Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 3"

С этими выводами трудно не согласиться. Можно лишь добавить, что не следует недооценивать обороноспособность СССР в 1939 г., особенно по сравнению с 1941-м. Летом 1939 г. советская территория не соприкасалась с германской, граница СССР была прикрыта достроенными и на тот момент еще действующими укрепленными районами, а расположенным на ней войскам в случае войны пришлось бы действовать на своей земле, с налаженными коммуникациями, имея в тылу в целом лояльное население. К лету 1941 г. Советский Союз получил прямую границу с рейхом, что резко повышало опасность внезапного нападения. На этой границе пришлось срочно строить новую линию укреплений, в том числе ценой консервации укреплений на старой границе; к началу нацистской агрессии эта работа так и не была закончена. Пропускная способность дорожной сети на вновь присоединенных территориях была существенно ниже, чем к востоку от старой границы, а форсированная советизация этих областей привела к растущему недовольству местного населения в ближайшем тылу тех войск, которым предстояло принять на себя первые удары вермахта. Такова была истинная цена «значительных успехов советской дипломатии», достигнутых в августе–сентябре 1939 г.

В то же время представители упомянутого направления, к сожалению, оказались не готовыми принять гипотезу о подготовке советской стороны в 1940–1941 гг. к нападению на Германию, хотя она позволяет найти ответы на некоторые немаловажные вопросы, которые в противном случае остаются неразрешенными. Целый ряд исследователей (П.Н. Бобылев, В.Д. Данилов, М.И. Мельтюхов, В.А. Невежин) приняли в 1990-е годы эту парадигму, что позволило им выработать новую, научно выверенную концепцию изучаемых событий, свободную от отдельных натяжек, неточностей и недостаточно обоснованных суждений, свойственных В.А. Суворову. По-видимому, политика Сталина в 1939 – первой половине 1940 г. определялась среди прочего желанием использовать в своих интересах затяжную войну между Третьим рейхом и западными демократиями. Неожиданное поражение Франции в 1940 г. означало провал этих расчетов. В новых условиях советское руководство развернуло подготовку к военному столкновению с Берлином, благо принятая военная доктрина вполне допускала и начало войны по инициативе СССР. В результате постепенной корректировки стратегических планов на протяжении 1940 – первой половины 1941 г. был разработан план внезапного удара по немецким войскам главными силами Красной армии, заблаговременно сосредоточенными на границе, и началась подготовка к его осуществлению. Планов оборонительной войны у советского командования, судя по всему, просто не было, что стало одной из причин катастрофы 1941 г. Любопытно, что специалисты по собственно военной проблематике, в том числе молодые, эту «парадигму», как правило, не разделяют, предпочитая более традиционную, хотя и спорную, «установку» – об исключительно оборонительных намерениях сталинского руководства вследствие неготовности РККА к войне.

В последние годы вновь усилились тенденции к реставрации старого советского мифа о том, что договор о ненападении с Германией был заключен с целью выиграть время для укрепления обороноспособности СССР и даже к оправданию политики Сталина в целом, как продиктованной объективными обстоятельствами. Интересно, что характерно это для представителей разных поколений и течений в историографии. Так, М.И. Мельтюхов в своих последних работах пытается оправдать даже раздел Польши между Москвой и Берлином и последующую подготовку советского руководства к дальнейшему «расширению границ социализма» вооруженным путем. Приходится признать, что смена общественных настроений повлияла и на историческую науку.

Дополнительные сложности создает ситуация с источниками. Поскольку «архивная революция» привела лишь к половинчатым результатам, до сих пор не представляется возможным, в частности, исследовать механизм выработки и принятия внешнеполитических решений в сталинском СССР. Аналогичным образом и материалы советского военного планирования по-прежнему доступны далеко не полностью; в опубликованных к настоящему времени документах содержится лишь довольно фрагментарная информация. В то же время освоение того массива источников, который все же был введен в научный оборот после 1991 г., довольно далеко от завершения.

Из сказанного выше следует, что в истории предвоенного периода и начала Отечественной войны осталось еще немало неразрешенных проблем. Революционные потрясения 1990-х годов сменились стабильным эволюционным развитием. В нем есть свои преимущества, но не хотелось, чтобы ему на смену пришел застой.

Список литературы

1. Арцыбашев В.А. Начальный период войны в представлениях командного состава РККА в 1921–1941 гг.: Дис. … канд. ист. наук. – М., 2004. – 274 с.

2. Арцыбашев В.А. Образ начального периода войны в представлениях командного состава Красной Армии в 1931–1941 гг. – М.: Ипполитов, 2004. – 71 с.

3. Безыменский Л.А. О «плане Жукова» от 15 мая 1941 г. // Новая и новейшая история. – М., 2000. – № 3. – С. 58–67.

4. Безыменский Л.А. Сталин и Гитлер перед схваткой. – М.: Яуза; Эксмо, 2009. – 478 с.

5. Бобылев П.Н. К какой войне готовился Генеральный штаб РККА в 1941 году? // Отечественная история. – М., 1995. – № 5. – С. 3–20.

6. Бобылев П.Н. Репетиция катастрофы: (По материалам совещания высшего командного состава Красной Армии в декабре 1940 г. и оперативно-стратегических игр на картах в январе 1941 г.) // Военно-исторический журнал. – М., 1993. – № 6. – С. 10–16; № 7. – С. 14–21; № 8. – С. 28–35.

7. Бобылев П.Н. Точку в дискуссии ставить рано: К вопросу о планировании в Генеральном штабе РККА возможной войны с Германией в 1940–1941 годах // Отечественная история. – М., 2000. – № 1. – С. 41–64.

8. Великая Отечественная война, 1941–1945: Военно-исторические очерки. – М.: Наука, 1998. – Кн. 1: Суровые испытания. – 544 с.

9. Вишлев О.В. Накануне 22 июня 1941 года: Документальные очерки. – М.: Наука, 2001. – 230 с.

10. Волков В.К. Призрак и реальность «Барбароссы» в политике Сталина (Весна–лето 1941 г.) // Вопросы истории. – М., 2003. – № 6. – С. 31–58.

11. Гареев М.А. Готовил ли Советский Союз упреждающее нападение на Германию в 1941 году? // Война и политика, 1939–1941 / Отв. ред. Чубарьян А.О. – М.: Наука, 1999. – С. 270–279.

12. Городецкий Г. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз. – М.: РОССПЭН, 1999. – 384 с.

13. Исаев А.В. От Дубно до Ростова. – М.: Транзиткнига, 2004. – 711 с.

14. Исаев А.В. Пять кругов ада: Красная Армия в «котлах». – М.: Эксмо, 2008. – 396 с.

15. Иссерсон Г.С. Новые формы борьбы: (Опыт исследования современных войн). – М.: Воениздат, 1940. – Вып. 1. – 76 с.

16. Лошков Д.Б. Командные кадры Красной Армии накануне Великой Отечественной войны: (1939 – июнь 1941 г.): Дис. … канд. ист. наук. – М., 2003. – 180 с.

17. Лошков Д.Б. Система подготовки и совершенствования профессионального уровня командных кадров РККА в преддверии войны / Мос. гос. обл. ун-т. – М., 2003. – 51 с.

18. Мельтюхов М.И. Канун Великой Отечественной войны: Дискуссия продолжается. – М.: АИРО-XX, 1999. – 68 с.

19. Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина: Схватка за Европу, 1939–1941 гг.: (Документы, факты, суждения). – 3-е изд., испр. и доп. – М.: Вече, 2008. – 539 с.

20. Мерецков К.А. На службе народу: Страницы воспоминаний. – М.: Политиздат, 1969. – 464 с.

21. Минц М.М. «Стратегия сокрушения»: Стратегическая и военно-техническая концепции будущей войны в структуре советской военной доктрины 1930-х – начала 1940-х годов // Российская история. – М., 2010. – № 3. – С. 3–18.

22. Мировые войны XX века: В 4 кн. – М.: Наука, 2002. – Кн. 3: Вторая мировая война: Исторический очерк / Науч. ред. Поздеева Л. В.; Отв. ред. Кульков Е.Н. – 597 с.

23. Невежин В. «Если завтра в поход…»: Подготовка к войне и идеологическая пропаганда в 30–40-х годах. – М.: Эксмо, 2007. – 317 с.

24. Орлов А.С. Сталин: В преддверии войны. – М.: Алгоритм, 2003. – 415 с.

25. Рунов В.А. 1941. Первая кровь. – М.: Яуза: Эксмо, 2009. – 511 с.

26. Самуэльсон Л. Красный колосс: Становление военно-промышленного комплекса СССР, 1921–1941. – М.: АИРО-XX, 2001. – 294 с.

27. Сафразьян А.Л. Идеология и внешняя политика СССР, 1939–1941 гг.: Дис. … канд. ист. наук. – М., 2008. – 235 с.

28. Свищев В.Н. Начало Великой Отечественной войны: В 2-х т. – М.: SVN, 2003–2005. – Т. 1: Подготовка Германии и СССР к войне. – 2003. – 444 с.; Т. 2: Приграничные сражения. – 2005. – 575 с.

29. Чубарьян А.О. Канун трагедии: Сталин и международный кризис: Сентябрь 1939 – июнь 1941 г. – М.: Наука, 2008. – 476 с.

30. Bellamy Ch. Absolute war: Sov. Russia in the Second world war: A mod. history. – L. etc.: Macmillan, 2007. – XXIX, 813 p.: ill.

31. Braithwaite R. Moscow 1941: A city and its people at war. – L.: Profile books, 2007. – 446 p.

32. Broekmeyer M. Stalin, the Russians, and their war, 1941–1945. – Madison (Wis.); L.: Univ. of Wisconsin press, 2004. – XVI, 315 p.

33. Glantz D.M. Barbarossa: Hitler’s invasion of Russia, 1941. – Stroud (Gloucestershire); Charleston (South Carolina): Tempus publ., 2001. – 256 p.

34. Hartmann Ch. Wehrmacht im Ostkrieg: Front und militärisches Hinterland 1941/42. – Mьnchen: R. Oldenbourg Verl., 2009. – 928 S.

35. Lukacs J. June 1941: Hitler and Stalin. – New Haven; L.: Gale univ., 2006. – 169 p.

36. Mawdsley E. Thunder in the East: The Nazi-Soviet war, 1941–1945. – L.: Hodder, 2007. – XXIV, 502 p.

37. Murphy D.E. What Stalin knew: The enigma of Barbarossa. – New Haven; L.: Yale univ. press, 2005. – XXIV, 310 p.: ill.

38. Roberts G. Stalin’s wars: From World war to Cold war, 1939–1953. – New Haven (Conn.); L.: Yale univ. press, 2006. – XXII, 468 p.

39. Short N. The Stalin and Molotov lines: Soviet western defences, 1928–1941. – Oxford; N. Y.: Osprey publ., 2008. – 64 p.: ill.

Образ советского военнопленного в исторической памяти немецкого общества и в историографии ФРГ: Общественный и политический аспекты

Д. Стратиевский

Советские военнопленные составляют вторую по количеству группу жертв Второй мировой войны (после европейских евреев). Согласно разным данным, в ходе боевых действий на советско-германском фронте в 1941–1945 гг. в плен попали от 4,5 млн. до 5,7 млн. советских солдат и офицеров214214
  Различие в данных о количестве советских солдат и офицеров в немецком плену связано с методикой подсчета попавших в плен в ходе различных операций и окружений, а также с особенностью определения статуса «военнослужащего» в немецкой и советской/постсоветской историографии.


[Закрыть]. Граждане СССР в военной форме расстреливались на обочинах дорог во время многонедельных пеших маршей. Они надрывались от работы в каменных карьерах, шахтах и на военных заводах, умирали от голода, холода, издевательств и эпидемий. До 3,5 млн. военнослужащих Красной армии погибли в немецком плену, что составляет около 57% от общего числа попавших в плен (смертность среди американских и британских военнопленных в германских лагерях составила порядка 3,5%)215215
  В германском плену находились 232 тыс. военнослужащих армий Великобритании и США. Из них погибли 8348 человек, или 3,5% от общего числа (более подробно см.: 5).


[Закрыть]. В истории войн и человеческой цивилизации не было трагедии подобного масштаба. Тем не менее в послевоенной Германии о судьбе советских солдат за колючей проволокой на десятилетия фактически забыли. На это есть причины историко-политического и общественного характера.

Забытые жертвы Второй мировой

Если спросить рядовых немцев, например, в рамках уличного опроса, о жертвах нацистской тирании, то большинство в первую очередь назовет евреев. Это связано не только с чудовищностью и масштабом преступления нацистов в отношении еврейского народа, но и с его особым положением в ряду жертв гитлеровского режима, что зафиксировано системой школьного образования ФРГ (проведением в рамках уроков истории специальных семинаров о Холокосте, коллективным посещением мемориалов на месте бывших концлагерей и проч.). Далее интервьюируемые прохожие назвали бы инвалидов, синти и рома, гомосексуалистов и политических противников НСДАП (коммунистов, социал-демократов, профсоюзных активистов и отдельных деятелей церкви). В историческом сознании послевоенной Германии и, не в последнюю очередь, в немецкой исторической памяти для советских военнопленных просто не было места. К. Шрайт, автор наиболее известной монографии о советских военнопленных в Германии «Они не товарищи: Вермахт и советские военнопленные, 1941–1945», пишет: «Между судьбами советских пленных и судьбами евреев существуют явственные параллели. Советский пленный как образ пострадавшего от нацизма долгие годы игнорировался как на Востоке, так и на Западе» (5, с. 91).

Германская историческая память, систематический анализ событий 1933–1945 гг., особый импульс которому дали студенческие волнения 1968 г. и последовавшие за этим перемены в общественном сознании, считаются в мире образцовыми. От общественных процессов не отставала и германская историография. За прошедшие шесть послевоенных десятилетий были тщательно изучены практически все события и явления, связанные с историей нацизма: Холокост как запланированное уничтожение евреев, факты военной истории, включая отдельные сражения и кампании, оккупационная политика Германии в Западной, Восточной и Южной Европе, структура институтов власти Третьего рейха и т.д. Заметную роль в этом процессе в последние 20 лет играло использование исследователями свидетельств очевидцев, «oral history». После распада СССР немецкие историки получили доступ к закрытым ранее советским архивам. С конца 80-х годов ХХ в. много написано и о принудительном труде гражданских лиц, в частности в военной промышленности Германии. Лишь библиография этих работ заняла бы отдельную книгу. А публикации о советских военнопленных во Второй мировой войне, изданные на немецком языке до 1990 г., можно поместить на одном листе бумаги. Возникает вопрос: почему это так?

В Западной Германии общественно-психологическое восприятие советских военнопленных в качестве четко обозначенной группы жертв немецкой агрессии против Советского Союза имеет два измерения. Во-первых, само слово «военнопленный» вызывало в ФРГ мгновенную, зачастую неосознанную аналогию с германскими солдатами в плену стран антигитлеровской коалиции, в первую очередь с военнослужащими вермахта в советском плену. Это представление доминировало в быту и литературе, причем даже после освобождения последней группы немецких военнопленных. Характерно, что сама комбинация слов «советский военнопленный» у многих немцев вызывает ассоциацию именно с германскими солдатами в советском плену, а не с советскими солдатами в немецком плену, как это подразумевает логика и семантика этого словосочетания. К. Петерс, немецкий историк и соавтор концепции первой выставки о судьбах советских военнопленных в Германии, указывает: «Соучастники преступления, военнослужащие вермахта, напавшие на СССР в 1941 г., “мутировали” в общественном создании до статуса “жертв”» (1, с. 11). Во-вторых, в ходе начавшейся холодной войны и усиливавшейся конфронтации между Востоком и Западом к вышесказанному добавилось идеологическое отторжение. Даже в образе жертвы пленный советский солдат, обессиленный, беззащитный, не представляющий угрозы, оставался для немцев солдатом бывшей вражеской армии. Советские военнопленные как группа пострадавших от нацизма образовывали своего рода антиполюс по отношению к жертвам войны из числа мирных жителей; в них ощущалась потенциальная «опасность». В общем и целом в послевоенный период образ врага в лице «русского», «советского» не терял своей актуальности в Западной Германии. Это было связано как с латентной русофобией, существовавшей в некоторых слоях немецкого общества, так и с понятными геополитическими причинами.

ФРГ вступила в НАТО и сделала ставку на вооружение бундесвера. Новой германской армии и структурам безопасности срочно потребовались бывшие генералы вермахта и разведывательных служб (достаточно назвать Гелена, Гудериана, Хойзингера и др.). Не случайно проект создания вооруженных сил Западной Германии, предложенный тремя бывшими генералами вермахта канцлеру Аденауэру в августе 1950 г., так и назывался «Воссоздание германского вермахта». Началось противостояние Востока и Запада, в ходе которого формировались идеологические стереотипы и клише. Исторические события и факты широко использовались в целях пропаганды и контрпропаганды. Образ советского солдата в плену получил вполне определенную смысловую нагрузку. ФРГ активно применяла политику забвения в отношении красноармейцев за колючей проволокой.

Советские военнопленные в «шталаге» в Зандбостеле: типичная история

Германский историк Э. Ройс, сын бывшего немецкого военнопленного, отмечает: «Если где-то в Западной Германии на памятнике можно было увидеть советскую звезду либо серп и молот, то в молодой Федеративной Республике эти “нелюбимые” символы тщательно удалялись. Если на мемориальной доске было названо количество жертв, то это количество тщательно проверялось. Если оно совершенно точно совпадало с архивными данными, то рядом прикреплялась новая доска с количеством жертв с немецкой стороны. Это был своего рода “ответный счет”» (2, c. 7). Приведем конкретный пример, хорошо иллюстрирующий это общее положение.

В «шталаге» XБ в Зандбостеле «русские» являлись самой многочисленной группой среди погибших пленных союзных армий. Несколько десятков тысяч человек нашли в этом лагере свою смерть. От железнодорожных станций Бремерфёрд и Бриллит они были вынуждены пешком идти до лагеря. Один из жителей Энгео, городка неподалеку, так вспоминал об этом: «Пленные были полностью истощены. Я бы назвал некоторых из них “полутрупами”. Один из пленных не мог идти. Конвойные стали избивать его прикладами винтовок. Затем кто-то из охраны ударил пленного штыком в спину. Бесчувственное тело было просто брошено на повозку… В яме возле одного из крестьянских хозяйств стонал русский. Молодой немецкий солдат приблизился к нему и стал избивать ногами. Затем он заколол пленного штыком» (см.: 8). Вот что рассказал об увиденном в Зандбостеле бывший французский военнопленный П. Розе на Нюрнбергском процессе: «Русские прибывали строем, в колонне по пять человек. Люди просто наталкивались друг на друга и падали, заставляя тем самым падать и соседа. Никто из них фактически не мог идти. Самое правильное название, наверное, будет “движущиеся скелеты”. Почти все щурились, так как у пленных не было сил сфокусировать зрение. Они падали, целый ряд сразу. Немцы били их прикладами винтовок и плетками» (см.: 8).

В Зандбостеле советские военнопленные стояли на самой низкой ступени внутрилагерной иерархии. Даже товарищи по несчастью из других стран не всегда воспринимали их как товарищей в полном смысле слова. Советский военнопленный зачастую встречал отторжение или настороженную реакцию со стороны пленных солдат американской, британской, французской или канадской армий. Питание советских военнослужащих в плену было совершенно недостаточным для нормальной жизнедеятельности. Французский пленный так вспоминал об этом: «Эти бедные русские находились в таком состоянии, что не всегда могли адекватно воспринимать реальность, понимать, кто они и где находятся. Когда мы им давали небольшую часть нашего рациона, это вызывало страшные драки, которые немцы заканчивали стрельбой прямо в толпу людей. После такой стрельбы на земле всегда оставались трупы» (см.: 8).

«Шталаг» XБ в Зандбостеле был обычным лагерем для советских военнопленных. Обычным в плане условий проживания, питания, жестокости охраны. 29 апреля 1945 г. британские войска освободили заключенных лагеря. Вскоре после этого на территории бывшего лагерного кладбище был поставлен скромный советский обелиск. Надпись на трех языках гласила: «Здесь покоятся 46 000 советских солдат и офицеров, замученных в нацистском плену». В 50-е годы министерство внутренних дел федеральной земли Нижняя Саксония и администрация Бремерфёрде решили, что количество указанных жертв «сильно завышено». В 1956 г. памятник был демонтирован. С тех пор на бывшей территории лагеря стоят три каменных монолита с надписью «Ваши жертвы – наша обязанность – мир» (3). Вряд ли можно возразить против этих слов, но уже более 50 лет ничего не напоминает о том, что в Зандбостеле погибли десятки тысяч солдат и офицеров Красной армии, граждан СССР.

Исторический поворот: появление советских военнопленных в немецкой историографии

Бывшие советские военнопленные не имели своего рода «лобби» в международной политике и в западногерманском обществе. Неправительственные организации долгое время игнорировали их существование. Лишь в 70-е годы, в период «оттепели» в отношениях между Востоком и Западом, значение идеологических стереотипов несколько уменьшилось. В исторической науке и обществе ФРГ началась, по словами К. Штрайта, «критическая проверка» (6, с. 18) устоявшихся представлений. Это было связано, в первую очередь, с коренными изменениями в отношении западных немцев к собственной истории и являлось фактически одним из результатов «студенческой революции» 1968 г.

Нельзя сказать, что сегодня немецкая историография полностью обходит вниманием тему советских военнопленных. Работу Штрайта «Они не товарищи: Вермахт и советские военнопленные, 1941–1945» можно назвать настоящим прорывом в исследовании этой проблематики. Книга вышла в 1978 г. в Штутгарте и представляла собой измененный вариант докторской диссертации автора, а также первую монографию в германоязычном пространстве, целиком и полностью посвященную пребыванию советских военнослужащих в немецком плену. Работа выдержала уже четыре издания и до сих пор является основным и самым цитируемым трудом в западноевропейской исторической литературе по этой теме. В 1981 г. появилась вторая заметная монография – А. Штрайма «Отношение к советским военнопленным в операции «Барбаросса» (4).

Значительный вклад в дело просвещения современной Германии вносят локальные исторические изыскания местных краеведов. Практически в каждом регионе Германии в годы Второй мировой войны находились «шталаг», «офлаг» или лагерь другого типа, предназначенный для содержания советских военнопленных. (Достаточно сказать, что, например, в маленьком регионе Люнебургер Хайде на востоке страны, между реками Эльба и Вюмме, находилось сразу три крупных «лагеря для русских»: Витцендорф, Оэрбке и Берген-Бельзен.) Миллионы граждан СССР работали в промышленности, сельском хозяйстве и частных хозяйствах. Судьбы этих людей невольно стали частью истории того или иного субъекта современной ФРГ. В течение последних 20 лет вышло значительное количество монографий, посвященных отдельным местам заключения советских военнопленных (например, лагерям Штукенброк/Зенне, Цайтхайн, Хаммельбург и др.). Как правило, эти исследования осуществлялись по региональному принципу на базе мемориальных комплексов бывших лагерей или в рамках ограниченных по времени научных проектов. Следует отметить, что некоторые заметные историки этой темы (Р. Отто, К. Хюзер, Й. Остерло и др.) не принадлежат к числу исследователей или университетских работников. Все они – сотрудники мемориальных комплексов, музеев или школьные учителя истории. Можно сказать, что изучение этой проблематики является для них хобби.

Эти авторы увлеклись темой советских военнопленных в общем случайно. Р. Отто, например, рассказывает: в 1982 г. один из его учеников обратился к нему с просьбой помочь написать сочинение для конкурса молодежных исторических работ. Старшеклассник выбрал тему «история “шталага” 326 в Зенне» и пожаловался на отсутствие литературы. В городских библиотеках ему сказали, что публикаций по этой теме нет и в ближайшее время не ожидается. Отто помог школьнику провести архивные изыскания. В относительно короткий срок было найдено такое количество материалов, что не только этот ученик написал работу, получившую премию на конкурсе, но и сам Отто решил заняться соответствующими научными исследованиями (7, с. 7).

Необходимо сказать несколько слов об источниковой базе таких работ. Германские историки, занятые изучением тем войны и плена, используют в основном немецкоязычные источники из Федерального архива или Военно-исторического архива ФРГ, реже документы из локальных, городских архивов Германии. Дополнительно включаются американские источники, например, из Национального архива Вашингтона. То есть германские историки отталкиваются от «немецкой» перспективы, основываясь на документах «преступников» – собраниях времен национал-социализма. Практически не привлекаются материалы советских архивов, воспоминания бывших советских военнопленных, так называемой oral history, т.е. игнорируется взгляд жертв преступлений.

Важно также, что хронологически работы ограничиваются, как правило, датой освобождения лагеря или окончания войны. Поэтому такие процессы, как фильтрация освобожденных советских солдат и офицеров в лагерях, репрессии в отношении вернувшихся домой советских военнопленных (принудительный труд, ссылка или тюремное заключение) практически не находят отражения в немецкой исторической литературе.

Дефекты немецкой памяти: советские пленные как «исключенные» и «лишенцы»

Весьма показательно, что тема «советские солдаты и офицеры в немецком плену» не популярна в немецких вузах. В 2000–2006 гг. лишь несколько университетов (Гумбольдтский университет в Берлине, Университет Ганновера) предлагали студентам исторических факультетов сформулировать и высказать свое мнение по этой проблеме. В 2000 г. отдельной книгой вышла работа на соискание степени магистра Х. Мёллера «Массовая смерть и массовое уничтожение – “шталаг” 305 в Украине в 1941–1944 годах». Но из-за крайне малого тиража и высокой продажной цены (50 евро за брошюру в 55 страниц) это издание осталось почти незамеченным.

Представляется, что состояние этой темы в исторической науке ФРГ и памяти общества связано с фактом правового непризнания бывших советских военнопленных правительственными структурами ФРГ. Как известно, в 90-е годы в Германии проводились раунды переговоров и общественные дебаты о выплатах компенсации бывшим «принудительным рабочим» из стран Восточной Европы. Германская сторона пошла на компромисс не добровольно, а под давлением адвокатов, опасаясь крупных исков к ведущим немецким концернам («Сименс», «Фольксваген» и «Бош»). В итоге был выработан документ, под которым поставили подписи и полномочные представители России, Украины и Беларуси; создан фонд выплаты компенсаций в размере 10 млрд. марок (по 5 млрд. из госбюджета и от ведущих предприятий немецкой экономики). В августе 2000 г. это соглашение получило статус закона, принятого Бундестагом. Согласно п. 3 § 11 Федерального закона «О создании Федерального фонда “Память, ответственность и будущее”», бывшие советские военнопленные не являются правомочными претендентами на получение компенсации216216
  Закон Германии от 2 августа 2000 г. об учреждении фонда «Память, ответственность и будущее». – Режим доступа: http://www.stiftung-evz.de/rus/o-nas/zakon/


[Закрыть]. Они лишились юридического статуса «принудительного рабочего», который имеют гражданские принудительные рабочие (так называемые «остарбайтеры»). Более 20 тыс. заявлений от бывших советских военнопленных из разных стран бывшего СССР о выплате компенсаций были отклонены. Из неофициальных высказываний немецких политиков известно, что переговорщики от стран СНГ не настаивали на включении бывших советских военнопленных в число правомочных получателей компенсации. Естественно, не была в этом заинтересована и немецкая сторона.

Показательно, что лагеря для советских военнопленных не были включены ни в список концлагерей, ни в дополнительный список «иных мест заключения», несмотря на то что смертность в некоторых из них превышала смертность в Аушвице217217
  В советской и российской историографии преимущественно используется польское название Освенцим.


[Закрыть]. Германия до сих пор не принесла и формальных извинений бывшим советским военнопленным как отдельной группе пострадавших от нацизма. Впервые в истории современной Германии высшие официальные лица ФРГ (федеральный президент К. Вульф и президент Бундестага Н. Ламберт) упомянули советских пленных в качестве жертв нацизма только в январе 2011 г., в годовщину освобождения Аушвица.

В заключение отметим: события Второй мировой войны по-прежнему оцениваются в германском обществе неоднозначно. Если агрессия нацистской Германии против стран Европы и нацизм как идеология безоговорочно осуждаются подавляющим большинством немцев, то отдельные истории – в том числе судьба советских военнопленных – воспринимаются сквозь призму стереотипов, оставшихся от эпохи холодной войны. В германской историографии и в работе общественных организаций страны в последние 15 лет был сделан качественный прорыв в исследовании проблем войны и плена. Однако до сих пор почти нет литературы, которая бы детально освещала путь советского солдата в немецком плену.

Список литературы

1. Peters K. Biographische Spuren: Ziel, Konzept und Realisierung der Ausstellung // Kriegsgefangene – Vojenoplennyje. Sowjetische Kriegsgefangene in Deutschland: Deutsche Kriegsgefangene in die Sowjetunion / Haus der Geschichte der Bundesrepublik Deutschland. – Dьsseldorf, 1995. – S. 11–14.

2. Reuß E. Gefangen! Das Schicksal sowjetischer Kriegsgefangene im Zweiten Weltkrieg. – München: Olzog Verl., 2005. – 225 S.

3. Schulz N. Späte Besinnung // Frankfurter Rundschau. – Frankfurt, 2008. – 2. Dec.

4. Streim A. Die Behandlung sowjetischer Kriegsgefangenenlager im «Fall Barbarossa». – Heidelberg; Karlsruhe: C.F. Müller Juristischer Verl., 1981. – 442 S.

5. Streit Ch. Die Behandlung und Ermordung der sowjetischen Kriegsgefangenen // Gegen das Vergessen: Der Vernichtungskrieg gegen die Sowjetunion 1941–1945 / Meyer K., Wippermann W. (Hrsg.). – Frankfurt a. M., 1992. – S. 91–101.

6. Streit Ch. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen, 1941– 1945. – Bonn: Verl. J.H.W. Dietz, 1997. – 448 S.

7. Otto R. Wehrmacht, Gestapo und sowjetische Kriegsgefangene im deutschen Reichsgebiet 1941/42. – München: R. Oldenbourg, 1998. – 288 S.

8. Sowjetische Kriegsgefangene im Stalag X B // Stiftung Lager Sandbostel I Gedenkstдtte Lager Sandbostel // Mode of access: http://www.stiftung-lager-sandbostel.de/sls/sowjetkgf.html