Текст книги "Смерть поэта – Маскарад. Романтизированная биография"

Глава 6 Фонтан слез

Поэт медленно шел мимо старого замка. Девушка небесной красоты, которая могла свести с ума и более стойкого мужчину, порхала рядом с ним. Она обещала показать ему тот самый фонтан и рассказать историю, которую слышала от своей бабушки. Что было правдой, а что вымыслом в той истории никто знать не мог, но обоим было понятно, что она необходима ему для вдохновения.

Поэт не сомневался, что он напишет потом благоуханную поэму о любви и ненависти, до которой от самой пылкой страсти всего один шаг. И ему это было известно лучше, чем многим. Он любовался чудной природой, слышал ее завораживающий голос, и задыхался от восторга.

Но Софья Потоцкая, дочь польского вельможи, уже повернулась к нему и мягко улыбнулась, она почувствовала, что у него кружится голова, и он не сможет устоять на ногах. Несмотря на юный возраст, она знала силу своего очарования и привыкла чаровать и мужей, и юнцов, и стариков.

Путники остановились и присели на скамейку около полуразрушенного фонтана. И она кивнула в ту сторону.

– Вот то самое место, я часто приходила сюда, когда мы были тут сначала с бабушкой, а потом и матушкой, но они обе давно взирают на меня с небес.

Он молчал, едва переводя дыхание, но она, чтобы не свершилось непоправимого, заговорила о том, что было когда-то. Софья и сама удивилась тому, что она так хорошо помнила старинную историю.

– Ее звали Мария, она была юна и прекрасна в то лето, когда жесткий и дикий хан Керим-Герей напал на польские земли. Никому не было от него пощады, отец ее был убит в первые минуты нападения, они так и не успели взять в руки оружие. Марию прятали служанки, но когда она увидела все своими глазами, то растолкала всех и бросилась туда, к нему, она кричала, что ничего не боится, и ей незачем жить.

Она бросилась на самого хана, который все видел и хотел уходить, но, увидев юную красавицу, остановился и замер, случилось то, чего не должно было быть. Тот, у кого был целый гарем, и любая из дев готова была исполнить любое его желание, он взглянул на польскую панну и был покорен. Переменился облик хана, в глазах появился странный блеск.

Кто-то, увидев, как она воинственна и непочтительна, хотел защитить своего хана. Но он резким жестом отбросил своих непрошенных защитников. И она остановилась перед ним, в ярости и отчаянии такая же прекрасная. Хан был дик и страстен, и ему так понравился ее гнев, что он приказал забрать ее с собой.

– Мария, я не могу оставить тебя здесь, – говорил он, – ты отправишься вместе со мной.

Она поняла, что бессильна перед ним, из всех ее служанок только одна Марта и осмелилась с ней отправиться, остальные попрятались и решили переждать этот жуткий набег. Но ей больше никто не был нужен. Она смотрела на мертвое тело отца, на разоренный дом и лютой ненавистью наполнялась ее душа. Но его это не смущало, он знал, что рано или поздно дева покорится, ей ничего больше не останется.

№№№№№№

Визири смотрели на своего хана, они не осмелились бы ничего сделать, даже косо посмотреть на пленницу, знали, что хан не перед чем не остановится, никому из них не снести головы в этом случае. Он был жесток и сластолюбив всегда, еще в пору юности, он безжалостно вырывал дев из родных домов, когда земли их были покорены, но на этот раз, они не могли не заметить, случилось еще что-то непредвиденное. Они и прежде не раз слышали истории о колдуньях, которые могли повелевать мужчинами, хотя и казались беззащитными и слабыми. И они боялись таких дев, старались обходить их стороной, но никто не решился бы намекнуть на это хану. Одно было ясно всем– эта славянская ведьма его околдовала, и лишила того дикого напора, с которым он бросался на каждую новую пленницу. А гарем свой он всегда пополнял пленницами, захваченными на тех землях, которые он завоевывал, и они становились своеобразными трофеями и зарубками на его боевом пути.

Никто бы не посмел даже очень тихо за его спиной сказать что-то о слабости хана, но думать он им запретить не мог.

Глава 7 В ханском плену

В тот момент София оглянулась на своего спутника. Поэт, не отрываясь, смотрел на тот фонтан, чтобы не смущаться и дослушать рассказ до конца. Конечно, он представлял себя ханом, после победного похода вернувшимся в родной гарем. Как шумно и весело было здесь, в царстве прекрасных женщин, собранных с разных концов света, мягких, ласковых и покорных и суровых евнухов, они могли только проявлять свою власть, но на большее не были способны. Но при появлении хана они должны были усмирить свой пыл.

– А что было с ней, – пылко спросил Поэт.

И Софья мягко улыбнулась и продолжила свой рассказ:

– Она запротестовала, увидев всех этих женщин, и наотрез отказалась оставаться с ними, вырвалась, убежала в дальний угол и забилась там.

Хан молча наблюдал за ней, даже не посмотрел на остальных, они напрасно ждали от него каких-то ласковых слов, знаков внимания.

Слуги верные взирали на своего хана, словно старались понять, что нужно делать. Он распорядился поставить тут шатер отдельно для нее и велел приставить к ней самого сурового из евнухов, чтобы она не вздумала бежать куда-то.

Мария была на редкость непокорным созданием. Она несколько раз пыталась обмануть стражника и скрыться, она обрушивалась на него и похожа была на разъяренную кошку, и хан все время появлялся в такие минуты, издалека с улыбкой наблюдал за тем, что происходило. И только когда она поняла, что ничего у нее не выйдет, только после этого, немного успокоилась и больше не выходила из шатра. Он ждал ее у себя, велел пропускать в любой момент, когда ей вздумается. Они не узнавали своего хана, когда это женщины приходили к нему в тот час, когда захочется им, но и на этот раз никто не посмел бы ему возражать. И в гареме уже раздался странный ропот.

№№№№№№№№№№

Она отправлялась к бассейну вечером, когда там не было больше никого, и словно русалка плавала при свете луны.

Хану рассказывали предания о мертвых славянских девицах, которые погибли из-за любви безответной и появляются на озерной глади, чтобы утащить за собой зазевавшихся непрошеных гостей. Рассказчик надеялся, что это заставит его одуматься и забыть о строптивой красавице, не сошелся же на ней клином белый свет.

– Они прекрасны, от них невозможно отделаться, если уж они захотели, то утащат пленника.

– А кто сказал, что там, с ними, будет хуже, чем тут без них, – растерянно спросил хан. Но мысли его в тот момент были далеко. И говорившие с ним поняли, что это странное чувство не прошло, он все время думает о ней.

Когда повелитель приблизился к водоему, она неподвижно лежала на спине, на водной глади и не смотрела даже на него. Ее взор был прикован в луне, медленно плывшей по небосклону. И так хороша была Мария в этом рассеянном лунном свете, что как не старался, не мог он оторвать от нее глаз. Он так и любовался бы ею, пока не исчезла луна, уже не понимая, жива она или мертва, но она заметила его. Потом она вздрогнула, и камнем пошла под воду.

– Достаньте ее, – взревел хан, – она напрасно думает, что может от меня так просто уйти.

А она и не думала ни о чем, она просто, заметив его, решила скрыться с глаз его долой. И только такой способ и был ей тогда доступен.

Мокрую полуживую девушку положили на теплый песок, она полежала немного неподвижно, казалась мертвой, потом вздрогнула и очнулась.

Только после того, как он убедился, что она жива, хан поднялся с камня, на котором сидел неподвижно перед искусственным озером, повернулся и отправился к себе.

Он и сам уже понимал и чувствовал, что Мария подчиняет его себе, и не хотелось даже думать о том, а уж тем паче показывать это кому-то. Но чувства были выше разума и воли, и излечится он в тот момент, когда она придет к нему сама, а возможно не излечится уже никогда.

Глава 8 Печали хана Гирея

То печален, то зол бывал в те дни хан Гирей. Но он забыл даже о веселивших и вдохновлявших его походах. Ему не хотелось новых богатств, которых и без того было достаточно, но самое главное – он не хотел новых пленниц, что уж совсем на него не было похоже.

Но не только новые пленницы, и старые сначала заволновались, а потом и зароптали, когда узнали, что ни с одной из них не проводил ночей хан. И первой искрение возмутилась грузинская царевна Тамар. Она привыкла быть с ним, она так любила эти жаркие и страстных ночи, что готова была ждать своей очереди, но не слишком долго, а если он отправил их подальше, если оставил их всех, о чем тогда можно говорить и думать. Сначала она не смотрела в сторону девицы и не думала, что должна что-то предпринимать, когда она намекнула своему господину, что соскучилась и ждет его ночью, он только усмехнулся и сказал что-то резкое, она поняла, что не станет больше этого терпеть. Все казалось безнадежным гордой царевне, но она собралась действовать.

И когда все разбрелись по своим шатрам, она отправилась в тот изысканный шатер, расположенный вдали от всех, в котором, не общаясь ни с кем из них, оставалась Мария.

№№№№№

Царевна чувствовала себя здесь хозяйкой, но та не противилась этому. Она хотела понять, что здесь надо этой высокой и стройной девице, чего она от нее хочет.

– И долго ты будешь тут оставаться? Ты умна и проницательна, но ты такая же пленница, как и мы все?

– Что ты хочешь от меня? – спросила она растерянно.

– Ты понять не можешь, что такое страсть, и никогда ее не переживала, оставь его нам.

Мария подняла свои прекрасные глаза и пристально разглядывала непрошеную гостью.

– Ты думаешь, я здесь оказалась добровольно и сама пришла к твоему хану? Да если бы была моя воля, если бы меня выпустили отсюда.

– Успокойся, я так понимаю, тебе, как и нам всем, бежать некуда, там все сожжено и разрушено. Ты приворожила хана, вот и отвороти теперь, оставь его мне, и живи спокойно, здесь всем всего достаточно.

– А как можешь ты оставаться в объятьях того, кто разорил твой мир и убил твоих близких.

– Я люблю его, и если бы ты знала, что это такое, то ты бы меня поняла.

– Я не хочу ничего понимать, мне каждую ночь снится моя Польша и убитый отец, да будь он царем небесный, этот твой ненаглядный хан, и тогда я бы не покорилась ему.

Они молча и долго смотрели друг на друга, и ничего больше не говорили, вроде бы все уже было сказано.

– Ты еще упрямее, чем мне казалось сначала, – говорила она задумчиво. Ты вспомнила о моем мире, но там меня учили владеть кинжалом, и самой мстить за себя, если убиты все мужчины.

Ничего на это не ответила Мария, она только еще раз взглянула на Тамар.

№№№№№№

Тамар прекрасно знала порядки в гареме, она не могла ни думать о том, что разговор их подслушивает главный евнух, с самого начала охранявший Марию. И когда шла сюда, она хотела быть осторожной, но потом, это холодная и упрямая девица так вывела ее из себя, что она забыла о всякой опасности. Зато охранник ничего не забыл. Он проследил за ней, а когда заглянул в шатер к девушке, где было подозрительно тихо, то увидел ее с кинжалом в груди. Он так опешил от этой дикой картины, что не сразу даже понял, что она осуществила свою угрозу.

И хорошо, что на улице уже наступила ночь, он схватил мертвую девушку, и потащил ее к тому самому озеру, где она любила купаться, и осторожно положил на воду, думая, что, когда ее обнаружат, то решат, что она утонула случайно или покончила жизнь самоубийством. Но он и сам испачкался кровью, и красной стала вода в озере, это ясно стало видно в рассветных лучах солнца. И тогда ему ничего не оставалось, как броситься в ноги своему хану и рассказать, что же там происходило в те минуты, когда царевна вошла в шатер княжны.

– Она угрожала, но мало ли кто и кому угрожает, – лепетал охранник.

Хан бросился на него, бил его нещадно, пока не устал и не обессилил сам. Он не заметил, что тот давно молчит, не подает признаков жизни.

Привели к нему Тамар. Хан взглянул на нее пристально. Она стояла, гордо распрямив спину, и не говорила ни слова.

– Тебя отвезут домой, никогда больше, нигде не хочу тебя видеть, проклятая.

– Ты все еще хочешь видеть и обнимать ее, но теперь она уже совсем холодна.

И она дико захохотала, и тогда хан бросился и на нее. Он и раньше бил женщин, когда они были строптивы и дерзки, но никогда не убивал их, но остановить его в том случае никто бы не решился. И она рухнула на дорогой ковер. Он оглянулся на два тела и бросился из шатра, вскочил на коня и отправился в степь.

Когда повелитель вернулся к вечеру, он объявил о новом походе. Он направился в Грузию, и все, что видел на своем пути, крушил, даже те, кто знали о его невероятной жестокости, не могли не дивиться тому, что творилось на его пути, он оставлял только пустые, выжженные земли, и больше не брал пленниц. Мария спасла от его диких страстей и ласк многих. Только на их родной земле после его набегов мало что оставалось.

Глава 9 Память о прошлом

Хану пришлось вернуться назад, не будешь же скитаться по чужим краям вечно, и там, где нашли ее тело, велел построить хан самый изысканный и красивый фонтан.

– Пусть он напоминает о той, которая так и осталась непокорной, – говорил он в тот момент слугам своим верным.

И девушки из его гарема, смотрели внимательно на то, как строился этот чудесный фонтан. Над ним витала тень той, которая была зверски убита главной своей соперницей, хотя ни в чем перед ней не виновата. Она так и не поняла, чего та от нее требовала тогда, и по каким законам жили женщины, свезенные сюда, как дорогие украшения, со всех сторон света.

В ту ночь, когда фонтан был готов, и влага оросила его, в ту ночь хану Гирею снилась Мария. Она шла к нему в белом, протягивала руки и улыбалась.

– Я пришла к тебе, грозный хан. Не бойся, я не русалка, невинно убиенные попадают на небеса, и мне хотелось бы хранить тебя, потому я и спустилась на землю, мы должны прощать врагов своих и молиться за них, я буду за тебя молиться.

– Мне не нужно этого, лучше приди в мои объятия, я так долго об этом мечтал.

Ничего на это не ответила Мария, только загадочно улыбнулась и растворилась в воздухе.

Он всматривался в расплывавшийся образ, вслушивался в то, что тут происходило, и он верил, что Мария его жива, она рядом, и как только он уляжется на ложе свое, она появится перед ним. И только о такой ночи и мог мечтать в те дни грозный хан.

– Вот и вся печальная история о гордой и несчастной пленнице, – заговорила Софья, – я слышал ее еще в детстве, и потом она все время возникала в жизни моей.

Она резко поднялась и отправилась к дому, видя, что он готов сидеть здесь сколько угодно долго.

Поэт был потрясен, он переживал все это снова и снова. Он понимал, что там творилось что-то невообразимое, в темных глубинах души его. И на воде старого пруда он видел так ясно прекрасное юное тело, и то другое тело страстной и гордой грузинки, и он не мог понять, какую из двух желал больше.

Какими странными и непредсказуемыми порой бывают женщины. Даже дух у него при этом захватывало.

Тем временем Софья стала собираться на бал, и только после этого он понял, что время упущено, им больше не придется побыть наедине.

Юная красавица, как Шехерезада, обманула его своей дивной сказкой, и продлила его муки и свою чистоту, и непорочность сохранила при этом.

№№№№№№№

Поэт надеялся, что у них оставалось еще какое-то время, уж слишком печальной и красивой была эта удивительная история. Не мог он так просто вернуться в реальность, не мог и не хотел. Он слышал смех Софьи за окном, она о чем-то рассказывала сестре своей. Он понимал, что давно и безнадежно влюблен. И фонтан слез – это все, что ему еще осталось, чтобы как-то утихомирить своим страсти, обуревавшие его душу в те дни и часы.

И грянула музыка во дворце княгини, и закружились пары, он все еще был отрешен и растерян, он искал глазами ту юную и прекрасную, которая могла стать для него счастливым мгновением, или вечностью, но она ускользала, она таяла без следа и казалась тем призраком, за которым невозможно было угнаться.

Фонтан слез. Хан, взиравший в водную гладь и звавший ту, которая так и не отпустила его душу, даже покинув мир.

– Я буду за тебя молиться, самое трудное, молиться за своих врагов.

Он слышал этот голос, и путал реальность с вымыслом, а Софья смеялась и кружилась в вальсе. Она не могла остановиться, и была так прекрасна, так восхитительна. Но оставалась юная чаровница, пока недоступна, как и та другая.

№№№№№№

Мишель отложил в сторону рукопись. Сколько еще таких дивных историй написали и напишут о Пушкине, романтика и любовь, это то, что движет солнце и светила – всегда останется самой волнующей и главной темой для них. Но ему уже поздно грезить о том, а вот найти Лукоморье, его русалок и духов, этот сказочный мир, все время живший в его душе, это было в самый раз. И чем черт не шутит дописать тот эпос, о котором упоминал Василий Андреевич, старик стар, не много ему осталось, и возможно без его сопротивления все и наладится, и это будет самым главным делом, которое он и должен завершить в память о Пушкине. О том, что Учитель переживет его и останется, Мишель старался не думать, зачем о грустном.

А в детстве не случайно, не просто так открывался ему тот таинственный, загадочный мир, он все время был рядом, то проявляясь ясно, то становясь снова какой-то слабой тенью, но он был и никуда не делся, надо только попристальней взглянуть, а то останутся только эти кавказские мифы, а у них есть свои, их только надо явить миру

Глава 10 Добраться до Лукоморья

Они задержались еще на денек около самого Черного моря, словно решив передохнуть немного, и только потом отправились дальше. И это был самый прекрасный день в году, без всякого сомнения.

Мысли о Лукоморье больше не оставляли Мишеля, и он, бредя по бескрайнему берегу, вглядывался в просторы, словно желая что-то там разглядеть, когда Монго наконец спросил, что же там такое он видит, то Мишель не задумываясь ответил, что там Морская царевна.

Монго оживился и стал вглядываться в бескрайний морской простор.

– Ну посмотри внимательнее, вон на той волне она плещется, поднимается и отпускается в пучину снова. Она тоскует без принца, который женился на другой и оставил ее навсегда.

Друг его не сомневался, что к вечеру появится стихотворение, сказка в стихах о той самой царевне. И надежды его оправдались, недаром же столько времени они проводили там.

 
В море царевич купает коня;
Слышит: «Царевич! взгляни на меня!»
Фыркает конь и ушами прядёт,
Брызжет и плещет и дале плывёт.
 
 
Слышит царевич: «Я царская дочь!
Хочешь провесть ты с царевною ночь?»
Вот показалась рука из воды,
Ловит за кисти шелко́вой узды.
 
 
Вышла младая потом голова,
В косу вплелася морская трава.
Синие очи любовью горят;
Брызги на шее, как жемчуг, дрожат.
 
 
Мыслит царевич: «Добро же! постой!»
За косу ловко схватил он рукой.
Держит, рука боевая сильна:
Плачет и молит, и бьётся она.
 
 
К берегу витязь отважно плывёт;
Выплыл; товарищей громко зовёт:
«Эй, вы! сходитесь, лихие друзья!
Гляньте, как бьётся добыча моя…
 
 
Что ж вы стоите смущённой толпой?
Али красы не видали такой?»
Вот оглянулся царевич назад:
Ахнул! померк торжествующий взгляд.
 
 
Видит, лежит на песке золотом
Чудо морское с зелёным хвостом.
Хвост чешуёю змеиной покрыт,
Весь замирая, свиваясь, дрожит.
 
 
Пена струями сбегает с чела,
Очи одела смертельная мгла.
Бледные руки хватают песок;
Шепчут уста непонятный упрёк…
 
 
Едет царевич задумчиво прочь.
Будет он помнить про царскую дочь!
 

Все, кто оказались в тот вечер на берегу моря, где они снова собрались на закате, были поражены, сказка казалась чудесной, наверное, сам Пушкин не смог бы написать такую или ему бы не позволили, Мишель же был вольной птицей, он ни у кого не спрашивал позволения. И когда потрясенные слушатели все еще молчали, а там оказалось несколько попутчиков вместе с ним, он подал голос, чтобы как-то оживить все, что там творилось.

– Мы никогда не будем одни, духи всегда будут с нами. Это мы можем от них отречься, они от нас не отрекутся никогда. Вот Александр Сергеевич же замахнулся на Лукоморье, а оно совсем рядом, до него рукой подать.

И сразу все оживились, как только прозвучали эти слова, если бы не столь поздний час, они бы отправились искать свое Лукоморье, но было темно и жутковато, а утром надо было собираться в дорогу, они и без того уже задержались. Но расходиться все-таки не хотелось, и Мишель стал рассказывать еще одну историю, из тех, детских воспоминаний. Это история была о Берегине, живущей в том самом Лукоморье на дереве, среди его листвы, может быть потому мы их и не видим.

– Это они хранят наш покой и сон и наш мир, они спешат на помощь, если человеку становится худо, и без них все давно бы стало прахом в этом мире. Но стоит им только появиться рядом, и бури стихают, и гром грохочет тише, и молния больше не сверкает, беда наша в том и состоит, что мы о них успели позабыть за долгие годы, а они там остаются, в Лукоморье, и деваться им больше некуда.

№№№№№№№№

Выглянула луна и стали они вглядываться в кроны деревьев, недаром они тут были такими пушистыми и яркими, берегини точно оставались где-то рядом. Вдалеке слышалась протяжная песня, и никто бы не стал спорить, что она доносится оттуда, с того берега, где неведомое Лукоморье укрыто туманом от глаз тех, кто все еще живы и только потому не могут до него добраться.

А потом он прочел: «У Лукоморья дуб зеленый», и такая печаль охватила душу, что хоть волком вой.

– Они такое могли с Жуковским сотворить, а осталась только эта строфа, – а бабушка все еще носится с Жуковским, – если бы он позволил писать то, что хочется, а он опять воскресил северные мифы, если бы я смог выжить. То ничего не стал бы слушать, написал бы все как хочется и закинул бы в бутылке в море, пусть плывет и хранится, если люди хранить не могут, то духи точно сохранят, у них нет таких пугливых и осторожных особей, как у нас.

Мишелю хотелось сказать что-то более резкое, но он сдержался, нельзя требовать от человека слишком многого, тем более, если он при дворе, в двух шагах от императора столько лет провел. Плохо, что именно он оказался еще и литератором его Величества, да что там придворным поэтом.

– Но без него и Пушкина бы не было, или он был бы совсем иным, – услышал он голос Монго и понял, что обо всем этом не размышляет, а говорит вслух, ведь не умеют же они читать его мысли, даже Монго не умеет, нет, он просто в запале обо всем этом им поведал. Хотя что в этом страшного, чего ему бояться теперь уже, все что могло быть скверного уже случилось, его отправили на Кавказ с глаз долой, приказали убраться за 48 часов, и будет ли еще позволение вернуться назад, тут и бабушка не поможет со всеми ее связями и родичами, и надо же было уродиться в такое время и в такой стране. Но другой страны у него не было и никогда не будет.

И показалось в тот вечер Мишелю, и не ему одному, что Пушкин сидит с ними у костра, а то, что молчит, так заговорит еще, хотя была глубокая ночь, но расходиться они не собирались пока