Текст книги "Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой"

Потом мы, авторы, стали ожидать оценок со стороны тех, кто с интересом ожидал выхода учебника в свет. Среди них были и наши конкуренты из Института истории Академии наук, которые, пожалуй, до той поры никому не уступали своего права – не по закону, а по обычаю – на издание учебников. Мы ожидали, что рецензия обязательно появится в академическом журнале «История СССР». У меня на этот счет было свое беспокойство. Я был автором главы, которая называлась «Социально-экономическое развитие России в период империализма», то есть она была посвящена как раз проблеме, по-новому понятой и зазвучавшей в широкой дискуссии, организованной учеными этого института, которые знали меня как их критика. Однако в опубликованной детальной рецензии каких-либо принципиальных замечаний не было, несмотря на то что мой раздел рецензировал активный «новонаправленец» А. Тартаковский. Потом были и другие отзывы в региональных исторических журналах, и все они в целом высоко оценивали достоинства нашего учебника. После этого, не давая нам роздыху, наш ответственный научный редактор и заведующий кафедрой объявил нам, что надо начинать готовить второе издание с учетом полученных замечаний. Некоторые из них требовали достаточно серьезной работы, на что тоже ушло достаточно много времени. Второе издание, дополненное и расширенное, вышло в свет в 1986 году. Накопленный нами опыт получил дальнейшее продолжение уже в новом времени российской истории. Сохранившийся в основном авторский состав подготовил следующее издание учебника, которое было осуществлено уже с новыми концептуальными подходами к проблемам истории, но уже не СССР, а России в XIX – начале XX века. Оставаясь автором раздела с откорректированным названием «Социальное экономическое развитие России в конце XIX – начале XX века», я настойчиво сохранял в нем основные принципиальные положения ленинской концепции истории российского монополистического капитализма, которые и после его второго издания не были оспорены рецензентами, воспринявшими в новом историческом времени «новонаправленство».

* * *

По возвращении из парткома и до начала семидесятых годов меня уже не отвлекали общественные факультетские дела, кроме понятной обязанности рядового члена партии посещать партийные собрания. Правда, на кафедре через год меня «на новенького» избрали парторгом нашей партийной группы числом в двенадцать человек. Все наши партийные планы непосредственно увязывались с научными и учебно-педагогическими текущими задачами. Как правило, они обсуждались на общих заседаниях кафедры, и дополнительного времени на проведение каких-либо закрытых собраний партгруппы тратить не приходилось. Время от времени мне приходилось, как и всем парторгам кафедр, участвовать в заседаниях факультетского партийного бюро. В течение почти пяти лет всю остальную часть рабочего времени, кроме аудиторных по расписанию занятий, я проводил в библиотеках – в университетской «Горьковке» и в читальном зале «Ленинки». Переход на кафедру истории СССР потребовал от меня обстоятельного изучения историографической основы моего специального курса лекций по истории российских политических партий. Занятия в этих библиотеках, как правило, сопровождались встречами с университетскими и факультетскими коллегами. И во время перекуров мы обменивались новостями текущей общественной жизни, а иногда даже продолжали обсуждение дискуссионных проблем, поднятых на общих партийных собраниях.

Наши проходившие раз в два месяца факультетские партсобрания всегда были ожидаемы даже в тех случаях, когда повестка дня состояла из обсуждения уставных процедур. Сами по себе собрания были всегда интересны тем, что собирались в больших аудиториях, где все из нашего «отряда» почти в триста человек встречались как равные с равными, всякий раз ощущая себя организованной силой, объединенной общими интересами. Иногда на этих собраниях мы долго и упрямо спорили. Но в принимаемых решениях мы никогда не испытывали над собой давления вышестоящих авторитетов, даже тогда, когда они непосредственно присутствовали на наших собраниях. «Организационный партийно-демократический централизм» не лишал нас права отстаивать свое мнение в понимании задач исторической науки и ее роли в формировании исторического сознания советского народа. А в решении ответственных внутренних научно-педагогических проблем партийные собрания способны были объединить весь коллектив. Эту жесткую общественную волю мне пришлось снова испытать на себе в 1972 году на очередном отчетно-выборном собрании, когда совсем неожиданно при выдвижении кандидатов в новый состав факультетского партийного бюро голос сверху вдруг назвал мою фамилию. Она прозвучала сразу, как кто-то внизу из первых рядов аудитории предложил включить в список профессора Юрия Михайловича Сапрыкина. В далеком 1957 году точно в такой же связке мы были избраны в состав партбюро, и я тогда был избран его заместителем. Но теперь я воспринял свое выдвижение шуткой, родившейся тогда в созвучии трех фамилий: Сапрыкин – Бовыкин – Левыкин. Все трое мы тогда были в деловой общественной связке, но теперь наши отношения с Юрием Михайловичем изменились, и мы уже не считали себя, как прежде, соратниками, разойдясь в недавнем вопросе о переизбрании декана факультета. Тем не менее фамилия моя была названа не шутки ради, а наоборот, в противовес Юрию Михайловичу Сапрыкину, как оказалось, вновь выдвигаемому на должность секретаря партбюро. При обсуждении кандидатур я заявил самоотвод, но зазвучавшие хором голоса убедили большинство собрания оставить меня в списке для тайного голосования. Так снова я оказался с Юрием Михайловичем в составе одного с ним бюро, но уже не в его команде. Он не скрывал своего неудовольствия, понимая, что я был выдвинут в качестве его реального оппозиционера. При распределении обязанностей между членами партбюро он предложил мне взять на себя должность представителя партбюро в составе факультетской комиссии народного контроля. Хотя я и не собирался оппозиционировать Юрию Михайловичу, ни на какие другие полномочные должности не претендовал, от его предложения я отказываться не стал. Меня не обидела ссылка в названную комиссию, наоборот, я счел это мудрым решением, обезопасившим и его, и меня от вольных или невольных разногласий.

А в комиссии народного контроля, состоявшего из профсоюзного, комсомольского и беспартийного актива, меня волей большинства выбрали ее председателем, от чего создалась не запланированная забавная ситуация. Ни Юрий Михайлович, ни я не знали, что, по положению о народном контроле, председатель комиссии должен быть одновременно заместителем секретаря партийного бюро по народному контролю. Когда я сказал об этом Юрию Михайловичу, он не сумел скрыть своего неудовольствия, но, подумав, спокойно сказал: «Ну вот и решай там все в соответствии с твоим статусом». Я понял это как совет не вмешиваться в дела партийного бюро. Так я и сделал. На заседаниях партбюро активности не проявлял и делами своей комиссии партбюро не докучал, избегая возникновения каких-либо сложных ситуаций, исправно отчитываясь и перед ним, и перед вышестоящим университетским комитетом народного контроля. В такой комбинации мы с Юрием Михайловичем Сапрыкиным выполнили и на этот раз возложенные на нас общественные обязанности, сохранив добрые человеческие отношения.

* * *

Мое неожиданное возвращение к общественным делам было прервано ненадолго. После очередного переизбрания в 1974 году меня снова ввели в состав факультетского партбюро на должность секретаря. Теперь это произошло в связи с озабоченностью партийного актива факультета сменой поколений в партийной организации и новыми проблемами их участия в руководстве учебно-научной деятельностью на факультете. Вплоть до начала семидесятых годов инициативу ее организаторов удерживало поколение истфаковцев, прошедших войну на фронте и в тылу. Теперь на факультете выросло новое поколение ученых, которым ветераны должны были передать и свою ответственность за общее дело.

Еще оставаясь в строю, ветеранский партийный актив истфака накануне отчетно-выборного собрания был озабочен тем, будет ли вновь избранный состав партийного бюро способен говорить со своей сменой на современном языке, быть вместе с ней в понимании встающих проблем и в то же время будет ли востребован наш жизненный и партийноорганизационный опыт. Очень важно было, считали они, соблюсти принцип преемственности и связать инициативу молодежи с ее же ответственностью за воспитание последующих поколений историков в духе преданности советским общественным идеалам. Среди ветеранов фронтового поколения истфака я был самым молодым и, кроме того, сохранил связь с комсомольской организацией и с бывшими студентами, ставшими теперь преподавателями и научными сотрудниками факультета. Меня они еще не забыли и как секретаря комитета ВЛКСМ, и как заместителя декана по учебной работе.

Все эти доводы ветераны истфака использовали накануне отчетного собрания, убеждая меня принять очередное партийное поручение. Приняв его, мне снова пришлось отодвинуть на второй план свои личные задачи, о чем мне впоследствии пожалеть не пришлось. Я пережил настоящее удовлетворение от результатов живой и очень интересной работы, которую нам удалось проделать на истфаке в предъюбилейном году тридцатилетия победы в Великой Отечественной войне.

Интересный тогда подобрался состав нашего бюро. Для совместной работы в нем объединились известные представители мудрого поколения истфаковских партийных общественных функционеров и молодые, умные, энергичные, но не имеющие опыта самостоятельных организаторских инициатив. Из первых в состав бюро вошли традиционные оппоненты – Наум Ефимович Застенкер, доцент кафедры истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки, и Михаил Емельянович Найденов, профессор кафедры истории СССР. От главной идеологической кафедры истории КПСС была избрана доцент Анна Тимофеевна Маслова, а от кафедры новой и новейшей истории – доцент Ирина Васильевна Григорьева. А мы с доцентом Владимиром Ильичем Тетюшевым представляли младшую часть ветеранов войны. Вторую половину партбюро составляли молодые коммунисты, вступившие в партию в студенческие годы. Секретарь факультетского комитета комсомола, аспирант В. Н. Горохов, младшие преподаватели кафедры истории Средних веков Софья Леонидовна Плешкова и Сергей Павлович Карпов, младший научный сотрудник кафедры археологии А. И. Коновалов, аспирант кафедры славяноведения Г. Ф. Матвеев и преподаватели кафедры истории СССР Н. Л. Рогалина и Л. В. Кошман. Всем нам, прежде всего, предстояло наладить деловые функциональные взаимоотношения в самом бюро и затем найти и определить общую задачу нашей повседневной организаторской работы.

Своими заместителями по организационной, идеологической и учебно-научной работе я предложил назначить А. И. Коновалова, Л. В. Кошман и И. В. Григорьеву. Этот же состав партбюро сохранился с незначительными изменениями при последующем нашем переизбрании в 1976 году.

Свои партийные бдения мы начали с размышлений над неотложными делами и планами. На первом же нашем заседании после распределения обязанностей разговорились о том, какая общая задача может объединить нас одной практической целью. Первым заговорил Михаил Емельянович Найденов и назидательно заметил, что, по его мнению, в последнее время в студенческой комсомольской среде снизился тонус общественной жизни.

Тут мы все стали вспоминать наше недавнее прошлое – комсомольские бригады в подшефных колхозах Подмосковья, студенческие отряды на целине, агитационные походы, поездки по историческим местам, реставрационный отряд в селе Авдотьино Зарайского района, художественную самодеятельность, регулярные стенные газеты, которые всегда с интересом ожидались на курсах не только из-за талантливого и остроумного юмора, но и из-за размышлений об общих интересах в учебе, хороших стихов наших незаурядных поэтов. Драматурги курсов писали сценарии капустников и ставили их на сцене университетского клуба. Эти воспоминания закончились признанием друг другу, что студенческая жизнь пятидесятых-шестидесятых годов осталась в прошлом и, к сожалению, осталась лишь в нашей памяти. Но грусть навеяли не только эти воспоминания. Нас встревожили заметная апатия, утрата общественного интереса и примитивный организационный формализм нашего факультетского комсомола. Тогда почти прекратились комсомольские собрания на потоках курсов по вопросам текущей общественной жизни, которые собирались только в связи с перевыборами комсомольских бюро с сомнительным кворумом, а в комсомольских группах они вообще не проводились.

Все это заставило нас признать недостатки партийноорганизационной и политической работы с факультетским комсомолом. Преодолеть их нам помог предъюбилейный год тридцатилетия победы советского народа в Великой Отечественной войне. Весь 1974 год и до Дня Победы 9 мая 1975 года мы все тогда прожили на высоком патриотическом подъеме, в дружной обстановке и товарищеской солидарности.

Организацию политической «победной» кампании мы начали с делового собрания факультетского партийного и комсомольского актива. На нем мы рекомендовали всем кафедральным партийным группам, партийно-комсомольскому активу потоков курсов найти конкретные, реальные выполнимые задачи в научной работе, в учебной дисциплине и показателях успеваемости, в общественно-патриотических инициативах. Мы тогда обратились к ветеранам Отечественной войны – профессорам и преподавателям, к бывшим студентам истфака – с просьбой рассказать студентам, как они добровольцами уходили на войну в Краснопресненскую дивизию народного ополчения, о своем боевом пути, о боевых наградах, о своих погибших однокурсниках. Мы напомнили тогда факультетскому активу об инициативах увековечения их памяти, предпринятые десять лет назад в год двадцатилетия победы, и рекомендовали продолжить их поисками новых материалов об истории нашего факультета в годы войны. Надо сказать, что в ходе подготовки к юбилею эта задача была программной в планах парткома и ректора университета и общей для всех факультетов. К юбилейному Дню Победы были подготовлены и изданы «Очерки истории Московского университета в годы Великой Отечественной войны». И теперь с 9 мая 1975 года эта память уж более тридцати лет ежегодно увековечивается голосами сменяющихся поколений университетских наследников на торжественных митингах у памятного знака павшим в боях за советскую Родину профессорам, сотрудникам и студентам.

В этом святом деле важную роль сыграл наш исторический факультет. Не все теперь помнят, что и идея издания книги, и идея сооружения памятного знака родилась в те предъюбилейные годы у нас. Автором идеи издания книги был профессор Анатолий Михайлович Сахаров, участник войны. Его инициативу поддержал ректор Иван Георгиевич Петровский и деканы всех факультетов, принявшие участие в подготовке очерков под общей реакцией А. М. Сахарова, подготовленных к изданию сотрудниками лаборатории истории русской культуры Евгенией Константиновной Сысоевой и Лидией Васильевной Кошман. Книга вышла накануне юбилея и была подарена всем ветеранам фронта и тыла. А идея сооружения памятного знака родилась на нашем факультете еще в конце пятидесятых годов, в бытность мою секретарем факультетского комитета ВЛКСМ. С этой идеей пришел тогда ко мне студент третьего курса Виктор Усков и предложил организовать студенческие трудовые субботники, чтобы на заработанные деньги соорудить памятник на территории университета. Эту идею поддержали комсомольцы всех курсов. Главным организатором этой патриотической инициативы мы назначили тогда Володю Ронкина, под непосредственным руководством которого за два года до окончания учебы В. Ронкиным и В. Усковым студенты заработали на стройках Москвы 30 тысяч рублей. Но дальше наша инициатива поддержки не нашла. Заработанные трудовые деньги мы сдали в комитет ВЛКСМ МГУ под обязательство употребить их на сооружение памятника с надеждой, что когда-нибудь наша инициатива получит продолжение.

Ждать пришлось долго, но вот теперь, вспомнив ту трудовую эпопею, я пригласил к себе членов комитета ВЛКСМ во главе с секретарем В. Н. Гороховым и рассказал им о ней. Я предложил комсомольскому активу обсудить этот вопрос на своих собраниях, пригласив преподавателей, которые в ту пору были студентами и принимали участие в трудовых воскресниках, готовый и сам принять в них участие. Я понимал, что нам с моими соратниками вряд ли удастся увлечь студентов копеечными заработками на московских стройках. В эту пору студенты научились зарабатывать приличные деньги в строительных отрядах, но я надеялся, что нам удастся вызвать их сочувствие забытой патриотической идее и помочь в создании денежного фонда на строительство памятника. Непросто, не «на ура», но идея эта все же была принята. Мы договорились, что инициативная группа комсомольцев выступит в газете «Московский университет» с призывом к студентам МГУ присоединиться к нам. На этот раз нашу идею активно поддержали вузком, партийный комитет и ректорат. Не берусь утверждать, что всех наших поступлений хватило на сооружение памятного знака, но знаю, что наш призыв был все же поддержан. Должен сказать, что знак был сооружен при активном участии первого проректора МГУ Евгения Михайловича Сергеева. Наверное, главные средства для этого были изысканы из других источников, но уж точно первые наши исторические тридцать тысяч оказались первым вкладом в это общеуниверситетское святое дело. Сооружение знака было закончено к 7 мая 1975 года, когда состоялся митинг и его торжественное открытие. Вечером того же дня в актовом зале состоялось праздничное собрание университета, начавшееся с торжественного внесения в зал университетского знамени. Его нес четырежды кавалер ордена Трудового Красного Знамени, декан физического факультета Василий Степанович Фурсов. А я, как участник парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 года, вместе с другим таким же участником шел ассистентом знаменосца. В университете тогда таких нас было только двое.

На пороге тридцатилетнего юбилея Великой Победы советского народа над фашистской Германией весь наш отчетный год прошел на высоком патриотическом подъеме во всех наших повседневных делах и заботах, в спокойной и дружной обстановке товарищеской солидарности. Выражением высокого тонуса и настроения в нашем студенческом комсомольском коллективе явился талантливо поставленный студентом Голубовским спектакль на сцене университетского клуба на улице Герцена. Не помню, как точно назывался этот спектакль, но помню, как, с каким творческим порывом и неподдельным чувством благодарной памяти и гордости за Великую Победу отцов сыграли его наши студенты. Он шел более часа, с нарастающим накалом театрального действа от горьких событий начала и до триумфа победы, до штурма Берлина. Спектакль сопровождался песнями, с которыми прошли войну солдаты Великой Отечественной. В финале спектакля весь зрительный зал встал и долго бурно аплодировал исполнителям. Этот спектакль, исполняемый в программе университетского конкурса самодеятельности, получил высокую оценку комиссии профкома МГУ, премию и диплом призера-лауреата.

Всю нашу юбилейную программу мы завершили коротким партийно-комсомольским собранием, посвященным чествованию живых и памяти погибших историков – участников Великой Отечественной войны. Мы провели его в наполненном конференц-зале нашего гуманитарного корпуса накануне университетского митинга у памятного знака. Мы попросили тогда всех наших профессоров и преподавателей – фронтовиков и тружеников тыла – надеть в этот день свои боевые и трудовые награды, с которыми до сих пор студенты их еще не видели. Собрались в фойе, и, как только зал заполнился, под звуки песни «Вставай, страна огромная» наши ветераны двумя колоннами прошли через весь зал мимо переполненных аплодировавших рядов на сцену и заняли места в почетном президиуме. Нас тогда, как это можно было прочитать в годы войны в корреспонденциях военных журналистов, было еще «до роты бойцов различных родов войск». Были тогда еще живы Герои Советского Союза летчица Полина Гольман, танкист Миша Марьяновский, пехотинец Иван Антонович Федосов, политрук Михаил Тимофеевич Белявский, зенитчица Вера Ивановна Владимирская, партизанка Татьяна Афанасьевна Логунова, механик-водитель самоходки Володя Тетюшев, корреспондент армейской фронтовой многотиражки Михаил Никанорович Кислов, помначштаба стрелкового полка Анатолий Михайлович Сахаров, рядовые Анатолий Дмитриевич Горский и Данила Антонович Авдусин, военный комиссар Петр Максимович Горлов, сержант Константин Николаевич Тарновский, рядовой Николай Николаевич Залышкин, пехотный капитан Юрий Михайлович Сапрыкин, политрук Алексей Иванович Широков, начальник разведывательного отдела штаба армейского корпуса майор Петр Андреевич Зайончковский. И до сих пор они смотрят с фотографий памятного стенда, установленного в те дни на пятом этаже нашего корпуса. На том собрании все мы, живые ветераны, были представлены в зале студентам семидесятых годов в докладе участника штурма Берлина профессора Михаила Тимофеевича Белявского. Зал с напряженным вниманием слушал краткое «боевое донесение» политрука и взрывался аплодисментами при объявлении следующего имени. Прений по докладу не было, но в конце собрания выступил факультетский секретарь комитета ВЛКСМ Валерий Горохов и со словами великой благодарной памяти предложил собранию пожелать нам, живым, доброго здоровья, долгих лет жизни и успехов.

Вспоминая сейчас это праздничное неформальное собрание, я сожалею о том, что мы тогда не догадались записать его на пленку и сохранить как исторический документ. Наверное, и об этом собрании, и о работе, которая ему предшествовала, можно было бы снять документальный фильм или хотя бы накопить интересный фотодокументальный материал и сохранить доклад Михаила Тимофеевича Белявского. Не думали мы тогда, что все это бесследно уйдет в историю.

Осенью того же года нам предстояло начать подготовку к отчетно-перевыборному собранию. В связи с тем, что количество членов нашей факультетской парторганизации превысило триста человек, нам были предоставлены права парткома в решении вопросов приема и исключения членов партии. В соответствии с этим партбюро реорганизовывались в парткомы, а общественная должность секретаря становилась штатной в составе руководящего аппарата райкома КПСС. Но мы по-прежнему оставались подотчетными и парткому университета. Главная цель этой реорганизации состояла только в упрощении порядка приема в партию новых членов и вынесения дисциплинарных решений по персональным делам. Практически новый статус не изменил нашего положения в структуре партийной организации университета, за исключением того, что появилось более солидное звучание «партком». Радикально изменилось только должностное положение секретаря парткома, оно теперь значилось в кадровой структуре РК КПСС. Теперь я должен был перейти на эту ставку, сдать туда свою трудовую книжку и получать установленное по штату денежное содержание в сумме 220 рублей. Никаких выгод это условие мне не сулило, так как преподавательскую деятельность я мог продолжать лишь по совместительству, на полставки. Из-за этого мой денежный доход уменьшался на 20 рублей. Правда, настаивая на обязательном переходе секретаря парткома в райком, говорили, что потери в окладе будут компенсироваться льготами – двойной оплатой отпусков, бесплатными железнодорожными билетами и путевками в санаторий, прикреплением к поликлинике. Но я помню, что все новоявленные секретари парткомов на факультетах не соблазнялись такой приманкой. Особенно те, которые были докторами наук. Я тоже не стал торопиться выполнять это требовательное пожелание райкома до отчетно-перевыборного собрания, надеясь, что проблема разрешится сама собой, так как продолжать партийную карьеру я не собирался. Но все опять пошло не по моему сценарию. В конце ноября 1975 года на отчетно-выборном собрании я снова был выдвинут в состав парткома, собрание снова не удовлетворило моего самоотвода, и я вновь стал секретарем. Переходить же на освобожденную ставку я продолжал отказываться и даже предложил эту мою ставку передать заместителю по организационной работе, а сам был согласен исполнять обязанности секретаря на общественных началах.

Наконец в порядке исключения мне было разрешено остаться на своей штатной должности доцента с зачислением меня по совместительству на райкомовскую половину ставки. Но это не избавило меня от непредвиденных неудобств. В конце февраля 1976 года я должен был по приглашению ехать в Польшу для чтения лекций в Варшавском университете. Когда я попытался согласовать этот вопрос в райкоме, мне было сказано, что я могу это делать только во время своего очередного отпуска. Компромиссное решение было найдено и в этот раз. А летом возникли затруднения с размером моего очередного отпуска. Вместо положенных мне двух месяцев я мог воспользоваться только одним. Конечно, все это не меняло моего ответственного отношения к обязанностям секретаря парткома, но меня снова стали убеждать в переходе на полную райкомовскую ставку. Как вдруг проблема решилась неожиданно сама собой. В один из последних июньских дней 1976 года министр культуры РСФСР Ю. С. Мелентьев предложил мне перейти на должность директора Государственного Исторического музея.

О том, как это предложение возникло, как я его принимал и как стал шестнадцатым директором Исторического музея, как отслужил в нем верой и правдой шестнадцать лет, как закрыл его на шестнадцать лет капитального ремонта и как проживал это лихолетье вместе со всеми его сотрудниками, я рассказал в своей повести «Жизнь музея в эпоху перемен». Теперь я скажу только одно. Я принял решение о переходе в Государственный Исторический музей только после того, как получил позволение ректора МГУ академика Рема Викторовича Хохлова остаться по совместительству доцентом исторического факультета, а от министра культуры РСФСР Юрия Серафимовича Мелентьева – согласие на это совместительство.

* * *

9 июля 1976 года приказом министра культуры РСФСР я вступил в должность директора Государственного Исторического музея, а 1 сентября доцентом-совместителем исторического факультета я начал очередной учебный год в своем университете. Право на это, скажу честно, я оговаривал, потому что у меня не было уверенности, что смогу войти в понимание незнакомого мне музейного дела, что сумею обрести доверие незнакомого мне коллектива сотрудников, уникальных специалистов, людей необычной профессии – музейщиков, очень независимых в отношениях с вышестоящим руководством. Но больше всего я беспокоился, что не придусь ко двору в министерстве. Не было у меня опыта. Вырос я в условиях университетской автономии, где профессорско-преподавательский состав знал только одну – свою университетскую власть, а министерскую, признавая, больше критиковал, чем уважал.

Но на новом поприще и в музее, и с министерством у меня все сложилось к лучшему. Большая часть научных сотрудников музея оказались выпускниками нашего истфака, они и оказали мне на первых порах необходимое доверие. Я старался развивать генетическую линию связи музея с Московским университетом, с историческим факультетом, с учеными кафедр отечественной истории. В этом мне помог мой двойственный статус: в ГИМе я представлял МГУ, а на факультете выступал как полпред музея. Нам даже удалось организовать творческое научное сотрудничество на основе общественного договора.

В августе 1992 года я оставил свою директорскую должность, продолжая с тех пор работать в ГИМе ведущим научным сотрудником, и по-прежнему остаюсь членом коллектива кафедры истории России XIX – начала XX века. Как и раньше, каждый год в сентябре я начинаю вместе со своими коллегами по кафедре вести по расписанию свой семинар и свой специальный курс, а в июне участвую в составе Государственной экзаменационной комиссии на заседаниях по защите дипломных работ. В 2004 году, которым я заканчиваю воспоминания о своей учебе и преподавательской работе на историческом факультете, через эту комиссию пройдет сорок седьмой выпуск дипломников. Среди них будут и те, которые прошли через занятия в моем семинаре, выполняли курсовые и дипломные работы.

Я начинал и заканчивал «свой университет», когда его деканами были профессора: Георгий Андреевич Новицкий, академик Борис Александрович Рыбаков, член-корреспондент Академии наук Артемий Владимирович Арциховский. С ними я был знаком еще со студенческих лет. Свою преподавательскую деятельность я начал аспирантом, когда деканом был профессор Иван Антонович Федосов, и продолжил уже доцентом при сменившем его академике Юрии Степановиче Кукушкине. Я был удостоен чести участвовать с ним и в руководстве факультетом, будучи заместителем декана и секретарем парткома. Но кроме этих общих обязанностей нас соединила на многие годы верная дружба.

А с нынешним деканом, теперь – членом-корреспондентом Академии наук Сергеем Павловичем Карповым я начал знакомство, когда Сережа был еще студентом-первокурсником. Через много лет в моем семинаре занималась его дочка Катя, студентка второго курса.

Я вспоминаю снова эти имена, потому что с ними были связаны все рубежные события моей биографии в университетской жизни. 55 лет назад, еще будучи сержантом дивизии имени Дзержинского, я стал студентом-заочником исторического факультета. Ректором университета был тогда академик А. Н. Несмеянов. Познакомиться с ним или увидеть его в реальной студенческой жизни мне, да и не только мне, было невозможно, хотя и ректорат, и кабинет ректора располагались в том же старинном университетском здании на Моховой, 9, где ютились деканаты заочных отделений. Но и этого было достаточно, чтобы ощущать свою причастность к имени известного академика.

Ректора Ивана Георгиевича Петровского я увидел первый раз, будучи студентом третьего курса. Однажды в конце весеннего семестра 1952 года вдруг вместе с нашим деканом Артемием Владимировичем Арциховским он вошел в кабинет-библиотеку кафедры истории Средних веков, где проходили семинарские занятия нашей студенческой группы. Мы встали, приветствуя обоих, и прежде всего нашего декана. Стоявший рядом с ним человек был нам незнаком. Ни тот ни другой тоже, по-видимости, не ожидали этой встречи, но, видя, что здесь идут учебные занятия, Артемий Владимирович, извиняясь, представил нам незнакомца как нового ректора МГУ – Ивана Георгиевича Петровского. Продолжая извиняться, он объяснил, что сегодня ректор знакомится с нашим факультетом и что ему было интересно увидеть уникальное собрание исторической литературы в научных кафедральных кабинетах. Только спустя много лет, когда я стал лично знаком с ректором, мне довелось узнать, что Иван Георгиевич очень высоко ценил роль исторической науки и исторического факультета в университетской школе образования. А через два года после этой встречи в актовом зале на Ленинских горах я из рук ректора получал диплом об окончании учебы в нашем университете.