Текст книги "Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой"

С лаборантских должностей на кафедре этнографии начинали свой путь к высоким научным степеням и званиям Сергей Петрович Поляков и Лидия Борисовна Заседателева, с которыми еще с нашей общей студенческой поры у меня остаются самые добрые дружеские отношения. Окончив на один год позже после меня учебу на факультете, они два или три года работали: первый – научным сотрудником Музея прикладных искусств, а вторая – учителем средней школы, в которой сама когда-то училась. Наша дружба не прекращалась, и случилось так, что при некотором моем, как заместителя декана, участии они вернулись на эти скромные должности и с тех пор исторического факультета, как и я сам, не покидали.

Как правило, в деканатах университетских факультетов чаще всех сменяемыми были заместители деканов по учебной работе. Избираемые по конкурсу на должности деканов высокоавторитетные ученые профессора и доктора наук оставались руководителями факультетов по два-три, а иногда – и по четыре срока. Назначаемые ими заместители по научной работе тоже, как правило, достаточно авторитетные ученые, сменялись обычно вместе с деканами. Смена же заместителей по учебной работе была более частой, наверное, потому, что работа в учебной части требовала значительно больших затрат времени не только по учебным делам, но и по ответственности за воспитательную работу со студентами. Распорядок учебно-педагогического процесса требовал постоянного присутствия на факультете. Практически, рабочий день был у них ненормированным, а довольно часто продолжался и во внерабочее время из-за проводимых общественных мероприятий. Назначение на должность замдекана по учебной работе традиционно выглядело как общественное поручение. Успешное выполнение этой педагогической функции давало шанс, особенно молодым преподавателям, укрепить свое положение в коллективе факультета, открывая перспективу продвижения по вузовским ступеням профессиональных аттестаций. По мере реализации этой возможности, отработав какое-то достаточное для этого время, они уступали свою должность следующему поколению преподавательской молодежи. За время моих студенческих лет и преподавательской работы, начавшейся после аспирантуры, с 1949 года до конца шестидесятых годов на историческом факультете сменилось три декана и столько же их заместителей по научной работе. Заместителями же по учебной работе эту общественно-педагогическую нагрузку прошли шесть преподавателей.

Этот подсчет я веду от замдекана Юрия Михайловича Сапрыкина, имя которого уже много раз упоминал. Не в обиду всем остальным преподавателям, назначаемым после него на эту должность, скажу, что он дал всем пример внимательного сочетания важных качеств: жесткого администратора в требованиях к учебному порядку и к подчиненным сотрудникам учебной части, справедливо-взыскательного отношения к студентам в вопросах учебной дисциплины и заботливого отношения к проблемам студенческого быта и их материального положения. В целом, Юрий Михайлович Сапрыкин был человеком строгим и внешне, казалось бы, даже недоступным, но я не помню случая, чтобы он отказал студентам в участии или принял бы по отношению к ним несправедливое решение. Подтверждаю это на своем примере. Многое в моих и успехах, и студенческих прегрешениях происходило на его глазах, и я испытал на себе и его суровую жесткость, и человеческую доброту в наиболее критические для меня моменты моей запоздалой послевоенной студенческой молодости.

Я заканчивал свою учебу уже при замдекане Николае Ивановиче Скаткине – доценте кафедры древних языков. Он преподавал латинский язык. Внешний вид его, строгого, суховатого человека в пенсне, соответствовал этому предмету, напоминая чеховского персонажа – гимназического учителя латыни. Представляя его именно таким, мы были очень удивлены, когда узнали, что Николай Иванович был активным участником революционных событий, большевиком, участвовал в Гражданской войне, а в 1927 году, находясь в составе советской военно-дипломатической миссии в Китае, был арестован чанкайшистскими властями во время конфликта на КВЖД и подвергнут изуверской пытке. Рассказывали, будто бы всех членов миссии китайский суд приговорил к высшей мере. Советское правительство добилось тогда отмены этого приговора и освобождения незаконно арестованных. Но до этого всех осужденных до исполнения приговора заставили лежать в гробах. Может быть, с тех пор это изуверское испытание человеческого духа и самообладания на всю жизнь наложило свою печать на его лицо и сдержанный характер молчаливо печального, красивого и строгого старомодного мужчины в пенсне. В общении с коллегами-преподавателями он был корректен и требователен, а со студентами на экзаменах – либерален, особенно с нами, фронтовиками. Ему уже было далеко за шестьдесят, когда его назначили на должность замдекана. В семьдесят лет он неожиданно, в одночасье скончался. Смерть его оказалась необычной еще и потому, что в один и тот же день он стал дедом и отцом. Внук родился у его сына, а дочка – у его молодой жены. После Скаткина должность замдекана заняла доцент кафедры истории СССР Аракса Бигляровна Захарьян. На факультете еще с довоенного времени она обрела репутацию активной общественницы, сначала как комсомольский лидер, а затем – как член партийного бюро кафедры и факультета. Поэтому в ее работе на руководящей факультетской должности преобладали совсем не административные, а привычные ей комсомольско-партийные методы. Все текущие проблемы учебного распорядка на факультете она выносила на общественные обсуждения и на этой основе принимала свои решения. Она была очень заботлива к проблемам студенческой жизни и в общении со студентами была больше похожа не на деканатского администратора, а на бывалого комсомольского и партийного руководителя. Совещания с курсовыми студенческими активами она проводила так же, как в бытность свою секретарем комитета ВЛКСМ. Студенты поэтому признавали ее близким себе человеком.

Этими же методами действовала и сменившая А. Б. Захарьян на ее посту тоже бывшая комсомольская активистка и аспирантка отделения истории стран Востока Нинель Кузьминична Белова. Однако она через год оставила эту должность в связи с выходом из состава исторического факультета Восточного отделения. Нинель Кузьминична стала доцентом новообразованного в составе университета Института восточных языков.

Недолго заместителем декана по учебной работе был и Константин Николаевич Тарновский – тоже недавний общественный истфаковский лидер. И он не более как через год перешел на работу в Институт истории Академии наук СССР.

Мне на этом посту предшествовал доцент нашей кафедры истории КПСС Александр Петрович Носов. Он не был коренным истфаковцем, а пришел на кафедру вместе с назначенным на должность заведующего Диосифеем Ивановичем Надточеевым. По специальности он был филолог, историк советской литературы. Стать органической частью факультета и кафедры Александру Петровичу не удалось.

Не получил он у нас ни общественного, ни научного признания, наверное, потому, что не оказалось у него необходимой эрудиции, соответствующей высокому признанию исторического факультета как центра исторической науки. Профессора факультета, да и студенты после его лекций и участия в его семинаре очень критически восприняли Александра Петровича как преподавателя. Назначение его на должность заместителя декана вызвало на факультете удивление. Тем не менее, А. П. Носов оставался в ней почти столько же лет, сколько его предшественники после Ю. М. Сапрыкина, вместе взятые. Я принял эту должность в начале 1959/1960 года, шестым по моему счету. Мне суждено было воспринять в наследство опыт замдеканской работы всех моих предшественников, разных людей, и которых я знал лично. Всех их я хорошо знал, был им близок по общественным и научным интересам, уважал как своих учителей, с которыми и сам начинал свою деятельность университетского преподавателя.

В новом качестве студенты восприняли меня как своего человека в деканате, как недавнего соратника по комсомольским затеям. А мне предстояло показать себя в иных качествах и своего возраста, и жизненного опыта. В целом, в свою новую роль я вошел спокойно, без громких заявлений и администраторских замашек, ничем не нарушив спокойную деловую жизнь деканата. В первый же год работы в деканате я завершил работу над своей диссертацией и подготовил ее к предварительному обсуждению на кафедре. Важную и своевременную помощь мне оказала Валерия Михайловна Селунская, доцент нашей кафедры. Как-то однажды она по-дружески спросила меня, почему я медлю с этим делом. Я в это время все еще занимался саморедактированием, все еще не считая себя окончательно готовым. Валерия Михайловна предложила показать ей мою рукопись. Она очень быстро прочитала ее, сделала несколько замечаний по вводной главе и заключению и сказала, что считает рукопись не только готовой к обсуждению, но и к защите в Ученом совете. Свою оценку и вывод о возможности рекомендовать ее к защите она подтвердила затем как официальный рецензент на заседании кафедры. Теперь мне осталось завершить техническую сторону оформления диссертации, подготовить автореферат и решить вопрос о месте защиты. К этому времени Высшая аттестационная комиссия ввела новый порядок, при котором защита не могла состояться в Ученом совете по месту работы диссертанта. Наша кафедра решила просить принять мою диссертацию к обсуждению и защите Ученым советом Академии общественных наук при ЦК КПСС. Там также предварительно диссертация была обсуждена на соответствующей кафедре и рекомендована к принятию для защиты.

Моими оппонентами были назначены: доктор исторических наук, профессор С. Ф. Найда, заведующий кафедрой истории СССР нашего исторического факультета, и доцент кафедры истории КПСС Академии общественных наук С. П. Мезенцев. Мне осталось ждать их отзывов и назначенного дня защиты. Она состоялась 5 июня 1962 года и прошла при положительных оценках оппонентов, в дискуссии не выявила каких-либо разногласий по содержанию и сделанным выводам относительно научной актуальности исследованной темы. Все прошло в обычном, установившемся порядке как необходимое, формальное подведение итога к предварительным обсуждениям. Теперь все сложности и мои переживания по поводу затянувшейся работы над диссертацией в течение прошедших пяти лет жизни остались позади. В то же лето 1962 года после защиты диссертации я первый раз в жизни вместе с женой получил возможность «организованно отдохнуть» в Крыму, в Международном молодежном лагере ЦК ВЛКСМ «Спутник».

* * *

В первых числах августа 1962 года я возвратился из отпуска на работу, к началу вступительных экзаменов. Но неожиданно в отсутствие декана, находящегося в отпуске, мне пришлось заняться подготовкой предложений по проекту нового учебного плана факультета в связи с решением Министерства высшего образования СССР о сокращении сроков обучения во всех гуманитарных вузах с пяти до четырех лет.

Это решение на стадии его подготовки и обсуждения в ученых советах университета и, особенно, на гуманитарных факультетах вызвало большое беспокойство, так как его принятие поделило бы университет «на две неравные половины», разорвав органическую университетскую связь в развитии и преподавании гуманитарных и естественных наук. Оно лишило бы гуманитарные факультеты возможности обеспечения на своих кафедрах глубокой научной специализации по разрабатываемой профессорами и преподавателями исследовательской проблематике. А к этому их обязывал традиционно сложившийся стандарт университетского обучения студентов. На нашем историческом факультете в действовавшем учебном плане для такой специализации отводилось четыре семестра. В новом плане для этого оставалось только два семестра. Такого учебного времени было бы недостаточно для выполнения первого этапа специализации – написания и защиты в спецсеминаре курсовой работы. Цель этой работы должна состоять в выборе студентами исследовательской проблемы и определении конкретного направления ее дальнейшего исследования в своей дипломной работе. Затем под руководством преподавателя студенты должны выявить и собрать историческую литературу в библиотечных фондах и источники в архивах, и провести их самостоятельное исследование, написать дипломную работу и подготовить ее к защите в Государственной экзаменационной комиссии. Все эти наши доводы к защите и сохранению в учебном плане этого важного элемента в стандарте университетского обучения оказались недостаточными и неубедительными для министерства. В августе, перед началом нового учебного года к нам, на гуманитарные факультеты пришла директива, обязывающая представить в назначенный срок в Методическое управление министерства проекты новых учебных планов. Принимать первые, предварительные решения в связи с этой директивой пришлось мне, так как, вернувшись из отпуска, я оказался на факультете исполняющим обязанности декана. Все остальное руководство факультета и весь состав Ученого совета находились в отпуске. Меня вызвали в Методическое управление министерства для соответствующего инструктажа к исполнению принятого постановления. Задача выпала не из легких. Мне тогда сразу представилось неизбежным сократить весь объем учебного времени в условиях четырехлетнего учебного плана только за счет научной специализации студентов. Для этого потребовалось бы основательная переделка рабочих планов кафедр! Это неизбежно должно было привести к отказу от завершающего этапа научной специализации – подготовки и защиты студентами своих дипломных работ и отказа от специальной записи в дипломе об окончании университета, добавляющей к определению полученной ими профессии учителя историка еще и – «научного исследователя». Таким образом, утратилась бы университетская научная квалификация выпускаемых специалистов, дававшая им право не только на работу в средних школах, но и на продолжение исследовательской работы в соответствующих научных учреждениях. Проще говоря, вообще утратилась бы специфика университетского гуманитарного образования. Не менее сложно вставала и проблема учебных нагрузок на профессорско-преподавательский состав кафедр. Это неизбежно привело бы к сокращению кадров в связи с тем, что в те времена существовала определенная обязательная норма педнагрузки, по которой исчислялся количественный состав преподавателей по факультету в целом и по каждой кафедре в частности. А это привело бы еще и к ограничениям научной проблематики спецдисциплин на кафедрах, так как неминуемо пришлось бы увольнять преподавателей, являвшихся редкими, часто уникальными специалистами в области исторических дисциплин, исследуемых и преподаваемых только в МГУ и подготавливающих для этого необходимых специалистов.

Конечно, все эти проблемы я не мог окончательно решить один, но так или иначе я обязан был занять четкую позицию и предупредить чиновников министерства обо всех ожидаемых сложностях и последствиях. Но случилось так, что из трудной ситуации мне неожиданно помогли выйти сами сотрудницы управления министерства, ведавшие методическими проблемами исторического образования. Фамилия старшей из них была Строителева. К сожалению, ее имени и отчества я никак не припомню. Помню только, что она была супругой академика В. М. Хвостова, директора Института истории АН СССР да и еще профессора нашей истфаковской кафедры новой и новейшей истории стран Европы и Америки. Она показалась мне и деловой, и симпатичной. Оказалось, что пригласили меня в министерство совсем не по тем вопросам, которые заботили меня. Вопрос ко мне оказался неожиданно простым. Перед министерством тогда возникла проблема специальной подготовки студентов, свободно владеющих иностранными языками, которые могли преподавать предметы наук своей основной специальности иностранным студентам на их родном языке. Такая потребность возникла в связи с развивающимся сотрудничеством советских и зарубежных учебных заведений по взаимному обмену специалистами в различных областях знаний. И мне тогда был задан простой вопрос, сколько наш факультет мог бы создать для этого специальных учебных групп повышенной языковой подготовки студентов, которые могли бы преподавать историю учащимся из зарубежных стран, равно как и в зарубежных вузах. Для этих групп устанавливался пятилетний срок учебы, имея в виду их усиленную языковую подготовку. На столе министерской чиновницы я успел увидеть заготовленную ее помощницей разверстку по предполагаемым министерством базовым вузам. Я увидел, что на долю нашего факультета по разверстке были намечены две учебные группы общим количеством 25 человек. Такое же количество стояло и в строке истфака Воронежского университета и других университетов. Я задал встречный вопрос, имеют ли все университеты в составе своих преподавателей иностранных языков таких, которые могли бы, помимо своей высокой языковой подготовки, владеть еще и необходимым объемом знаний в области исторической или какой-либо другой науки? И смогут ли они успешно решать новую для них задачу без этих знаний. Этот вопрос озадачил чиновницу и ее помощницу. Тогда я сказал, что наши преподаватели факультетской кафедры иностранных языков уже накопили специальный опыт повышения уровня преподавания языков для историков, что ими отработана для этого и методика проведения занятий и созданы специальные учебные пособия, и, что самое главное, в связи с этим мы могли бы взять на себя подготовку требуемых специалистов по всем историческим кафедрам по установленному нам министерством контингенту ежегодного приема в 150 студентов. Не стоило тогда мне большого труда убедить и начальницу отдела, и ее помощницу в практической целесообразности моего варианта. Тем более что они сразу связали его с возможностью оптимального для факультета решения вопроса о новом учебном плане. Вопрос теперь мог решиться просто – сохранением на историческом факультете пятилетнего срока учебы. Они согласились с моим предложением, но принять его окончательно без решения Ученого совета факультета и согласования его в ректорате университета мы сами не могли. Согласились на том, что Методическое управление министерства специальным письмом поручит и ректорату МГУ, и деканату нашего факультета обсудить предварительно согласованный наш вариант, отметив при этом, что он дал бы нам возможность при разработке нового учебного плана сохранить и пятилетний срок обучения, и университетскую традицию научных школ специализации студентов по кафедрам. Сам я был уверен, что Ученый совет примет наше предложение, поскольку оно сохранило бы нам не только пятилетний срок обучения, но и повысило бы качество выпускаемых специалистов по языковой подготовке, способствовуя при этом повышению уровня научной специализации студентов. Для этого как раз нашим выпускникам недоставало свободного владения иностранными языками. При принятии нашего предложения сложной оказалась бы задача изыскания необходимого резерва учебного времени в часах и их распределения по семестрам при одновременном увеличении объема преподавания иностранных языков и сохраняющихся объемов читаемых специальных курсов лекций работы студентов в специальных семинарах на кафедрах. Сам я оптимального решения этой проблемы учебного времени пока не видел и ожидал, что на Ученом совете при ее обсуждении будут высказаны разные мнения и возникнет дискуссия. Так оно и случилось на первом заседании нашего Ученого совета в сентябре месяце 1962 года. Деканат факультета и большинство членов Ученого совета, в целом, положительно приняло сделанное нам предложение, но при этом было высказано опасение, что увеличение учебного времени на преподавание иностранных языков неизбежно сократит время на преподавание общеисторических и особенно специальных дисциплин по программам научной специализации. Особенно этого опасались профессора кафедр отечественной истории. Представители же кафедр истории зарубежных стран были безоговорочно «за». В споре, однако, все согласились, что, как бы то ни было, знаний иностранных языков нашим студентам явно не хватает, и это сказывается на качестве их подготовки. Студенты до сих пор были ограничены в возможности читать неадаптированную монографическую научную литературу и в результате этого обнаруживали изъяны в знании зарубежной историографии не только по историческому зарубежному страноведению, но и по отечественной истории. В конце концов, Совет одобрил наше предложение и поручил деканату при составлении нового учебного плана максимально сохранить объемы преподавания, прежде всего, исторических дисциплин. Задача была поставлена так, чтобы приблизить преподавание иностранных языков к конкретной проблематике научно-исследовательской специализации студентов. Она была не из простых. И не могла быть решена директивным призывом к преподавателям кафедры иностранных языков повысить качество преподавания, а требовала серьезной перестройки их работы, выработки специальных методик преподавания на конкретном историческом и историографическом материале. Кафедрой иностранных языков тогда руководил Евгений Александрович Бонди. Он не просто сочувственно отнесся к проблемам факультета, но увидел в намеченных переменах не только реальную перспективу повышения уровня профессиональной лингвистической подготовки своих преподавателей, но и перспективу возможного их участия в работе научных кафедр. После того как новый учебный план был утвержден и вступил в действие, Евгений Александрович вместе со своей кафедральной молодежью сделал очень много полезного для нашего общего дела. Начали тогда с того, что методики проведения аудиторных и неаудиторных языковых занятий студентов стали разрабатываться с максимальным учетом специфики научной специализации студентов на исторических кафедрах. Началось с простого. Учебные языковые группы стали формироваться в соответствии с избранными студентами кафедрами. В таком же соответствии стал для этих групп подбираться неадаптированный исторический и историографический материал текстов для выполнения заданий по переводу. Студентам предоставлялась возможность выполнять домашние задания по заданным руководителем исторических семинаров спискам научных статей зарубежных исторических журналов и монографий. По инициативе кафедры иностранных языков стали создаваться группы для преподавателей-историков, нуждающихся в повышении своей языковой подготовки. Уже эти первые простые шаги стали давать первые практические полезные результаты. В том числе – и большую экономию учебного времени, когда в преподавание иностранных языков внедрилась лингафонная и электронная техника.

С другой стороны, преподаватели иностранных языков стали публиковать свои методики, рассчитанные на самостоятельную работу студентов в языковой подготовке. Очень полезными для историков стали публикуемые в журналах переводы статей зарубежных историков. А некоторые преподаватели и вовсе нашли свой интерес в исторической науке и защитили кандидатские диссертации по избранным ими историческим проблемам. Обоюдные инициативы исторических кафедр факультета и кафедры иностранных языков открыли возможность экономии учебного времени, которым мы смогли воспользоваться при почасовой разработке учебных бюджетов в новом учебном плане и в рабочих планах кафедр. Кафедра иностранных языков с тех пор, стала и остается органической частью исторического факультета.

Споры на Ученом совете и затем на кафедрах по поводу чрезмерной, якобы, траты учебного времени на иностранные языки за счет исторических дисциплин скоро успокоило то, что значительную часть учебных часов для языковой подготовки мы теперь имели возможность получить за счет военной кафедры. Так оказалось, что эта кафедра была, пожалуй, в большой степени заинтересована в принятии историческим факультетом нового учебного плана. Дело в том, что при сохранении пятилетнего срока обучения мы сохраняли и обязательную военную подготовку с правом отсрочки призыва студентов на военную службу. Но для этого кафедра военной подготовки должна была изменить военно-учетную специальность будущих офицеров с необходимыми знаниями страноведения. К военной подготовке привлекались и девушки. Таким образом, и за счет выделяемых для этого часов мы получили возможность использования их в интересах сохранения научной специализации наших студентов по дисциплинам не только зарубежной, но и отечественной истории. Итак, уже до принятия нового учебного плана наше решение о переходе на повышенную языковую подготовку помогло нам сохранить пятилетний срок обучения наших студентов, а вместе с этим – и наши университетские программы научно-исследовательской и педагогической специализации кафедр, сложившиеся на них научные школы и обеспечить возможность их дальнейшего развития. Свободное владение иностранными языками, которому теперь могли обучаться у нас студенты, открывало перед ними более широкие перспективы и в научно-исследовательской работе, и в иных применениях приобретенной профессии. Диплом об окончании университета предусматривал для них это право.

Этим же решением нам устанавливался постоянный контингент ежегодного набора абитуриентов на дневное отделение в 150 человек (по истории – 125, по искусствознанию – 25 человек), и это обеспечивало стабильную почасовую нагрузку и сохранение стабильного состава профессоров и преподавателей. А студентам-юношам сохраняло право на отсрочку призыва на военную службу. Для меня эта история явилась настоящей практической школой организации университетского учебного процесса. Никому из вспоминаемых мной предшественников не выпадало такое испытание. Во все послевоенные сороковые и пятидесятые годы учебный план факультета и рабочие планы кафедр не подвергались таким радикальным изменениям. Я сумел это испытание благополучно пережить, благодаря активному участию инспекторского состава учебной части и работников вспомогательного состава кафедр в решении выпавшей неожиданно и на их долю непростой задачи, которую надо было выполнить в жестко установленный срок. Помог в этом их богатый практический опыт, накопленный за долгие годы безупречной и добросовестной работы на факультете.

Практическая работа по составлению нового учебного плана по курсовым потокам была выполнена инспекторами учебной части в установленные сроки. В этом им помог многолетний опыт участия в организации учебного процесса на факультете и на каждой из его кафедр. Они знали весь набор и последовательность преподаваемых предметов науки, который в основе своей сохранялся стабильным многие годы, подвергаясь лишь текущей оперативной корректировке. В рутинной работе «расчасовки» учебной и педагогической нагрузки студентов и преподавателей по семестрам и рабочим неделям они были моими учителями.

Но сведение всех разработок подготовленных инспекторами Учебной части в единую графическую схему учебного плана со всеми изменениями смогла сделать только диспетчер факультета Евгения Тихоновна Трутнева. Она была опытнее всех в конкретной графической расстановке и «расчасовке» всех преподаваемых предметов наук во всех методических формах аудиторных, обязательных и факультативных занятий практик, экзаменов и зачетов. Не было еще в то время на вооружении электронной оргтехники, с помощью которой в настоящее время делается эта рутинная и трудоемкая работа во много раз быстрее и качественнее. А в то время лишь немногие могли в относительно короткое время справиться с такой задачей.

История с тем учебным планом уже давно забыта на историческом факультете. И может быть, только я один ее и помню, и никому она не покажется интересной. Тем не менее, я продолжу ее, как сейчас говорят современные бюрократы-управленцы, до «логического конца». Решение Министерства высшего образования о сокращении срока обучения на гуманитарных факультетах университетов примерно через год было отменено. Все-таки возобладал здравый смысл! Хотя никаких признаний о его ошибочности министерство публично не сделало. Все в университетах вернулось на «круги своя». Срок обучения на гуманитарных факультетах был восстановлен до традиционных пяти лет. Но повторю еще раз – нет худа без добра. С тех пор на историческом факультете укоренилось преподавание иностранных языков по программам, близким к специальным лингвистическим вузам. Эта мера не причинила вреда и не помешала обеспечению высоких знаний выпускников по историческим наукам, а только способствовала достижению этой цели. Количество преподаваемых языков за это время увеличилось соответственно потребностям исторических кафедр. Усовершенствовались методы и формы обучения. Студенты получили возможность изучать по два-три языка. И все это – только на пользу исторической науке и постигающим ее современным поколениям студентов. С чего все началось – их не интересует. Все как бы само собой разумеется.

Можно сказать, что утверждением нового учебного плана, в разработке которого я принимал непосредственное участие, подошла к концу моя замдеканская, администраторская и общественная «повинность». Исполнил я ее не без пользы для себя. Она явилась испытанием моих деловых качеств, отнюдь не требующих подвига, а только терпеливой настойчивости в административном обеспечении учебно-педагогического процесса и в налаживании контроля за соблюдением учебной дисциплины студентами и выполнением преподавателями кафедр установленных нормативов педагогической нагрузки. В целом, признанные руководством факультета и ректората положительными результаты моей работы укрепили меня в уверенности в дальнейшей перспективе научной и педагогической работы в университете. Но не менее важной была оценка моих замдеканских инициатив со стороны профессорско-преподавательского состава факультета. И она, в целом, была одобрительной, хотя и не без критических замечаний. Однажды меня удостоил благосклонным одобрением академик М. Н. Тихомиров. Как-то в начале учебного года я докладывал на Совете итоги нового приема студентов и, между прочим, высказал свое мнение по новым требованиям ректората, чтобы экзамены в каждой группе принимали по два штатных преподавателя. Конкурс тогда был очень высоким, экзаменационных групп пришлось создавать более двадцати по 25–35 человек в каждой. Пришлось тогда вызывать на экзамены преподавателей из отпуска. Соответственно, значительная их часть продолжала свой отпуск в сентябре, и во многих семинарских группах занятия начались только в начале октября. В связи с этим я заметил тогда, что с нашей стороны будет неразумным так поступать впредь, что мы можем доверять объективности оценки знаний абитуриента одного преподавателя так же, как это бывает на семестровых экзаменационных сессиях. А чтобы не вступать в спор с ректором, я предложил для участия в составе экзаменационной комиссии использовать аспирантов. Участие вторым экзаменатором в группах абитуриентов явилось бы для них полезной практикой. На Совете присутствовал тогда Михаил Николаевич Тихомиров. Сидящий по соседству с ним мой коллега А. М. Сахаров услышал вдруг его негромкие слова: «А этот парень – не дурак». Не знаю, с кем он меня сравнивал. Для меня эта реплика прозвучала откровенным по-русски одобрением человека, выше авторитета которого я не поставил бы никого.