Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 3"

Вместе с тем эта грандиозная социальная драма явилась лишь особой попыткой решения проблем развития страны, длительное время отдававшей предпочтение в аграрном вопросе общинной альтернативе. Тем самым культивировались тенденции, разрушительные с точки зрения эволюционных потребностей современного государства. «Государство как общественную форму человек не получает готовым и без усилий, но должен ковать его, не щадя сил… Государство возникает, когда человек стремится выйти из того природного общества, в котором его держат узы крови… Над зоологическим многообразием оно воздвигает абстрактное единообразие закона» (20, с. 137). Между тем в процессе конструирования современного государства Россия с конца XIX в. стала испытывать всевозрастающие трудности, связанные не только с имитационным освоением его политических форм, но и с формированием единой и целостной в правовом и культурном отношениях нации. В этой новой ситуации главной проблемой оказывалась инерция исключенности из процесса строительства российской нации общинного крестьянства, что, учитывая его масштабы, ставило перспективу развития национального проекта в зависимость от стратегии преодоления этой инерции.

Сохранение «внегосударственного» сословия в условиях индустриальной трансформации и перехода от сословной структуры к частноправовому и общегражданскому универсализму замыкало его в общинном гетто и предрекало роль ресурса, невозобновимо расходуемого на обслуживание потребностей государства. Более того, само наличие этого сословия ставило под вопрос перспективы национального проекта в рамках и логике петровских преобразований. Только радикальное, революционное переформатирование, осуществленное большевиками, позволило придать новый импульс специфическим процессам российской модернизации (подробнее см.: 13). Однако ценой этого продвижения стало большевистское «раскрестьянивание», за три десятилетия уничтожившее крестьянство «как класс». При этом в рамках переформатированного большевизмом национального проекта изначально предполагалось колоссальное расширение границ новой «советской нации» (до «мирового пролетариата», «всемирной республики Советов»). Предполагалось, что в «нацию интернационала» войдут не только «пролетарии Запада», но и Индии, Китая и прочих «угнетаемых мировой буржуазией стран». «Всемирный интернационал» как высшая, предельная форма имперской экспансии российского протонационального государства4949
  Эффективность этой экспансии во многом определялась тем, что в силу радикального культурного «упрощения» социального строя, целенаправленно осуществляемого большевиками в первые десятилетия существования советского режима, она была лишена многих «классических» внутренних ограничителей роста. Принципы консолидации народов в парадоксальную «нацию интернационала» долгое время успешно работали «на идею» СССР.


[Закрыть] в течение определенного времени оставался для всего «цивилизованного мира» «нежелательной альтернативой» западноевропейскому проекту современности.

Заключение

Весь комплекс реформ 1860-х годов может быть соотнесен со своего рода программой «новых петровских преобразований». Однако реальное их осуществление оказалось для царизма непосильной задачей, поскольку в нем еще в эпоху Великого Петра было заложено единство городской европеизированной цивилизации, ориентированной на право и рынок, и натуральных сельских укладов, сцементированных общинным землепользованием и крепостной зависимостью. Глубочайшая включенность этого государства (с конца XIX в.) в капиталистическое предпринимательство вела к тому, что экономические риски последнего легко конвертировались в политические риски самого государства. Мировая война 1914–1918 гг. воочию продемонстрировала критическую шаткость Российского государства. Его гарантии обесценились. Прежняя модель государства оказалась неспособной к последовательной реализации проекта нерыночной индустриализации. Потребовалось новое радикальное преобразование всего социального и государственного механизма самодержавия, что удалось осуществить лишь в итоге большевистского переворота5050
  В частности, лишь большевики сумели довести до логического завершения военную реформу Александра II, совместив всеобщую воинскую повинность с неукоснительной дисциплиной и освоив формы и методы тотальной мобилизации. И лишь они смогли на практике разделить административные и хозяйственные аспекты разложения общины, что стало залогом их стратегической победы в борьбе с крестьянством.


[Закрыть]. Основной новацией этой «зрелой фазы» пореформенного развития России стало создание системы капиталистического накопления без буржуазии, когда монопольным субъектом такого накопления выступало государство.

Концлагеря Гулага, тотальная война и заградотряды (с «подвигов» Тухачевского 1921–1922 гг. и времен Голодомора 1930-х до повседневности войны 1941–1945 гг.), штрафники, раскрестьянивание. Все эти специфические формы были востребованы и усовершенствованы русской властью при переходе к стратегии внутренней индустриальной колонизации, тотальном распространении практик «социального исключения» на все социальные страты, кроме особых слоев «управленцев» (номенклатуры), актуально задействованных в реализации ее планов «преобразования общества».

При этом по-прежнему сохранялось различие в подходах власти к «городу» и к «деревне». В первом случае подход был «штучным», репрессии осуществлялись хоть и в массовом порядке, но выборочно. Природа «города» в первые два пореволюционных десятилетия радикально изменилась, он превратился в большой производственный цех страны, а вместе с тем в «кузницу кадров» для нужд власти. Прежние важнейшие характеристики городской жизни (рыночный обмен, финансовые операции, образовательные и культурные инициативы, политическая активность) сошли на нет, либо совсем исчезнув, либо став маргиналиями, либо заместившись симулакрами, характерными к тому же преимущественно для столичной жизни. Судьба «деревни» оказалась принципиально иной. Новая власть по-прежнему не различала в ней отдельных «лиц», практикуя методы круговой поруки. Репрессиям подвергались целые семьи, а то и «неблагонадежные поселения» целиком. Поводом для репрессий служило смутное подозрение (в «утаивании хлеба», нежелании «обобществлять имущество», во «вредительстве» и т.п.). Более того, вопрос ставился о ликвидации целых «классов» сельского населения, на которых во многом держался весь социальный порядок российского крестьянства. С их упразднением оно было обречено на «медленное, мучительное вымирание…»5151
  По едкой иронии истории точнее любого иного суждения итог этой эволюции российского крестьянства резюмирует фрагмент известного высказывания Ильича, обличавшего аграрную политику царизма 1890-х годов (см.: 15).


[Закрыть].

Тем не менее деревня послужила власти дармовым ресурсом, уберегая ее от неизбежного – в перспективе – социально-политического краха: не только миллионами убитых на войне, но, что может быть еще важнее, внося решающую лепту в формирование «нового, советского человека», представителя пресловутой «новой социальной общности». И лепта эта не сводилась к банальному вкладу в прирост популяции: массовый приток в «города» счастливцев, сумевших выбраться из «деревни» (колхоза, беспаспортного состояния), вел к принципиальному изменению городского социокультурного фона, распространению и утверждению в городских сообществах принципов «передельной социальности» (по Ю.С. Пивоварову)5252
  См., например: Пивоваров Ю.С. Полная гибель всерьез. – М., 2004. – С. 222. Следует, безусловно, отметить и то обстоятельство, что успех большевиков стал возможен во многом благодаря их радикальному способу решения проблемы интеграции многомиллионных масс малоземельного и обнищавшего общинного крестьянства, отчужденного прежде от культурного, социального, экономического, правового и политического процессов, в индустриальную систему современного капитализма.


[Закрыть].

Русская власть была жизненно заинтересована в этих переменах. Они давали ей шанс на продление существования в новых условиях урбанизированного и прошедшего первые этапы индустриализации общества. Они составляли ресурсный потенциал распространения ее тотального контроля и управленческого диктата на население «города», его поведение и мировосприятие. Они создавали предпосылки прекращения «гражданской войны» с «городом», утверждения в стране состояния «гражданского мира», эффекты которого – в формах социальной и политической апатии, добровольной отстраненности от «политики» и неучастия в гражданских инициативах – мы в полном объеме наблюдаем и переживаем сегодня.

Система безбуржуазного накопления, окончательно реализованная в годы первых пятилеток, стала основой промышленного и державного подъема СССР. В рамках этой системы общество, лишенное возможности распоряжения собственностью (средствами производства) и отчужденное от необходимых ему ресурсов развития, ресурсов собственной жизнедеятельности, оказалось один на один с государственной машиной, монопольно распоряжавшейся этими средствами и ресурсами. Государство с помощью органов принуждения и так называемых органов распределения и планирования (Госплан, Госснаб и пр.) централизованно и монопольно осуществляло мобилизацию необходимых для своего расширенного воспроизводства ресурсов путем их отчуждения у населения, а вместе с тем выполняло функцию индустриально-капиталистического целеполагания и целедостижения. Оно формировало инфраструктуру и новые производственные мощности, обеспечивало снабжение страны всем необходимым, развивало фундаментальные и прикладные исследования, научно-исследовательские и конструкторские разработки, создавало новую технику и готовило для нее новые кадры специалистов и пр., и пр.

В итоге век спустя после реформ Александра II в России сформировалось невиданное более нигде в мире чудо капитализма без рынка и буржуазии. Система капиталистического накопления сформировалась в принципиально безбуржуазной среде советского общества (субъектом накопления капитала выступала непосредственно власть). Этот результат стал самым драматическим по своим социальным последствиям (т.е. по эффекту разложения основ общественной консолидации страны). Выход из этого ценностно-культурного, социально-политического и экономического тупика – тупика «освобождения» – не найден нашей страной и по сей день.

Список литературы

1. Беспалов С.В. Вопрос об «истинном значении» реформы 1861 года в российских политических дебатах конца XIX – начала XX века // Реформа 1861 г. в истории России (К 150-летию отмены крепостного права): Сб. обзоров и рефератов. – М., 2011. – С. 95– 108.

2. Боголюбов В.А. Крепостное право в XVIII веке // Крепостное право в России и реформа 19 февраля / Под ред. Дживелегова А.К., Мельгунова С.П., Пичеты В.И. – М.: Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1911. – 399 с.

3. Большакова О.В. Отмена крепостного права в России. Англоязычная историография 1960–1990-х годов: Аналитический обзор // Реформа 1861 г. в истории России (К 150-летию отмены крепостного права): Сб. обзоров и рефератов. – М., 2011. – С. 210–211.

4. Витте С.Ю. Избранные воспоминания. – М.: Мысль, 1991. – 708 (11) с.

5. Вормс А.Э. Положения 19 февраля // Великая реформа. – М., 1911. – Т. 6. – С. 1–53.

6. Долбилов М.Д. Земельная собственность и освобождение крестьян // Собственность на землю в России: История и современность. – М., 2002. – С. 45–152.

7. Дружинин Н.М. Журнал землевладельцев. 1860–1868 гг. – М.: РОАНИОН, 1927. – Т. 2. – С. 251–310.

8. Захарова Л.Г. Самодержавие и реформы в России, 1861–1874: (К вопросу о выборе пути развития) // Великие реформы 1856–1874. – М., 1992. – С. 24–43.

9. Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». – М.: Наука, 1988. – 304 с.

10. Качоровский К.Р. Народное право. – М.: Молодая Россия. Тип. Г. Лисснера и Д. Собко, 1906. – 255 с. – Режим доступа: http://lavsite.naxx.ru/webmag/pay.php?agent=125386&id_ d=525603

11. Кеппен П. Девятая ревизия: Исследование о числе жителей в России в 1851 г. – СПб.: Тип. Императорской академии наук, 1857. – 298 с. – С. 175–216. – Режим доступа: http://books.google.ru/books?id=-6kbtV51dzkC&pg=PR13&redir_esc=y#v=onepage&q&f= false

12. Лапкин В.В. Община в предреволюционной и революционной России // Известия АН СССР. Серия экономическая. – М., 1989. – № 5. – С. 129–136.

13. Лапкин В.В. Проблемы российского развития в контексте структурных изменений миропорядка (конец XIX – начало XXI в.) // Труды по россиеведению: Сб. научн. тр. – М., 2010. – Вып. 2. – С. 185–210.

14. Лапкин В.В. Моделирование российской политической истории: Введение в теорию эволюционных циклов автохтонного развития России // Полис. – М., 2011. – № 6. – С. 33–51.

15. Ленин В.И. Рабочая партия и крестьянство // Полн. собр. соч. – Т. 4. – С. 431.

16. Литвак Б.Г. Русская деревня в реформе 1861 г.: Черноземный центр, 1861–1895 гг. – М.: Наука, 1972. – 423 с.

17. Малая советская энциклопедия / Гл. ред. Б.А. Введенский. – 3-е изд. – М., 1959. – Т. 5. – С. 99–103.

18. Медушевский А.Н. Проекты аграрных реформ в России, XVIII – начало XXI века. – М.: Наука, 2005. – 639 с.

19. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. – СПб.: Дм. Буланин, 2003. – T. 1. – LX, 548 с.

20. Ортега-и-Гассет Х. Избранные труды: Пер. с исп. – 2-е изд. – М.: Весь мир, 2000. – 704 с.

21. Пивоваров Ю.С. О русских революциях. Послесловие // Труды по россиеведению: Сб. научн. тр. – М., 2009. – Вып. 1. – С. 21–67.

22. Реформа 1861 г. в истории России (К 150-летию отмены крепостного права): Сб. обзоров и рефератов / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отдел истории; Отв. ред. Коновалов В.С. – М., 2011. – 354 с. – (Сер.: История России).

23. Россия: Энциклопедический словарь. На основе материалов Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона (тт. 54 и 55). – Л.: Лениздат, 1991. – 922 с.

24. Россия: Энциклопедический справочник / Под ред. А.П. Горкина, А.Д. Зайцева, В.М. Карева и др. – М.: Дрофа, 1998. – 592 с.

25. Хок С. Банковский кризис, крестьянская реформа и выкупная операция в России, 1857– 1861 // Великие реформы в России. 1856–1874: Сборник. – М., 1992. – С. 90–105.

Наследие освободительной реформы Александра II и выбор стратегии аграрных преобразований в российских политических дебатах конца XIX – начала ХХ в

С.В. Беспалов

В России конца XIX – начала ХХ в., в период выработки стратегии экономических, и прежде всего аграрных, преобразований, сопровождавшейся весьма острым социальным и политическим конфликтом, обратились к историческому опыту предыдущей аграрной реформы 1861 г. Это было вполне закономерно как в связи с очевидной значимостью события, так и по причине не менее очевидной незавершенности «Великой реформы» и ее внутренней противоречивости. С одной стороны, Положения 19 февраля 1861 г. открывали дорогу к превращению крестьян в полноправных собственников своих земельных наделов (пусть и по завершении весьма продолжительной выкупной операции). С другой – передельная община, сковывавшая инициативу крестьян, не просто была сохранена, но и существенно укрепилась – государство возложило на нее многочисленные функции, осуществлявшиеся прежде помещиком.

К тому же, как убедительно показал российский исследователь М.Д. Долбилов, «неопределенность концептуализации права земельной собственности, размытость воззрений на его экономические и социальные функции были тем контекстом, который плотно обрамлял предреформенные (а во многом и пореформенные тоже. – С.Б.) рефлексии и дебаты на тему будущности землевладения» (6, с. 50). Поскольку авторам «освободительной реформы» помещик и крестьянин виделись – не только в прошлом и настоящем, но и в будущем – «сосуществующими в разных правовых пространствах», реформа «не привела к выработке надсословной концепции частной земельной собственности» (6, с. 151, 152). При этом, по справедливому замечанию В.И. Герье, распространившееся в русском обществе накануне отмены крепостного права «предубеждение в пользу земледельческой общины имело не одно теоретическое значение, но повлияло на русское законодательство в великий момент освобождения крестьян от крепостной зависимости». В результате «основная мысль великого переворота – освобождение крестьян с землею, была затемнена» (3, с. 10).

В конце XIX – начале ХХ в. в российском обществе активизировались дебаты о характере и значении реформы 19 февраля 1861 г. При их анализе необходимо учитывать следующие моменты. В тот период проявились наиболее характерные свойства общественного исторического сознания: во-первых, избирательность и, во-вторых, динамичность – известно, что со временем оценки некоторых исторических событий могут изменяться, причем весьма существенно. Кроме того, специалисты считают необходимым рассматривать этот феномен на уровне не только общенациональном, но и разных социальных групп, в сознании которых одни и те же исторические события нередко запечатлеваются совершенно по-разному. Наконец, события и образы прошлого зачастую используются представителями различных политических течений для обоснования своих программ и достижения собственных групповых целей (см., например: 9; 13 и др.).

Соответственно, опыт реформы 1861 г. и «истинное значение» преобразований Александра II интерпретировались по-разному сторонниками альтернативных стратегий развития аграрного сектора российской экономики и страны в целом. Многие общественные деятели, принадлежавшие как к консервативному, так и к либеральному лагерю, да и некоторые неонародники стремились представить именно себя продолжателями «Великих реформ». Таким образом они рассчитывали обеспечить дополнительную легитимацию своей позиции и в глазах царя, за которым оставалось последнее слово при определении аграрной политики, и в глазах значительной части общества.

Дебаты о характере крестьянского землевладения в бюрократических верхах в первой половине 1890-х годов

Праволиберальные и умеренно-консервативные концепции аграрных преобразований основывались на идее утверждения частнособственнических отношений в крестьянском хозяйстве как важнейшем условии выхода сельского хозяйства из кризиса, решения проблемы аграрного перенаселения, повышения производительности труда крестьян. При этом правые либералы в большинстве своем отрицали существование проблемы малоземелья, хотя и считали, что разбросанность принадлежащих каждому домохозяйству участков и низкий уровень ведения хозяйства могут порождать «относительное малоземелье». Приверженцы праволиберальных взглядов, в том числе и реформаторски настроенные чиновники, видели в реформе Александра II первый шаг к превращению крестьян в полноправных собственников земли и настаивали на необходимости логического завершения этого процесса. В то же время консерваторы выступали за сохранение сословной замкнутости крестьянского землевладения, утверждая, что лишь таким путем можно предотвратить обезземеление крестьянства и сохранить за домохозяйствами наделы, полученные ими в результате отмены крепостного права. Две эти точки зрения были представлены не только в экономической и общественной мысли страны, но и в дискуссиях в высших эшелонах власти.

Достаточно жесткое столкновение приверженцев этих полярных позиций произошло в 1893 г. на заседании соединенных департаментов Государственного совета, где рассматривались предложенные Министерством внутренних дел меры к предупреждению отчуждения крестьянских надельных земель. Отдельные случаи отчуждения крестьянами выкупленных ими надельных участков вызвали в МВД «опасение, что в дальнейшем своем развитии указанное явление может привести к обезземелению крестьян»5353
  Российская национальная библиотека (далее – РНБ). – Ф. 781. – Д. 163. – Л. 1.


[Закрыть]. Министр внутренних дел Н.И. Дурново посчитал необходимым ограничить свободу распоряжения выкупленными надельными землями – прежде всего запретить их залог, а также ввести запрет на продажу этих земель кому-либо, за исключением членов той же общины5454
  Там же. – Л. 2–3.


[Закрыть].

В ходе обсуждения этого вопроса девять участников заседания во главе с председателем Комитета министров Н.Х. Бунге высказали мнение: «Проектированная Министерством Внутренних Дел мера идет вразрез с одним из основных начал положения 19 Февраля 1861 года. Она нарушает в корне установленное приведенным законом понятие о крестьянах-собственниках», так как все временные ограничения права собственности крестьян на землю устанавливались авторами реформы 1861 г. лишь в интересах казны, «ввиду необходимости обеспечить лежащий на крестьянской земле выкупной долг»5555
  Там же. – Л. 7–8.


[Закрыть]. «Что останется у крестьян от этого права, если от него будут оторваны столь важные его составные части, как возможность залога этой земли или продажи ее лицам, предлагающим наиболее выгодную за нее цену? Очевидно, весьма немногое»5656
  Там же. – Л. 8.


[Закрыть]. Меньшинство членов Государственного совета, выступившие оппонентом предложенной МВД меры, предположило, что подобный поворот в аграрной политике едва ли может быть понят крестьянами иначе, чем лишение их «одной из великих милостей, дарованных им при освобождении от крепостной зависимости»5757
  Там же.


[Закрыть].

Кроме того, противники проекта МВД справедливо полагали, что в результате такой меры в сознании крестьян появятся «сомнения относительно устойчивости земельных прав и прочих сословий» (хотя, конечно, правильнее было бы говорить не о возникновении, а об усилении этих настроений), а также возродятся «толки и об увеличении надела», имевшие место накануне отмены крепостничества5858
  РНБ. – Ф. 781. – Д. 163. – Л. 8.


[Закрыть]. И наконец, оппоненты проекта указывали, что предлагаемые МВД ограничения способны принести выгоду лишь кулакам, получающим в этом случае исключительную привилегию на приобретение надельных земель. Высказывались и обоснованные опасения по поводу того, что вследствие снижения количества потенциальных покупателей крестьянских земель, неизбежного в этом случае падения цен на землю и невозможности по этой причине для крестьян выгодно продать свои наделы будет если не полностью остановлено, то предельно затруднено развитие переселенческого движения5959
  Там же. – Л. 8об.–9.


[Закрыть].

Ряд членов Государственного совета отмечали также, что крестьянское землевладение в целом по стране в пореформенные десятилетия не только не сокращалось, но неуклонно росло. Если все же стремиться к минимизации продажи земли крестьянами, считали критики проекта МВД, то делать это следует «не насильственным прикреплением крестьян к наделу, а лишь устранением тех неблагоприятных условий, которые выгоняют крестьянина с его участка; возможно достигнуть этой цели без потрясения экономического быта народа»6060
  Там же. – Л. 9об.


[Закрыть]. Среди неблагоприятных условий, предопределяющих крайне неблагополучное состояние сельского хозяйства страны, числились чресполосность крестьянских земель, чрезмерное их дробление, круговая порука и «другие темные стороны общинного пользования». Их устранение предлагалось признать целью намеченного пересмотра законодательства о крестьянах6161
  Там же. – Л. 10.


[Закрыть]. Выступая против запрета залога надельных земель, девять членов Государственного совета отмечали, что ни одна отрасль экономики не может существовать и развиваться без содействия кредита. Не может обойтись без него и мелкая сельскохозяйственная промышленность, в особенности крестьянская; кредит же должен быть обеспечен залогом недвижимости6262
  Там же. – Л. 15об.


[Закрыть].

Сам председатель Комитета министров Н.Х. Бунге счел необходимым еще более жестко сформулировать свою позицию в «Особом мнении». По убеждению Бунге, проект Дурново «отвергает значение фактов, доказывающих, что обезземеления крестьян на деле нет; отвергает в ущерб справедливости частную собственность…»6363
  Там же. – Л. 30.


[Закрыть]. Ограничив право продажи и залога имущества, а также приобретения земли в частную собственность, государство тем самым пойдет на беспрецедентное стеснение общегражданских прав. «Единственный результат, достижимый в будущем вследствие неотчуждаемости крестьянской земли, ограничится тем, что крестьяне сочтут Правительство обязанным наделять их землею не только государственною, но и частновладельческою, – указывал Бунге. – Пошатнув в понятиях крестьян навсегда ясное представление о праве и о личной собственности, Правительство достигнет одного, что крестьяне не будут уважать поместной собственности и будут требовать наделов»6464
  РНБ. – Ф. 781. – Д. 163. – Л. 30.


[Закрыть]. От этого проиграют и дворянство, и государство в целом. При проведении подобной политики, по убеждению Бунге, нет оснований рассчитывать ни на улучшение способов обработки земли, ни на повышение благосостояния крестьян. «Общины при каждом неурожае будут ждать, чтобы их Правительство кормило. Налоги будут поступать в размерах далеко ниже установленных окладов. Зато принцип неотчуждаемости будет спасен»6565
  Там же.


[Закрыть].

Бунге настаивал, что никаких оснований опасаться обезземеления крестьянства нет. По его данным, за один лишь 1886 г. крестьянами было приобретено 294 688 десятин земли – в 2,5 раза больше, чем перешло от них в руки других сословий за три пореформенных десятилетия. Таким образом, отсутствовали какие бы то ни было причины, «чтобы сломать некоторые из главных начал положений 19 февраля 1861 г. и подвергнуть массы крестьян существенным ограничениям предоставленных им прав»6666
  Там же. – Л. 30–31.


[Закрыть]. По мнению председателя Комитета министров, следовало, напротив, «дать исход стремлению крестьян к приобретению более огражденного постоянного пользования землею»; стараться не обходить фундаментальные принципы, заложенные в Положениях 1861 г., а дать им практическое применение; «облегчить способ приобретения потомственного владения землею, потому что только при обеспеченном владении можно ожидать лучшей обработки земли и возрастания крестьянского благосостояния, а вместе с тем более полного удовлетворения общественных потребностей как местного, так и государственного (т.е. финансового) хозяйства»6767
  Там же. – Л. 31.


[Закрыть].

Однако большинство (а именно восемнадцать) участников заседания Соединенных присутствий Государственного совета, в числе которых был и С.Ю. Витте, заняли противоположную позицию. По их мнению, проект Дурново не только не нарушал основных принципов Положения 19 февраля 1861 г., но, напротив, должен был «почитаться идущею в их подкрепление и развитие» мерою, поскольку при освобождении от крепостной зависимости крестьянам не только была дарована свобода – они наделялись землей. Поэтому «едва ли можно думать, что утрата крестьянским населением земли, данной ему с столь крупными жертвами как казны, так и помещиков, могла бы отвечать видам и надеждам основателей этого закона»6868
  РНБ. – Ф. 781. – Д. 163. – Л. 11.


[Закрыть]. Соответственно, и залог земельных наделов был признан большинством Государственного совета формой распоряжения землею, «которая угрожает весьма серьезными опасностями земельному достоянию», а потому должна быть запрещена6969
  Там же. – Л. 16об.


[Закрыть]. Как видим, факты, свидетельствовавшие об отсутствии какой-либо опасности обезземеления крестьян, были попросту проигнорированы.

Итак, способ «решения» крестьянского вопроса, избранный властью в первой половине 1890-х годов, мог привести лишь к углублению аграрного кризиса в России. Неудивительно поэтому, что уже несколько лет спустя дискуссия о путях реформирования аграрных отношений разгорелась с новой силой.

П.Л. Ухтомский о необходимости ограничения всевластия общины

В ходе развернувшейся полемики противники общинного строя стремились привлечь внимание общественности к негативным последствиям передачи «миру» после отмены крепостного права целого ряда административно-полицейских функций. Достаточно широкий резонанс в российском обществе получил опубликованный в 1898 г. «Доклад о некоторых мерах к улучшению благосостояния населения Казанской губернии» князя П.Л. Ухтомского казанскому губернскому земскому собранию, акцентировавший внимание на негативных сторонах принятого несколькими десятилетиями ранее решения. Оговаривая, что «законодательному пересмотру в данном случае может подлежать лишь то, что самим законом и создано», Ухтомский тем не менее утверждал: закрепленных законом проявлений власти общины над личностью крестьянина (бросающихся в глаза даже при самом поверхностном знакомстве с проблемой) более чем достаточно (14, с. 43).

Ухтомский показал, что общине принадлежали колоссальные имущественные права: прежде всего полная власть над находящимися в пользовании крестьян землями (кроме усадебных), – и она «может переделять эту землю по своему произволу и усмотрению». «Мир» имел право на часть доходов (в том числе заработков) каждого общинника, а также «право принудительного труда через отдачу недоимщика в заработки», т.е. значительные налоговые права (14, с. 43–44). Обладала община и «правами семейными – как личными, так и имущественными»: она, например, имела право вместо главы семьи назначать хозяином любого другого ее члена по собственному усмотрению. Правда, такая мера могла применяться лишь в отношении неплательщиков, но, по словам Ухтомского, «при круговой поруке и при желании быть исправным легко попасть в неисправные». Кроме того, община располагала правом производить семейные разделы вопреки согласию родителей и т.д. (14, с. 43).

Наконец, утверждал Ухтомский, «миру» принадлежала и полицейская власть, осуществлявшаяся «путем приговоров по различным предметам полицейского ведения» и через выборность должностных полицейских чинов. Имела община и обширную судебную власть, «или, лучше сказать, без суда – карательную»: Ухтомский имел в виду право старосты штрафовать и заключать под арест, право общины «ссылать в Сибирь тех членов, которые ‘‘миру’’ неугодны». Располагала община даже законодательной властью, поскольку, действуя на основании норм обычного права, никем не кодифицированных и не проверенных, «мир» руководствовался, в сущности, тем, что сам же и устанавливал. Таким образом, делал вывод П.Л. Ухтомский, община не просто обладает колоссальной властью над личностью крестьянина, не оставляя простора для какой-либо инициативы, и большинство крестьян не просто живут вне сферы действия норм гражданского права. «‘‘Миру’’ принадлежат такие атрибуты власти, которые по государственному праву считаются атрибутами государственного верховенства, державными правами государственной власти» (14, с. 44). (Справедливости ради отметим, что многие из этих прав община практически никогда не использовала. – С.Б.)

Поэтому, полагал Ухтомский, не отвергая того, что было создано и поддерживалось самой жизнью, но лишь устранив всевластие общины, власть не допустит «никакого колебания устоев народной жизни, ибо естественные союзы не нуждаются и не должны искать искусственных поддержек извне». Первым шагом на этом пути, по убеждению Ухтомского, должна была стать отмена круговой поруки, в результате чего «община будет введена в общую систему гражданского быта». После этого крестьяне, «оставаясь по добровольному согласию общинниками, станут не по имени только, но и по существу дела, – гражданами земли русской» (14, с. 42, 43). Самой же общине будет расчищен путь для нормального развития. Конечно, одной отмены круговой поруки для осуществления всех этих благих целей было явно недостаточно, однако рассчитывать на большее в 1898 г. Ухтомский считал нереальным.

Правительственная пропаганда 1890-х годов: аграрный вопрос в России решен

Тем не менее вплоть до середины первого десятилетия ХХ в. консерваторы в правительственных структурах исходили из того, что новой кардинальной аграрной реформы России не требуется. Поэтому официальные круги старались убедить население (прежде всего крестьянство) в том, что аграрный вопрос в России уже решен – в 1861 г. при освобождении крестьян, которые якобы встретили эту реформу едва ли не восторженно; все условия для грядущего благоденствия наиболее многочисленного российского сословия были созданы уже тогда. Во многом именно ради популяризации этой идеи в середине – второй половине 1890-х и в начале 1900-х годов издавались многочисленные брошюры о деятельности Александра II и об освободительной реформе, рассчитанные на массового читателя.

Так, в книге А. Царевского, текст которой был также напечатан в журнале «Православный собеседник», утверждалось, что «Александр II явился тем великим человеком, которого ждала история и призывало человечество, тем добрым сердцем, которое ничем не смутилось и ни перед чем не остановилось в исполнении этого векового долга. И миллионы рабов получили свободу и права человеческие, благодаря могучему духу и добрейшему сердцу Того, Кого история во веки веков будет величать Освободителем» (15, с. 17–18). Автор пытался убедить читателей в том, что реформой были сняты все социальные противоречия и созданы условия для бесконфликтного сосуществования основных классов сельского населения. Сделать это, по мысли автора, удалось только в России: Александр II «сумел всех и все расположить в пользу реформы и примирить с нею» – между тем как везде подобные преобразования не обходились без сопротивления и борьбы, а нередко и кровопролития. Царь обеспечил освобожденный народ собственностью, в то время как в других странах, по утверждению Царевского, бывшие крепостные превращались в безземельных пролетариев (15, с. 18).