Текст книги "Труды по россиеведению. Выпуск 3"

«Что русскому хорошо, то немцу – смерть?»: Земельные отношения и аграрная реформа в немецких колониях Поволжья (1900–1914)

В. Дённингхаус

«Куда бы немцы ни уходили – в Америку, Африку, Австралию, на Сандвичевы острова, – повсюду… они распространяли культуру, просвещение и не удавалось им это в одной лишь России, которая, сжав их в свои железные тиски, превратила в нищую, невежественную массу…» (12) .

Сложившиеся в научной и мемуарной литературе представления о немецких колонистах в России не всегда соответствуют действительности. Особенно это касается немцев Поволжья. Образ зажиточного, трудолюбивого, дисциплинированного немца, живущего в огромной усадьбе, выгодно отличается от образа бедного, ленивого, расхлябанного русского крестьянина в старой избе. Такие описания, до сих пор встречающиеся в литературе, представляют собой клише, весьма далекие от реальности. Не последнюю роль в появлении подобных стереотипов играют ошибочные представления о развитии земельных отношений в колониях, об аграрной культуре переселенцев, их взглядах на нововведения в сельском хозяйстве и т.п. (см. более подробно: 33; 34).

Немецкие переселенцы в России не были однородной массой; они различались не только по вероисповеданию, регионам, из которых переселились в Россию, местам их нового проживания, но и по условиям существования – форме наследования земли, типу землепользования. Все эти различия определяли образ жизни колонистов, их материальный и культурный уровень.

В этой статье сделана попытка рассмотреть роль землепользования и земельных отношений поволжских немцев накануне и в годы революции 1905–1907 гг., проанализировать ход столыпинской аграрной реформы в немецкой деревне. Речь идет об исследовании специфической группы российского крестьянства – так называемых колонистов – на фоне кардинальных политических и экономических изменений. Главные вопросы исследования состоят в том, насколько специфическим был ответ колонистов на вызовы консервативной российской модернизации (в первую очередь в сравнении с окружавшим их русским населением); какие факторы на него повлияли; в какой степени выбор, сделанный поволжскими немцами, был вынужденным, а в какой – добровольным.

«Русский мир» у немецких колонистов

На основании Закона о единонаследии (Указ императрицы Екатерины II о распорядке в колониях 1764 г.) хозяйство после смерти колониста, со всеми правами и обязанностями, наследовал только младший сын. Старшие сыновья должны были заниматься ремеслом или торговлей, т. е. деятельностью, не связанной с земледелием. Этот порядок наследования имел место в Голландии, в ряде местностей Северной Германии и Франции (Бретань), где привел к хозяйственному расцвету на основе тесного взаимодействия фермерского сельского хозяйства и мануфактурной промышленности. Яркий пример влияния закона на жизнь немецких колонистов дают меннонитские колонии юга Украины, где система единонаследия была полностью сохранена. Этому процессу в южных колониях сопутствовало прежде всего то, что меннониты, являясь выходцами из Голландии и Северо-Западной Германии, издавна придерживались такой формы наследования земли. Для меннонитских колоний Новороссии было привычным явлением, когда только один из сыновей получал все 65-десятинное хозяйство, хотя при этом в колониях скапливалась большая группа безземельной молодежи (10, с. 139–140).

В колониях Поволжья вопрос о наследовании земли решался по-другому. Хотя закон о единонаследии первоначально распространялся и на поволжских колонистов, у них эта система не прижилась. Необходимые географические и социально-экономические предпосылки для интенсивного сельского хозяйства здесь отсутствовали. Засушливая степь была непригодна для развития молочно-сырного производства, города – слаборазвиты и малочисленны. Изделия немецких ремесленников не могли конкурировать с более дешевыми товарами русских мастеров. Следуя предписанной системе наследования, подраставшие сыновья колонистов оказывались и без земли, и без работы. Запасы земли в колониях быстро закончились, молодежь не могла найти себе применения. Кроме того, колонисты Поволжья, выходцы из Юго-Западной Германии, не знали «голландских» правил наследования и не признавали их. Закон о единонаследии не нашел поддержки и среди колониальной администрации (10, с. 141).

Управлявший поволжскими колониями в 1783–1796 гг. И. Огарев предложил колонистам принять русскую передельную общину вместе с присущей ей круговой порукой. Это предложение колонистами было принято. Таким образом, в Поволжье возникла настоящая русская община, или «мир», как ее называли и немцы. Старшие сыновья колонистов при этом, соответственно, получали земельные участки; все были обеспечены землей поровну. С ростом числа новых семей земли становились все меньше, и со временем колонисты были вынуждены все чаще ее арендовать. Большинство обедневших поволжских немцев владело небольшими и удаленными от сел наделами. Существование в Поволжье передельной общины не допускало накопления земли и капитала в руках богатого колониста и тормозило развитие свободного фермерского хозяйства. Следует отметить, что системы земледелия, сложившиеся в «материнских» колониях Поволжья и Причерноморья, были полностью перенесены и в «дочерние» колонии (10, с. 141).

Если к середине XIX в. на правом берегу Волги проживало около 95 тыс. колонистов, то, по переписи 1897 г., их численность достигла более 160 тыс. человек7575
  После отделения Заволжья в 1850 г. на территории Саратовской губернии остались лишь правобережные немецкие колонии. Немецкие поселения на левом берегу Волги отошли к Самарской губернии, где, по переписи 1897 г., проживало уже более 215 тыс. немецких поселян (см.: 2, с. 210; 32, с. 12).


[Закрыть]. Одновременно выросло и количество немецких семейств, что объяснялось не только общим приростом населения, но и раздроблением старых, «многолюдных» семей. Следствием этого явилось обнищание и части колонистов (за счет уменьшения в каждой семье рабочих рук, скота и инвентаря), и немецких колоний в целом7676
  См.: ГАСО [Государственный архив Саратовской области]. – Ф. 23. – Оп. 1. – Д. 10721 [Докладная записка земского начальника 5-го участка Камышинского уезда в Саратовское губернское присутствие 9 января 1900 г.]. – Л. 3(a) об. См. также: 21, с. 66–67.


[Закрыть]. Оценивая положение немцев в Камышинском уезде Саратовской губернии в январе 1900 г., начальник 5-го участка Лавров констатировал: «Я, со своей стороны, никаких особенных отличий у них от русского населения указать не могу; так, условия землевладения и землепользования у тех и других положительно одни и те же: то же общинное владение землей, так же отжившая свой век трехпольная система, так же не удобряются поля и, наконец, те же хлеба возделываются»7777
  Там же. – Л. 31 об.


[Закрыть].

Вследствие недостатка пахотных площадей для нормального существования и содержания семей колонисты, как и русские крестьяне, были вынуждены прибегать к регулярной аренде помещичьих земель. Это несколько смягчало остроту земельной проблемы, но не решало ее (см.: 32, с. 119). Так, например, только благодаря аренде существовали, точнее говоря выживали, немецкие поселенцы Ягодно-Полянской волости Камышинского уезда, где к началу ХХ столетия на число «наличных по разверстке душ» приходилось менее одной десятины пахотной земли7878
  В ряде документов встречается цифра еще меньше – 28,5 квадратных сажень на одну душу мужского пола (одна сажень составляет 2,13 метра).


[Закрыть]. Причем, эта незначительная площадь совершенно не засеивалась пшеницей, а лишь картофелем, подсолнухами и рожью7979
  Именно пшеница являлась основным объектом сельскохозяйственной деятельности поволжских колонистов в предвоенные годы, занимая обычно около 45% посевных площадей (см.: 32, с. 83–84, 88; см. также: ГАСО. – Ф. 400. – Оп. 1. – Д. 1510 [Общий обзор о положении землеустроительного дела в Саратовской губернии 1 января 1915 г.]. – Л. 20).


[Закрыть]. Резкий рост цен за долгосрочную аренду земли и частые неурожаи привели к большим задолженностям среди населения Саратовской губернии, включая и немецких поселенцев. Многие колонисты были уже не в состоянии оплачивать землю на условиях аренды, что вынуждало их сеять «исполу», т.е. отдавая половину урожая владельцу земельного участка.

Проблема малоземелья вынудила, к примеру, колонистов Сосновской волости Камышинского уезда прибегнуть к побочному заработку – сарпиночному производству (14, с. 276–277)8080
  См. также: ГАСО. – Ф. 400. – Оп. 1. – Д. 1510. – Л. 120 oб.–121.


[Закрыть]. Причем, поселяне, всецело посвятившие себя ткачеству сарпинки (45% всех семей) (32, с. 157), сдавали душевые земельные наделы в аренду своим же нуждающимся землякам на весьма невыгодных для последних условиях «испольщины» (32, с. 123). Таким образом, наряду с обогащением одной части колонистского населения, другая постепенно скатывалась к нищете. В то же время исключить пользование надельной землей колонистов-ремесленников, остававшихся членами общин, не представлялось возможным8181
  ГАСО. – Ф. 23. – Оп. 1. – Д. 10721 [Докладная записка земского начальника 1-го участка Камышинского уезда в Саратовское губернское присутствие 17 декабря 1899 г.]. – Л. 9 об.


[Закрыть].

Рост малоземелья и необходимость поиска заработков на стороне вели к оттоку беднейшей части немецких колонистов, как и их русских соседей, в большие города – прежде всего в Саратов, Самару, Астрахань, Баку. Это нарушало сложившиеся патриархальные порядки, приводя к определенной «нравственной деморализации» этих членов общины8282
  Там же. – Л. 25.


[Закрыть]. Земский начальник 1-го участка Камышинского уезда, наблюдая такую тенденцию в «богатой» Сосновской волости, отмечал: «Эти городские рабочие, в особенности бакинские, возвращаясь назад, совершенно деморализуют местное население. С грустью должен установить факт, что прежний высоконравственный и строго честный строй поселян стал сильно изменяться; появились семьи, где дети совершенно выбрасывают из семьи родителей, нравственность молодого поколения значительно расшаталась…»8383
  Там же. – Л. 9 об., 25.


[Закрыть].

Одним из последствий разорения поволжской деревни стало большое количество нищих в городских и сельских центрах Поволжья. Причем среди нищих все чаще встречались немцы, традиционно считавшиеся крепкими хозяевами (см.: 22, ч. 2, с. 27; ср.: 32, с. 79–80)8484
  Аналогичная ситуация имела места и в Самарской губернии (см.: 40, с. 22).


[Закрыть]. Постоянный недостаток средств неизменно отражался и на состоянии их здоровья. Показательно, что в немецких селениях в начале ХХ в. была чрезвычайно распространена трахома – глазная болезнь, неизменный спутник антисанитарных условий проживания и нищеты (17).

Монархисты, либералы или революционеры?

Голод 1901–1902 гг., частичные недороды в 1903 и 1905 гг., русско-японская война, лишившая крестьянство значительного количества необходимой в хозяйстве рабочей силы, вызвавшая дополнительные налоги и общий рост обнищания, резко ускорили развитие революционных настроений в Поволжье (см.: 22, ч. 2, с. 191–195). «Главных бедствий у нас, в крестьянской жизни, два, – зафиксировала резолюция крестьян Саратовской губернии в августе 1905 г., – первое бедствие это – малоземелье, второе – наше бесправие… И год от году становится все хуже и труднее, а деться некуда…» (цит. по: 1, с. 152). К лету 1905 г. брожение наблюдалось и в большинстве немецких колоний, также недовольных непопулярной войной в далекой Маньчжурии, мобилизациями, реквизициями повозок и лошадей и непомерными податями (32, с. 194–195).

В период первой революции крестьянское движение в Саратовском Поволжье значительно превысило по своему размаху средний общероссийский уровень. В деревне произошло свыше 1400 выступлений; основную массу участников движения составили бывшие помещичьи крестьяне. В уездах с преобладанием бывших государственных крестьян и немцев-колонистов крестьянское движение оказалось незначительным (см.: 22, ч. 2, с. 205; ср.: 6, с. 231; 9, с. 98; 37, с. 129). Попытка решения проблемы малоземелья в немецких селениях, несмотря на всю ее остроту, в отличие от соседних русских деревень, не шла дальше жарких дискуссий между бедными и богатыми поселянами, в крайнем случае выливаясь в мелкие потасовки и драки (см.: 19, с. 84; 38, с. 21). «Невозможное творится у нас в стране, – жаловался бывший староста колонии Таловка, – все разбились на партии, идущие друг против друга. Мы, немцы-колонисты, до сих пор воздерживались от принятия участия в каких-либо партиях. У нас нет земли, нет порядка, а явись мы со своими требованиями, нас забьют, скажут: “Бунтовать вздумали, хотите заводить у нас свои немецкие порядки”. И признают нас изменниками и казачьими полчищами сотрут с лица земли…» (11; 13).

Положение поволжских и причерноморских колонистов настолько различалось в материальном плане, что революция 1905 г. фактически развела их по разные стороны политических баррикад. Бедственное положение поволжских колоний, их общее неустройство и «невежество» большей части ее обитателей резко контрастировали с положением «богато наделенных землею» немцев южных регионов России (см.: 32, с. 129; ср.: 27). Не случайно южнорусские колонисты поддерживали буржуазные партии правого толка, прежде всего «Союз 17 октября» (26, с. 106–107). Это было невозможно для немцев Поволжья. «Удивительное дело, – отмечали поволжские колонисты, – мы с голоду умираем от безземелья, а нам советуют соединиться с балтийскими немцами – баронами, закрепостившими на своих землях латышей и эстонцев. Мы ждем нарезки земли для собственного пропитания, ждем освобождения от произвола бюрократии, скрывающейся за спиной монарха, а нам говорят: соединитесь, поддержите единство государства и укрепление монархии…» (30, с. 269–270; 32, с. 62).

Поволжские немцы поддержали российских либералов – кадетов, чья политическая программа достаточно точно отражала их чаяния (см.: 22, ч. 2, с. 240–241; 24, с. 290–292; 32, с. 199). Самого большого успеха эта «коалиция» – немецкие колонисты Поволжья и кадеты – достигла на сельском выборном съезде Камышинского уезда, где представителями поселян на губернский съезд были избраны исключительно члены кадетской партии (см.: 32, с. 208; см. также: 8). Затем все сельские делегаты-немцы, прибывшие на съезд Саратовской губернии, примкнули к «Трудовой группе»; крестьян привлекала приверженность трудовиков радикальной земельной реформе8585
  «Трудовая группа» представляла радикальную часть крестьян и отстаивала экспроприацию земель без компенсации ее владельцам.


[Закрыть].

Хотя массовых выступлений немцев Поволжья в период первой революции не случилось, падение в их среде авторитета правительственной власти привело к нескоординированным, «распыленным» актам открытого неповиновения и протеста в колониях, направленным, в первую очередь, против выплаты пошлин и всевластия полицейских чиновников (см.: 3; 32, с. 198; 39, с. 301). Революционные настроения в колониях охватили в основном учителей, учащихся и студентов. Интересно, что социал-демократические деятели, как правило, уклонялись от пропаганды в немецких селениях, сконцентрировав основные усилия на работе в русскоязычных деревнях.

В целом поволжские немцы остались почти незатронутыми революционными волнениями 1905 г.; не вступали, как правило, в открытый конфликт с властями. Даже на самом пике первой революции немецкие поселяне выступали лишь за кардинальные реформы местной власти, требуя предоставления самоуправления. Идеи политической автономии, конституционной монархии, организации национальных земств и партий среди поволжских немцев своих сторонников практически не нашли.

Аграрная революция в немецкой деревне

Столыпинскую аграрную реформу немцы встретили настороженно. Процесс купли-продажи земли нес в себе угрозу существованию не только общины, но и самой этнической целостности немецких поселений. Опасение, что в результате реформы в колонии могут вторгнуться «чужие», деформируя социально-этнические устои сложившегося общества, вынуждало часть немцев не только занять выжидательную позицию, но и противиться нововведениям (см.: 32, с. 133–134).

Вместе с тем в немецких колониях Поволжья не произошло раскола на два враждебных лагеря – «хуторян», с одной стороны, и общинников – с другой, как это было в русских селениях, где шла настоящая перманентная война (7, с. 24). В отличие от русских крестьян, бойкотировавших избрание своих кандидатов в землеустроительные комиссии и не являвшихся на сельские сходы, немецкие поселяне демонстрировали лояльность властям: среди 30% волостных сходов, не принявших участие в выборах, не оказалось ни одной немецкой волости (см.: 5, с. 221)8686
  Ср.: ГАСО. – Ф. 400. – Оп. 1. – Д. 7 [Список волостей Саратовской губернии, принявших участие в выборах кандидатов в члены уездных землеустроительных комиссий на 1906/1907 гг.]. – Л. 5, 12–13.


[Закрыть].

Известно, что в целом по России самый значительный выход крестьян из общины пришелся на первые годы аграрной реформы. Эта тенденция характерна и для русских селений Саратовской губернии, где в 1906– 1909 гг. было отмечено более 50% всех выделов (см.: 7, с. 15). Уже в 1909 г. фиксировались случаи возвращения выделенцев к общинному землепользованию, а к началу 1910 г. численность желающих покинуть общину резко снизилась. На вопрос о том, чем вызвано такое решение, крестьяне, как правило, отвечали: «Жить тяжело. “Мир” злобится на нас за то, что выделились…» (цит. по: 7, с. 21; см. также: 15, с. 25–31). К 1912 г. более или менее интенсивный выход крестьян Саратовской губернии из общины практически закончился. Если в 1906–1912 гг. укрепили землю в частную собственность и покинули общину более 87 тыс. домохозяев (90% от всех выходов), то за все остальные годы проведения реформы число выделенцев едва достигло 10 тыс. (22, ч. 2, с. 94). В общей сложности в Саратовской губернии за 1906–1912 гг. укрепили землю в частную собственность около 25% всех крестьянских дворов (по России – только 17%) (7, с. 21; см. также: 4, с. 591–592).

Немецкие поселяне, напротив, на начальном этапе аграрных преобразований весьма инертно отнеслись к выходу из общины (см.: 5, с. 221– 222; 32, с. 134–136; 39, с. 352–353). Большинство сельских обществ противилось переменам, предпочитая новому аграрному порядку традиционные переделы земли; численность немцев-выделенцев была минимальной. С момента введения указа 9 ноября 1906 г. и вплоть до 1910 г. лишь несколько немецких селений рискнули полностью перейти к частному владению землей. При этом не приняли решения выйти на отруба, что естественно сохраняло традиционную чересполосицу (5, с. 221–222). К 1910 г. только в шести из 57 немецких колоний на общинных сходах удалось набрать две трети голосов, необходимых для перехода к частной земельной собственности (см.: 32, с. 134–135).

Перелом в психологии поселян-собственников наступил лишь в 1910 г. После утвержденного Государственной думой закона от 14 июня начался массовый отток немецкого населения на отруба, нередко целыми селениями8787
  Нужно учитывать, что Правила от 19 июня 1910 г. прямо предписывали землеустроительным комиссиям отдавать предпочтение разверстанию целых селений, а одиночными выделами заниматься в последнюю очередь (см.: 4, с. 591–592; 39, с. 352–355).


[Закрыть]. Результаты разрушения немецкой общины Саратовского Поволжья весьма показательны. За время реформы только в Камышинском уезде общину покинули около 15,5 тыс. немецких домохозяев, что составило 71% от их общей численности. При этом около 11 тыс. из них (69,4%) вышли на отрубное и хуторское хозяйствование. В общей сложности община полностью прекратила свое существование в 32 из 51 колонии Камышинского уезда (см.: 5, с. 223)8888
  См. также: ГАСО. – Ф. 400. – Оп. 1. – Д. 1506 [Расширенный список населенных пунктов Саратовской губернии на 1914 г.]. – Л. 242 об.–243. (Ср.: Там же. – Ф. 23. – Оп. 1. – Д. 8057 [Сведения об укреплении земли в личную собственность в Саратовской губернии со времени издания указа от 9 ноября 1906 г. по 1 сентября 1915 г.]. – Л. 1 об.–2; 19, с. 90; 28, с. 443.) Необходимо учитывать и то обстоятельство, что оставшиеся члены общины увеличивали свои наделы в основном за счет тех поселенцев, которые переселялись на купленные отруба.


[Закрыть].

Для того чтобы вырваться из теплых объятий «мира» на хутора или отруба, необходимы были не только решительность и сила характера, но и капитал, достаточный для обзаведения хозяйством на новом месте. По заключению экспертов, создание индивидуального хозяйства на выделенном участке земли требовало немалых вложений – от 300 до 800 руб. (см.: 7, с. 10–11). Между тем наряду с обеспеченными хозяевами из общины массово выходила и деревенская беднота, воспользовавшаяся правом избавиться от надельных земель, чтобы уехать в город, переселиться в Сибирь или податься в эмиграцию8989
  См., к примеру: ГАСО. – Ф. 23. – Оп. 1. – Д. 6989 [Докладная записка земского начальника 9-го участка Камышинского уезда саратовскому губернатору от 11 июня 1913 г.]. – Л. 89–89 об.; Там же [Докладная записка земского начальника 6-го участка Саратовского уезда саратовскому губернатору от 19 июня 1913 г.]. – Л. 115–115 об. См. также: 32, с. 128, 136; 36, с. 43; 41, с. 5; 35, с. 43; РГИА. – Ф. 1282. – Оп. 2. – Д. 112 [Показания коллежского секретаря П. И. Плеханова 21 января 1916 г.]. – Л. 22 об.–23.


[Закрыть]. По различным подсчетам, около 24% выделенцев Саратовской губернии сразу продали свои участки (см.: 22, ч. 2, с. 95; ср.: 4, с. 592–592). Не были исключением и немецкие колонисты. Один из корреспондентов, описывая ситуацию в Камышинском уезде весной 1910 г., с горечью отмечал: «Верхняя Добринка, волею судеб посаженная чуть ли не в центре немецких колоний, круглый год, а в особенности в великие праздники, осаждается немцами-нищими. Как в обыкновенное время, так особенно в праздники.., немцы-нищие во множестве шатаются по дворам и выпрашивают милостыню или же наполняют церковную ограду и здесь собирают подаяния…» (18).

Землевладение и эмиграция

Важным фактом и фактором жизни немецких колонистов на рубеже XIX–XX вв. была эмиграция. Только за период с 1900 по 1909 г. из Саратовского Поволжья эмигрировали более 20 тыс. немцев: свыше 17,5 тыс. из Камышинского и более 3 тыс. из Аткарского и Саратовского уездов9090
  См.: ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Циркуляр Саратовского губернатора в отдел Торгового мореплавания 29 мая 1910 г.]. – Л. 118–118 об.


[Закрыть]. Основная часть эмигрантов направлялась в Северную Америку (США, Канаду, Мексику); лишь небольшая оседала в Южной Америке (Аргентине, Бразилии, Парагвае)9191
  Первый поток немецких эмигрантов из Нижнего Поволжья в Бразилию и Аргентину был отмечен в 1876 г. (см.: 22, ч. 1, с. 174; 31, с. 176).


[Закрыть]. Среди основных причин эмиграции можно назвать тяжелое экономическое положение (как следствие малоземелья и катастрофических неурожаев), отсутствие регулярных заработков и постоянный рост безработицы. Власти Усть-Кулалинской волости Камышинского уезда, например, так объясняли в декабре 1900 г. причины ежегодного оттока немецкого населения в страны Нового Света: «…Местное население имеет недостаток в пахотной земле, за последние годы впало в бедность, кругом задолжено и не имеет добросовестно оплачиваемых заработков.., а в Америке – труды земледельца оплачиваются хорошо и он может иметь там постоянно одинаково хорошие заработки»9292
  ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 6128 [Докладная записка земского начальника 7-го участка Камышинского уезда саратовскому губернатору 16 декабря 1900 г.]. – Л. 18 об.


[Закрыть].

Своеобразный пик эмиграционного движения в России вообще (см.: 16, с. 331–332, 334) и в Поволжье в частности пришелся на период первой революции. С одной стороны, это был побег из страны с подорванной массовыми выступлениями экономикой, в которой революция послужила дополнительным катализатором коренного изменения традиционного образа жизни. С другой – эмиграция представляла собой своеобразный способ выражения протеста и недоверия политике царского режима некоторыми национальными группами (евреями, немцами, поляками и т.д.), а также демонстрировала их полное неверие в результативность каких-либо реформ в России9393
  Так, например, на рост эмиграции малоземельных поселян непосредственно повлияла политика дискриминации со стороны руководства Крестьянского поземельного банка, отказавшегося предоставить им кредиты наравне с русскими крестьянами. Она ярче всего проявилась в период аграрных реформ и похоронила все иллюзии колонистов относительно возможности приобретения дополнительной земли с правительственной помощью (см.: 32, с. 128).


[Закрыть]. Заметим, что эмиграционное движение, включая кратковременный выезд на заработки, затронуло не только исключительно земледельческие колонии, жителей которых на переселение толкал земельный «голод» и низкое качество надельных участков, но и регионы, где немало поселенцев существовало за счет кустарно-ремесленного производства9494
  ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Сведения об эмиграции по 1-му земскому участку Камышинского уезда, б/д]. – Л. 57.


[Закрыть].

Местные власти видели в эмиграции скорее пользу: она не наносила ущерба интересам местного населения – не вела к недостатку в наемной рабочей силе и не вносила «расстройства» в крестьянское хозяйство. Скорее наоборот, «остающиеся на родине, пользуясь земельными наделами отъезжающих за недорогое вознаграждение, поправляли свои хозяйства»9595
  ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Докладная записка земского начальника 4-го участка Камышинского уезда саратовскому губернатору 17 мая 1910 г.]. – Л. 6–6 об.


[Закрыть]. Эмиграционное движение способствовало разделению больших немецких семейств, ослабляя тем самым катастрофические последствия роста населения в немецких колониях9696
  См., к примеру: ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Сведения об эмиграции населения за границу по 5-му участку Камышинского уезда Саратовской губернии 25 марта 1910 г.]. – Л. 120 об.


[Закрыть]. Местные власти утверждали, что немецкое население с «большой симпатией» относится к эмиграции целых семей, предполагая, что отъезжавшие оставят свою землю в пользу общины9797
  См.: ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Сведения об эмиграции населения за границу по Усть-Кулалинской волости Камышинского уезда, б/д]. – Л. 66.


[Закрыть].

Это не противоречило действительности. Отношение к эмигрантам в бывших немецких колониях было в целом терпимое: при общинном владении землей остающиеся односельчане получали существенную выгоду, пользуясь надельными участками эмигрантов за сравнительно низкую плату9898
  См., к примеру: ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Рапорт исправника Камышинского уезда саратовскому губернатору 7 мая 1910 г.]. – Л. 11 об. См. также: 32, с. 31, 122–123.


[Закрыть]. Однако «симпатия» поволжских поселян к отъезжавшим сохранялась лишь до начала столыпинских аграрных преобразований. После издания указа 9 ноября 1906 г. у выезжавших за рубеж колонистов появилась возможность продать свои земельные наделы, что нередко приводило к конфронтации с однообщинниками9999
  См.: ГАСО. – Ф. 23. – Оп. 1. – Д. 4598 [Жалоба поселян села Семеновка Камышинского уезда в Саратовское губернское присутствие 21 апреля 1908 г.]. – Л. 2–3 об. Ср.: Там же. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Сведения об эмиграции населения за границу по Усть-Кулалинской волости Камышинского уезда, б/д]. – Л. 66.


[Закрыть].

Показательно, что после выхода указа в немецких селениях Поволжья усилилась тенденция к реэмиграции. Волостные органы Саратовской губернии отмечали случаи возвращения эмигрантов, желавших «посмотреть на открывающиеся новые условия владения землей в России и решить, что дальше делать»100100
  ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Докладная записка земского начальника 8-го участка Камышинского уезда (Котовская, Гусельская и Илавлинская волости) саратовскому губернатору 13 апреля 1910 г.]. – Л. 73 об.


[Закрыть]. Но это желание не было единственным двигателем реэмиграции. «Возвращенцы» не хотели потерять свое право на владение надельными землями. Во время первой революции в немецких колониях получила хождение идея лишения земельных наделов всех эмигрировавших или выехавших на заработки односельчан. Она находила поддержку у российских властей101101
  См.: ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Сведения об эмиграции населения за границу по 8-му участку Камышинского уезда (Котовская, Гусельская и Илавлинская волости) 13 апреля 1910 г.]. – Л. 73 об.; РГИА. – Ф. 1282. – Оп. 2. – Д. 112 [Показания коллежского секретаря П.И. Плеханова 21 января 1916 г.]. – Л. 22 об. См. также: 5, с. 223; 20, с. 138.


[Закрыть]. Это объяснимо: подобная «экспроприация» позволялa снизить земельный голод в колониях без каких-либо кардинальных мер со стороны государства.

«Не предвидя в ближайшем будущем введения интенсивной системы хозяйства при общинном владении землей, некультурности массы немецкого населения, его национальной замкнутости и приверженности к старине, надо ожидать и желать дальнейшего развития эмиграционного движения в интересах как самих эмигрантов, так и всего населения», – прогнозировали уездные власти Камышинского уезда в 1910 г., в самый разгар коренных преобразований в российской деревне102102
  См.: ГАСО. – Ф. 1. – Оп. 1. – Д. 8473 [Сведения об эмиграции населения за границу по 5-му участку Камышинского уезда Саратовской губернии 25 марта 1910 г.]. – Л. 120 об. Ср.: Там же [Сведения об эмиграционном движении рабочих по Аткарскому уезду, б/д]. – Л. 37.


[Закрыть]. Они оказались правы: эмиграционное движение среди немецких поселенцев, включая краткосрочные выезды на заработки, не прекращалось весь предвоенный период. Очень активным оно было в последние предвоенные (1912–1914) годы (см.: 16, с. 331–332, 334).

Впечатляющий рост эмиграции из немецких поселений с общинной системой землевладения – своего рода «голосование ногами» против общины, свидетельствовавшее об отсутствии у этой части поселян страха разрыва с ней. В момент ломки общинной системы это было, в общем, естественно. Однако наряду с этим возросло число эмигрантов из немецких селений, уже разделенных на отруба. Так, например, немецкие волости Камышинского уезда с отрубной системой хозяйствования за период 1910–1913 гг. дали 260 явных (официально заявивших о своей эмиграции) поселенцев и 4654 (!) «скрытых» (не вернувшихся с заработков) эмигранта (см.: 5, с. 226).

Эмиграционную волну российских немцев смогла остановить лишь Первая мировая война – точнее, закрытие государственных границ сразу после ее начала (см.: 16, с. 331–332, 334). По различным данным, с 1874 по 1914 г. за океан переселилось около 100 тыс. поволжских колонистов (см.: 22, ч. 1, с. 174; ср.: 29, с. 87; 31, с. 176).

Итоги

Аграрное перенаселение и как следствие этого малоземелье становятся к началу ХХ в. важнейшими факторами, влиявшими на социально-экономическое развитие как русской, так и немецкой деревни. Развитие товарно-денежных отношений, появление безработицы, рост отходничества и возможность переселения в новые регионы приводили к коренной ломке не только психологии отдельных колонистов, но и всего патриархального уклада жизни их обществ в целом.

Во время революции 1905–1907 гг. немецкое население Саратовского Поволжья фактически не принимало участия в аграрном движении, вылившемся в ряде уездов и волостей в столкновения крестьян с правительственными войсками. Поволжские немцы не были революционерами – в этом походили на государственных крестьян, проживавших по соседству. И разительно отличались от бывших помещичьих крестьян, занимавшихся поджогами, грабежами, захватом частных земельных угодий и проч.

Аграрная реформа в немецких селениях Саратовской губернии имела свои специфические особенности. Во-первых, основная волна выхода поселян-собственников из общины пришлась на 1910–1914 гг., в то время как по губернии – на первые три года реформы. Во-вторых, в целом из немецких общин вышло более двух третей домохозяев (71%), в то время как соответствующий общегубернский показатель не дотягивал и до одной трети (27,9%) (см.: 35, с. 43; 5, с. 227; ср.: 15, с. 21; 23, с. 76; 25, с. 47). В-третьих, в немецких волостях происходило массовое переселение целых селений на отруба, что не было характерно для губернии в целом. Следует также учитывать, что немецкие земледельцы были лишены финансовой помощи Крестьянского поземельного банка103103
  Ср.: РГИА. – Ф. 1291. – Оп. 120. – Д. 21 [Докладная записка Камышинского уездного предводителя дворянства Михаила Х. Готовицкого председателю Совета министров 17 сентября 1910 г.]. – Л. 9 об.; Там же [30 ноября 1910 г.]. – Л. 24 об. См. также: ГАСО. – Ф. 23. – Оп. 1. – Д. 8160 [Докладная записка управляющего Саратовским отделением Крестьянского поземельного банка саратовскому губернатору 17 июня 1915 г.]. – Л. 109.


[Закрыть]. И наконец, переход поселян к наследственному землевладению не привел к коренному изменению их экономического положения. Одним из подтверждений слабой эффективности аграрных реформ в немецких волостях явился регулярный отток колонистов (включая жителей уже разверстанных на отруба селений) в Америку.

Отток беднейшего населения немецких волостей – в том числе молодежи, движущей силы любой революции, – за границу, как и сама возможность выезда из России, привели к тому, что в немецких колониях сформировался более мягкий по сравнению с русскими деревнями Поволжья социально-классовый «климат». Эмиграция явилась своеобразным клапаном, через который вырывалось недовольство части немецких поселенцев имущественным и социальным положением, а также патриархальным характером общины, заимствованной ими от русских соседей.

Перефразируя известное высказывание Наполеона: «Политика – это судьба», – можно утверждать, что экономика стала судьбой поволжских немцев. Восприятие ими отсталой экономической модели землепользования существенно нивелировало к началу XX в. специфические особенности этой группы населения и привело к ее фактической «хозяйственной ассимиляции» или, если угодно, к экономической аккультурации. В результате поволжские немцы вполне могли повторить судьбу российского крестьянства в годы первой революции и столыпинской аграрной реформы. Только положение иноязычного национального меньшинства удержало их от радикального ответа на брошенный модернизацией вызов. Немецкие колонисты фактически уклонились от этого вызова, в том числе в форме эмиграции.

Список литературы

1. Антонов-Саратовский В.П. Красный год. – Ч.1: Отрывки по памяти и документам о событиях 1905 г. в Саратове и Саратовской губернии. – М.; Л.: Госиздат, 1927. – 211 с.

2. Булычев М.В. Социально-экономическое положение немецких селений Саратовской губернии в конце XIX – начале XX в. // Российские немцы: Проблемы истории, языка и современного положения. – М. 1996. – С. 210–219.

3. Верхняя Добринка Усть-Кулалинской волости // Камышинский вестник. – Камышин, 1906. – 15 янв. – С. 3.

4. Власть и реформы: От самодержавной к советской России / Отв. ред. Б.В. Ананьич. – М.: ОЛМА-ПРЕСС Экслибрис, 2006. – 733 с.

5. Воронежцев A.В. Поселяне-собственники Саратовской губернии и столыпинская аграрная реформа // Российские немцы: Проблемы истории, языка и современного положения. – M.: Готика, 1996. – С. 220–231.

6. Геллер M. История Российской империи: В 3 т. – M.: МИК, 1997. – Т. 3. – 304 с.

7. Герасименко Г.A. Противодействие крестьян Саратовской губернии столыпинской аграрной реформе // Поволжский край: Межвуз. науч. сб. – Саратов, 1984. – Вып. 7. – С. 3–28.

8. Голос уезда // Приволжская газета. – Камышин, 1906. – 12 апр. – С. 2.

9. Гохлернер В.М., Харламова К.П. Из истории крестьянских революционных комитетов в Саратовской губернии в 1905 г. // Поволжский край: Межвуз. науч. сб. – Саратов, 1977. – Вып. 5. – С. 89–120.

10. Дённингхаус В. Безземельные [колонисты] // Немцы России: Энциклопедия Die Deutschen Russlands: Enzyklopдdie / Под ред. В. Карева. – М.: ЭРН, 1999. – Т. 1. – С. 139–141.

11. Дитц Я. Путевые заметки // Камышинский вестник. – Kaмышин, 1906. – 2 февр. – С. 2.

12. Дитц Я. Путевые заметки // Приволжская газета. – Камышин, 1906. – 25 февр.

13. Дитц Я. Депутат Я.Е. Дитц в роли обвиняемого и его объяснение // Приволжская газета. – Камышин, 1906. – 6 июня. – С. 3.

14. Дитц Я. История поволжских немцев-колонистов / Под ред. И.Р. Плеве. – M.: Готика, 1997. – 495 с.

15. Kабанов В.В. Крестьянская община и кооперация России XX века. – M.: Наука, 1997. – 55 с.

16. Кабузан В. Русские в мире: Динамика численности и расселения (1719–1989): Формирование этнических и политических границ русского народа. – СПб.: Рус.-балт. инф. центр «Блиц», 1996. – 352 с.

17. Камышинские вести. – Kамышин, 1909. – 30 июля. – С. 3.

18. Камышинские вести. – Kaмышин, 1910. – 4 апр. – С. 3.

19. Maлиновский Л. Немцы в России и на Алтае. – Барнаул: Барнаульский гос. пед. ун-т, 1995. – 82 с.

20. Минх А.Н. Историко-географический словарь Саратовской губернии. – Саратов; Тип. губ., 1898–1900. – Т. 1. – Вып. 4. – 302 с.