Текст книги "Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423»"

Мичман Кирпичев – протеже политотдела

Однажды в нашу радиотехническую службу был назначен на должность техника-гидроакустика мичман Юра Кирпичев. Культурный человек, красавец мужчина и грамотный специалист. Но скоро он стал опаздывать на службу, и по всему было видно, что причина опозданий заключалась в вечернем пьянстве. Стал разбираться. Оказалось, что Юра Кирпичев женат на дочке начальника политотдела тыла флотилии, капитана 1-го ранга Гнатченко. Сам этот начальник политотдела был известным на всю флотилию «бабником», который не пропускал ни одной юбки. Там этого товару хватало. Офицерские жены были молодыми и красивыми, когда их мужья уходили в очередную автономку, «политотдельцы» любили собирать женсоветы и проводить среди них воспитательную работу. Наиболее активные и красивые женщины сами шли в сети политработников и становились их временными любовницами. Понять этих политработников было можно. Их жены, опасаясь радиации, проводили большую часть времени в поездках в Москву, Ленинград или просто отдыхали на курортах Сочи. Гарнизон Гаджиево снабжался как город первой категории, да и на офицерском камбузе офицеров кормили как на убой. Жаловаться на продовольственное обеспечение в период моей службы в гарнизоне Гаджиево 1970–1980 годов было бы грех. Вот поэтому хорошо накормленные и упитанные работники политотделов, оставшись без семейной женской ласки, и искали развлечений на стороне, используя для этих целей работу с женсоветами экипажей атомных субмарин.

Скоро я установил, что дочка капитана 1-го ранга Гнатченко до замужества вела разгульный образ жизни. Она не только любила приложиться к рюмке, но и ложилась под каждого симпатичного матроса. Каким образом Юра Кирпичев попал в ее сети и официально вступил в брак, остается только догадываться. Косвенно мне стало известно, что начальник политотдела тыла Гнатченко сразу же выделил молодоженам отдельную квартиру и обещал зятю присвоить звание младшего лейтенанта. Но вместо служебного роста молодая и распутная алкоголичка-жена стала приучать Юру Кирпичеву к пьянству, а из-за страсти жены к мужскому полу в семье начались скандалы и драки. Так попытка подправить свое служебное положение удачным браком и стать родственником высокопоставленного для гарнизона Гаджиево офицера-политработника обернулась для Юры Кирпичева тяжелой драмой и духовным падением. Замполит нашего экипажа пытался «давить» на меня, чтобы я занялся воспитанием своего подчиненного Юры Кирпичева. Конечно, я беседовал с Юрой, но кроме жалости и сострадания я ничем ему помочь не мог. Что я ему мог посоветовать? Бросить жену и жить в казарме? Начинал-то он, может быть, как карьерист, но впоследствии искренне полюбил свою беспутную супругу и сам должен был расхлебывать последствия этого необдуманного брака.

Сухачев и Британов

Такими же протеже в моем экипаже были на исходе моей службы на атомных ракетоносцах старший помощник командира Сухачев Юрий Александрович и мой подчиненный инженер ЭВГ Британов Игорь Анатольевич. Сухачев после окончания академии Генштаба быстро продвинулся от командира атомохода до командующего 3-й флотилии и начальника гарнизона Гаджиево. Это был его потолок не по способностям, а по возможностям того человека, который продвигал Сухачева по служебной лестнице. В то же время Юра был вполне нормальным человеком и грамотным офицером. Он был охотником, у меня тоже было ружье и охотничий билет. И на этой основе он приглашал меня к себе на квартиру осмотреть его дорогое оружие. У нас были не только служебные отношения начальника и подчиненного, но и дружеские внеслужебные отношения личного характера. Раза два мы с ним ходили на «охоту» и выпили большое количество крепленого болгарского вина. От спиртного Юра не терял разум и не становился болтливым хвастуном, что значительно поднимало его авторитет в моих глазах. Конечно, он прекрасно справлялся с обязанностями старшего помощника, как потом и со всеми обязанностями командира дивизии и командующего 3-й флотилии. Но я могу сказать, что он не был выдающимся старпомом, который бы самостоятельно мог выполнить десятки практических торпедных стрельб и ни разу не промахнуться по цели. На всех корабельных должностях от командира группы до командира корабля он чувствовал себя временщиком и довольствовался поверхностными знаниями своих обязанностей, так как чувствовал за своей спиной мощную поддержку, которая при первой возможности перебросит его на вышестоящую ступень карьерной лестницы. Сухачев Юра и сейчас живет и здравствует в Санкт-Петербурге. Я ему желаю всех благ и передаю искренний привет и пожелания крепкого здоровья, семейного счастья и благополучия. И прошу не обижаться на ту правду, которая высказана в моих свидетельских показаниях. Под крылом Юрия Сухачева начинал свое командирское восхождение и мой подчиненный Игорь Британов.

Авария ПЛ «К-219»

Я внимательно просмотрел по Интернету многочисленные материалы по служебной деятельности этого человека. Меня интересовало не то, что он был моим бывшим подчиненным, а то, что, несмотря на блестящую карьеру и целеустремленность, в 1986 году подводная лодка «К-219» под его командованием потерпела аварию в Бермудском треугольнике, потеряла четыре члена экипажа и 6 октября затонула вместе с двумя атомными реакторами и шестнадцатью ракетами с термоядерными боеголовками, а также с двумя ядерными боеголовками для торпед. В районе Ньюфаундленда на глубине около пяти километров.

Есть две версии развития аварии. Первая, неофициальная версия утверждает, что над ПЛ «К-219» в подводном положении в 5 часов 38 минут 3 октября 1986 года прошла американская субмарина, которая оставила борозду на ракетной палубе и сорвала крышку шахты № 6. В результате корпус ракеты получил повреждения от перепада давления, ракетное топливо попало в пространство шахты и произошел взрыв, приведший к мощному пожару и затоплению подводной лодки. Если это так, то я снимаю шапку перед своим бывшим подчиненным в знак глубокого уважения к его отваге и мужеству. А также отваге и мужеству его экипажа, который три дня боролся за живучесть горящего корабля, пытаясь спасти его от неминуемой гибели.

В этом случае Игорь Британов достоин звания Героя России, как и его подчиненный матрос Преминин С.А., который ценой своей жизни спас атомный реактор от взрыва и разрушения, а мир от ядерной катастрофы, подобной Чернобылю, вручную опустив графитовые стержни и заглушив атомный реактор. Но есть и другая более реальная версия. Согласно этой версии, погибший в результате аварии командир ракетной боевой части капитан 3-го ранга Петрачков А.В. служил на ракетной базе, но упросил Британова взять его на вакантную должность командира ракетной части перед самым выходом на боевую службу. В тонкости технического устройства ракетных шахт он вникнуть не мог, хотя зачетный лист сдачи на самостоятельное управление он, конечно, представил и его назначение было оформлено соответствующими приказами. О том, что клапан сравнивания давления шестой шахты неисправен и пропускает забортную воду, было известно еще на базе. По официальным источникам, этот клапан и стал причиной, в результате которой забортная вода раздавила корпус ракеты, привела к взрыву ракеты в шахте, а затем к глобальному возгоранию топлива оставшихся 15 ракет и затоплению подводной лодки в результате потери плавучести. В этом случае при любых вариантах развития аварии вина полностью ложится на командира экипажа Игоря Британова. Послали на службу с неисправным клапаном – надо идти, но ты же не дурак, чтобы рисковать и погружаться на глубины больше 50 метров… На стартовых глубинах до 50 метров никакая забортная вода не может раздавить корпус ракеты. Это известно даже мне, человеку, который никогда не собирался стать командиром подводной лодки, но который провел много практических ракетных стрельб и твердо знает, что даже при открытой крышке шахты на глубинах до 50 метров забортная вода давлением в 5 атмосфер не может раздавить или повредить топливные баки и сам корпус баллистической ракеты. Чтобы исключить аварию, надо было частично пожертвовать скрытностью, не маневрировать по глубине и не погружаться на глубины больше 50 метров. Такое решение 36-летний командир Британов мог принять и самостоятельно, сделав соответствующую запись в журнале боевых действий. Мог донести в штаб флота или в Генштаб о неисправности запорного клапана на шахте № 6 и попросить разрешения не погружаться на глубины больше 50 метров. Он бы обязательно получил такое разрешение и тем самым избежал аварии, спас экипаж и корабль и вернулся на базу без происшествий и аварий. Конечно, Британова по приходе на базу подвергли бы строгому допросу и даже обвинили в трусости и в излишней осторожности. Но ведь комиссия специалистов подтвердила бы неисправность клапана, и тем самым всякие обвинения с Британова были бы сняты. Однако остался бы неприятный «осадок» у командования дивизии и флотилии, что могло бы помешать дальнейшей карьере Британова. Вот этот «страх» надолго задержаться в должности командира подводной лодки оказался сильнее страха опасения за свою жизнь и жизнь экипажа и заставил Британова ежедневно подвергать риску себя и свой экипаж, маневрируя по глубине для замера гидрологии и выбирая такие глубины, где дальность обнаружения подводной лодки сокращается до минимальных дистанций.

Но давайте посмотрим на это трагическое происшествие не как на оплошность Британова, а как на мистическую неизбежность и результат духовного кризиса советского коммунизма и социалистической системы. В 1985 году генсеком партии и руководителем страны стал никчемный болтун и фарисей Горбачев. В Военно-морском флоте СССР место великого собирателя и созидателя флота Горшкова занял хороший эксплуатационник, но тайный двуличный фарисей и разрушитель Владимир Николаевич Чернавин. Я не читал откровений Чернавина, а вот Горбачев в интервью 2010 года «честно» признался, что он взял курс не на усовершенствование социализма и перестройку, а сознательно ввергал страну в состояние «управляемого хаоса». Результатом этого «управляемого хаоса» стала в апреле 1986 года Чернобыльская катастрофа, которая, так или иначе, накрыла радиационным облаком не только Украину, Белоруссию и Россию, но и все страны континентальной Европы. Но мало кто знает, что этой аварии предшествовала точно такая же авария с тепловым взрывом атомного реактора на атомной многоцелевой подводной лодке «К-431», которая произошла 10 августа 1985 года на Камчатке, в бухте Чажма. Последствия были меньше только по той причине, что мощность атомного реактора подводной лодки во много раз меньше мощности атомного котла Чернобыльской АЭС.

Аварии с потерей подводных лодок 667-А проекта главного конструктора Ковалева до 1985 года никогда не случались, да и представить такую аварию из-за сверхнадежности атомных подводных ракетоносцев было невозможно. Но вот 6 октября 1986 года, как раз в канун встречи в Рейкьявике Горбачева и Рейгана, происходит очередная и в то же время как бы случайная ужасная трагедия гибели советской ракетной субмарины. При этом угроза радиационного заражения акватории, связанного с тепловым взрывом атомного реактора на борту подводной лодки «К-219», была настолько реальной, что я удивляюсь, почему она не произошла. Сбросить аварийную защиту атомного реактора седьмого отсека кнопкой из пульта ГЭУ третьего отсека по причине пожара в четвертом и пятом ракетных отсеках было невозможно. Все электрокабели управления к этому времени между 7-м и 3-м отсеками сгорели и вышли из строя. Центробежные насосы первого контура были остановлены, и теплоноситель в зоне реактора медленно нагревался, увеличивая внутреннюю температуру и давление. Тепловой взрыв реактора был предотвращен ценой гибели матроса Преминина С.А., его послали в 7-й отсек на верную гибель, приказав, ручным способом опустить графитовые стержни аварийной защиты. Он сделал дело, но выйти из отсека уже не мог. Я думаю, что он заживо «сварился» от запредельной температуры 7-го отсека еще до того, как подводная лодка стала погружаться в океанские глубины.

Пару слов о Британове

Игорь Британов был первым офицером в моем подразделении, который сразу же по приходе на корабль заявил о своем стремлении стать командиром подводной лодки. Люди все разные по своим способностям. Почему бы Британову не быть более способным, чем его начальник радиотехнической службы? Ведь не боги горшки обжигают, а при полной волевой целеустремленности Игорь Британов вполне мог за короткий срок в лет десять достичь того, не бог весть какого высокого уровня, каким обладали командиры атомных подводных лодок нашей флотилии. Буквально с первых дней Британов получил контрольный лист для допуска к самостоятельному управлению кораблем и стал готовиться и сдавать какие-то вопросы под руководством старшего помощника капитана 3-го ранга Сухачева. Что можно сказать?

Когда меня перевели в 1980 году на подмосковный объект Военно-морского флота, я был полностью поглощен новым кругом служебных обязанностей и мало интересовался судьбой своих сослуживцев по экипажу атомной лодки «К-423». Фамилия Игоря Британова «всплыла» в октябре 1986 года. Утром 3 октября на атомной подводной лодке «К-219», которая несла боевую службу в Саргассовом море или в Бермудском треугольнике у Восточного побережья США, случился взрыв в шестой ракетной шахте и начался корабельный пожар. Командовал стратегическим атомоходом мой бывший подчиненный, капитан 2-го ранга Британов Игорь Анатольевич. Три дня экипаж боролся за живучесть корабля и потерял три человека. Два матроса и командир ракетной боевой части капитан 3-го ранга А.В. Петрачков погибли в четвертом отсеке, пытаясь устранить пожар, а матрос Преминин С.А. погиб, опуская вручную графитовые стержни в реактор, чтобы не произошло взрыва атомного реактора. Позже, в августе 1997 года, его посмертно наградили званием Героя России. Через три дня, 6 октября 1986 года, атомный стратегический подводный крейсер затонул в 1000 км от побережья США на глубине 5500 метров и похоронил вместе с собой 15 атомных боеголовок и два атомных реактора. Экипаж был спасен советским торговым судном и в полном составе, вместе с тремя погибшими моряками, доставлен на Кубу. В погибшей лодке остался только матрос Преминин С.А., который, заглушив реактор, спас мир от ядерной катастрофы, но потерял силы и уже не мог выйти из реакторного помещения. Погибший атомоход и стал вечной могилой этого героя.

Экипаж затем доставили на родину в СССР, провели следствие и расформировали. Командира корабля капитана 2-го ранга Британова И.А. уволили в запас. Я не вправе судить действия своего бывшего подчиненного потому, что сам не был командиром. Но прекрасно понимал и понимаю сейчас, как тяжела эта командирская ноша и как велика ответственность командира не только за свой экипаж, но, как оказалось в ситуации с Британовым, и за судьбы всего земного человечества. Всю необходимую информацию об этой морской трагедии вы сами можете прочитать в Интернете, набрав в поисковой системе «Подводная лодка К-219». Не много ли «случайных» трагических событий и катастроф глобального уровня для периода 1985–1986 годов эпохи Горбачева? Но никакой случайности в этих событиях нет. Количественное накопление фарисейского двуличия и лжи, насаждаемое партийной государственной элитой, дошло до критической точки «невозврата». Эта критическая точка и была отмечена глобальными трагедиями и катастрофами.

Интуиция командирского предвидения

Рассуждая о трагедии ПЛ «К-219», я всегда вспоминаю мой первый поход в качестве штатного начальника РТС с командиром Кочетовским Иваном Ивановичем. В одном из районов Атлантики горизонт слоя «скачка» скорости звука (ГСС) день ото дня увеличивался по глубине залегания, и чтобы максимально сохранить скрытность, по моим рекомендациям командир ежедневно увеличивал глубину хода. Двое-трое суток мы шли на глубине 190–200 метров, а при очередном маневре по глубине определили, что ГСС лежит на глубине 210 метров. Думая только о скрытности, я рекомендовал командиру идти на глубине 220 метров. Командир резко отверг мои предложения и со словами: «Пошел ты, Мальцев, куда подальше со своими рекомендациями. Мне надо думать о безопасности экипажа», – дал команду рулевому всплывать на глубину 120 метров. Такие несправедливости пренебрежительного отношения к научным рекомендациям начальника РТС и даже отступления от наставления по боевой деятельности подводных лодок (НПЛ-69) в те времена сильно обижали меня и казались мне кощунством и верхом командирского самодурства. По сути дела, Кочетовский сознательно нарушал боевые инструкции по сохранению скрытности и делал это открыто, не боясь, что об этом станет известно офицеру КГБ, который постоянно прикреплялся к экипажу на период длительного плавания.

Только по прошествии многих лет я понял, что делал такие отступления от боевых инструкций командир Кочетовский не по собственному самодурству, а ради безопасности подводной лодки и своего экипажа. Лишь после того, как Кочетовского убрали с должности командира за пьянство, при очередном доковании корабля новый механик обнаружил дыру в прочном корпусе. По левому борту третьего отсека, в районе рубки гидроакустики. На эту дыру была наложена металлическая заплата, которая в любой момент могла проржаветь, так как ее состав не соответствовал тому составу стали, из которой был изготовлен прочный корпус. Также легко эта заплата могла «оторваться» при переменном или постоянном давлении воды на больших глубинах погружения. Ведь на глубине 200 метров на каждый квадратный сантиметр прочного корпуса вода давит с силой 20 атмосфер или 20 килограммов внешней нагрузки. В любой момент на больших глубинах эта заплатка могла прорваться, и тогда ничто не спасло бы третий отсек от немедленного затопления и возгорания других отсеков от коротких замыканий силовых кабелей. По божественному провидению и личной человеческой интуиции, в нарушение боевых инструкций Иван Иванович Кочетовский выбирал наиболее безопасный режим движения.

В плане возникновения аварийных ситуаций боевые службы с моим первым командиром были настолько спокойны, что я не припомню ни одной даже незначительной аварии. Кочетовский, как и многие другие командиры экипажей 19-й дивизии, был настоящим профессионалом. Этот высокий профессионализм определялся подлинной глубиной теоретических и практических знаний по обязанностям командира. Но такого командирского совершенства люди достигали как раз потому, что не были временщиками-карьеристами и не рассматривали командирскую должность как очередную ступень карьеры, а рассматривали ее как вершину своей человеческой и офицерской деятельности. Именно благодаря таким «трудовым лошадкам» 3-й флотилия и обеспечивала иногда не совсем «провальные», а хотя бы средние показатели по ракетным и торпедным стрельбам. Вот и после моего первого похода на «К-423» в качестве штатного начальника РТС под началом командира Кочетовского примерно в 1972 году, при возвращении на базу нас шикарно встретили с духовым оркестром и с жареным поросенком. Когда командование флотилии убыло с пирса, то комдив 19-й дивизии Гарри Генрихович Лойканнен прямо заявил, что за три месяца все практические ракетные и торпедные стрельбы экипажами дивизии полностью «завалены», и предложил нам немедленно начать подготовку к практическим ракетным и торпедным стрельбам. За два дня мы выполнили все базовые элементы и выйдя в море, на отлично выполнили практическую ракетную стрельбу. Вернувшись на базу и загрузив практическую торпеду, мы также успешно провели и торпедную стрельбу, получив оценку «хорошо». Это не хвальба и не выдумка, а действительная реальность прошлой флотской жизни, которая может быть подтверждена непосредственными свидетелями тех далеких событий начала 80 годов прошлого века.

Допущенный к управлению кораблем командир и механик

Офицер в должности помощника, старпома и командира, допущенный к самостоятельному управлению кораблем, гордо носил на груди серебряный значок, изображающий подводную лодку. Этот знак вызывал невольное уважение. Потому что получить такой значок без десяти-двенадцати лет службы на подводных лодках и без непрерывного самообразования невозможно. Удивительно, но точно такие же значки носили на своих офицерских промасленных кителях и командиры электромеханических частей или старшие механики. Механики ничего не понимали в штурманском деле, не знали связи и навигации, не знали принципов работы радиоэлектронного вооружения. И какое-то время мне было непонятно, за какие заслуги старшему механику, сдавшему на самостоятельное управление электромеханической боевой частью, разрешали носить на груди командирский знак. Сейчас же для меня совершенно ясно, что старший механик является техническим продолжением командира корабля и его даже не левой, а правой рукой в вопросах борьбы за живучесть корабля при возникновении аварийных ситуаций. Как раз для командиров, которые использовали командирскую должность как переходную ступень для высших должностей, грамотный и высококлассный механик был необходим, как воздух для жизнедеятельности человека. Сами такие командиры-протеже не были профессионалами в борьбе за живучесть корабля. Не потому, что были неспособны понять все тонкости этой сложной науки, а потому, что не могли заставить себя досконально изучать то, надобность в чем отпадет, как только такой протеже поступит в академию Генштаба. Несомненно, к такой командирской когорте принадлежал и Игорь Британов, под командованием которого ПЛ «К-219» утонула 6 октября 1986 года. Такие тридцатишестилетние командиры надеялись на свою счастливую звезду, на надежность кораблей «667-А» проекта и на хорошо подготовленного механика и хорошо подготовленных командиров боевых частей. Пройди Британов эту первую боевую службу в командирской должности без замечаний, глядишь, через год-другой, в возрасте 39–40 лет, тот же Юра Сухачев, написал бы ему рекомендацию в академию Генштаба и Британов вырос бы в крупного флотоводца.

Сам Британов по прохождению службы и по своим карьерным устремлениям не мог досконально знать устройство корабля и общекорабельных систем, а значит, не был высококлассным специалистом по борьбе за живучесть. Что говорить, я точно знаю, что Британов ни разу не нес тяжелую службу дежурного по кораблю. Сразу с лейтенантских времен Британов лег под крыло старпома Сухачева и хотя формально был моим подчиненным, но был освобожден от всех внутрикорабельных работ по линии РТС и исполнял нештатные обязанности помощника командира, которые затем плавно переросли по рекомендации Сухачева в штатные обязанности. Одно время офицеров РТС нещадно ставили дежурными по кораблю. Сам я за свою флотскую жизнь отстоял дежурным по кораблю не менее 50 раз и с содроганием вспоминаю, как паршиво я себя чувствовал, будучи в течение всей бесконечно длящейся ночи полностью ответственным за живучесть подводной лодки при возникновении на корабле аварийных ситуаций. Мое плохое самочувствие и постоянная внутренняя тревога и беспокойство объяснялись тем, что я не знал и не хотел знать устройство корабля на уровне старшего механика или хотя бы офицера механической боевой части. Причина проста: я не собирался быть командиром корабля, а значит, и знать устройство корабля на уровне корабельного механика у меня не было никакой необходимости. Заступая дежурным, я становился подобным «командиру-протеже» и надеялся только на счастливый случай, удачу, да еще на подготовленного мичмана-помощника и личный состав дежурной смены вахтенных матросов. Я пытался принудить себя изучить досконально устройство корабля, но у меня ничего не получалось. Ведь механики ничего не смыслили ни в радиотехническом, ни в штурманском вооружении, ни в средствах связи или минном оружии, но их никто не принуждал изучать эти средства. Мне казалось абсурдным и несправедливым, что, принуждая меня нести дежурства по кораблю, из меня делают «маслопупого» механика. Если бы я хотел быть командиром корабля, то я бы добровольно нес дежурства по кораблю, так как нет более легкого способа практически изучить устройство корабля и научиться бороться за его живучесть.