Автор книги: Коллектив авторов
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)
3) Самое существенное – листки формата А5 без титула и пагинации, с авторской правкой, по составу в целом соответствующие «Избранному в трех томах» (составлено автором к 1974 году993993
На одной из стопок «некрасовской» машинописи помета почерком Сатуновского: «Я. Сатуновский. Дано в январе 1973» (в этой стопке №№ 772–774, 777–780, 814–816).
[Закрыть] и выпущено «самиздатом в семи экземплярах»994994
Казак В. «Стихи из неглавных слов»: Предисловие // Сатуновский Я. 1994, С. 8.
[Закрыть]); тексты по большей части нумерованы в соответствии со «Списком» Сатуновского995995
Авторское объяснение принципов нумерации см.: СПС. С. 629–631.
[Закрыть]; последовательность в значительной степени соответствует последовательности в РП, где В. Казак воспроизвел «Избранное» по своему экземпляру; листки разделены на стопки не совсем так, как в трехтомнике: заметно, что некрасовский экземпляр машинописи пересматривался, видимо, и автором, и читателем996996
В 1974 году Сатуновский писал Некрасову: «Сева, мои рукописи, которые я у тебя взял, лежат у дочки. Вдруг понадобятся – позвони ей…» (Сатуновский Я. и Некрасов Вс. Переписка и воспоминания / Публ. Г. Зыковой и Е. Пенской // Цирк «Олимп». 2016. № 23. http://www.cirkolimp-tv.ru/articles/709/yaa-satunovskii-i-vsn-nekrasov-perepiska-i-vospominaniya, дата доступа: 7.08.2020).
[Закрыть], продолжались отбор и перекомпоновка997997
Одна из стопок завернута в листок, на котором написано: «Лучшие стихи», «200 стихотворений» – и обращение к Некрасову: «Сева! Хорошо б было, если ты на тех листках, где два или три стиха, отметил, какое именно, и подумал о порядке» (подчеркнуто Я. А.).
Кстати, самому Некрасову – несмотря на то, что одним из самых важных качеств поэта он считал умение правильно оценивать и видеть удачное и неудачное в собственных стихах, – тоже было очень свойственно передоверять другим людям право отбирать тексты для его публикаций; за собой Некрасов оставлял право потом публично оценивать эти подборки как удачные или неудачные.
[Закрыть]. Кроме того, есть стопка стихов второй половины 1970-х годов.
Попытка оценить варианты и сравнить их с опубликованными версиями стихотворений заставляет думать, что стопки стихов Сатуновского в собрании Некрасова имеют очень разную природу: где-то фиксируются варианты более ранние, чем те, которые публиковались впоследствии (и эти ранние варианты самим автором прямо здесь же и отменены), – но в некоторых случаях, напротив, есть правка, отменяющая версии, знакомые нам по изданиям: не исключено, что автор иногда спонтанно вносил правку в некоторые экземпляры машинописи и не следил за тем, чтобы она отразилась во всех экземплярах.
Вместе с письмами Сатуновского машинопись его стихов была передана нами в РГАЛИ для личного фонда Некрасова (№ 3445); сделаны цифровые копии.
***
В машинописи из собрания Некрасова нередко обнаруживаются варианты текста, иногда, как нам представляется, значимые. Если машинопись без рукописной правки, то датировать этот вариант относительно опубликованного (и, следовательно, понять его статус) сложно.
Есть, однако, случаи, когда публиковавшийся впоследствии в РП и СПС и зафиксированный в машинописи вариант отменен рукописной правкой; впрочем, судить, отражает ли эта правка последнюю авторскую волю, трудно, не обращаясь к другим источникам и свидетельствам, которыми мы не располагаем.
Нередко явственно читаются зачеркнутые, отмененные автором слова и строчки, что никак не влияет, конечно, на наши представления о дефинитивной редакции, но позволяет представить ход мысли Сатуновского, историю текста.
Ниже приведем наиболее значимые из вариантов, не учтенные в РП и СПС.
I. Варианты в беловой машинописи
На войне как на войне…
В «некрасовской» машинописи датировано 1944 годом; в РП и СПС– 1959-м.
Осень-то ёхсина мать…
В «некрасовской» машинописи датировано 1946 годом; в РП и СПС– 1959-м.
Один идейный товарищ…
В третьей строке вариант: «Подумать, бéз году неделя стажа»; в РП здесь: «без году неделя в гильдии»; в СПС: «без году неделя в партии».
Бей своих, чтоб чужие боялись!.. (1961)
В машинописи вариант последней строки: «Веселее будет грустный народ» (печаталось: русский народ).
Орудия человеколюбия… (1970)
Вариант в четвертой строке: «человека лечат, / калечат – подборками, /пробирками цитат…». Печатается: «подпорками цитат». Возможно, вариант «некрасовской» машинописи более ранний: стихи без номера (в опубликованном это № 689).
Всё, / что я кричу про тебя… (1971)
В РП и СПС текст заканчивается вопросительным знаком, в «некрасовской» машинописи – точкой. Приведем стихотворение полностью:
Всё,
что я кричу про тебя
для себя,
всё, что я шепчу – про себя —
для тебя,
а ты кто?
Я.
Уничтожаю (1971)
Есть строка, отсутствующая в опубликованных версиях («И писать не надо никому»). Устранена автором в позднейших источниках? Приведем стихотворение полностью:
Уничтожаю.
Этого не жаль.
И того не жаль.
Ничего не жаль
своего.
И писать не надо никому.
И не почему-нибудь,
а нипочему.
Каменные бабы (1971)
Непубликовавшаяся редакция:
Каменные бабы,
каменные прапрабабы,
брюхатые, с обвислыми усами,
родные,
мордокаменные.
…когда пришли забирать дурака (1974)
В последней строке важный вариант, отмененный, возможно, впоследствии потому, что слишком ясно указывает на конкретную историческую основу текста: «когда забирать пришли дурака / племянника моего» (печаталось: товарища моего). Кто имеется в виду, уточнить пока не удалось.
Опусти глаза (1975)
Дополнительные интервалы между первой и второй, третьей и четвертой строками.
Лунная ночь глубока (1975)
С чем-то вроде названия: «(насчет переводов)».
Как это вам приходят в голову… (1976)
Здесь в машинописи важная графическая версия: текст раздваивается, чего у Сатуновского, кажется, никогда не было (публикуется авторская версия без раздвоения). Нет ли здесь влияния Некрасова, у которого (как и у Айги) такое – любимый прием?
В подборке стихов о поэзии в первой строке вариант: «И как это вам приходит в голову, / двуединственные слова».
II. Правка, не учтенная в посмертных публикациях
Я умираю (1968)
Последовательно исправлено: вместо «защипало в носу» (как печатается) – «запищало в носу».
…сядет на страницу (1973)
Правка мелкая, но симптоматичная, может быть, она позволяет датировать машинопись как источник более поздний, чем использованные при публикациях: вместо публиковавшегося «…ресницы, / пахнущие черникой», здесь: «ресницы, пахнущие черникой земляникой».
Поэзия – / игра в бессмертие (1974)
В машинописи присутствуют, но зачеркнуты еще две строки, воспроизведенные в СПС: «Жирафы в Африке пасутся, / и это не игра в бирюльки». Убрав их, Сатуновский исправляет первую букву в слове «поэзия» на прописную и ставит после этого слова тире, превращая это таким образом в определение поэзии, в текст из стилистически сложного, резко контрастного в прямолинейно патетический; в подборке стихов о поэзии (не раньше мая 1977) – редакция из двух строк, с тире и без «жирафов».
Вопрос о последней авторской воле и дефинитивной редакции, видимо, остается открытым.
Снится девушке вертолетик (1976)
Еще один случай, когда в машинописи зачеркнуты слова, впоследствии печатавшиеся; здесь это последние две строки: «Утро, пусть сильнее грянет утро».
Сегодняшний день… (1977)
Публикуется тот вариант, который в «некрасовской» машинописи зачеркнут и заменен; возможно, автор потом вернулся к первой версии, – возможно, эта правка хоть и была для Сатуновского значимой, но он не успел внести ее в машинопись, ставшую потом источником публикаций:
Сегодняшний день, —
чего еще надо вам,
разные милые граждане…
III. Из истории текста: отмененные варианты
Поговорим с тобой… (1970)
Приведем здесь полностью стихотворение с отмененным прямо в тексте вариантом: и из-за адресата, и из-за значимости и неожиданности первоначального эпитета; четвертая строка в машинописи сначала была пятой («Некрасов Николаевич Всеволод, / чужая душа»), потом ее положение в тексте изменено стрелкой; окончательный вариант («лихая») вписан над строкой почерком Сатуновского:
Поговорим с тобой
как магнитофон с магнитофоном,
Сева,
чужая лихая душа,
Некрасов Николаевич Всеволод,
русский японец
О Брехте… (1968)
В последних строках видны ранние варианты, тут же зачеркнутые и замененные: «о том, / что глухá порода / болтают / враги народа – / евреи / и шизики» (окончательный вариант: «о том, / что глухá порода / долдонят / враги народа – / жиды / и шизики»).
Обижайтесь не обижайтесь… (1968)
В шестой строке пропало загадочное, но прекрасное выражение; было: «обожают чин и хрящик самовластья»; тут же исправлено на окончательное: «обожают чин, и ряд, и хрящик».
Растрёпанный неряха… (1969)
В последней строке два зачеркнутых варианта: «от мыслимых ошибок / меня предостеречь»; «шутя предостеречь». Печатается: «всерьёз предостеречь».
Копейкин – капитан (1969)
В четвертой строке вариант, тут же замененный окончательным: «из древнего пикапа» (окончательный вариант: из негрова Чикаго).
Небо, синее, как зяблик… (1970)
Вариант в начале, тут же замененный окончательным: «Небо, / синее / как на Капри»; вариант в последней строке: «та, чьё имя – объект соблазна» (тут же заменено на окончательное: «та, / чья милость…»).
Один известный поэт (угадайте кто)… (1970)
В третьей строке вариант, тут же замененный окончательным: «Если стихи накручены как проза» (окончательный вариант: осознаны как проза).
И та же чертовня из-за забора… (1971)
Зачеркнутые варианты, тут же замененные окончательными: в первой строке: «И та же чертовня из-за забора» (окончательный вариант: «И та же бирюза из-за забора») и в пятой: «и светский анекдот» (окончательный вариант: «и тёткин говорок»).
В книжном магазине на углу Артёмовской и Проспекта… (1974)
В третьей строке отчетливо читается первоначальный, но тут же отмененный вариант: «Худенькая-прехуденькая, кажется, с пятнышком на щеке» (окончательный вариант: «Худенькая такая, с пятнышком на щеке»).
Вот Чуковский перед нами… (1974)
Две последние строки, здесь же замененные окончательным вариантом: «Этот сон похож на очерк. / И вдобавок – что за почерк?» (окончательный вариант: «Этот сон похож на правду, / Ух, как он меня обрадовал!»).
Всё в порядке в духовом оркестре… (1974)
В предпоследней строке вариант, тут же замененный окончательным: «и подрагивают пары на бульваре» (окончательный: «и, кружась, шагают пары на бульваре»).
…расстрелян Николай… (1977)
Тот же случай: публикуется с тем вариантом пятой строки, который здесь зачеркнут и заменен; позволим себе привести стихотворение целиком, потому что смысл правки понятнее в контексте целого:
…расстрелян Николай,
сыпняк на всем на свете.
«Пролетарий, на коня» —
написано в газете.
Умом, понятно, (аршином) не обнять.
И без бутылки не понять.
И это есть… и это ваш…
это наш последний…
Говорят, законно, 30 лет… (1975)
В предпоследней строке вариант, тут же замененный окончательным: «бейте, братцы, искупляйте зло» (окончательный вариант: поминайте злом).
Посёлок Волошина, больше ничей (1975)
В третьей строке вариант, тут же замененный окончательным: «а белые голуби над Коктебелем» (окончательный вариант: над «Гастрономом»).
Акация моя, акация! (1976)
В третьей строке убрана не только избыточная имитация интонаций устной речи, но и то, что могло быть воспринято как рудименты регулярного стиха; было: «а наша-то, наша – южанка», стало: «а наша – южанка»; правка последнего типа у Сатуновского встречается несколько раз.
***
Подробное описание источников с текстологической точки зрения – насколько мы можем судить, не очень привычное дело в отечественной филологии, когда она обращается к литературе относительно недавнего прошлого, второй половины ХХ века.
Можно признать, что с изданием стихов Сатуновского обстоит сравнительно очень хорошо: сколько-нибудь существенных лакун, видимо, нет, вопрос об источниках и разночтениях в СПС по крайней мере ставится (а окончательно вопросы такого рода, как мы знаем по истории издания классических текстов, не решаются никогда).
Однако материалами, которых было бы достаточно хотя бы для краткой научной биографии, мы до сих пор не располагаем; в общественных хранилищах, доступных исследователям, Сатуновского, кажется, немного998998
Нам известны несколько писем в РГАЛИ (Долматовскому, Благининой, Берестову, Е. Ц. Чуковской, Шкловскому), письмо Бродскому в ОР РНБ; в архиве Исследовательского центра Восточной Европы при Бременском университете – письмо В. Лапину, в фонде Сапгира – ксерокопия трехтомного корпуса его стихов, а также машинопись стихов более поздних (1976–1978 гг., по авторской нумерации – вплоть до № 1005).
[Закрыть]; личный архив поэта остался в семье, а его состав публично не описывался.
Понятно, что обращение к вариантам и творческой истории текста, фиксация и описание источников для воображаемого в неопределенном будущем критического издания – не только традиционный тип филологической работы, но и попытка жеста, направленного на «канонизацию» автора. Этот жест здесь сделан сознательно. Все, написанное Яковом Абрамовичем Сатуновским и уцелевшее, необходимо найти, сохранить и весьма желательно опубликовать.
Илья Кукулин
ВИД НА БЕРЕГ С РУИНАМИ ПРОГРЕССА
О СТИХОТВОРЕНИИ ЯНА САТУНОВСКОГО «ПРИШЕЛ РЫБАК…» (1966)
* * *
Пришёл рыбак,
попробовал удочкой воду.
И сразу со всех сторон налетели
чайки.
5 Десятки,
сотни чаек
мечутся
между морем и небом,
как муравьи в муравейнике.
10 Друг мой, железный ослик,
мирно ржавеет на базе.
В воздухе есть ядовитая соль —
хлористый натрий999999
Хлористый натрий, разумеется, не ядовит – это обычная поваренная соль. Возможно, Сатуновский (который, несомненно, прекрасно знал о свойствах хлористого натрия, так как был квалифицированным инженером-химиком) имел в виду, что приморский воздух может ощущаться как едкий.
[Закрыть].
Бог ли её сотворил, или чисто случайно
15 соль появилась на свет – никто не знает.
Может быть, Сталин знал.
Ведь не зря, говорят,
у Берии были компрометирующие материалы
на Карла Маркса.
6 мая 1966, Ялта (С. 193)
1
1966 год, по-видимому, стал одним из наиболее значимых в жизни Яна Сатуновского. В этом году рождается его первый внук, названный по просьбе деда Ильей – в честь Ильи Сельвинского, которым Сатуновский восхищался в юности. После рождения Ильи-младшего 53-летний поэт-инженер выходит на пенсию и сосредотачивается на делах семьи, литературном творчестве и, до некоторой степени, на общении с друзьями по сообществу неофициальной поэзии. Впрочем, его отношения внутри семьи оставались сложными. В этом же году он пишет мрачное стихотворение, скорее всего, вспоминая о дне женитьбы на своей однокурснице Антонине Степановне Грековой10001000
Лобков Е. Инженер из Электростали // Зеркало. 2005. № 25. http://zerkalo-litart.com/?p=1761
[Закрыть]:
Я умер ровно 29 лет тому назад.
Назад —
тому —
лет —
29 —
ровно —
не вернуть.
Соединение этого «воспоминания» и обращения к Сельвинскому в имени внука дает основания предположить, что 1966 год стал для Сатуновского временем подведения и отчасти пересмотра итогов нескольких десятилетий его жизни.
В этом же году он пишет стихотворение «Пришел рыбак…», которое, на первый взгляд, не имеет прямого отношения к воспоминаниям о прошлом.
Задача этой заметки – показать, что Сатуновский в стихотворении иронически и одновременно очень серьезно деконструирует советскую идеологию исторического прогресса и de facto сообщает – прежде всего самому себе – о ее окончательном крахе. Сатуновский, судя по всему, что мы о нем знаем, не был согласен с этой идеологией еще в 1930-е годы, но здесь он говорит о ней «завершающее слово» – если использовать терминологию Михаила Бахтина.
2
Короткое, всего 19 строк, стихотворение (впрочем, у Сатуновского большинство произведений – еще короче) по ходу действия словно бы начинает идти вразнос. Начинается оно как идиллическая пейзажная зарисовка, а заканчивается макабрической фантазией, несколько напоминающей avant la lettre «Палисандрию» Саши Соколова: «…у Берии были компрометирующие материалы / на Карла Маркса».
Значение первой строфы может быть понятно в полной мере только на фоне и в контексте второй и третьей. Малозаметное событие – рыбак лишь «трогает» воду удочкой – приводит к масштабным последствиям: налетели «сотни чаек», которые, на взгляд нарратора, занимают едва ли не все видимое пространство «между морем и небом» и летают туда-сюда хаотически, лишь в слабой надежде поживиться рыбой, которая еще не поймана. Вторая строфа тоже говорит о грандиозном воздействии малых событий, однако связь причин и следствий в ней описана гораздо более сложным образом.
Строки 14–15 – открытая цитата из Ф. И. Тютчева, кажется, едва ли не единственная во всем творчестве Сатуновского:
Бог ли её сотворил, или чисто случайно
соль появилась на свет – никто не знает.
Эти строки – реминисценция из стихотворения «Problème» (первый вариант – 1833, второй и окончательный – 1857):
С горы скатившись, камень лег в долине.
Как он упал? Никто не знает ныне —
Сорвался ль он с вершины сам собой,
Иль был низринут волею чужой?
Столетье за столетьем пронеслося:
Никто еще не разрешил вопроса10021002
Тютчев Ф. И. Полн. собр. соч. и письма: В 6 т. Т. 1. М.: ИЦ «Классика», 2002. С. 150.
[Закрыть].
В стихотворении Тютчева удивителен контраст между моментальным событием – и очень длительной реакцией на него: если «никто еще не разрешил вопроса», значит, некие мыслители на протяжении столетий спорили именно об этом конкретном камне. Можно увидеть «рифму» между тем, как Тютчев сталкивает падение камня и многовековые дискуссии, и тем, как Сатуновский контрастно сополагает единственного рыбака, который всего лишь «потрогал удочкой воду» – и стаю чаек, кружащихся по всему пространству между землей и морем.
Если читать «Problème» в соответствии с его жанровыми принципами, то есть как притчу или exemplum, то понятно, что единичный камень здесь «предстательствует» за всю природу. Юрий Лотман реконструировал философскую проблематику стихотворения с учетом именно этой притчевости:
…Если сознательный характер индивидуального бытия для Тютчева бесспорен в своей ценности, то само наличие внеличностного сознания остается для него мучительно проблематичным. Тютчев так и озаглавил «Problème» стихотворение, ставящее вопрос о наличии в природе свободы воли, т. е. о том, является ли природа сверхличностной личностью или же представляет собой внеличностный и лишенный сознания хаос, сорвался ли камень с вершины «сам собой»… «иль был низринут волею чужой?». В последнем случае не существенно, была ли эта воля человеческой или божественной, важно, что она не присуща имманентно природе, которая в этом случае оказывается лежащей вне категорий воли и сознания10031003
Лотман Ю. Поэтический мир Тютчева // Тютчевский сборник / Под общ. ред. Ю. Лотмана. Таллинн: Ээсти раамат, 1990. С. 108–141, здесь цит. С. 118.
[Закрыть].
Тютчев объявляет вопрос о наличии смысла в природе апорией. Более того, природа в его стихотворении в момент падения камня превращается в культуру: следствием природного события становятся длительные дискуссии о случайности и свободе воли.
Сатуновский, несколько ернически, провозглашает абсурдным вопрос о наличии смысла не в природе, а в истории. Более того, история в стихотворении «Пришел рыбак…» оказывается определяющим контекстом природы: природа, наличие соли в воздухе зависит даже не от истории, а от игровой конспирологии.
Почему ответ на вопрос о том, откуда взялся хлористый натрий, якобы мог знать только Сталин – отчасти понятно: эту строку можно считать ироническим намеком на миф о всезнании «вождя», который создавала пропаганда конца 1940-х – начала 1950-х годов. «…Знает все он наши думки-думушки, всю он жизнь свою о нас заботится…» – такой «замечательный русский народный сказ» цитировали авторы официальной «краткой биографии» генералиссимуса10041004
Александров Г., Галактионов М., Кружков В., Митин М., Мочалов В., Поспелов П. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография / 2-е изд., испр. и доп. М.: Воениздат, 1947. С. 241–242.
[Закрыть]. Но почему вдруг это мифологическое всезнание обосновывается в стихотворении Сатуновского «компрометирующими материалами», которые якобы были у Берии на Карла Маркса?
Фраза «у Берии были компрометирующие материалы…» была хорошо известна тем, кто принимал участие в разговорах о советской истории и политике на кухнях 1960-х – 1970-х годов – только закончиться эта фраза должна была словами «на Сталина» или «на всё Политбюро»; слухи о том, что Берия собирал компрометирующие материалы на высокопоставленных лиц, ходили в обществе на протяжении нескольких десятилетий, а сами эти материалы упоминались на секретном пленуме ЦК КПСС (июль 1953 года), во время которого Берия был арестован10051005
Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы / Под ред. акад. А. Яковлева; сост. В. Наумов, Ю. Сигачев. М.: МФД, 1999. С. 282 (выступление Л. Кагановича). Ср.: «К лету 1953 г. ведомство Берии накопило материалы, которые могли дискредитировать Маленкова, Хрущева и других членов Президиума ЦК. <…> Активность Берии, неожиданность подходов к решению поставленных задач делали его в глазах Маленкова, Хрущева и других старожилов сталинского политбюро смертельно опасным конкурентом. Объединяющим для них фактором послужил и страх перед этим человеком. Они панически боялись, что Берия слишком много знает и сумеет в нужный момент использовать имеющийся у него компромат для нанесения решительного удара по своим же соратникам» ([Наумов В., Сигачев Ю.] Введение // Там же. С. 8).
[Закрыть]. Сатуновский лишь чуть-чуть изменил этот привычный ответ на вопрос «За что на самом деле расстреляли Берию?» – но внесенное им изменение одновременно доводило утверждение до абсурда и превращало его в инструмент критики советской историософии.
Карл Маркс был одним из самых последовательных адептов идеи об осмысленности и телеологичности истории в ее секулярной версии. В СССР он считался главным пророком этой идеи. Исторический процесс в советской гуманитарной науке – по официальной версии, марксистской, – почти всегда описывался как цепочка точно определимых причин и следствий, интерпретированных в марксистско-гегельянской «рамке». Над этим дискурсом и иронизирует Сатуновский. Утверждение о том, что Берия якобы хранил компрометирующие материалы на Маркса, подрывает идею причинно-следственных связей: ведь компромат нужен только на живых, чтобы их шантажировать или подготовить их арест. Или – что тоже возможно – Сатуновский предполагает, что у переосмысленного им Берии был компромат на идею осмысленности истории. Действительно, идея телеологичной и неуклонной устремленности истории к коммунизму, как ее описывал Маркс, безусловно подрывается представлением о «всемогуществе» Сталина и руководителя его тайной полиции. Кроме того, Сатуновский, может быть, намекает тут на практику советского переписывания истории: бесконечного выстраивания новых причинно-следственных цепочек и устранения из нарратива всех дискредитированных акторов.
Какое устройство имеется в виду в строках «Друг мой, железный ослик, / мирно ржавеет на базе…» – точно понять невозможно, но этого и не требуется: Сатуновский мог иметь в виду или обобщенное транспортное средство – по аналогии с «железным конем», – или, возможно, велосипед. В любом случае этот механизм, стоящий где-то «на базе», упомянут как деталь приморского пейзажа, и поэтому теряет всякую практическую функцию. Поскольку при этом еще и телеологичность истории оказывается под вопросом, то можно сказать, что в целом история в стихотворении «Пришел рыбак…» предстает не как прогресс, вообще не как последовательность, а как руины, на которые и медитирует повествователь. Руины эти являются частью природного окружения и одновременно указывают на то, что здание, которое дошло до такого состояния, было целым и функциональным очень давно – в эпоху, которая никогда не вернется. Вероятно, в те давние времена, когда можно было верить в осмысленность истории.
Если цитата из Тютчева в стихотворении очень легко различима и, метафорически говоря, положена на самое видное место, – то гораздо менее очевидно, что строки 10–11 и 12–13 – практически чистые гекзаметры (или, точнее, русская имитация греческого гекзаметра), «разрезанные» по мужской цезуре на 3-й стопе10061006
Ю. Б. Орлицкий не включает это стихотворение в список примеров гекзаметра в новейшей русской поэзии: Орлицкий Ю. Неувядающий гекзаметр // Арион. 2013. № 2. http://www.arion.ru/mcontent.php?year=2 &number=133&idx=2590.
[Закрыть]. Строка 14 – целый, «неразрезанный» гекзаметр. Строка 15 близка к гекзаметру, но часть слогов пропущена:
Скорее всего, использование гекзаметра у Сатуновского является совершенно сознательным, потому что у этого автора был, если можно так сказать, абсолютный ритмический слух, и «просто так» допустить подряд четыре гекзаметрических строки он не мог.
Неожиданный переход к гекзаметру окрашен иронией; более того, строка 15 напоминает, в терминологии М. Л. Гаспарова, «сильно хореизированный гекзаметр» – особый ритмический тип, который В. А. Жуковский использовал для иронических стихотворений, подчеркивавших контраст между торжественным ритмом и скромным содержанием10071007
Гаспаров М. Русский гексаметр и иные национальные формы гексаметра // Гаспаров М. Избранные труды: В 3 т. Т. 3. О стихе. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 234–258.
[Закрыть]. Тем не менее использование этого размера у Сатуновского не является чисто пародичным, если пользоваться тыняновской терминологией. Для того чтобы объяснить функцию гекзаметра в этом стихотворении, необходимо вернуться к реминисценции из Тютчева.
Стихотворения Сатуновского нарочито фрагментарны, особенно на фоне характерного в целом для советской поэзии пафоса масштаба, помпезности, законченной формы. Скорее всего, Сатуновский знал статью Тынянова «Пушкин и Тютчев», напечатанную в сборнике «Архаисты и новаторы», где, в частности, сказано: «Тютчев создает новый жанр – жанр почти внелитературного отрывка, фрагмента, стихотворения по поводу. Это поэт нарочито малой формы. Он сам сознает себя дилетантом»10081008
Тынянов Ю. Пушкин и Тютчев // Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Л.: Прибой, 1929. С. 330–366, здесь цит. С. 356. Разрядка оригинала заменена курсивом.
[Закрыть].
Сатуновский полемизирует с Тютчевым, но осознает себя носителем той же литературной парадигмы, что и он. Эту парадигму описал Ю. И. Левин: «Тютчев был вне „литературы“ и рассматривал свою поэзию как „частное дело“ – стало быть, чувствовал себя вне конвенциональных рамок (ср. его ритмические вольности)»10091009
Левин Ю. О некоторых особенностях поэтики позднего Мандельштама // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1990. C. 406–415, здесь цит. С. 415.
[Закрыть]. У Сатуновского «вольности» распространяются на уровень ритмики не отдельных строк, а целого стихотворения. Основным принципом его версификации является гетероморфный стих (термин Ю. Б. Орлицкого)10101010
Орлицкий Ю. Гетероморфный (неупорядоченный) стих в русской поэзии // Новое литературное обозрение. № 73. 2005. С. 187–202.; Гаспаров М. Указ. соч.
[Закрыть]; отдельные фрагменты, написанные узнаваемым метром, выполняют роль аллюзий, активизирующих тот или иной семантический ореол.
Гекзаметр в «Пришел рыбак…» выполняет две функции: 1) он сглаживает и одновременно оформляет переход от осколка пейзажной идиллии к такому же микрофрагменту натурфилософской поэмы; оформляет – потому что выявляет античные корни обоих жанров; 2) придает началу второй строфы общий тон эпичности и «картинности», эстетической завершенности, которые как раз и сближают стихотворение с описанием пейзажа с руинами. Напомню, что и «идиллия» по-гречески означает просто «картинка». Вряд ли Сатуновский имел в виду конкретные идиллии или натурфилософские поэмы – ему скорее был интересен именно семантический ореол русского гекзаметра, его связь с восходящими к античности жанрами и способность одновременно отсылать к двум семантическим традициям: эпической и иронической10111011
Орлицкий Ю. Неувядающий гекзаметр.
[Закрыть].
Таким образом, в небольшом стихотворении Сатуновский сталкивает и контрастно противопоставляет друг другу деконструированные речевые клише («у Берии были компрометирующие материалы…»), аллюзии к ориентированной на античную классику европейской поэтике, полемику с Тютчевым и непринужденную поэтическую «болтовню», создающую впечатление импровизации, осуществляемой здесь и сейчас. Подобное столкновение – микромодель стилистики Сатуновского в целом. Для того, чтобы описать эту стилистику более детально, необходимо сделать небольшое отступление.
3
Авторы «Лианозовской школы» широко обращались к твердым формам европейской классической традиции в ее символистской «интерпретации» – особенно Евгений Кропивницкий и Игорь Холин, которые периодически писали триолеты. (Генрих Сапгир писал сонеты, но с 1975 года10121012
См. авторское предисловие к его циклу: Сапгир Г. Сонеты на рубашках. М.: Прометей, 1989. С. 3.
[Закрыть] – то есть уже после того, как «Лианозовская школа» фактически прекратила свое существование). Они последовательно работали с трагикомическим эффектом, возникавшим от столкновения таких форм и ассоциирующегося с ними эстетизма – и бурлескного содержания10131013
Непосредственным предшественником Кропивницкого и Холина в этой реинтерпретации триолета был Федор Сологуб.
[Закрыть].
* * *
И у Кропивницкого, и у Холина, и у Сапгира «семантической единицей» аллюзии было целое стихотворение: чтобы прием сработал, было нужно выдержать твердую форму на протяжении всего текста, от начала до конца10151015
Впрочем, следует оговорить, что некоторые стихотворения Сапгира, включенные в циклы сонетов, с формальной точки зрения сонетами не являются и получают значение «сонетности» только из контекста.
[Закрыть]. В отличие от них, Сатуновский использовал метод локальной отсылки к готовым жанрам литературы или к известным речевым клише: для того, чтобы такая реминисценция позволила узнать «прототип», достаточно нескольких строк – или даже одной. Сатуновский словно бы балансировал на грани отчуждения речи, в частности потому, что понимал: устоявшиеся ритмико-грамматические формулы могут говорить за автора, отнимая у него / у нее возможность самостоятельного высказывания – или, напротив, автор может пользоваться репертуаром готовых клише для того, чтобы «одолжить» их значение. Всего через год после «Пришел рыбак…» Сатуновский пишет:
* * *
Эта видимость смысла в стихах
современных советских поэтов —
свойство синтаксиса,
свойство великого русского языка
управлять государством;
и ты
не валяй дурака,
пока
цел,
помни об этом!
12 июля 1967 (С. 220)
Первая строка в этом стихотворении написана шестистопным анапестом – размером нечастым и хорошо узнаваемым на слух. Так как остальные строки гораздо короче, начало воспринимается как ритмическая цитата. В 1967 году анапест с такими длинными строчками – правда, обычно не шести-, а пятистопными – уже ассоциировался со знаменитыми в интеллигентских кругах произведениями («Девятьсот пятый год» Б. Пастернака, «Зодчие» Д. Кедрина, «Гроза» Н. Заболоцкого) и поэтому словно бы добавлял к новым стихам, написанным длинными анапестическими строчками, «прибавочную стоимость», позаимствованную у предшественников, – ту самую «видимость смысла», о которой и говорится в стихотворении Сатуновского10161016
Шести– и пятистопные анапесты на слух похожи друг на друга гораздо сильнее, чем на четырехстопный анапест; шестистопный анапест, который используется крайне редко, для слуха словно бы «слипается» с чаще используемым пятистопным. Характерно, что Евгений Евтушенко в стихотворении «Сенегальская баллада» (см. далее) использовал шести– и пятистопные анапесты вперемешку.
[Закрыть]. Из недавних советских новинок такого рода Сатуновский мог вспомнить, например, «Сенегальскую балладу» (1966) Е. Евтушенко с эффектным чередованием строк одно– и шести– или пятистопного анапеста. В этой балладе, вопреки уже сложившейся на тот момент репутации Евтушенко, утверждалось о том, что ее герой (предположительно близкий к автору) – нонконформист и бунтарь: «Сенегал, / я ныряю на дно кабаков без советчиков и стукачей, / в синяках / от чумных, начиненных нечаянностями ночей. / И плюю / на ханжей всего мира надводного – этих и тех, / и плыву / среди стеблей подводных – лилово мерцающих тел…»10171017
Цит. по: Собр. соч.: В 3 т. Т. 2: Стихотворения и поэмы. 1965–1972. М.: Худож. лит., 1984. С. 94. (убрана сложная разбивка «лесенкой» в оригинале). Начало этой баллады «для тех, кто понимает» отсылало к строкам еще полузапрещенного на тот момент О. Э. Мандельштама: «Петербург! Я еще не хочу умирать…» («Ленинград», 1930, первая публикация – в «Литературной газете» 23 ноября 1932 г.).
[Закрыть]. На такого рода «красивости» Сатуновский и намекал в анапестическом зачине своего стихотворения.
4
В проблематизации границ литературности Сатуновский был наиболее радикальным автором во всей «лианозовской школе». Для Кропивницкого и ранних Холина и Сапгира литературное высказывание было автономной формой речи, что совпадало с представлениями символистов и акмеистов. Их открытие состояло в том, чтобы «впустить» в стихотворение повседневную, бытовую речь – и одновременно подчеркнуть эстетизированность высказывания. Футуристы, чей опыт «лианозовцы» тоже учитывали, разрушали замкнутость литературного произведения во имя утопического практического действия: прорыва к непосредственному контакту с чужим сознанием. «Лианозовцы» были постутопистами, и для Кропивницкого замкнутость литературы была не принятой по умолчанию, а новообретенной: он стоически признавал, что утопическая надежда на полную передачу смысла «не сработает». Сатуновский, в отличие от Кропивницкого, использовал (нео)футуристическую заумь – но для него она была не реализацией надежд на спонтанное и полное высказывание сознания «здесь и сейчас», а тоже особого рода аллюзией, как и гекзаметр в «Пришел рыбак…». В том же 1966 году, в той же самой Ялте Сатуновский пишет заумное стихотворение, жанр которого – с подписью, указывающей на возраст «информанта», – напоминает гибрид манифестарных стихотворений Алексея Крученых, записей детской речи из книги К. Чуковского «От двух до пяти» и фрагментов из дневника фольклориста10181018
И еще, может быть, эвфемизмов матерных приговорок из «Одного дня Ивана Денисовича» А. И. Солженицына: «маслице да фуяслице…».
[Закрыть]:
Ёжки-миёжки,
пиёмые фуёжки!
Ай, как а-я-éй,
ая-éй, пияя-éй,
как пия́кнет,
как мия́кнет,
и выхóдит:
Ду-га-дéй!
(Гáга, 2 гá*)
3 мая 1966, Ялта (С. 192)
____________________
* Произносится
Сатуновский нашел способ проблематизировать автономию литературного текста, если можно так сказать, с другой стороны, чем это делали футуристы. По-видимому, он полагал, что человек всегда мыслит в рамках готовых жанров, дискурсов, литературных форм, которые обычно воспроизводятся в сознании приблизительно, как фольклорный текст. (В этом смысле его поэтика соотносима с теорией речевых жанров Михаила Бахтина.) Осколки таких «полуосознанных» жанров и дискурсов он и соединял в стихотворении. Можно сказать, что каждую из таких готовых форм Сатуновский «улавливал» на границе отчуждения от сознания. Иначе говоря, в стихах Сатуновского они выглядят одновременно наполовину присвоенными и наполовину отчужденными. Такое обыгрывание «вспоминаемых» форм и жанров продолжает генетическую линию не столько Тютчева, сколько позднего Мандельштама – в интерпретации Ю. И. Левина: «Поэтическая система позднего Мандельштама – открытая, что позволяет использовать любые выразительные средства, включая самые «литературные»: выходя из условно отграниченного стилистического ряда, они эту литературность теряют»10191019
Левин Ю. Указ. соч. С. 411.
[Закрыть]. «Поэтическую систему» Сатуновского тоже можно назвать открытой – и здесь на частном примере, надеюсь, можно увидеть, как она работает.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
