Текст книги "Иметь и не потерять"

– А ну, повернись на свет! – Миронов заглянул Матвею в лицо. – Что-то знакомое, но позабылось, а я думал, опять кто-нибудь из пенсионеров на крючок меня ловит. Развелось тут комиссий и контролеров всяких.

– Извините, забыл, как тебя зовут? – спросил Матвей.

Миронов покосился на его тощий рюкзак.

– За глаза, знаю, клопом зовете. – Он выдавил улыбку, но она тут же затерялась в морщинах его одутловатого лица. – А вообще-то, я Николай Иванович.

– Николай, точно. Теперь вспомнил, – изобразил радость Матвей, хотя ничего не вспомнил. – Я к тебе.

– По какому делу?

– Насчет кое-каких запчастей.

Миронов снова метнул взгляд на рюкзак.

– Пройдем сюда. – Он повернулся и зашагал между стеллажами.

Матвей – за ним.

У зарешеченного окна, поднятого высоко и частично забитого досками, стояла широкая скамейка, и Миронов, кинув шапку на подоконник, плюхнулся на нее.

– Садись, – пригласил он Матвея. – Говори толком.

Матвей сбросил рюкзак, распахнул пальто. При этом так небрежно откинул левую полу, что Миронов заметил торчащую из внутреннего кармана бутылку.

– Сплавили меня, Николай, на пенсию, я и решил списанный «зидовик» отремонтировать для своего хозяйства. Пилу там крутить или насос, дела найдутся. А когда разобрал, нутро у него оказалось изработанным на нет.

– Хороший не спишут, – заявил Миронов.

– Вот я и приехал к тебе за помощью.

Тот покосился на карман Матвея, шевельнул губами.

– Опоздал, папаша, я теперь здесь не хозяин. Видел, кто за столом сидит?

– Этот парень?

– Он. – Миронов прислушался, но на складе стояла тишина, и снаружи не доносилось никаких звуков. – Подвели меня народные контролеры – старики вроде тебя. Поймали за выпивкой, а там и запчастей кое-каких не досчитались. – Он покривился. – А я себе в карман и гроша не положил – все людям старался помочь. Один идет, просит – дай, другой – и все с бутылками. Год, два… Вот и добутылился. Хорошо еще, что не копнули глубже – ума не хватило, а то бы и посадили. Хотели пинка дать, да я уломал нового начальника оставить меня рабочим на складе. Теперь вот сортирую железо, перекладываю с полки на полку, шибко не разбежишься, но при голове и тут можно кое-что иметь…

И чем больше Миронов рассказывал, тем сильнее падал духом Матвей. «Может, и правильно тебя пихнули, – жег он мысли, – но мне от этого не легче: где я теперь возьму поршневую?..»

– …Все за глаза языки чесали: Миронов клоп, Миронов жмот, Миронов – такой-сякой, а теперь вот попляшите. – Он показал пальцем в окно. – У этого – ничего не обломится. Только по разнорядкам – хоть умри. А я скольких выручал? Нутром чуял, кому, что позарез нужно, а кому так себе…

– Мне-то теперь что делать? – решил прервать его излияния Матвей.

Миронов пошевелил губами.

– Белая? – спросил он вдруг тихо, кивнув на карман.

– Она самая.

– Что надо-то конкретно?

– Поршневую группу с коленвалом.

– Ни ху-ху. – Миронов покачал головой, помедлил. – Ключи теперь все у этого грамотея, но на шестом складе Галина работает – мой человек. Там у меня заначка есть по запчастям. Она знает о ней и пока молчит – ждет, что из этого нового начальника вылезет. Поговорю, может, что и сделает.

– Когда поговоришь? Мне ведь, Николай, прохлаждаться некогда. Вечерним автобусом надо домой ехать.

– Как только – так сразу, – вскинул брови Миронов. – Момент нужен.

– Может, мне самому?

– И не вздумай! Она тебя не знает, а сейчас контролеры разные рыщут. Научены! Я же для нее – свой. – Он наклонился, нашел под уголковыми профилями, лежащими пучком на стеллаже, граненый стакан и поставил его на подоконник.

Матвей понял его – потянул из кармана бутылку, желтым ногтем большого пальца попытался сковырнуть пробку, но она сидела прочно.

– Ножик есть? – обернулся он к Мирнову.

Тот, откинув полу засаленного пальто, вынул откуда-то складной нож, и Матвей быстро откупорил бутылку.

– Наливай сам, – кивнул он Миронову, берясь за рюкзак, – я пока закусь достану.

– Как бы этот не пришел, – поостерегся Миронов.

– Ну и что за грех? – не совсем понял его Матвей.

– Я же на работе – нельзя.

– Льзя – нельзя, – срифмовал Матвей. – Ты же, поди, часов в семь сюда приволокся?

– Где-то так.

– Ну вот, теперь завтракаешь.

– Ему докажи. – Миронов сгреб стакан, но, как ни старался держать твердость руки, она у него заметно плясала.

Смотреть, как Миронов пьет, причмокивая губами, было неприятно, и Матвей отвернулся.

– На. – Миронов протянул ему стакан. – Лей себе.

– Мне немного, – поскромничал Матвей, – сердце что-то стало побаливать. Да и домой надо добираться в бодрости.

Миронов ничего не сказал, отправляя в рот кусок сала.

«Хлебало, как печка, – мимоходом подумал Матвей, плеская себе водки в стакан. – Прорва». Он взял ломтик огурца, намериваясь выпить, и в это время сзади кто-то громко произнес:

– Я так и знал! Когда это кончится, Миронов?!

Матвей обернулся и увидел того парня, что сидел в конторе.

– Вы принесли? – кивнул тот на бутылку, хмуро взглянув на Матвея.

– Ну я, а что? – Матвей не то в растерянности от неожиданного появления нового начальника, не то демонстративно выпил налитое и захрустел соленым огурцом.

– Пенсионеры нам вроде помогать должны, а они водку на рабочем месте пьют, – как-то обезличенно произнес парень, забирая в карман бутылку. – Пройдемте со мной! – позвал он Матвея. – А с вами, Миронов, поговорим отдельно.

«Эх, жизня! – Матвей кинул рюкзак на плечо. – И так, и этак не получается. Теперь моргай глазами, оправдывайся, как нашкодивший школьник». – Он зашагал за парнем, с огорчением прикидывая, что нужные запчасти ему теперь не видать, как своих ушей.

– Откуда? – спросил вдруг парень через плечо, не оборачиваясь.

– Я-то? – Матвей на мгновенье потерялся. – Из Покровки.

– А что у вас за дела с Мироновым? Собутыльник давний?

– Дела – есть. А выпивкой – не увлекаюсь.

– Просить что-нибудь пришли?

– Угадал.

– Да тут: яснее ясного, и угадывать ничего не надо. Но запомните, дед, раз и навсегда, и всем другим скажите: здесь больше не подают! Только из уважения к вашей старости я не поступил иначе, но в другой раз такого не будет. Тут не частная лавочка, а государственное предприятие. Миронов и так наработал, что голова идет кругом, – концы с концами не сходятся, – несколько возбужденно продолжал говорить парень. – Но он мне понятен. А вы-то чего? Наверняка еще и бывший фронтовик?..

– Фронтовиков бывших не бывает, – с некоторой досадой ответил Матвей. – Сорок с лишним лет прошло, как война кончилась, а все во сне нет-нет, да и бегу в атаку, раздирая от крика рот. Или вовсе мнимая боль начинает сосать ногу, будто в нее снова осколки мины вгрызлись. А сюда я по старой привычке пришел – кое-какие запчасти надо.

– Но здесь же не магазин, о каких запчастях может идти речь? – как-то сбавил тон парень.

– Были бы такие магазины где-нибудь – никто бы сюда и не сунулся, – убежденно заявил Матвей.

– Возможно… Запчасти для совхоза нужны или для себя лично? – пытливо поглядев на него, спросил парень.

– По совхозным делам – начальство есть, – не отвел взгляда Матвей. – Себе надо. На отдых меня отправили – вот и хочу делом заняться: движок списанный восстановить, чтобы приспособить куда-нибудь по-хозяйству. Забот-то разных – не перечтешь, а с движком все легче. Разобрать я его – разобрал, а там вся поршневая пришла в негодность. Думал здесь эти запчасти купить или поменять на что-нибудь.

Они подошли к конторе и остановились возле дверей.

– Какой движок-то? – поинтересовался парень.

– Да маленький, «зидовский».

– Ясно. Вы что, механизатор?

– Да нет. Я кузнец.

Парень помедлил, что-то прикидывая.

– А ну, зайдемте-ка ко мне. – Он отворил двери и прошел за стол.

Матвей – следом.

– «Зиды», «зиды», где они у меня? – Парень стал перекладывать какие-то амбарные книги, открыл одну из них и, что-то подсчитав на бумажке, вдруг заявил: – А я, пожалуй, вам помогу. Тут Миронов наколбасил так, что кое-какие излишки есть по разным запчастям – списывать придется. Вот и спишем. Пойду на нарушение, да ладно – прокатит…

Для Матвея это заявление было, как гром с ясного неба. Он даже рот приоткрыл. Всякое ему предполагалось – только не это. «Вот тебе и пряник с маслом! – взыграла у Матвея душа. – Было пусто, стало густо! Парень гляделся вороном, а оказался голубком… А может, он для блезира доброту гонит, и одного поля ягодка с Мироновым? – Заплясали у него сомнительные мысли. – Да вроде не похоже. Но так или иначе, а добро без награды не должно оставаться». – И почти машинально Матвей сунул руку в карман пиджака, нащупывая кошелек с деньгами.

– А сколько с меня? – притаивая голос, произнес он.

Парень нахмурился.

– Мы что, не русские люди, что ли? Не можем просто так помочь друг другу? Обязательно мзда нужна? Забудьте про деньги и считайте, что вам повезло! Мой дед тоже был фронтовиком…

Матвей окончательно понял, что парень перед ним стоящий, и как-то подрастерялся.

– Может, допьем по такому случаю? – ляпнул он непроизвольно.

– Шутите? – Парень улыбнулся. – Шутка – это хорошо. Но я не пью на работе даже при особых обстоятельствах. А бутылку забирайте – она вам еще пригодится. – Он что-то чиркнул на бумажке. – Идите сейчас на шестой склад – он третий по ряду, и передайте эту записку Галине Петровне. Она сйчас там и знает не только, где какая деталь лежит, но и каждый гвоздь помнит. С ней и подберете то, что вам нужно.

– Ну спасибо, спасибо! – Матвей, торопясь, взял записку и, сунув бутылку с остатками водки во внутренний карман пальто, взволнованно произнес: – Не знаю, как тебя и отблагодарить?!

– А никак. Хватит и одного «спасибо».

* * *

Матвей вышел на широкую улицу, примыкающую к центральной, и остановился. «Есть же еще настоящие люди! – плеснулись у него жаркие мысли. – Есть! С таким начальством, как этот парень, можно двигать жизнь дальше…»

Слабый ветер-южак гнал незаметную глазу морось. Она съедала остатки снега на дорогах и набрасывала сырость на стены и крыши домов.

«Что же делать? – прикидывал Матвей, оглядывая безлюдную улицу. – До автобуса еще далеко. Взвоешь, сидя на вокзале. Перекусить бы в чайной, да она теперь закрыта… А пойду-ка я к Андрею Ветрову. Не погонит же с порога. Да и давно не виделись, поговорить бы неплохо…»

Андрей Ветров вернулся с фронта без ноги, малопригодный для работы не только в колхозе, но и в своем подворье. Вот он и перебрался в райцентр, поближе к бытовым мастерским, имея неплохой опыт жестянщика. Вначале Андрей купил неказистую избушку, а потом на этом месте пятистенок поставил и чуть ли не каждый год пристраивал к нему с разных сторон всякие прирубки. Поднялся у него домина – заблудиться можно, а вот жить в нем Андрею пришлось только вдвоем с женой Анной – дети поразъехались кто куда…

Спрятанный за плотной оградой и густыми кустами палисадника дом Ветрова стоял в тихом переулке. Матвей по-свойски открыл калитку и, войдя во двор, настороженно огляделся, – когда он был у Андрея в последний раз, ограду стерег свирепый пес. Теперь было тихо. Поровнявшись с окошком, Матвей постучал в раму. Цветастая шторка изнутри комнаты сдернулась в сторону, и за двойным стеклом он увидел Анну.

Узнав его, она несколько раз призывно помахала рукой.

Матвей пошел длинным извилистым коридором, припоминая расположение дверей: налево – кладовка, там – подвал… Он не успел прикинуть, где же вход в избу, как дверь сбоку распахнулась, и на пороге появился Андрей, опирающийся на костыль.

– Заходи, – пригласил он Матвея и протянул руку.

– А где же ваш волкодав? – здороваясь, поинтересовался Матвей.

– Он свое отжил.

– А я побаивался…

– Давненько не был, какими судьбами? – спросил хозяин, тяжело волоча протез в широком шаге.

– Попутным, Семеныч, попутным. – Матвей сбросил у порога рюкзак и стал снимать пальто.

– Ясно, просто попроведовать не удосужишься, – без обиды в голосе произнес Андрей, – только при случае.

– Так когда? Сам знаешь, что в нашей жизни пробелов не бывает – постоянно в работах и заботах.

– Желанный гость, желанный, – засуетилась в кутке Анна. – Проходи к столу. У меня нынче щи уваристые, поедим, друг на друга поглядим, добро и время идет к обеду.

– Вот и хорошо, – в тон ей подпел и Матвей, – а у меня водочка осталась от заначки. – Он вынул из кармана ополовиненную бутылку. – Брал на дело, да допить не дали.

– Ты уж, по-моему, и так что-то шибко веселый? – заметил Ветров.

– Это от удачи, Андрей. Она теперь не больно нас жалует. – Матвей поставил бутылку на широкий, добротно сделанный стол.

– Что за удача?

Опускаясь на лавку, Матвей кивнул на рюкзак:

– Приходил в «Сельхозтехнику» деталей к старому движку стрельнуть, да дело нежданно – негадано сказкой обернулось.

– Какой еще движок? – Ветров был с виду хмуроват, но Матвей знал, что душа у него добрая.

– Я же, Андрей, на отдых ушел, вернее – меня ушли, – невесело открылся он. – Вот и хочу за зиму списанный «зидовик» восстановить для своего хозяйства – детали новые и понадобились. В общем, объяснять долго.

– И то правда, – вклинилась в их разговор Анна, – соловья баснями не кормят. Давайте отобедаем да и поговорим заодно…

Водка подразогрела стариков. Речи у них пошли длинные, замысловатые.

Узнав все подробности о Матвеевом замысле, Андрей высказался философски:

– Вот ты мельницу решил смастерить, а подумал ли, к чему эта затея может привести? Не попадет ли в те жернова вместе с зерном и твоя душа? Соблазна-то много появится. Поверь мне.

– Это ты к чему про душу-то? – Матвей сощурился. – Про нее один бог знает, а мы по-совести должны жить.

– Если бы это удавалось. А то вся наша жизнь, Матюха, та же мельница. Перемалывает она нас без оглядки: кого в отруби, а кого в муку. Редко кому удается сохранить в себе зерно и не стать шелухой. – Андрей похлопал его по плечу. – А ты не обижайся. Двигай свое дальше, но держи ум на взводе, а душу в отраде и не попадай в жернова…

– Сам-то небось не на одну зарплату поднял все это. – Матвей повел в воздухе рукой, указывая на добротную обстановку широкой столовой. – Жестянки, думаю, и в твоем дворе побрякивали?

– Правильно думаешь, – ничуть не обиделся Андрей, – но мне, друг, – одноногому инвалиду, можно и «помышковать», поскольку разбег у меня по-жизни вот этим обрубком ограничен. – Он похлопал себе по культе.

– Как же тогда с тем, на что ты намекаешь? С душой?

– А у меня, Матвей, не только нога, но и душа вместе с ней была искалечена. Не хватит никаких слов, чтобы высказать, что я тогда пережил, лежа на снегу рядом со своей оторванной ногой и мгновеньями возвращаясь с того света, костенел от жуткого страха, глядя на нее, а потом не меньшая жуть с болями, лишающими разума, давила меня в госпиталях. А ты хотя и раненым был, но на своих двоих по земле шагаешь, и душа у тебя держится в свету. Так что извини-подвинься. Оставим давай этот разговор и еще по махонькой на посошок примем. – Андрей осветил улыбкой свое хмуроватое лицо, – А то теперь неивестно, когда свидимся…

* * *

Когда Матвей вышел на улицу, было еще светло, но серое однотонное небо опустилось ниже, заметно помрачнело и все так же сыпало редкими дождинками. «Засиделся я в гостях, – мелькнуло у Матвея, – не опоздать бы…»

Автовокзал уже светился бледным, каким-то неживым светом и четко выделялся на фоне низких окраинных домов, темных и угрюмых. Только небольшая группа берез, каким-то образом уцелевшая при строительстве вокзала, сиротливо стояла сбоку, высвеченная этим же неземным светом. Каждую ветку, каждое пятно на их стволах было видно. Не от мира сего показались они Матвею вблизи объемного здания из стекла и бетона. В широкое окно виднелся просторный зал, в котором сидело несколько человек. «Кажется, вовремя», – удовлетворенно отметил Матвей и еще с минуту постоял на улице, прислушиваясь к своему внутреннему «я». Войдя в зал, он сразу же направился к кассе. В квадрате окошечка виднелась высокая прическа.

Матвей, наклонив голову и держа денежную купюру в руке, попросил:

– Мне бы билет до Покровки.

– Какая Покровка, дедушка? – вскинулась подкрашенная кассирша. – На дорогах кисель, а в вашу Покровку асфальта еще не проложили.

– Не будет, что ли, автобуса?

– Разве не ясно? – сердито пробурчала она. – Вездеходов у нас еще нет…

«Накрасятся и нафрантятся, а простого уважения к человеку нет, – обиделся Матвей. – Оно и понятно: рисуй себя – не рисуй, а душу не подкрасишь, она все равно черной останется… – Старик окинул взглядом просторный зал, свободные скамейки у стен, несколько человек, сидящих на них, и сразу же отмел мысли об ожидании возможных попутчиков. – На что надеяться? В такую погоду и собаки из конуры не вылазят, не то, что добрые люди из дома. Придется пехом до Покровки двигать…» Дверь за его спиной злобно хлопнула. Матвей недолго постоял в освещенном квадрате улицы, вглядываясь в темные очертания дворов и взвешивая все «за» и «против». «Часа за два с лишним доберусь, – решил он, прикидывая самый короткий путь к Покровскому шоссе, – а здесь торчать бесполезно, да и закроют скоро автовокзал. К Ветровым возвращаться – тоже не очень-то по-совести…»

Отойдя от автовокзала с полкилометра, Матвей заскользил подошвами по крутым скатам глубоких выбоин и подумал: «Если вся дорога такая, то не дойду до Покровки и за три часа, а хватит ли сил на большее? – Тревожность тронула его сознание и растаяла в накате острого желания оказаться в деревне. – Будь, что будет», – решил Матвей, – потихоньку доберусь»…

Нащупывая ногой нескользские места и напрягаясь при каждом очередном шаге, он не заметил, как удалился от поселка километра на два, и, оступившись в который раз на какой-то рытвине, вдруг почувствовал, что воздуха ему не хватает: горло будто перехватило чем-то. Оседая на колени в липкую сырость, Матвей оглянулся: сплошная полоса света полыхала за его спиной – полоса тепла и отрадного уюта. Но мелькнувшая было мысль о возвращении тут же была погашена неотвратным желанием оказаться дома, будто там, за далекой грядой леса, он мог встретиться со всем тем, что стояло у начала его вроде бы долгой и в то же время короткой жизни. И он, едва отдышавшись, двинулся дальше по сырому шоссе полускользящим шагом, пристально вглядываясь в полотно дороги и доступные взгляду обочины…

Когда огни райцентра скрылись за первым лесным отъемом, Матвей вновь ощутил нехватку воздуха и остановился. «Э, дорогой, что-то не то. Мотор совсем не тянет. То ли выпил ты лишку, то ли перенапрягся. – Он ловил ртом влажный воздух и лихорадочно прикидывал, что же делать?.. Так и завалиться можно на дороге, окостенеть. Солому надо искать. Солому!» – будто подсказал кто-то, и Матвей стал вглядываться в серое пространство, широко распахнутое белым, не совсем растаявшим за день снежным покровом. С остановками, притаиванием дыхания, стараясь ни о чем тревожном, что вредило бы его сердцу, не думать, он прошел еще пару километров и заметил совсем близко от дороги небольшой омет пожини. Налетная радость придала силы. Проваливаясь в неглубокие наметы давнего снега, хлипкие от влаги, но без опасного соскальзывания, Матвей дошагал до него и ткнулся головой в отсыревшее жнивье, вдыхая отрадные запахи осеннего поля и хлеба… И сразу же, почти непроизвольно, он стал торопливо выдергивать из-под намокшего бокового пласта сухие пучки соломы и кидать себе под ноги. Наступившее было облегчение в дыхании медленно, но неумолимо таяло. Становилось труднее и труднее захватывать в грудь нужный объем воздуха. Перерывы между удушьями делались короче и короче, и Матвей, торопясь, втиснулся в неглубокую еще нору, выщипанную им в глубь омета. «Могилку себе вырыл, – с горечью подумал он и поглядел в сторону дороги. – Увидят ли, если что? Вроде должны… – Сердце работало с перебоями, и Матвей, не раз смотревший смерти в глаза на войне и никогда ее не страшившийся, вдруг подумал с обвальной тоской: – Вот, наверно, и отжил ты свое, Матвей Лукич, соломки настелил – совсем как в той пословице… – Но он не потерял твердость духа, не запаниковал, потянулся мыслями к светлой надежде, понимая, что спокойствие и возможный сон дадут отдых уставшему сердцу и, кто знает, может, все и обойдется. – Уснуть надо быстрее, уснуть!» – подаваясь глубже в нутро омета, торопил себя Матвей, и скоро притих в сухой соломе, теплея душой и телом…

* * *

Когда Матвей проснулся, то сразу же, боясь пошевелиться, прислушался к едва уловимым толчкам сердца – оно не частило, билось ровно, и дышалось легко. «Поживешь еще, Матвей Лукич. Поживешь! – с радостью отметил он, угадывая сквозь соломенный навес слабый отсвет зарождавшегося утра. – Вот – пора и вставать, чай, не в гостинице…» Матвей хотел было подняться, но почувствовал, что близко есть кто-то живой. Странная робость накатилась на него, и нелепые мысли метнулись. «Смерть, поди, язва, притаилась. Сейчас шевельнусь – и насядет в охват, передавит дыхало, сожмат в кулак сердце…» И в этот миг в уши ему ударил оглушительный вскрик, похожий на петушинный, тиснул грудь, метнул на спину холодок… И сразу в ноги Матвею потекла слабина – крик был знакомым. Никогда бы не поверил он, что куропач может так громко ко-кокать. Обычно, слышать эту птицу приходилось издали, а тут дикий петушок сидел где-то в двух-трех метрах – скорее всего, наверху омета.

– Ах ты, дичь неощипанная! Напугал! – встряхиваясь, произнес с усмешкой Матвей, и куропач, сорвавшись в полет, потянул к лесу.

Раскидывая прикрывавшую его солому, Матвей выполз из своей спасительной норы, поеживаясь от знобкого морозца, нашел рюкзак и, с хрустом ломая слабый наст на уцелевшем снегу, пошагал к дороге, чувствуя в теле привычную легкость.