из жизни совписовской (Передуев=Передреев, Линяев=Куняев) и подпольной (Дверев=Зверев, который, кстати, «торчит у старухи Посеевой», то есть вдовы Асеева) богемы проложены военными воспоминаниями (Холин командовал ротой автоматчиков). Есть холинский вариант «Одного дня Ивана Денисовича». Есть там даже оргии а ля рюс – вставная новелла «Англичанин тяпнем», с участием вышеупомянутых совписов524524
  Холин И. С. Кошки Мышки: Роман. Вологда: Полиграф-Периодика, 2015. С. 157–181.


[Закрыть].

Действующее лицо Унитаз изъясняется по-крученыховски: «Унитаз: Дыр, быр, гыр»525525
  Там же. С. 162


[Закрыть].

Заметим, что неодушевленные действующие лица характерны и для неофициала и современника Холина – Владимира Казакова. Скорее всего это совпадение, но вообще-то Холин мог читать прозу Казакова, изданную в Германии в 1970-е или в России в 1990-е.

Доходит и до «падонкаффской» речи из 1990-х. Можно предположить, что он был воодушевлен здесь именно ею, а не, скажем, «Янко крУлем албАнскым» Зданевича, и не изобретал этот «йизык»526526
  «йизык». М. Gummiarabic Research & Industries, 1994 – такой вот сборник стихотворений вышел под эгидой «Птюча». Составитель – «профессор Noart Movement» музыкант Алексей Борисов.


[Закрыть] параллельно – Холин был очень чувствителен ко всему новому.

Вот как ты Николай Сергеич мне гаварил кагдата я тожа люблю гулять па парку Горькава <…> мой знакомый абищал дать фсякую харошую работу527527
  Холин И. 2015. С. 191–195.


[Закрыть].

Но важнейшая и, на мой взгляд, наиболее интересная часть книги психоделична без кавычек: Холин передает самое что ни на есть измененное состояние командира роты, то есть себя. После контузии, конечно, а не после веществ. Я, во всяком случае, не знаю свидетельств об употреблении им таковых.

Молодой командир, он же труп самоубийцы Николая Сергеича, бредит, излагая обстоятельства боя, где он лично всадил 71 пулю – диск автомата – в живот немцу/итальянцу/испанцу. Обрывки воспоминаний, обрывки полковника, убитого бомбой, обрывки фронтовых фантазий и слухов здесь искусно замешаны на протяжении десятков страниц, а вишенка на этом кровавом торте – черепаха:

Доктор: Какая черепаха?

– В окопе у немцев, итальянцев или испанцев нашли черепаху. Она была мертва.

– Черепаха?

– Нет, полковая аптечка. На переправе погибла уйма народа. Если бы вы видели, доктор, что там творилось.

<…>

Черепаха оказалась мертва. Не кормили. Потом ударили морозы. Немцы, итальянцы или испанцы удрали, а черепаху бросили528528
  Там же. С. 145.


[Закрыть].

Черепаха в окопах противника, да ещё и послужившая внутренним бронежилетом, отбившим 71 пулю!

<…> был убит полковник. Бомба трахнула его по голове. Уцелел кусок сапога и подбородок. Опознала жена.

<…>

Доктор: Дышите глубоко.

Полковник: Как я могу дышать одним подбородком?

Доктор: У вас есть кусок сапога. Дышите им. На фронте случается и не такое529529
  Там же. С. 149–151.


[Закрыть].

Николай Сергеич: Полковника мы тогда похоронили в братской могиле. Хорошо, что я тогда от него ушел. Чувствовал, что если в этого немца, итальянца или испанца весь диск не выпущу, то он прикончит меня. Изрешетил я его классически. Все удивлялись, как он после этого остался жив. Доктор сказал, особый случай. В животе у этого немца, итальянца или испанца оказалась черепаха, которую он перед самым началом боя проглотил из гуманных соображений: чтобы она не замерзла. Стреляю в него, а пули отскакивают. Я думал, что убил его, а он оказывается живее всех живых530530
  Там же. С. 179.


[Закрыть].

Николай Сергеич: Лежу под огнем не мин и снарядов, а под градом собственных воспоминаний. До тебя мне дойти нелегко, до уборной четыре шага.

Полковник: Вперед, лейтенант! Если не возьмем эту высоту, всех отдадут под трибунал. Всех – и этих, и тех, которые еще не родились!

– Товарищ полковник, встать не могу. Разрывается мой мочевой, боевой, дорогой пузырь!531531
  Там же. С. 174.


[Закрыть]

IV. Холин, музыка и новые медиа

Бредовые птюч-идеи, иногда даже зловещие, ничуть не отпугивали Холина. Шулинский:

Мы задумали совместное выступление Холина с группой «Ночной Проспект»532532
  Точнее, дуэта F. R. U. I. T. S. (https://en.wikipedia.org/wiki/F. R. U. I. T. S.).


[Закрыть]. Раз уж Берроуз выступал в жанре spoken word c группой Material Билла Ласвелла и другими музыкантами, то и Холин должен был читать космические стихи, а <художник Сергей> Шутов по видео вживлять Холину в голову опухоль. Репетиции точно были, но выступление, как сказал мне участник проекта Алексей Борисов, не состоялось.

Оно не состоялось: Холин приболел тогда. Точно известно: Игорь Сергеевич охотно согласился участвовать. Мне трудно представить себе его друзей поэтов или просто ровесников, столь авантюристичных и раскованных. Мне он как-то сказал: «Игорь, вы посмотрите на эти полки с книгами. Это же какой-то абсурд! Когда, наконец, всё это заменят на маленькие полочки с CD?»

V. Космос

Это ключевое слово российского рейв-движения: в 1991 году в павильоне «Космос» прошел первый московский рейв – Gagarin Party. Так что читать стихи из «космического цикла» в Птюч-клубе сам Космос велел.

В цикл входят 62 стихотворения. В оригинальных файлах, любезно присланных мне Владиславом Кулаковым, каждое имеет название. В «Избранном»533533
  Холин И. С. Избранное: Стихи и поэмы. М.: Новое литературное обозрение, 1999. Далее стихотворения Игоря Холина цитируются по этому изданию – с указанием в круглых скобках страницы.


[Закрыть] названий почти нет, поэтому я даю название из оригинала и страницу в избранном.

Действия происходят в 1958-м (!) веке, и они довольно разнообразные: с одной стороны, там немало эпизодов вполне космических масштабов:

 
<…>
Создают машину
Махину
Таран
Он
Может
Одним ударом
Уничтожить
Марс
Юпитер
Венеру
<…>
 

(«Плод идей», 71)

 
Технический
Космический комитет
Заседал
400 лет
<…>
 

(«Наступательная тактика», С. 80)

А можно заглянуть и еще дальше в будущее:

 
Господа
Заглянем вперёд
В 300961 год
<…>
 

(«Бычья голова», С. 96)

Очень интересно стихотворение, в котором Автомат, как известный кит, отрыгивает из чрева набор из предметов, пролежавших в его желудке вполне себе 1958-20=1938 веков:

Автомат полубог

 
Проглотил
Старый сапог
Началась отрыжка
Выскочила
Сберегательная книжка
Алюминиевый таз
Автопокрышка
Стопа
Кровельной жести
Удостоверение
Корреспондента Известей
Детские носки
Детская соска
Мешок извёстки
Дамская шляпа
Панама
Магнитофон
И куча
Другого хлама
Весом 800 тонн (С. 84)
 

VI. И космический барак

Можно сказать, что космический цикл Холина расположился где-то между стимпанком и киберпанком. Иногда хочется назвать этот жанр кибер-частушками. Но вернее будет сказать, что эти стихи – как и можно было ожидать – тяготеют к кибер-бараку. Вот это, например, совершенно барачный мотив:

Свадьба

 
Женили самосвал
И стиральную машину
Выпили
3675 литров
Бензина
Очумев
Машины
Ворвались в хлев
Самосвал
Перепробовал
Всех свиней
Отдав
На растерзание гостей
Невесту
От которой
После этой операции
Осталось
Мокрое место (С. 94)
 

Интересно сопоставить холинский космос с космосом Федора Сваровского, где тоже быт. Но какой же он совсем другой!

 
Счастливые дни
<…>
сплю в спасательной капсуле
 
 
вот там тишина
не слышно даже реле
 
 
в сухой чистоте
в обнадеживающей пустоте
 
 
опять новый год
и утка тушеная в яблоках
на столе
 
 
где ел – там заснул
все роботы уберут
<…>
 

(«Счастливые дни»)534534
  К настоящему моменту стихотворение не опубликовано ни в одной отдельной публикации произведений автора; приводится в материале: Валентин Алень. Проект Logocentrism // post(non)fiction. https://postnonfiction.org/projects/logocentrism/.


[Закрыть]

VII. Космопарламент Вещей

То, что Холин превратит космос в барак, можно было ожидать. Менее предсказуемо другое: в космическом цикле много космической «эротики». Эротика была важным ингредиентом и барачного цикла, но в 1958 веке, оказывается, любви покорны люди, животные и машины. Более того, мы встретим там их равноправие и смешение. Все они акторы, как объяснили нам классики акторно-сетевой теории. Причем не пошленький суперкомпьютер – главный инфлюенсер этого века. Предметы самого простого происхождения требуют внимания к себе и иногда его получают. Поэт, кажется, не особенно счастлив:

Мои родители

 
Вы думаете
Этот блестящий
Предмет
Стиральная
Машина
Ошибаетесь
Я поэт
Единственный
На Венере мужчина
Мои родители
Громкоговорители
Приятели
Выключатели
Лучший друг
Утюг (С. 97)
 
 
Но всё же:
Человек
Бог
Иванов
В возрасте 175 лет
Представителями
Всех планет
Избран
Президентом Галактики
<…> («1958 век», С. 60)
 

По замыслу Бруно Латура, Парламент Вещей начинался с Вакуумного Насоса и Доводчика Двери, но ведь и Пресс, кажется, не худший вариант:

 
Скрежет Лязг Треск
Рычагов лес
Пресс
Открывает конгресс
<…>
 

(«Купорос», С. 65)

Вот актор из животного мира:

Заседание академии

 
Тема
Развитие мышления
У гиппопотама
Докладчик говорил
О влиянии на это
Различных
Философских идей
От мезозойской эры
До наших дней
Впрочем
Сказал он
Вам
Расскажет об этом
Сам
Гиппопотам
<…> (С. 75)
 

А вот парочка механизмов:

Пара марсиан

 
Она
Молочный жбан
Он
Маховик
Неплохой мужик
Поэт
Половых органов нет
Вместо них
Гладкое место
Совокупляются
При помощи жеста (С. 62)
 

Бесстыжая секс-работница тоже механизм. Клиент, видимо, человек:

Кожуха

 
Возле бара
Незабудка
Курсирует
Автомат
Проститутка
Подмигивает прохожим
Фарой
Она
Опусти сотню в щелку
Изображу
Целку
Он
Пойдём в подворотню
Там темно
Она
Давай тут
Не всё ли равно
Он
Стыдно
Она
Чепуха
Он
Ладно
Заворачивай кожуха (С. 102)
 

Паука судят механизмы:

Зала правосудия

 
Идёт комедия
За столом автоматы
Прокуроры
Адвокаты
Подсудимый паук
<…> (С. 74)
 

Но заключительное стихотворение (в оригинальных файлах, в сборнике оно в стихотворной гуще):

Ухо

 
Мне говорили
Сказала старуха
На Луне
Построили ухо
Величиной
С территорию Эквадора
Скоро
Можно будет
Подслушивать
Все разговоры
Дед Кирилл
Ее осадил
Ты сошла с ума
Это небылица
Что ты дед
Могу перекреститься (С. 100)
 

Скорее всего сам Холин считал важным закончить космическую «антиутопию» именно крестящейся старухой.

VIII. Будьте, пожалуйста, злым

Литературную атмосферу, или же контекст наших встреч с Игорем Холиным, попробую воспроизвести, рассказав примечательный эпизод.

У меня есть книга Виктора Ерофеева с дарственной надписью: «Игорю Лёвшину. Будьте, пожалуйста, злым». История необычного пожелания такова: на одном умеренно светском литературном мероприятии Игорь Холин подвел меня к Виктору Ерофееву и представил: «Это критик, злой. Написал про мое стихотворение статью, очень злую, но интересную!»

Я никогда не был злым критиком, но пару раз меня заносило в сторону «постмодернистской критики» – в такую нишу попала моя статья «Этико-Эстетическое пространство Курносова-Сорокина», напечатанная в «Новом литературном обозрении»535535
  Левшин И. Этико-эстетическое пространство Курносова-Сорокина // Новое литературное обозрение. № 2. 1993. С. 283–288.


[Закрыть] и имевшая некоторый успех. Воодушевленный, я написал в том же жанре – то есть бреда с редкими проблесками литературоведческого смысла – «разбор» самого известного стихотворения Холина – «У метро Сокола»536536
  Это стихотворение ходит в нескольких вариантах. Канонический начинается «На днях у Сокола». Этот вариант, происхождение которого уже трудно установить, протеста у автора, во всяком случае, не вызывал. Названия стихотворений в этой подборке, предоставленной В. Г. Кулаковым, могут не соответствовать названиям в других изданиях (или отсутствовать в них). Как пояснил В. Г. Кулаков, Игорь Сергеевич не раз менял оформление своих старых стихов, в одной книжке, например, сделал каждое с посвящением. В этой подборке он придумал всем стихотворениям названия.


[Закрыть]. Игорь Сергеевич долго смеялся, был очень доволен.

«Лепестки и стебли Игоря Холина» начинались с самых нелепых интерпретаций, которые не буду приводить из стыдливости и заканчивались чуть ли не «рациональным» указанием на то, что послужило поводом к написанию стихотворения. Не обошлось без «мамлеевщины», конечно.

Всякий анализ поэтического текста всегда представлялся мне своего рода расследованием, произведением детективного жанра, с завязкой, разработкой и развязкой. Относительно простое решение бывает порой найти труднее, чем просчитать целый веер многоходовых комбинаций. Ключом к данному отрывку стал всего лишь анжамбеман на первой строке. Черт возьми! Что может быть проще:

 
У метро
Сокола дочь
мать укокала.
 

Пораженный догадкой, я бросился в «Ленинку», чтобы вновь поднять архивы тех лет. Полосы воодушевления сменялись ощущениями бессилия и безнадежности: криминальные новости были в те времена нежеланными гостями газет и профессиональных отчетов. Не буду утомлять читателя перечислением препятствий, которые приходится преодолеть биографу в условиях вековой отсталости наших организаторов библиотечного дела. Скажу лишь, что я был с лихвой вознагражден. В доме 34 по Верхней Красносельской улице, рядом со станцией метро «Красносельская», дочь Александра Израилевича Сокола, четырнадцатилетняя Вероника Гулько убила свою мать Любовь Николаевну Гулько! Причина: ссора из-за раздела имущества при расторжении брака родителей!

Эта девушка, староста класса, в школе, кстати, слывшая красавицей, выдала любимому отцу местонахождение отданного матерью якобы в починку проигрывателя. Доведенная до края потоками грязи в адрес отца (инженера в секретном НИИ), а то и просто побоями, Вероника пыталась удавить мать проводом от настольной лампы. Это произошло под утро. Психика девочки не смогла вместить всего ужаса задуманного (для исполнения у ней просто не хватило сил чисто физически). Вероника слышит кашель и стоны матери и, защищаясь от этого всепроникающего ужаса, швыряет на звук все, что попадается под руку: утюг и книги, чашку и бюст Бетховена с пианино, вазу с нарциссами и транзисторный приемник.

Неизвестно, сколько бы продолжался этот кошмар, если бы она не задела выключатель. Зажегся свет. Кровавая масса лица с приклеившимися черепками и белыми лепестками цветов. Зрелище шевелящегося еще, забрызганного красным одеяла. Девушка выбросилась с седьмого этажа.

Искушенный читатель этой в некотором смысле детективной заметки сразу, я думаю, задастся вопросом: откуда же тогда все эти красочные подробности? От нее. От нее самой. Вероника осталась жива, хотя и никогда не сможет передвигаться самостоятельно. Банальный с точки зрения криминалистической практики эпизод послужил таким образом толчком к написанию этого стихотворения.

Кроме того, что мое открытие придает дополнительный оттенок стихотворению в целом, оно производит и еще некоторую работу, на мой взгляд не менее значительную: по смещению акцентов и, тем самым, по ритмическому преобразованию, ритмическому «переписыванию» обеих строк, вводя неожиданное противоборство «прежней» (тонической) структуры двух стихов, и так, кстати, достаточно ритмически изысканной, – с естественным ритмом фразы, которую цезуры делят теперь скорее на три, чем на две части, как бы окончательно «ломая стебель» ритма.

На этом бы мне хотелось закончить эту небольшую статью. Надеюсь, она будет интересна не только узким специалистам, но и широкому кругу интересующихся современной поэзией. Хочется также надеяться, что история стихотворения на этом не оборвется.

Вместо заключения

Шулинский: «Главное, он был крутым стариком. Я бы мог его представить перевозчиком наркотиков – как в фильме «Перевозчик наркотиков» Клинта Иствуда. Он один был такой. Ни Рабин, ни другие такими не были».

Я бы сказал, что Игорь Сергеевич Холин был «четкий». Но как-то в послелекционной беседе молодой лектор Егор Зайцев придумал, может быть, идеально подходящий эпитет: «Это был конкретный чел».

Илья Кукуй
«НЕБОЛЬШАЯ ПОЭМА» БОЛЬШОГО ПОЭТА

Игорь Холин. Небольшая поэма

 
    Вывалившись
    Из лона матери
    Не издал вопля
    Фельдшерица
⁵  Стукнув по попе
    Сказала
    Опля
    Двух лет от роду
    Упал с дивана
¹⁰ Повредив головку
    Эротические наклонности
    Развились
    Рано
    Трех лет
¹⁵ Подсматривал
    Как писает сестренка
    Пяти
    Изнасиловал
    Котенка
²⁰ Восемнадцати
    Соседскую дочку
    Отец пострадавшей
    Сказал
    Пусть женится
²⁵ Точка
    Женился
    Все потекло
    Как полагается
    Он
³⁰ Пьет
    Она
    Лается
    Спят рядом
    Повернувшись
³⁵ Друг к другу
    Задом
    По утрам
    Он сидит на постели
    Без порток
⁴⁰ Размышляя
    Идти на улицу
    В сортир
    Или сесть
    На горшок
⁴⁵ Конец таков
    Стена
    Сарая
    Гвоздь
    Веревка
⁵⁰ Натянутая
    Как струна
    Ноги врозь537537
  Холин И. Избранное: Стихи и поэмы. М.: Новое литературное обозрение, 1999. С. 198–199.


[Закрыть]
 

***

«Небольшая поэма» была опубликована в разделе «Разные стихи» поэтического «Избранного» Игоря Холина. В том, что она не входит ни в один из его циклов, есть что-то символическое: это произведение может выступать репрезентацией всего художественного мира поэта. В дальнейших заметках мы постараемся показать, что отношения «Небольшой поэмы» с законами поэтического хосмоса538538
  Этот – признаемся, не очень остроумный – конструкт отсылает как к КОсмосу ХОлина, так и к фигуре «хаосмоса», занимающей видное место в теории Ж. Делеза и Ф. Гваттари, о которой далее пойдет речь. См.: Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Тысяча плато. М.; Екатеринбург: У-Фактория, 2010. С. 11. Здесь и далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц. О приложимости теорий хаоса к ранним формам русского постмодернизма (в частности, к творчеству «лианозовцев») см. также: Липовецкий М. Постмодернизм в русской литературе: агрессия симулякров и саморегуляция хаоса // Человек: Образ и сущность: Ежегодник / Гуманитарные аспекты. 2006. № 1 (17): Постмодернизм. Парадоксы бытия. М.: ИНИОН, 2006. С. 75–78.


[Закрыть] Холина свидетельствуют не только о ее принадлежности к «барачной» поэтике (что очевидно), но и о постмодернистском типе письма Холина в целом. В контексте постмодернизма поэты-«лианозовцы» рассматриваются обычно как ранняя фаза московского концептуализма539539
  В рамках «первой волны русского постмодернизма» рассматривает поэзию «лианозовцев» Ирина Скоропанова (см. Скоропанова И. Русская постмодернистская литература. М.: Флинта-Наука, 2001. С. 192). Н. Лейдерман и М. Липовецкий, говоря о «лианозовцах», указывают на то, что их поэзия «не столько обновляет, сколько завершает авангардистский эксперимент 1910–1930-х годов» и «ведет непосредственно к постмодернизму» (Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: В 3 кн. Кн. 1: Литература «Оттепели» (1953–1968). М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 278).


[Закрыть], однако их поэтика – у каждого по-своему – являет собой вполне самостоятельное явление.

Для определения типа постмодернистского письма особо наглядным представляется образ ризомы540540
  Идеей применить понятие ризомы при анализе текстов неофициальной литературы я обязан Галине Блейх, рассматривавшей в этом же ключе творчество поэта Александра Альтшулера, собрание сочинений которого готовится к публикации.


[Закрыть], выдвинутый Ж. Делезом и Ф. Гваттари в первой главе их мозаичной монографии «Тысяча Плато». В плане литературы ризома противопоставляется ими книге-корню, воплощающей в себе принцип мирового древа, при котором рост обеспечивается последовательным расщеплением смыслов и подчиняется бинарной логике. По утверждению философов, такая система «никогда не постигала множественность – ей требуется крепкое основное единство», и движение от общего к частному осуществляется «всегда при условии, что <мы> располагаем крепким основным единством, единством стержня, поддерживающего основные корни» (С. 9). В принципе ризомы «единство целостности утверждает себя, скорее, в ином измерении – в измерении круга или цикла» (С. 10). На первый план выступает горизонтальный уровень комбинаторики, при котором субъект, единичный художественный текст, не развивает смысл своего объекта – порождающего его художественного мира, – а находится с ним в отношениях «единства амбивалентности и сверхдетерминации» (С. 11): обратное предполагало бы телеологичность целого и возможность его последовательного развития. Ризомой Делез и Гваттари называют такой принцип организации множественности, при которой «одно составляет часть целого, будучи всегда вычтенным» (С. 11): смысл конституирует себя в процессе вычленения, а не добавления и развития.

В качестве признаков ризомы философы называют принципы соединения и неоднородности (вычленение и примыкание возможно в любом месте, а не в одной конкретно взятой точке расщепления), множественности (все множества оказываются «расплющены» на единой плоскости консистенции, не коррелируя более с единым центром – говоря словами Холина, «Земной Шар умер»), разрыва (в любом месте ризомы, образуя линии, по которым мы «всегда рискуем обнаружить на ней организации, рестратифицирующие совокупность», C. 17) и, наконец, картографии и декалькомании. Последние два принципа являются наиболее существенными: ризома представляет собой динамичную карту, конструирующую «замкнутое на себя бессознательное» (С. 21); «у нее нет ни начала, ни конца, но всегда – середина, из которой она растет и переливается через край» (С. 37), и художественный текст представляет собой кальку этой карты, фиксацию изменений, позволяющую перевести продукты короткой памяти в статус феноменов.

Безусловно, стилю каждого большого автора присущ эффект узнаваемости, и так же легко, как мы определяем авторство Холина, мы видим почерк Сергея Есенина или Андрея Белого в каждом из их стихотворений. Однако отличие модернистского проекта от постмодернистского – в терминологии Делеза/Гваттари, «книги-дерева» от «книги-ризомы» – в направленности и развитии поэтики: если в литературе модернизма художественный поиск имеет определенный мифо– либо жизнетворческий ориентир, устремлен в будущее либо прошлое и устанавливает между ними вертикальную связь, то в постмодернистском письме новый текст становится исследованием горизонтали, карты местности, вариациями данности, единство которым придает сигнатура автора. Обитателями этой местности у Холина являются жители барака или те, кому посчастливилось там не оказаться.

Многие отмеченные свойства постмодернистского текста-ризомы наглядно реализуются в «Небольшой поэме» Холина. Тематически она является сюжетным развертыванием лаконичного шедевра из цикла «Жители барака»:

 
Умерла в бараке 47 лет.
Детей нет.
Работала в мужском туалете.
Зачем жила на свете?541541
  Холин И. 1999. С. 24.


[Закрыть]
 

Герой «Небольшой поэмы» столь же бессмысленно проводит жизнь и так же бессмысленно, без видимых непосредственных причин, умирает. Конечно, есть и отличия: женщина и мужчина, смерть и самоубийство; в «Небольшой поэме» эксплицитно не обозначено, что «жизнь человека» проходит в бараке (хотя тот факт, что для справления нужды надо «идти на улицу / в сортир» говорит, скорее, об этом). Однако общая диспозиция вполне соответствует «Прологу» знаменитой пьесы Л. Андреева: «Вот пройдет перед вами вся жизнь Человека, с ее темным началом и темным концом»542542
  Андреев Л. Жизнь человека // Андреев Л. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1990. С. 443. Схожий прием – изложение жизни человека в несколько строк – Холин использовал не раз. (См. стихотворения «Во время гулянки под крики и топот…», «Родился / И будучи младенцем…» и др. – Холин И. 1999. С. 30, 103.) В цикле «Жители барака» такие стихотворения часто становятся эпитафиями: «Лежит Бутылкин здесь, портной…», «Сапожник Слесарев Семен / Безвременно здесь погребен…», «Был век им прожит, / Он ушел из жизни…» (Там же. С. 24–25).


[Закрыть]. В «барачном» стихотворении для изложения фактов биографии персонажа достаточно трех строк (возраст / семейное положение / профессия), в «Небольшой поэме» она получает свое развертывание – однако принципиально иное, чем у Андреева. Если в модернистской пьесе мы имеем дело с «кругом железного предначертания», на пути которого человек в то же время «никогда не будет знать, что несет ему грядущий день, грядущий час – минута»543543
  Там же. С. 444.


[Закрыть], то в поэме Холина с самого начала «все потекло / как полагается», и ни у героя, ни, в особенности, у читателя не возникает ни малейшей надежды на непредусмотренное развитие событий. В этом смысле понятно, почему поэма «небольшая»: барачный хосмос не предполагает большой формы и не дает для нее материала544544
  Характерно, что жанр «большой» поэмы Холин использует почти исключительно для дружеского послания (степень «дружественности», конечно, пропорциональна холинскому дружелюбию): «„Рыбина Рабина“ – художник Оскар Рабин, „Степь“ – художник Василий Ситников, „Узбекский халат“ – поэт Генрих Сапгир, „Песня без слов“ – поэт Овсей Дриз. Холин передает их речь, обыгрывает их имена и фамилии, рассказывает об их личной жизни и об их произведениях. Но в этих поэмах не просто запечатлены события, значимые для дружеского круга поэта, но они еще пронизаны духом тех далеких лет. И быт, и бытие 60-х годов в них слиты воедино» (Михайловская Т. От составителя // Холин И. Поэмы. М.: РИК Русанова, 2005. С. 3. «Небольшая поэма» в это издание не включена). Сам Холин, однако, уделял этим поэмам более значимое место: «Уже в середине 60-х у меня начали писаться поэмы, среди них были и чисто лирические, такие как „Окно в окне“, „Песня без слов“» (Холин И. «Мы всегда исходили из реальности» [Интервью с В. Кулаковым] // Кулаков В. Поэзия как факт. М.: Новое литературное обозрение, 1999. С. 321).


[Закрыть].

Однако что именно образует здесь поэтический сюжет и дает основание Холину разрабатывать его в жанре пусть небольшой, но поэмы? И в какой степени калька, снятая поэтом с барачной реальности, а читателем – с этого текста, обнаруживает на себе очертания общей карты барачного мира и в свою очередь формирует его дальше?

Жизнь героя в «Небольшой поэме» представлена в четыре этапа: 1) безрадостное рождение (отглагольная форма «вывалившись» контрастирует с издевательски бодрым возгласом фельдшерицы); 2) падение с дивана и повреждение головы, возможно, повлекшее за собой ранее развитие нездоровых эротических наклонностей, кульминирующих в двойном изнасиловании, пробном (котенка) и настоящем (соседской дочки)545545
  Отметим, что диминутивная форма «головка» содержит в себе фаллический компонент.


[Закрыть]; 3) женитьба на жертве по настоянию отца изнасилованной, пустившая жизнь героя по накатанной колее под откос; 4) самоубийство, являющее собой не решение проблемы безысходности, а закономерный и понятный стороннему наблюдателю «конец» истории.

Визуально «Небольшая поэма» создана в типичной для Холина форме: лишенный знаков препинания и строфики корпус текста с изысканной рифмовкой и нерегулярным метром, тяготеющий к максимально короткой строке. Описанное выше сюжетное членение на четыре части становится заметно, если записать поэму традиционным образом:

 
Вывалившись из лона матери,
Не издал вопля.
Фельдшерица, стукнув по попе,
Сказала: «Опля!»
 
 
Двух лет от роду упал с дивана,
Повредив головку.
Эротические наклонности развились рано:
Трех лет подсматривал, как писает сестренка,
Пяти – изнасиловал котенка,
Восемнадцати – соседскую дочку.
Отец пострадавшей сказал:
«Пусть женится. Точка».
 
 
Женился. Все потекло
Как полагается:
Он пьет,
Она лается.
Спят рядом,
Повернувшись друг к другу задом.
По утрам он сидит на постели без порток,
Размышляя, идти на улицу в сортир или сесть на горшок.
 
 
Конец таков: стена
Сарая, гвоздь,
Веревка, натянутая, как струна.
Ноги врозь.
 

В такой записи видна двойная деконструкция поэтической фактуры поэмы – вначале на уровне «проговаривания» текста, а потом при его записи. В ее основе лежит традиционная строфа из четырех стихов с перекрестными рифмами546546
  Единственное исключение – в конце третьей «строфы» (рядом / задом / порток / горшок). Похожий – однако менее радикальный в исполнении – прием мы встречаем в раннем стихотворении В. Маяковского «Послушайте!» (1914).


[Закрыть], сама поэма в плане длины предполагаемых строф (если руководствоваться движением сюжета) устроена симметрично: 4-8-8-4. В то же время степень колебаний метра, длины стиха и типа рифм очень высок. В первой «строфе» Холин наглядно противопоставляет акцентный стих двустопному ямбу и прощается с последним, возвращаясь к нему лишь в последней строфе547547
  Интересен прием своеобразного «обращения» ямба в усеченный хорей при сопоставлении второй («…сарая. Гвоздь») и четвертой («Ноги врозь») строк последней «строфы».


[Закрыть]. Рифмы колеблются от мужских, сосредоточенных в основном в последней «строфе», реализующих забивание гвоздя в стену сарая и, тем самым, в крышку гроба персонажа (стена / гвоздь / струна / врозь), до дактилических (полагается / лается). Особенно сильной деконструкции при записи подверглась, естественно, длина стиха: в окончательной версии она колеблется между одним (в 26 строках) и четырьмя словами (в двух)548548
  2 слова – в 17 строках, 3 – в семи. Доминантность однословного стиха становится заметна при подсчете: двух-, трех– и четырехсловные строки вместе встречаются столько же раз (26), сколько однословные.


[Закрыть]. Это примечательно еще и потому, что изменение длины стиха в традиционной записи находится в корреляции с лирическим сюжетом: относительно последовательное чередование в первой и последней «строфе» (4-3-4-2; 3-2-4-2), замирание во второй (7-2-4-6-3-3-3-3) и разбег к трагическому концу в третьей (3-2-2-2-2-5-8-10).

Переход к свободной форме549549
  Интересно, что более свободным стих Холина выглядит как раз в традиционной графике: фирменная холинская запись столбиком нивелирует указанные выше тектонические неровности поэтической фактуры.


[Закрыть] записи стиха, по наблюдению В. Кулакова, происходит уже внутри цикла «Жители барака»:

Строка, стремясь к информационной насыщенности, может то удлиняться, то сокращаться. <…> Фразы в основном короткие, рубленые, особое значение приобретают паузы – они придают дополнительный вес слову, концентрируют в нем информацию. Рифмовка очень прихотливая: стихотворение пронизывается внутренней рифмой и распадается на строки минимальной длины, часто состоящие из одного слова <…>. Формируется оригинальный конкретистский стих, основной художественно-смысловой единицей которого становится слово; в пределе стих превращается в простой словесный ряд. <…> Значение синтаксиса сводится к минимуму, слова, освобожденные от фразы, взаимодействуют всеми своими нередуцированными контекстами550550
  Кулаков В. Лианозово. История одной поэтической группы // Кулаков В. 1999. С. 20–21.


[Закрыть].

Что дает Холину такая организация поэтического пространства и насколько она, вкупе с развитием сюжета, коррелирует с описанными выше параметрами постмодернистского письма?

Вытягивание стиха по вертикали, отказ от знаков препинания и отмеченная Кулаковым «конкретность»551551
  Вопрос о том, насколько такая конкретность коррелирует с установками конкретистской поэзии, заслуживает отдельного обсуждения.


[Закрыть] слова создают эффект сингулярности, «вычитающий» отдельно взятую историю из знакомого читателям Холина барачного контекста. Трагическая судьба персонажа обусловлена социальными причинами, в то же время она конкретна в своей грубой фактографичности. Акцент на факт подчеркнут тем, что Холин практически не использует атрибутивных слов: во всей поэме лишь два прилагательных – «эротические» (наклонности) и «соседская» (дочка), и два причастия – субстантивированное «пострадавшая» и «натянутая» (веревка)552552
  Образ натянутой веревки восстанавливает вертикальный вектор после двух падений персонажа в начале жизни («вывалившись из лона», «упал с дивана») и последующего горизонтального, «текучего» существования. Эта вертикаль оказывается возможна, однако, только после смерти.


[Закрыть]. Высокая концентрация глаголов и неатрибутивных глагольных форм (18 глаголов, из них треть в настоящем времени, представляющем произошедшее как актуальное в момент прочтения, и 5 деепричастий) обеспечивает динамику сюжета. Выхода из дурной бесконечности цикла барачной жизни нет, однако детализация жизни персонажа в «Небольшой поэме» делает механизмы коллективного бессознательного наглядными. Это становится заметно, если сравнить развернутый сюжет поэмы с другим стихотворением из барачного цикла: