Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 3"

Сталин – культурная проблема238238
  Печатается по изд.: Новая газета. – М., 2011. – 18 нояб. – С. 16–17. Игорь Яковенко – культуролог.


[Закрыть]

И. Яковенко

Проблема, которая была поставлена передо мной редакцией, формулируется следующим образом: почему, несмотря на массу очевидных и неопровержимых свидетельств преступной и катастрофической политики великого вождя, люди голосуют за Сталина? Что еще нужно опубликовать, о чем еще рассказать нашим гражданам для того, чтобы отношение к вождю народов изменилось?

Проблема Сталина не связана с полнотой информации о тех или иных аспектах политики этого персонажа отечественной истории. Парадокс Сталина кажущийся. Ситуация может представляться непостижимой, если полагать российское общество однородным. Одни ценности, общая картина мира, единые способы понимания. Это не так. В оценках вождя народов проявляется столкновение двух картин мира и двух культур. Наконец, двух мифологий – мифологии модерна, большого общества, либерально-гуманистических ценностей и мифологии традиционного общества, восходящей к культурному космосу русского крестьянства.

Образ Сталина многослоен. Это и великая империя, и русский как старший брат, и языческая религия Победы, и предельный уровень патернализма, когда Вождь думает за всех, ставших под его Высокую руку. Сталин – символ изоляционизма и антизападничества; с его именем связана ностальгия по мифически переживаемому статусу сверхдержавы, распоряжавшейся судьбами мира. Сталин – настоящий хозяин. Грозная и неподкупная сакральная Власть, гроза боярам и отрада простому народу. При нем начальники тихо ходили и знали свое место. Одним словом, он – нашенский. Все это – традиционные для России сущности. Сверх всего есть драматическая проблема исторических итогов XX в. Победа в войне – единственное безусловное достижение, накрепко спаянное в массовом сознании с именем Сталина, – онтологизирует вождя народов как безусловную российскую ценность.

Для одной части общества, ориентированной на традиционные ценности, перечисленные характеристики значимы и безусловны. Другая часть, ориентированная на ценности динамики и модерна, видит желанную реальность совершенно по-другому. Исходит из идеи верховенства закона, ценности человеческой личности и т.д. Для них Сталин – тиран, загонявший страну в тупик. Проблема в том, что диалог между этими позициями невозможен. Кардинально различаются каталоги ценностей, процедуры верификации и пространства идентификации.

В ситуации ценностного конфликта традиционный человек выбирает устойчивые ценности, выбирает мифы, а не истину… Для того чтобы рациональные аргументы могли поколебать ценностные установки, необходима культура мышления, нравственная и интеллектуальная самодисциплина, способность к саморазвитию. В массовой среде, ориентированной на традиционные ценности, эти сущности обретаются в статусе исключений.

Другая сторона – проблема самоидентификации, т.е. решение проблемы «мы/они» и каталог ценностей. Начнем с самоидентификации. Один из ведущих исследователей русского крестьянства Т. Шанин утверждает: крестьянское самосознание покоится на убеждении в глубокой пропасти между крестьянским «мы» и разнообразными «они» – государство, чистые кварталы городов, знать, те, что носят униформу, меховые шубы, золотые очки и даже складно говорят.

Социальный идеал традиционного мира – крестьянская страна Беловодье, мир всеобщего равенства, без городов, купцов, ростовщиков, где царь сам пашет свою землю и управляет малым числом слуг. «Общинная революция» 1917–1922 гг. в значительной степени вдохновлялась этими идеалами. Догосударственное, общинно-родовое сознание, начисто отрицавшее мир города и зрелой цивилизации, видело в большевиках реализацию своих упований. Надо извести под корень, до основания или по крайней мере взять к ногтю всех этих начальников, профессоров с писателями, очкариков и утвердить власть простого человека.

В реальности большевики решали задачи модернизации, что означало окончательное разрушение крестьянского космоса. Десятки миллионов людей переместились в города, изменилась и сама деревня. Однако Сталин смог разрушать традиционный мир только потому, что сохранял базовые характеристики традиционного общества. В этом и состоит суть так называемой консервативной модернизации. Среди базовых характеристик сохранилось описанное разделение общества на два качественно различающихся блока.

Традиционный сектор – малообразованные, тяготеющие к традиционным формам жизни и старшим возрастным группам жители предместий с малыми доходами, выходцы из крестьянской и слободской среды. Это – те самые «мы», простой народ, о котором говорит Шанин. Сектору «мы» онтологически противопоставлен модернизированный сектор – горожане, люди государства и цивилизации, т.е. «они». Прежде всего это любая элита: хозяйственная, интеллектуальная, бюрократическая. А также в широком смысле «люди города». В этой среде доминируют потомственные горожане, люди умственного труда. Но здесь решает не происхождение, а актуальная культура.

Объяснительная модель, с которой простой человек подходит к проблеме Сталина, такая: они ненавидят нашего Сталина за то, что он гнобил и расстреливал их кумиров, их родственничков и любимчиков. Мы имеем дело с дуализмом мифологического мышления. Раз Сталин бил бояр – значит он помогал простому народу. В реальности народ жил в бараках и пребывал в такой нищете, которую сегодня трудно себе представить. Но это забылось. Мифологическое сознание избирательно. Оно помнит о другом: в ту лихую эпоху парень из глубинки мог сделать стремительную карьеру, за десять лет стать комбатом и приехать однажды в свою деревню на «Победе». В лагерях сидели миллионы самых простых людей. Но справедливо и другое. Число людей с высшим образованием среди репрессированных в 6–8 раз превосходило средний процент по стране. Иными словами, их сажали чаще и больше. И это осталось в памяти.

Традиционному человеку нужен простой и понятный мир, в котором все такие же, как мы. А все эти умники, больно грамотные, умеющие складно говорить, делают жизнь сложной и непонятной, отодвигают мир от идеального состояния и не дают ходу простому человеку. По сегодняшней жизни без них не обойдешься, но товарищ Сталин держал их строго. Вот они его и ненавидят. А что касается войны, так мы ее выиграли. Здесь сливаются два момента: ценностный и познавательный. Так мы переходим к каталогу ценностей. Традиционная культура стоит на примате целого. Семья важнее отдельного человека, деревня – отдельной семьи. А благо государства несопоставимо значимее благополучия любого слоя или множества людей. И вообще, отдельный человек мало чего стоит. Гуманистический пафос, правовой фетишизм чужды и непонятны традиционному сознанию. Все это – интеллигентские заморочки.

Ну, расстреливал. Значит, так надо было. Государству надо. Расстреливал – выиграли войну, а не расстреливал, глядишь, и проиграли бы. Апеллировать к азам логики, приводить известное положение «Pоst hос, nоn еst prоptеr hос» (После того, не значит вследствие того) здесь не приходится.

У интересующей нас проблемы есть и другое измерение. Российская история движется толчками. Власть либо модернизирует, либо подмораживает общество. (Сравните эпоху Великих реформ Александра II и эпоху Александра III.) В эпохи установки на динамику власть опирается на модернизированный сектор общества. В эпохи застоя – на носителей традиционного сознания. Общество чутко прислушивается и фиксирует доминирующую установку.

Ползучая реабилитация Вождя, которая разворачивается на наших глазах последние четыре-пять лет, свидетельствует: власть играет образ традиционной, нашенской, власти простого народа. Она не на стороне высоколобых, а на стороне простого человека. А это значит, что все будет стабильно, мир будет возвращаться к традиционному и привычному бытию. Не надо будет постоянно чему-то учиться, осваивать новое, становиться самостоятельным и ответственным.

Все это – иллюзия. Цели власти лежат в иной плоскости. Чиновник протаскивает ресталинизацию потому, что Сталин воплощает традицию. А значит – патернализм, сакральный статус власти, послушную прессу, декоративные институты представительской демократии и самое главное – неподотчетность чиновника закону и общественному контролю. Чиновник – человек политически грамотный. Он знает, что осуждение тирании – первый шаг на пути к утверждению демократических институтов…

Если обобщить, то феномен Сталина свидетельствует о незавершенности процессов модернизации в нашей стране. Российское общество расслаивается на две большие группы: людей города и людей традиции. Первые принадлежат культуре Большого общества и приняли ценности динамики. Для них постоянное самоизменение, освоение новых знаний, моделей поведения, норм и ценностей естественно и привычно. Они приняли меняющийся мир и стали его органичной частью. Это и называется модернизация.

Вторая группа в той или иной мере вписана в современный мир, но в своих базовых ценностях, в структурах сознания, в рефлексах и упованиях принадлежит домодернизационному патриархальному миру. Эти люди взыскуют возвращения устойчивого и неизменного бытия идеализированной реальности их отцов и дедов. Не понимают, не хотят, да и не способны меняться. Их идеал – застой, в ходе которого общество медленно, но неотвратимо откатывается к позавчерашним ценностям и моделям поведения. Воспроизводит в новой бытовой и технологической среде традиционную психологию и устойчивые культурные рефлексы.

Принадлежность к одному из этих слоев общества задается структурой личности и напрямую жестко не связана с происхождением, возрастом, уровнем образования. Горожанин с высшим образованием может жить в убеждении, что государство должно накормить людей и дать людям работу, а долг подданного – честно трудиться на своем рабочем месте. Но статистически традиционалистская среда тяготеет к жителям глубинки, горожанам первого поколения, малообразованным, принадлежащим старшим возрастным группам.

Социально-политические и культурные процессы в нашей стране развернулись таким образом, что мифология великого Сталина стала символом исторической инерции. Она реакционна в классическом смысле этого слова, поскольку предполагает возврат к состоянию, пройденному мировым сообществом и Россией в 30-е годы прошлого века. Мифология Сталина превратилась в фактор мобилизации сил, противостоящих давно назревшим и жизненно необходимым переменам стратегического характера.

Российское общество переживает застой. Отсюда и ставка государственно-политической элиты на традиционалистский сектор. Ставка эта реализуется и на информационно-пропагандистском уровне. Манипулирующие массовым сознанием виртуозы политической рекламы играют на ностальгических смыслах, создают образ прекрасного, уверенного и надежного прошлого. Сталин – символическая фигура в этом ряду… В научных монографиях зачастили взвешенные оценки в духе «с одной стороны, нельзя не признать, но, с другой стороны, нельзя не отметить». Учебники пишут об «эффективном менеджере». На телевидении разгораются жаркие дебаты, в которых голосование аудитории показывает – народ за Сталина.

Между тем социологические опросы начала 90-х годов рисовали совершенно иную картину. В то время общество пребывало в уверенности, что мы находимся на пороге больших перемен. Перемены произошли, но результаты этих перемен оказались неожиданными. Осмысление и переживание итогов постсоветского развития запустило процессы пересмотра многих оценок и позиций, формировавшихся в конце 80-х – начале 90-х. Это и отношение к Западу. И отношение ко всему советскому периоду нашей истории. Оказалось, что советская эпоха не исчерпывалась пустыми магазинами и безрадостным бытом. Там были свои радости. Люди были душевней, отношения чище и, вообще, яблоки были вкуснее, а вода мокрее. Идеи вхождения в общеевропейский дом отринуты как наивные юношеские грезы. В России крепнет убеждение: мы не Европа и нам идти своим, особым путем.

Желающих вернуться в Советский Союз ничтожно мало, но образы двух исторических стратегий, реализовывавшихся на пространствах XX в., рисуются совсем не так однозначно, как это представлялось в 1991 г. Плюсы и минусы рыночного мира, правовой демократии и мира социалистического планового хозяйства воспринимаются по-другому.

Пересмотр образа Сталина попадает в этот, достаточно широкий контекст. Серьезные люди, с приличным образованием начинают говорить о том, что в начале XX в. Россия была обречена на диктатуру. Других путей и других способов решения проблем Российского государства тогда не существовало. Сталин действовал в исключительных, трагических условиях, потому и методы, к которым он прибегал, были чрезвычайными и т.д.

Но то же самое открытие сделало большинство простых людей традиционной ориентации. Заводы закрылись, колхозы разорились. Жизнь изменилась настолько, что весь их жизненный опыт, навыки, привычки, умения девальвированы. Кто-то вписался лучше, кто-то хуже, но в целом в этой среде доминирует более или менее успешная стратегия доживания.

Так смыкаются настроения разных социально-культурных слоев и возникает общность позиций. Интеллигентская среда рождает поэтов и идеологов советской ностальгии. Отсюда выходят как мягкие и осторожные ресталинизаторы, так и прямые идеологи сталинщины.

История культуры не подтверждает многих просвещенческих иллюзий. В частности, не следует думать, что на смену мифам приходит некое объективное знание. Природа человеческого сознания такова, что миф как способ понимания и переживания мира неустраним. Об этом говорил еще А.Ф. Лосев. В реальности на смену одним мифам приходят другие. Хорошо, если новые мифы более пронизаны моментами рационального и объективного. В постсоветском обществе формируются новые мифы о прошлом и настоящем. В том слое общества, который подвержен советской ностальгии, складывается новый миф Сталина. Как всякий миф, он неуязвим для критики. Молодые ребята, отказывающиеся принимать оскорбляющий чувство справедливости мир современной российской реальности, формируют свой образ идеального Сталина.

У нашей проблемы есть и другая грань. Мир традиции теплый, человек вписан в вечные, естественные сообщества. Ему помогут, не оставят в беде, посочувствуют. А мир автономной личности жесткий и холодный. Автономный человек получает все бонусы, вытекающие из его труда, жизненных выборов, активности. Но вся полнота ответственности за катастрофы, ошибки, неудачи ложится на него и только на него. Это – совершенно иное само– и мироощущение. Традиционный человек живет с убеждением – Бог милостив. А человек, принадлежащий современному миру, знает: в первую очередь Он – справедлив.

При всех ужасах и жесткости советской эпохи, то было традиционное общество. Советская реальность сохраняла сложно формулируемую, но значимую субстанцию традиционно-коллективного бытия. За двадцать лет эта атмосфера окончательно размылась и для многих такая утрата оказалась одной из самых важных. Все это не могло не сказаться на процессах переосмысления советского прошлого.

Политическая элита отслеживает изменение общественных настроений, вырабатывает приоритеты, делает выводы. Надо помнить, что сама эта элита неоднородна. Застой как доминирующий сценарий развития сложился в силу объективной логики реализации внутриэлитных интересов. Победила тенденция к огосударствлению, бюрократизации, управляемой демократии и т.д. Важно осознавать, что все эти сущности традиционны, привычны и понятны большинству населения. В России 2000-х сложился широкий консенсус по поводу застоя. Пропагандистское обеспечение обозначенного тренда развития известно: лихие 90-е, Россия встает с колен, великая сырьевая держава, суверенная демократия, проклятия всем и всяческим революциям, здоровый консерватизм и т.д. Этот тренд логично и неизбежно требует позитивного пересмотра роли и образа Сталина, что мы и наблюдаем.

Что же будет дальше? Прежде всего застой не вечен. Рано или поздно (лучше рано) застой сменяется исторической динамикой. Это приведет к радикальной смене общественных настроений. Сложится атмосфера, в которой любые апелляции к товарищу Сталину станут категорически неуместны.

Наряду с этим стоит иметь в виду и долговременные процессы общественного развития. Речь о том, что сектор носителей традиционалистских ориентаций постепенно, но неумолимо уменьшается. Дети и внуки этих людей избирают другие жизненные сценарии, проникаются ценностями модерна, осваивают культуру большого общества.

Наконец, давайте вспомним о том, что человек по своей природе конформист. А наш соотечественник, привыкший колебаться вместе с генеральной линией партии, конформист вдвойне. Для того чтобы результаты голосований и опросов общественного мнения разительно изменились, достаточно однозначного жеста со стороны высшей власти. Например, если российский суд в связи с расстрелом польских военнопленных признает Сталина преступником против человечности, сектор убежденных сталинистов мгновенно схлопнется до размеров узкой секты, окопавшейся в крошечных политических движениях и резко оппозиционных изданиях. Книги, прославляющие великого вождя, сами собой исчезнут с полок магазинов. Надписи и плакаты растворятся в ночи, и утром, глядя на вас честными глазами, администраторы будут удивляться вашему вопросу: а что, разве здесь висел плакат с фотографией Сталина? А массовый человек искренне будет осуждать тиранию и голосовать за демократические ценности.

Если же нам не нужны конъюнктурные колебания… Если мы хотим, чтобы в России возобладали гуманистические ценности и сформировалось сознание, в рамках которого оправдание тирании в принципе невозможно, надо запасаться терпением и много и напряженно работать, помня о том, что у нас есть союзник – время, которое работает на нас.

Нюрнберг–2 шагает по Европе

Г. Янс

Дойдет ли он до России?239239
  Печатается по изд.: Московский комсомолец. – М., 2011. – 19 нояб. – С. 3. Георгий Янс – журналист.


[Закрыть]

В воскресенье, 20 ноября, неюбилейная, но достаточно громкая дата. 66 лет назад в Нюрнберге начался процесс над руководством фашистской Германии.

Хорошо известно, как болезненно российское руководство реагирует на все, что связано с изучением Второй мировой войны. Эта болезненная реакция переносится и на историю Нюрнбергского процесса. Процесса, который стал своего рода эпилогом войны.

Исторический императив нашего президента и иже с ним сводится к понятному постулату: не допустим пересмотра итогов Второй мировой войны и Нюрнбергского процесса. Для большей убедительности своего императива президент учредил комиссию по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России, деятельность которой была «заточена» именно под Вторую мировую войну. Впрочем, «деятельность» этой комиссии – условное и спорное понятие, так как свелась она к спору двух точек зрения – «нужна – не нужна». Жизнь убедительно доказала: не нужна.

Создатели комиссии спутали два понятия: фальсификация фактов и трактовка фактов. В прошлом фальсификацией активно занимались в СССР. На исторических фото замазывали лица «контрреволюционеров», из титров фильма вымарывали имена «провинившихся» сценаристов и актеров. Сегодня знамя «фальсификации» уверенно держит в своих руках телевидение: чик ножницами – и нет участника передачи, героя новостей.

Трактовка – обычное дело в исторической науке. Чем меньше объем фактов и документов, тем больше версий. Именно поэтому комиссия умерла, не успев толком родиться, так как в идеологическом плане она должна была противодействовать трактовкам истории, а не фальсификации.

Приличные люди и настоящие ученые предпочитают спорить об истории, а не бороться с ней. Тем более что никто в здравом уме и трезвой памяти не оспаривает двух важнейших итогов войны и Нюрнбергского процесса. Итог первый: Советский Союз победил фашистскую Германию. Итог второй: на суде не только наказали главных военных преступников – там был запущен процесс денацификации Германии.

Все остальные результаты и последствия или уже де-факто пересмотрены, или находятся в процессе пересмотра. «Незыблемости» послевоенного устройства не осталось даже на бумаге. Развалились СССР, Югославия, нет Чехословакии, зато есть единая Германия. Так о какой же ревизии итогов войны постоянно талдычит наше высшее руководство?

Вопрос стоит просто: является СССР соучастником начала Второй мировой войны или нет? Если события Отечественной войны 1941– 1945 гг. в целом трактуются более-менее однозначно, то по началу Второй мировой – много вопросов, на которые не даны окончательные ответы.

Именно на Нюрнбергском процессе впервые всплыли секретные протоколы к пакту СССР–Германия. Всплыли неожиданно. Общеизвестно, что процесс был скорее политическим, нежели юридическим. Поэтому союзники-победители еще до суда договорились, какие неудобные вопросы не будут обсуждаться.

Советская делегация привезла перечень нежелательных вопросов. В нем было девять пунктов. Первым пунктом значился секретный протокол к советско-германскому договору о ненападении и все, что с ним связано. Тем не менее эту тему замолчать не удалось.

О протоколах на допросе в суде говорил Риббентроп, а защитник Гесса предоставил фотокопию документа, но суд ее не принял, так как не было указано происхождение документа. Теперь факт существования протоколов сомнению не подвергается.

Безусловно, тезис о вине СССР в развязывании Второй мировой войны достаточно спорный. Но и обратный тезис абсолютно не бесспорен. Достаточное количество косвенных и прямых фактов позволяет предполагать, что Советский Союз приложил свою «коммунистическую руку» к становлению и укреплению фашистского режима. Не выкинуть из «песни войны» и «освободительный поход Красной армии» в Польшу. При этом глубоко сомневаюсь, что российское руководство в обозримом будущем согласится признать вину СССР в развязывании войны, если она даже будет на 100% доказана. Ведь во многом благополучие нашей нынешней власти связано с тем, что она больше держится за прошлое, чем думает о будущем. В ментальности наших правителей не принято извиняться и признавать вину – ни, упаси бог, свою, ни прошлых лидеров страны. Они привыкли угрожать, оправдываться и врать.

Болезненность судебного процесса, несмотря на прошедшие 66 лет, заключается еще и в том, что он неизбежно порождает прецедент под названием «Нюрнберг-2». Нюрнберг-2 уже бодро шагает по Европе. Если в послевоенной Германии шли по пути денацификации, то на постсоциалистическом пространстве сейчас идут по пути декоммунизации.

В Венгрии отрицание Холокоста и преступлений коммунистических режимов повлечет за собой тюремное заключение. Прибалтийские республики, Чехия, Польша, Словакия запретили (или вскоре запретят) использование коммунистической символики наряду с нацистской. За формулировками «коммунистическая символика», «коммунистический режим» четко просматривается одна фигура – Сталин. Коммунизм равен нацизму, считают в этих странах. Они говорят «Гитлер», подразумевают «Сталин».

Это давно уже не сенсация, что Гитлер и Сталин – однояйцевые близнецы-братья. Разница между ними чисто стилистическая (у одного во главе угла стояла расовая нетерпимость, у другого – классовая). Хотя есть некоторые отличия, и содержательные. Как ни странно для кого-то это прозвучит, Гитлер – в большей степени социалист, чем Сталин. Программы борьбы с безработицей, жилищного строительства, поддержка семьи и материнства, развитие физкультуры и спорта – это все Гитлер. Есть даже небесспорная, но и небезосновательная гипотеза о том, что если бы Гитлер закончил войну в июне 1941, то остался бы в памяти немцев национальным героем. Но история сослагательного наклонения, как известно, не знает, поэтому поговорим о другом.

Принципиальная разница между этими двумя историческими персонажами долгие годы была только юридической. Гитлер – преступник, а Сталин нет. И то, что происходит сегодня в Восточной Европе, есть не что иное, как заполнение юридического пробела в отношении Сталина. Эти государства во многом повторяют путь послевоенной Германии. Только в Германии стерли из исторической памяти своего фюрера, а в Восточной Европе освобождаются от навязанного и поэтому чужого исторического наследия.

Наверное, неправильно ставить абсолютный знак равенства между коммунизмом (социализмом) и сталинизмом. Это все-таки неравноценные вещи. Надо отделять зерна от плевел. Но причина такого «знака равенства» вполне объяснима. До сих пор в России как правопреемнице СССР отсутствует юридическая оценка деятельности «вождя народов».

Высказывания первых лиц Российского государства о Сталине, признание вины за Катынь – большие политические заявления. Нет четкой юридической оценки того, что происходило в 30–40-е годы прошлого века. А отсутствие такой оценки компрометирует всю историю СССР, в которой было очень много светлых сторон. Или нам выгоднее поддерживать стереотип, что социализм и Сталин – взаимозаменяемые понятия? Это, на мой взгляд, вредно и неправильно.

Нюрнберг-2 шагает по Европе. Дойдет ли он до нас? Или мы по-прежнему будем угрожать, оправдываться, лгать и из империи зла окончательно превратимся в империю лжи?