Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 3"

Те же идеи проводились в брошюре С. Пономарева, подчеркивавшего, что в результате реформы «каждый добросовестный, работящий человек скоро стал бодрее духом, здоровее, зажиточнее»; крестьянам дарованы все гражданские права. «Таким образом Государь создал в России народ, которого – можно сказать – дотоле у нас не существовало» (10, с. 17). Авторы этих публикаций настаивали на том, что «дворяне сами изъявляли согласие отпустить крестьян на волю и наделить их на известных условиях землею»; принуждать их к освобождению крестьян государю вовсе не пришлось (см.: 12, с. 276)7070
  См. также: Богданович Е.В. Царь-Освободитель: Русскому народу на память? – СПб.: [Б.и.], 1898. – С. 13.


[Закрыть].

Такая «просветительская» работа среди крестьян не могла принести и не принесла ожидаемых властями результатов. Скорее каждое новое напоминание об освобождении крестьян с землей при Александре II возбуждало в крестьянском населении надежды на дополнительное наделение.

Преемственный курс правительственных преобразований: превратить крестьян в «полноправных собственников»

В условиях обострения аграрного кризиса к началу 1900-х годов все больше представителей высшей бюрократии начали осознавать необходимость новой аграрной реформы, которая сделала бы крестьян полноценными собственниками своих земель и в то же время обеспечила отток из деревни избыточной рабочей силы. Среди прочих проповедовал эти идеи С.Ю. Витте. Спустя десять лет после упоминавшегося обсуждения крестьянского вопроса в Государственном совете он именовал своих бывших единомышленников «поклонниками оставления крестьян в стадном состоянии»7171
  Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). – Ф. 1622. – Оп. 1. – Д. 729. – Л. 15.


[Закрыть]. В своей знаменитой «Записке по крестьянскому делу» Витте напоминал Николаю II о духе и букве Положений 19 февраля 1861 г. и призывал монарха предоставить крестьянам свободу в распоряжении земельными наделами, чтобы превратить их в полноправных собственников (см.: 1).

Особое значение преемственности преобразований 1860-х годов и начала ХХ в. придавал П.А. Столыпин. Он указывал, что Указ 9 ноября 1906 г. дал российскому крестьянину возможность «осуществить, наконец, обещанное еще при освобождении право стать хозяином, собственником своей земли», и только проводимая им политика способна гарантировать укрепление экономического положения «раскрепощенного от рабства крестьянства» (11, с. 130–131).

Сам Николай II не упускал случая заявить о себе как о продолжателе дела Александра II – создания «в лице русского крестьянина не только свободного, но и хозяйственно сильного собственника… В успехах прошлого Я вижу залог дальнейшего развития», – утверждал монарх, ранее поддерживавший сторонников идеи сословной неотчуждаемости крестьянских земель и защитников сельской общины. Кроме того, государственные органы, которые реализовывали столыпинскую реформу, Николай считал структурами, «преемственно осуществляющими» задачи, что определил еще Царь-Освободитель7272
  РГИА. – Ф. 1622. – Оп. 1. – Д. 942. – Л. 134а.


[Закрыть].

«Проработка» левыми политиками опыта реформы 1861 г

Однако к ссылкам на опыт реформы 1861 г. для «освящения» своей позиции прибегали не только идеологи и сторонники правительственной программы аграрных преобразований, но и их оппоненты. Многим крестьянам и политикам, претендовавшим на роль выразителей интересов российского крестьянства, события 60-х годов XIX в. представлялись прежде всего актом государственной власти, обеспечившим в принудительном порядке передачу крестьянству находившихся в собственности помещиков земель. Им казалось, что подобную готовность правительства пренебречь интересами крупных землевладельцев при наличии политической воли можно было повторить и в новых исторических условиях, но уже без тех неоправданных компромиссов с представителями «эксплуататорских классов», которые были допущены властью в 1861 г. (см., например, речь пермского депутата Зеленина в I Государственной думе: 7, с. 267).

Впрочем, в большинстве своем представители левых политических сил отнюдь не идеализировали Александра II и его главную реформу. Считая передачу в 1861 г. помещичьих земель крестьянам важным историческим прецедентом, они в то же время не упускали случая, подобно профессору Т.В. Локотю (депутату I Государственной думы, члену Трудовой группы), напомнить современникам о многих «несправедливостях», допущенных при отмене крепостного права (и в последующие годы) по отношению к крестьянству, на которое было наложено «ярмо выкупных платежей» (7, с. 190). Эти «несправедливости» левые политики требовали устранить в ходе новой реформы: коль скоро крестьянство (даже по признанию многих правительственных чиновников) «переплатило… в выкупных платежах, то, решая вопрос об условиях отчуждения на основе чисто объективной справедливости, мы могли бы сказать, что земля (вся земля, включая и государственную, и частновладельческую. – С.Б.) в настоящий момент по праву принадлежит крестьянам, даже без всякого выкупа». При этом вина за допущенные «несправедливости» возлагалась не на Александра II, а на его окружение и в целом на систему «бюрократического заведования экономической стороной жизни народа» (7, с. 190–191).

Для представителей левых сил разного рода исторические прецеденты, в том числе российский вариант отмены крепостного права, не являлись решающим аргументом для обосновании своей политической позиции. Гораздо важнее для них было то, что, как заявлял один из лидеров трудовиков С.В. Аникин, «все мужики хотят земли и всей земли» (7, с. 248). Эта воля народа и должна быть реализована, считали левые.

Интересно, что гораздо более позитивно, чем русское крестьянство и его «представители», оценил реформу 1861 г. и личную роль в ней Александра II «выразитель нужд курляндского крестьянства» депутат I Думы Я.К. Крейцберг. Заявляя, что «русскому крестьянину (в 1861 г. – С.Б.) была дарована свобода и земля, а латышскому крестьянину (в 1817 г. – С.Б.) только свобода без земли; значит – птичья свобода», Крейцберг (косвенно – не упоминая имени Александра II) подчеркивал особую роль Царя-Освободителя. Монарх не позволил представителям дворянства выхолостить подлинно освободительное значение реформы, как это несколькими десятилетиями ранее сделала прибалтийская аристократия: «Что не удалось русским реакционным вельможам, наследникам временщиков Екатерины и Елисаветы, то удалось опытному в искусстве макиавеллизма немецкому дворянству» (7, с. 198).

Либералы: историческое обоснование «принудительного отчуждения»

Для большей части российской интеллигенции и выражавшей преимущественно ее воззрения либеральной оппозиции российский вариант отмены крепостного права также представлялся акцией, при осуществлении которой власть сумела дистанцироваться от эгоистических интересов поместного дворянства – своей основной социальной опоры – ради интересов общенародных. Они видели в Манифесте 19 февраля исторический прецедент нарушения неприкосновенности помещичьей собственности на землю, который оправдывал выдвигавшееся в 1905–1907 гг. требование принудительного отчуждения значительной доли частных владений в целях дополнительного наделения крестьян землей, что отвечало бы коренным интересам большей части населения России7373
  Весьма характерными в связи с этим представляются слова П.Н. Милюкова: «“Побольше земли” – это был за полстолетия (точнее, за четыре с половиной десятилетия, прошедших с момента отмены крепостного права. – С.Б.) постоянный плач русского крестьянина» (РНБ. – Архив Дома Плеханова. – Ф. 482. – Д. 92. – Л. 6).


[Закрыть]. Либералы предпочитали не вспоминать о том явном недовольстве (или даже возмущении), с которым российская деревня в свое время встретила реформу 1861 г., обманувшую ожидания крестьянства на безвозмездное получение всей (или, во всяком случае, большей части) помещичьих земель. Теперь реформа Александра II представлялась ими действительно освободительной.

Однако и в либеральном лагере высказывались иные мнения. Так, нижегородский депутат И.Ф. Савельев, член кадетской фракции Государственной думы, утверждал: «Тот узел, который приходится нам теперь развязывать и распутывать, завязан сорок лет тому назад, во время освобождения крестьян от крепостной зависимости». Крестьяне получили тогда земли недостаточно, к тому же им не было предоставлено свободы передвижения и возможности заниматься какой-либо иной (неземледельческой) деятельностью, что во многом и предопределило кризисные явления в российской деревне (7, с. 193). Правда, подобные суждения представителями леволиберальных сил высказывались нечасто.

Гораздо более показательной для либерального лагеря представляется позиция другого депутата-кадета – В.П. Обнинского. По его мнению, в 1861 г. Александр II осуществил не просто великую, но «грандиозную, неслыханную в истории человечества» реформу, суть которой можно обозначить одним словом – передел, причем «со справедливым вознаграждением тех, которые поступились частью своих участков в пользу других. Если бы мы даже не переживали революционного периода, если бы все шло тихо и гладко на Руси, то тем не менее все же после 45 лет, прошедших после этой первой передельной реформы, следовало бы к этому (новому переделу. – С.Б.) приступить». Более того, новый передел, по убеждению Обнинского, неизбежен в любом случае. Вопрос лишь в том, окажется ли он «белым» (законным, осуществляемым по воле думского большинства) или «черным» – в случае, если правительство не сможет решиться на «продолжение» реформы Александра II (7, с. 200).

Аналогичную аргументацию приводил в I Думе и М.М. Ковалевский – член Партии демократических реформ, занимавшей по ряду вопросов более умеренную позицию, чем Партия народной свободы. Полемизируя с представителями правительства, настаивавшими на недопустимости принудительного отчуждения и требовавшими от думцев признать неприкосновенность земельной собственности, Ковалевский утверждал, что «этой неприкосновенности нимало не мешает государственный выкуп». Он заявлял: «Напомнить нам о неприкосновенности собственности приходят министры того государства, которое в 61 году произвело самый грандиозный акт выкупа земли в интересах общественной пользы и общественной необходимости. Если бы мы отвечали господам министрам теми же назиданиями, какими они удостоили нас.., то мы сказали бы: как вы смеете выступать против воли Царя-Освободителя, как вы смеете порицать самый великий акт русской истории – освобождения крестьян с землею!» (7, с. 158)7474
  Отметим, что эти слова Ковалевского были встречены продолжительными аплодисментами думского большинства.


[Закрыть].

Подобно многим представителям левых сил, либералы в ряде выступлений и публикаций противопоставляли «эмансипатора» Александра II его бюрократическому окружению, на которое возлагалась ответственность за незавершенность Великих реформ. Роковую ошибку царя они видели в том, что он окружил себя «замкнутым кругом царедворцев и бюрократов», не решившись при этом «довериться ни одному из общественных течений и направлений, им же самим пробужденных и вызванных к жизни» (8, с. 85).

Выдвигая требование принудительного отчуждения частновладельческих земель, либеральные оппозиционеры надеялись обеспечить себе поддержку со стороны большинства избирателей и возглавить объединенную оппозицию (особенно активными были их попытки заключить союз с радикальными партиями в период работы I и II Государственной думы). Однако это привело к явной недооценке опасности создания прецедента нарушения принципа неприкосновенности собственности. В программе либеральной оппозиции фактически отрицалась роль частной собственности; очевидно стремление защитить от «посягательств» правительства явные пережитки феодализма (общину и семейную крестьянскую собственность) и не допустить дифференциации в деревне. Будь эта программа реализована, она вызвала бы неизбежное усиление зависимости крестьян от государства – при сосредоточении в его руках земельного фонда, образуемого из отчуждаемых частных владений.

Едва ли оправданными являлись надежды либералов на то, что крестьяне удовлетворятся лишь частичным отчуждением помещичьих земель, и подобной мерой можно будет добиться «успокоения» деревни. Наконец, сама постановка вопроса об абсолютном малоземелье как основной проблеме крестьянского хозяйства не была обоснованной в условиях, когда нерешенной оставалась проблема малоземелья относительного, порожденного раздробленностью владений крестьян. Вопрос же о земельной собственности большинство представителей либеральной оппозиции считало менее значимым, чем вопрос о размерах земель, находящихся во владении или пользовании крестьян.

Естественно поэтому, что либеральные оппозиционеры пытались представить предполагаемое принудительное отчуждение частновладельческих земель логическим продолжением реформы 1861 г. Тогда была осуществлена передача помещичьих земель крестьянам в размерах, явно превосходящих обычное (с точки зрения гражданского права) отчуждение в целях общественной пользы и на принципиально иных основаниях. В новых условиях «в таких же – или еще больших – размерах, на таких же основаниях и с таким же правом оно (отчуждение. – С.Б.) может быть повторено» (2, с. 754–755). При этом игнорировались серьезнейшие изменения, которые произошли в российской деревне в конце XIX в., принципиально иной характер правоотношений между крупными землевладельцами и крестьянами-общинниками, претендовавшими на земельную прибавку, и, наконец, экономическая несостоятельность принудительного отчуждения частных владений: многие помещичьи хозяйства при всей своей отсталости оставались и в начале ХХ столетия гораздо более производительными, чем хозяйства крестьянские.

Едва ли можно объяснить позицию значительной части российских либералов исключительно соображениями политического популизма – стремлением получить на выборах максимум крестьянских голосов. Не меньшую роль играло желание нанести сокрушительный удар по основному оплоту ненавистного самодержавного режима – поместному дворянству.

С.Ю. Витте о реформе 1861 г. и аграрных преобразованиях начала ХХ в

На наш взгляд, стремлением ослабить экономические и политические позиции дворянства руководствовался и С.Ю. Витте, поддержавший (хотя и не слишком решительно) в конце 1905 г. проект аграрной реформы Н.Н. Кутлера, который исходил из необходимости принудительного отчуждения. Несколько лет спустя опальный премьер заявил, что именно аграрный проект большинства I Думы при очевидных недостатках в основных идеях и принципах был преемствен с великой освободительной реформой Александра II. Это был уже третий вариант интерпретации Вит-те исторического опыта реформы 1861 г.

Рассуждая в 1911 г., в дни полувекового юбилея Великой реформы, на страницах «Русского слова» о значении отмены крепостного права, Витте подчеркивал: «основным смыслом праздника 19-го февраля» явился триумф «идеи самодержавия», поскольку «только при самодержавии идеи 19-го февраля могли воплотиться в жизнь». В условиях иного политического строя «не мог бы осуществиться такой переворот, как переворот 19-го февраля, без революции, без потоков крови». «Самодержец сделал жест, – и все подчинились. При колоссальном противодействии девяти десятых правящего класса, при молчаливом протесте большинства помещиков, при неодобрении чиновничества, – Великий Самодержец освободил крестьян с землей» (5), – утверждал Витте, представляя таким образом Александра II своего рода «революционером на троне». Однако реализовать творческий потенциал самодержавия возможно лишь тогда, «когда при самодержавии есть и самодержец», заявлял Витте. Он, очевидно, подразумевал, что Николай II достойным монархом так и не стал.

Значение «переворота Самодержца Александра II», по мнению Вит-те, заключалось «не в том, что Он освободил крестьян (институт крепостного права “сам по себе уже истлел”), а в том, что Он освободил крестьян с землей». Такого масштаба преобразования, утверждал С.Ю. Витте, «может провести в жизнь только самодержавие или… революция». А та «уродливо-конституционная форма правления», которая сложилась в России после 1905 г., была не в состоянии справиться не только с задачами подобного масштаба, но и с существенно менее сложными проблемами: «Подумайте, может ли бледная тень такой реформы осуществиться в Государственной думе, может ли тень такой тени получить одобрение в Государственном совете?» (5) – вопрошал Витте, которого справедливо называли «конституционалистом поневоле».

Преисполненный скепсиса в отношении дееспособности политического руководства страны, Витте тем не менее призывал власть отказаться от провозглашенной Столыпиным «ставки на сильных» и вернуться к принципам, которыми якобы руководствовался Александр II, чью идею освобождения крестьян с землей Витте с пафосом провозглашал «одной из величайших гуманитарных доктрин человечества». При этом утверждал, что именно «наивные проекты» I Государственной думы «находились в той же плоскости, в какой происходило великое творчество Великого Самодержца Александра II». Витте настаивал: революцию в России способна предотвратить только такая политика, в основе которой будут лежать «идеи Самодержца Александра II… – ставка на справедливость, правду и величие русского народа», а не столыпинская «ставка на сильных» (5).

Позиция поместного дворянства в публичных дебатах об аграрных преобразованиях

Но и представители поместного дворянства, в большинстве своем без особого восторга встретившие отмену крепостного права, в 1900-х годах зачастую апеллировали именно к опыту преобразований сорокалетней давности для обоснования своей позиции. Дворянство надеялось, как минимум, на обеспечение юридической неприкосновенности частных земельных владений, как максимум же – на прекращение государством процесса перехода помещичьих земель в руки представителей иных сословий (начавшись еще в конце XIX в., этот процесс заметно ускорился в период осуществления столыпинской аграрной реформы). При этом дворяне обращали внимание на тщательную подготовку Александром II реформы 1861 г., на активное участие в этом процессе землевладельцев из всех российских регионов, имевших возможность через губернские комитеты доводить свою позицию до правительственных структур, а также на то, что власть руководствовалась стратегическими интересами России, а не соображениями политической конъюнктуры, и не уступила нажиму радикалов. Помещики призывали государственную власть и на этот раз не принимать принципиальных решений по аграрному вопросу, не согласовав их предварительно с представителями землевладельцев.

Так, выдающийся консервативный общественный деятель и публицист, участник первых съездов Объединенного дворянства, председатель II Государственной думы К.Ф. Головин в одной из своих последних работ подчеркивал, что участвовавшие в процессе подготовки отмены крепостного права представители дворянства из различных регионов России «были одушевлены искренним горячим желанием принести пользу, а не доискиваться личных выгод». При проведении же реформы в жизнь многие дворяне в качестве мировых посредников помогали правительству «ввести в жизнь ту самую реформу, от которой почти все помещики ожидали себе повального разорения» (4, с. 4–5). И в первом десятилетии ХХ в. представители российского дворянства руководствовались в большинстве своем не своекорыстными или узкоклассовыми, а общенациональными интересами, полагал Головин. Заслугой именно дворянства он считал то, что России удалось избежать крушения самих основ отношений собственности на землю ради достижения ложной цели – «передачи земли из рук более культурных в неумелые руки крестьян». Даже об истинной цели аграрной политики – интенсификации сельского хозяйства, по словам К.Ф. Головина, «впервые было заявлено на съезде Объединенного дворянства, собравшегося в Петербурге в мае 1906 г.» (4, с. 65). Конечно, столь политически осведомленный и экономически грамотный человек, как Головин, не мог не знать, что задачи и принципы аграрных преобразований обсуждались задолго до первого дворянского съезда, в том числе в ходе работы ряда правительственных совещаний.

Наряду с этим правые и центристы, в том числе среди высшей бюрократии, не упускали случая, подобно главноуправляющему землеустройством и земледелием (в 1906 г.) А.С. Стишинскому, напомнить своим оппонентам слева, что при проведении освободительной реформы крестьянам «отошли только те угодья, которые и при крепостном праве находились в постоянном хозяйственном пользовании крестьян». Это положение «красной нитью» проходило по всем актам 1861 г. Противники крайних мер указывали тем самым на качественно иную сравнительно с эпохой крепостного права правовую природу отношений между крестьянами-общинниками и частными землевладельцами в начале ХХ столетия (7, с. 204–205).

Подведем итоги. Эпохальность и колоссальное прогрессивное значение реформы 1861 г., вызвавшей в свое время далеко не однозначную реакцию в обществе, спустя несколько десятилетий стали очевидны представителям разных политических сил, конкурировавших между собой – сначала за благосклонность монарха в большей степени, чем за влияние на общественное мнение, а затем и наряду с этим – за поддержку избирателей. При этом, однако, все они обращали внимание на различные аспекты преобразований и считали возможным использовать их опыт для обоснования собственных позиций и подкрепления своих требований в стремительно менявшейся ситуации. В конечном счете опыт компромиссной по своей сути реформы Александра II не был использован в качестве основы для нового исторического компромисса.

Список литературы

1. Витте С.Ю. Записка по крестьянскому делу Председателя Высочайше утвержденного Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. – Спб.: Тип. В.Ф. Киршбаума, 1904. – 106 с.

2. Внутреннее обозрение // Вестник Европы. – СПб., 1907. – № 6. – С. 747–767.

3. Герье В. Второе раскрепощение: Общие прения по Указу 9 ноября 1906 года в Государственной Думе и в Государственном Совете. – М.: Т-во «Печатная С.П. Яковлева», 1911. – 232 с.

4. Головин К. Великая реформа 19-го февраля. – СПб.: Типо-литогр. Т-ва «Свет», 1911. – 66 с.

5. Граф С.Ю. Витте о 19 Февраля 1861 г. // Русское слово. – СПб., 1911. – № 40. – 19 февр. 6. Долбилов М.Д. Земельная собственность и освобождение крестьян // Собственность на землю в России: История и современность. – М., 2002. – С. 45–152.

7. Думский сборник: Государственная Дума первого созыва (27 апреля – 8 июля 1906 г.). – СПб., 1906. – Вып. 1. – 352, [29] с.

8. Общественное движение при Александре II (1855–1881): Исторические очерки. – Париж.: Изд. редакции «Освобождение», 1905. – 195 с.

9. Полянский В.С. Историческая память в этническом самосознании народов // Социс. – М., 1999. – № 3. – С. 11–20.

10. Пономарев С.И. Александр II – Царь-Освободитель. – СПб.: Гос. тип., 1898. – 64 с.

11. Председатель Совета Министров Петр Аркадьевич Столыпин: по сообщениям прессы за три года (8 июля 1906 – 8 июля 1909 г.). – СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1909. – 278 с.

12. Татищев С.С. Император Александр II: Его жизнь и царствование. – СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1911. – Т. I. – 603 с.

13. Тощенко Ж.Т. Историческая память и социология // Социс. – М., 1998. – № 5. – С. 3–7.

14. Ухтомский П.Л. Доклад о некоторых мерах к улучшению благосостояния населения Казанской губернии, составленный губернским гласным Кн. П.Л. Ухтомским по поручению Губернского Экономического Совета в исполнение постановления чрезвычайного Казанского Губернского Земского Собрания от 26 сентября 1898 г. Ст. 2. – Казань: Тип. Б.Л. Домбровского, 1898. – [2], 44 с.

15. Царевский А.А. Император Александр II-Освободитель в памяти народа своего (По поводу открытия памятника Александру II в Казани). – Казань: Тип. Императорского ун-та, 1896. – 78 с.