Текст книги "Год беспощадного солнца"

Мышкин демонстративно высморкался в два пальца, сплюнул и снова побрел в лес.

К собору он вернулся в половине восьмого. Служба кончилась, медленно выходили люди – умиротворенные, с просветленными и даже счастливыми лицами, некоторые со следами слез на глазах. Марины не было.

Мышкин нашел ее, где и оставил – уставшую, но в хорошем настроении.

– Был на литургии? Наверное, нелегко отстоять два часа с непривычки? Зато потом хорошо на душе, правда?

– Правда, правда… – проворчал Мышкин.

Она внимательно смотрела в его лицо.

– Ты не был на службе. Тебя что-то обеспокоило или расстроило. Да?

– И да, и нет… – промямлил он. – Просто мне позвонили. Надо срочно на работу.

– Когда?

– Завтра с утра. А лучше уже сегодня.

– Сегодня катера уже не будет. Завтра в десять.

– Значит, в десять. Когда за тобой приехать?

– Не нужно специально приезжать. К тому же я хотела бы побыть дня три-четыре.

– Я заберу тебя. Советую не забывать, что я гусар-одиночка с мотором и поэтому не упускай момента эксплуатировать меня самым безбожным образом.

– Безбожным не хочу! – засмеялась Марина. – Но у меня есть своя.

– Какая? Ровер? Ягуар?

– Обычная корейская мыльница, нексия. Иногда Литвак на ней ездит. Если мне не надо.

– Не знал, что у Литвака есть права.

– У него нет прав. Да он и пьян почти все время. Нанимает водителя. Получается дешевле такси.

– Не жалко машину?

– Нисколько. Нам на свадьбу подарили. Оформлена на меня, но не могу же я запретить ему. Да и берет он ее очень редко. Он пришлет ее с сюда кем-нибудь. Так уже бывало. Зайдем к настоятелю попрощаться?

Келья владыки Нафанаила оказалась чуть больше монашеской – за счет второй, смежной комнаты. Увидев Мышкина, он положил мягкую легкую руку ему на голову, благословляя, а Марину поцеловал в лоб. И подмигнул в сторону самовара на столе.

– Заждался вас.

В соседней комнате говорила Анна Васильевна:

– Сережа, я прекрасно понимаю, что сан твой требует уважения. Но именно потому, что ты сын мне, я не считаю, что у тебя здесь есть какие-то привилегии. Наоборот, я просто обязана быть к тебе строже, чем к братии или паломникам. Очень, хочу, чтобы ты меня понял.

– Мамочка, – послышался бархатный голос отца Серафима. – Я все прекрасно понимаю, не волнуйся, и давай больше не будем на эту тему…

– Стынет самовар, – подал голос настоятель.

На пороге показался отец Серафим. Увидев Мышкина и Марину, он покраснел, отчего его глаза и вовсе сошлись на переносице. Марина перекрестилась.

Когда последняя чашка была выпита, Мышкин сказал:

– Давно хочу, ваше высокопреосвященство, задать вам вопрос, да боюсь показаться бестактным.

– Не так давно я слышал от кого-то, – лукаво прищурился владыка, – что не бывает глупых вопросов. Бывают глупые ответы.

– Мы ведь с вами коллеги, то есть, я хочу сказать, что вы кандидат наук, докторскую писали… И не могу понять, как могут уживаться в одном человеке наука и религия.

– Им не надо уживаться, – ответил владыка. – Они существуют себе рядом, вполне мирно, хорошо дополняют друг друга. Вы помните теорию академика Опарина о зарождении жизни на Земле?

– Сначала на Земле, то есть в мировом океане возник так называемый «первобытный бульон» – вирусы, простейшие, дальше эволюционное развитие и, в конце концов, мы получили Ломоносова, Льва Толстого, Менделеева…

– И мне тоже казалось, что теория вполне удовлетворительная. Пока я не заглянул в электронный микроскоп. И понял: без Создателя не обошлось. Ведь что самое трудное и уязвимое в рассуждениях об эволюционном пути развития? Неустранимое противоречие: предполагается, что слепая эволюция не есть цепь случайностей, а проявляется в закономерностях. Но, позвольте, коли так, то выходит, что слепая эволюция, сплошь из случайностей, наполнена смыслом! А где смысл, там творчество. Но слепой случай творить не может по определению. И если есть замысел, то есть намерение, если есть творчество, то есть и Творец. Посмотрите в окно.

Мышкин посмотрел в окно. Он увидел на берегу кучу железного лома чуть не до неба.

– Еще не все успели прибрать, – словно извиняясь, сказала Анна Васильевна. – Было в двадцать раз больше.

– Вы можете себе представить, чтобы из этого металла когда-нибудь, пусть через миллион лет, а главное, вдруг, в результате эволюции сам собой появился стратегический бомбардировщик?

Мышкин усмехнулся, но ответа не нашел и перевел на другое. Заговорил о том, что он хоть и атеист, но в храм иногда ходит отдохнуть душой, однако, с каждым разом все реже. Раздражают придирки служек.

– А недавно, представляете, – пожаловался он, – у меня потребовали пропуск – нательный крестик. И не пустили в храм.

– Где? Кто? – возмутился настоятель.

– Священнослужитель потребовал? – не поверила Анна Васильевна. – Если так, то он просто негодяй, а не служитель… прости меня, Господи, за мои слова!.. – и трижды перекрестилась.

– У нас? – огорченно спросил отец Серафим.

– Нет-нет! – торопливо сказал Мышкин. – Совсем в другом месте!

– Боюсь, что все-таки у нас, – покачал головой владыка Нафанаил. – Кто же он, паршивец этакий?

– Что же будет с Украиной? – спросил Мышкин, не ответив на вопрос.

– Что будет с Украиной, Анна Васильевна? – спросил настоятель.

– Вы прекрасно знаете, владыка.

– Каждый мы день молимся о мире на Украине, – сказал отец Нафанаил Мышкину. – Каждый день.

– Не только о мире в Малороссии, в нашей с владыкой малой родине молимся, – добавила Анна Васильевна. – Мы молимся усердно о Святой Руси. Россия, Украина, Беларусь – это и есть Святая Русь.

– Слова Патриарха Кирилла, – вспомнил Мышкин.

– Да. Возродится Святая Русь, вновь объединится и снова расцветет, – твердо сказала Анна Васильевна. – Мы это знаем точно. Надо только без страха пройти все испытания, какие попустил Господь нам, всем русским людям.

Уехал Мышкин на следующий день в отвратительном настроении. И с ощущением, что в городе его ждет какая-то пакость.

Так и вышло.

19. Погром

Подъехав к служебной стоянке, Мышкин неожиданно обнаружил, что его персональное место занято. Перед ним стоял незнакомый форд – белый, с синей надписью по бокам и роскошной мигалкой.

– Ну, сволочь депутатская! – рассвирепел Дмитрий Евграфович. – Мало того, что вы, суки демократические, государство в карман себе положили. Ты еще и мое законное место захапал!

Он подошел к форду и ударил ногой по левому переднему колесу. Машина дрогнула, но смолчала. Мышкин разъярился еще больше. «Даже сигнализацию, гад, не поставил. Неприкосновенность у него! Сейчас-то я тебя неприкосновенности и лишу!»

Обошел машину и больно ударил ногой по правому колесу. Форд молчал.

Ладно, черт с ним. Но, прежде чем уйти, Дмитрий Евграфович щедро, от души, плюнул на лобовое стекло автомобиля.

Внезапно машина исторгла истошный рев и скрежет. Замигали фары и подфарники, завертелась огромная корзина сине-красного спецсигнала. Тут-то Мышкин и обнаружил, что на боку форда написано «полиция».

Сохраняя достоинство, Мышкин неторопливо направился к своей волге, еще медленнее вырулил и со скоростью черепахи затолкал машину в узкий переулок, куда выходила пожарная дверь патанатомического отделения.

Поставил волгу напротив входа и очень медленно выбрался, запер машину. Принюхался

– Какая скотина бутылку с водкой разбила?.. – возмутился он.

– Это не водка, доктор! – послышалось сзади.

За ним шел Литвак, спокойно усмехаясь, будто никто несколько дней назад Мышкина не привязывал скотчем к креслу и в его компьютере не рылся. Он весело протянул руку, и Дмитрий Евграфович смалодушничал – пожал ее, хоть и с легким отвращением.

– Привет, академик! – буркнул он.– А что же?

– Сейчас сам увидишь, – загадочно пообещал Литвак. – Не соскучишься.

У входа в ПАО Мышкин остановился, как вкопанный. Мощная дверь сейфовой стали была вырвана из коробки и висела на одной петле. Из замка торчал сломанный ключ.

Только он протянул к нему руку, как прямо в ухо ему кто-то гаркнул:

– Не трогать!

Мышкин резко выпрямился. И только сейчас увидел Клементьеву и Клюкина. Рядом с ними – полицейский старший лейтенант в огромной, с полевой аэродром, форменной фураге.

– Нельзя трогать, – повторил старлей. – До экспертов ничего нельзя.

Клюкин кивнул на сорванную дверь.

– Такие дела, Полиграфыч, – печально вздохнул он. – Не иначе Кинг-Конг нас посетил.

Клементьева сочувственно посмотрела на Мышкина и строго сказала полицаю:

– Наш заведующий – профессор Дмитрий Евграфович Мышкин.

– Оперуполномоченный Зыбин! – отозвался полицейский, приложив ладонь к аэродрому. И добавил, словно извиняясь. – Такое правило.

– Разумеется, – сухо ответил Мышкин и погрозил кулаком Клементьевой за «профессора». – Но мне все-таки надо посмотреть. Срочно.

– Вместе и посмотрим, – пообещал Зыбин. – Чуть позже.

Из дверного проёма медленно вытекал мощный спиртовый дух. Так пахнет в бродильном цехе ликероводочного завода. Издалека Мышкин хорошо видел драгоценную алюминиевую флягу. Она валялась на боку, крышка сорвана. Вокруг лужа. «Минут через сорок высохнет… – отметил Мышкин. – А это что?!» – сердце у него оторвалось.

Весь пол сверкал и переливался разноцветными искрами – кто-то рассыпал полмешка алмазов. Мышкин подошел к порогу, вытянул шею изо всех сил, присмотрелся, потом резко выпрямился, плюнул и тихо выругался.

– Что? – встревожился полицай. – Что увидели?

Мышкин не ответил.

– Там труп? – тихо спросил Зыбин.

– Кто пришел первым? – осведомился Мышкин.

– Я, – дисциплинированно подняла руку Большая Берта.

– Заходила внутрь?

– Нет, Дмитрий Евграфович. Сразу вызвала милицию.

– Не входила? Точно?

– Разумеется, – с легким удивлением ответила Клементьева. – Точнее не бывает.

– Что значит «разумеется»? – рявкнул Мышкин.

– Не понимаю вас, – растерялась Большая Берта.

– Кто там еще был? Кто из вас заходил туда?! – заорал Мышкин.

– Никто не заходил, – обиделась Клементьева. – Ни Толя, ни Евгений Моисеевич.

– А чтоб вас всех черт побрал! – сказал Мышкин и, раздувая ноздри, полез в карман за сигаретами.

– Что там? – снова спросил Зыбин. – Труп? Убили кого?

– Убили! – хмуро подтвердил Мышкин. – Меня убили.

Через полчаса появилась девица лет тридцати, рослая, крашенная под лисий хвост. Отлично пригнанный мундир майора полиции убийственно выделял все сексуальные выпуклости. «Голая она, верно, не так соблазнительна», – отметил Мышкин. На лице майорша носила маску оскорбленной невинности.

«Ну и харизма! Все с тобой ясно: пообещали, что изнасилуют прямо в морге, а потом вдруг отказали».

Еще полтора часа ждали, пока эксперт, приехавший с майоршей, испачкает черным порошком дверные ручки, мебель, водопроводные краны, даже ручку слива на унитазе и перенесет отпечатки пальцев на прозрачную пленку. Отпечатков не оказалось. Никаких. Даже в туалете. «Где-то я с подобным уже сталкивался. Совсем недавно…» – нервно подумал Мышкин.

Потом майорша битых два часа составляла протокол осмотра. Но Мышкин ничего не видел вокруг и не слышал. Он не отводил глаз от стеклянных крошек: так теперь выглядела его докторская, ее первичный материал – срезы, препараты… Результаты пятилетней ежедневной работы.

Под секционным столом Мышкин разглядел уцелевшее предметное стекло, стал на четвереньки и полез за ним.

– Стоять! – крикнула девица. – Ничего не лапать!

От неожиданности Мышкин выпрямился, затылком едва не опрокинул стол, сдавленно вскрикнул и вылез, потирая ушиб.

– Вы! – с ненавистью набросилась майорша на оперативника. – Проследить за порядком не можете? Уснули? Или с похмелья?

– Я всех предупредил, товарищ майор, – вежливо сказал Зыбин.

– Там всё моё, – сказал Мышкин и снова полез под стол.

– Наручники надеть? – пригрозила майорша.

– Мои препараты! – упрямо повторил Дмитрий Евграфович.

– Ничего твоего здесь нет! – отрезала полицейская девица. – Никаких личных вещей. Здесь есть только улики.

Мышкин неторопливо поднялся, осторожно отряхивая с колен радужную пыль.

– Извините, мадам. Пардон, – пробормотал он. – Вы, конечно, правы.

Рыжая пристально посмотрел на него и вдруг произнесла с неожиданным сочувствием:

– Что тут поделать, профессор. Можно сказать, стихийное бедствие. Непреодолимая сила. Потерпите.

– Но зачем? Кому понадобились мои стекла? – недоумевал Мышкин. – Никаких секретов, на базар не вынесешь, ЦРУ не купит. Бред какой-то…

– Вот и подумайте, – предложила майорша. – Потому что я собираюсь вам задать точно такие же вопросы.

Она устроилась за столом Мышкина и положила перед собой бланки протокола допроса.

– Да они спирта, бездельники, нажрались, на подвиги потянуло! Колотили все подряд, – заявил оперативник. – Дмитрий Евграфович, – повернулся он к Мышкину. – Можете сказать, сколько спирта украли?

– Нет. Для начала надо знать хотя бы, сколько разлили. Это же спирт. Быстро испаряется.

– С какой скоростью? – спросил Зыбин.

Мышкин посмотрел на потолок и сказал от балды:

– Пятьсот сорок два и двадцать пять сотых грамма в час. В зависимости от площади испарения.

– Следовательно, если знать время совершения преступления, можно установить, сколько испарилось. Потом вычесть испарившееся из вчерашнего объема спирта и таким образом получить, сколько украдено. Можно?

Мышкин удивился, но на всякий случай согласился:

– Можно. Теоретически.

– Как вы считаете, профессор, – подхватила рыжая, – от кого или откуда преступники могли узнать о нахождении здесь больших запасов спирта?

Дмитрий Евграфович фыркнул.

– Да откуда угодно! Из книг, из телевизора. Даже пингвины знают, что в любом морге всегда есть спирт. И много.

– Ну да, – согласился полицай. – Знает или не знает, а догадаться каждый может.

Явился Литвак и сел на угол стола Мышкина.

– Все стекла переколотили? – посочувствовал он.

– Да, – хмуро ответил Мышкин. – Теперь придется заново.

– Зачем же ты стекла здесь держал? Я бы дома хранил. Надежнее. Все здесь?

– Все.

– Так-таки все?

Мышкин только плюнул на пол и отвернулся.

Литвак наклонился к Мышкину и сказал шепотом.

– Не пойму, гражданин начальник Дмитрий. Ты мне решил мозги прокомпостировать или страдаешь выпадением памяти?

Мышкин поднял брови и ждал пояснения.

– А ведь ты, Дима, наврал Барсуку. Служебный подлог, можно сказать, совершил, – усмехался Литвак.

Мышки молча смотрел на него немигающим взглядом.

– Ты Барсуку сказал, что не вскрывал бабушку русской демократии, – напомнил Литвак. – И Сукину сбрехал. Прямо в глаза.

– Ты про Салье?

– Про нее, сердечную.

– Разве я ее вскрывал?

– А разве нет? Все видели, как ты делал срезы. Пять или шесть штук.

– Восемь, – уточнил Мышкин. – А теперь ты мне ответь…

– Ну?

– Говорят, ты по профессии патологоанатом. Или врут? – осведомился Мышкин.

– Ты о чем? – Литвак медленно выкатил коровьи глаза.

– С каких пор локальная трепанация считается вскрытием?

– Это как посмотреть… – уклончиво ответил Литвак. – Конечно, не на сто процентов, но все-таки вскрытие. И контрабанду тоже разбили?

Мышкин вздрогнул и рывком открыл нижний ящик стола. Сунул в него руку и с облегчением перевел дух.

Из ящика он извлек пергаментный конверт, высыпал на стол предметные стекла с теми самыми нелегальными срезами. Пересчитал.

– Эти здесь… – пробормотал он. – Все восемь. Весь криминал. Вот и все, что осталось на докторскую. Кому надо? Могу продать. Или так отдать.

– Давай! – обрадовался Литвак.

Тут не выдержала Клементьева.

– Женя! – возмутилась она. – Тебе не стыдно? Как ты можешь? В такой момент?

– А что «момент»? – удивился Литвак. – И спросить нельзя? Тем более по теме.

– Бестактно. В высшей степени! – поджала губы Большая Берта.

Тем временем Мышкин сложил стекла в конверт, заклеил его скотчем, сунул в ящик и запер на ключ.

И как раз рыжая майорша объявила:

– На сегодня всё. Ждите повестки на допрос. Всё? – спросила она у Зыбина.

– Вроде бы.

Она указала пальцем под стол.

– Ещё улика.

Зыбин наклонился, взял из-под стола уцелевшее предметное стекло и уложил в отдельный полиэтиленовый пакетик.

– Вещественное доказательство, – пояснил он Мышкину. – Там могут быть отпечатки.

– Вернете?

– Посмотрим по ходу следствия, – ответила майорша. – Вам сейчас стекло нужно?

Мышкин вздохнул:

– Не нужно, – печально сказал он. – И, может быть, уже никогда не понадобится.

Зазвонил местный телефон. Трубку снял Клюкин.

– Да, – сказал он. – Он здесь. Хорошо.

Положил трубку и сказал Мышкину:

– Барсук проголодался. Велел тебя пригнать. К столу. Ох, как жрать хочет! Давненько, говорит, не пробовал свежей человечинки. Мышей сегодня тоже хавает. И их дальних родственников.

В приемной пусто, значит, Эсмеральда ушла навсегда. Потоптавшись у автомата с бахилами, Дмитрий Евграфович махнул рукой и не стал обуваться. «Да пошел ты к черту! – искренне, сердцем заявил он главврачу. – В следующий раз в операционных масках приходить? Да? А потом в противогазах. А потом в скафандрах. Или только в аквалангах?»

Встретил главврач его кисло-брезгливой гримасой. «Ну, давай, начинай свои репрессалии! Только по-быстрому!.. А это что еще за тип? Малюта Скуратов, надо думать».

Рядом с Мышкиным сидел седоусый мужик запенсионного возраста в черной саржевой куртке и таких же брюках. На его нагрудном кармане Мышкин с трудом разобрал желтыми буквами: «security». «Идиоты! И этот туда же – секьюрити, мерчандайзеры, менеджеры, логисты, хипстеры, флешмобы, геи с гомосеками… Но харя знакомая». И тут же вспомнил: три года назад этот мужик приходил по вызову к нему в квартиру травить крыс.

– Докладывайте, господин Мышкин! – мрачно приказал Демидов.

«Ого! Кажется, из потерпевшего сейчас стану налетчиком…» – удивился Мышкин. И в двух словах рассказал то, что уже знала вся клиника.

– Всё? – помолчав, спросил главврач.

– Всё, что мне известно, – осторожно сказал Мышкин.

– В таком случае… – начал Демидов.

– Нет, не всё! – вдруг рубанул крысолов-security и вцепился взглядом в Мышкина. – Не всё! – повторил он с вызовом.

Демидов недовольно поерзал в кресле.

– Видишь, кажется, Сергей Иванович тоже хочет тебя спросить, – буркнул он.

– А кто он такой – Сергей Иванович? – удивился Мышкин. – Я с ним не знаком. Но слышал, что он представляет в Питере интересы государства Ватикан. А ведь еще вчера был простой крысолов с Васильевского острова. Во, карьера, а?

Лицо усача слегка раздулось и побагровело.

– Ну-ну, – примирительно сказал Демидов. – Придержи лошадей, Дмитрий!

Крысолов ткнул пальцем Мышкину чуть ли не в глаз.

– Такая дисциплина? – спросил он у главврача. – Цирк, а не дисциплина!

– Это я виноват, – ответил ему главврач. – Не представил вас друг другу. Коллега Мышкин, перед вами Сергей Иванович Кухарчук, новый заместитель начальника службы безопасности нашей клиники. И мой заместитель тоже.

– В самом деле? – поднял брови Мышкин. – Тогда мне полный… конец.

И повернулся к Демидову:

– Мне на выход с вещами? Автозак5555
  Фургон для перевозки арестованных.


[Закрыть] пришел?

– Всё в свое время. Даже немного позже, – успокоил главврач. – Спрашивайте, Сергей Иванович! – предложил он. – Все, что нужно, спрашивайте. Может быть, оставить вас вдвоем?

– Я боюсь! – заныл Мышкин. – Не уходите!

Демидов вопросительно глянул на Кухарчука. Тот не шевельнулся.

– Хорошо, останусь, – объявил главврач. – Может, окажусь полезным.

– Много у вас вопросов? Все про наше горе? – спросил Мышкин охранника.

Кухарчук открыл рот, но Мышкин его опередил:

– Вы сами-то на месте происшествия были?

– Вы меня… – начал Кухарчук.

– Зачем вам это вообще надо? – опять не дал ему сказать Мышкин.

– Я сейчас… – снова попытался бывший крысолов.

– А у вас ордер на арест есть? – с угрозой осведомился Дмитрий Евграфович.

– Сергей Сергеевич! – возмутился Кухарчук. – Вы только посмо…

– А постановление гаагского трибунала хватать без суда и следствия некомбатантов, то есть мирных граждан? Где оно? – не унимался Мышкин.

– Да что же это?.. – приподнялся Кухарчук.

– Тихо, Мышкин! – прикрикнул Демидов. – Заткни фонтан.

– «Господин Мышкин»! – ядовито поправил начальника Дмитрий Евграфович.

– Ты у меня до гражданина договоришься! – пригрозил главврач. – Сергей Иванович… – снова предложил он.

Сергей Иванович вытащил из нагрудного кармана листок, сложенный вчетверо, развернул и, отставив его от себя на вытянутой руке, откашлялся.

– Вопрос первый, – внушительно начал он. – С какой целью была проведена инсценировка взлома и кражи в патологоанатомическом отделении?

– Инсценировка… чего? – приложил Мышкин ладонь к уху. – Не слышу.

– Взлома, – повторил Кухарчук. – И кражи.

– Рекомендую спросить у того, кто этот взлом организовал или инсценировал! – посоветовал Мышкин.

– Не хотите, значит… чистосердечно… – отметил крысолов. – Тогда зайдем с другой стороны.

– Я не педераст! – предупредил Мышкин. – И никому не позволю с другой стороны!

Кухарчук замолчал, выпучил глаза. И через полминуты продолжил.

– Какого объема достиг перерасход спирта во вверенном вам отделении?

Мышкин вопросительно посмотрел на главврача.

– Отвечай по-человечески, Дима, – кисло предложил Демидов. – Не сокращай нам жизнь своими еврейскими штучками.

– Хорошо, отвечу, – послушался Мышкин. – Но только в конце квартала. Или года.

– Это почему же? – возмутился Кухарчук.

Ответил Демидов:

– Я понимаю Дмитрия Евграфовича… Надо все подсчитать, вывести баланс. В самом деле, сразу не получится.

– Тогда по-такому спрошу, – согласился Кухарчук. – Какая на сегодняшний день недостача у вашего спирта?

Мышкин помедлил и сказал чистосердечно:

– Всё расскажу, на всё отвечу, Сергей Иванович. Приходите ко мне в конце квартала, налью вам стаканчик неразбавленного, и мы с вами запишем его в недостачу.

– Никто меня никогда не подкупил! – приосанился Сергей Иванович.

– Ну что ж, – приветливо заявил Мышкин. – Надо же когда-то начинать. В конце квартала и начнем. Я буду вас подкупать, а вы мне – продаваться.

– Не паясничай! – снова одернул его главврач. – Продолжайте, Сергей Иванович.

Сергей Иванович глянул в бумажку:

– Сколько килограммов спирта вы и ваши подчиненные, а также соучастники унесли вчера в ночь якобы ограбления?

– Сколько килограммов? – переспросил Мышкин, посмотрел на потолок и долго беззвучно зашевелил губами, подсчитывая. – Многовато. Килограммов пятьсот. Позавчера. А вчера – ничего. Что там уносить? Ничего не осталось.

– Совсем другое дело! – удовлетворенно сказал Кухарчук. – Сразу бы так, чистосердечно. Надо под протокол. А вы, Сергей Сергеевич, – свидетель. Как бы не вышло потом отказа от дачи показаний.

Мышкин насупился, тяжело и злобно задышал, заскрипел зубами, потом неожиданно вскочил и отшвырнул в сторону стул.

– Да кто ты такой?! – взревел он. («Слюной надо было брызнуть, – запоздало упрекнул себя Дмитрий Евграфович. – И злости маловато»). – Ты что – прокурор? Ты Карла дель Понте? Под крысолова загримировалась? Смотрите все на неё – усы приклеила!

Кухарчук обалдело схватился за свои усы.

– Она-то, Карла, хоть и сука паскудная, – вдохновенно продолжил Мышкин, – но все-таки прокурорша и потому имеет право допрашивать. Сергей Сергеевич! – он повернулся к главному врачу. – Снимите с него штаны. Надо проверить – Карла он или все-таки Карл? И куда он девал кораллы? И где кларнет?

У Демидова по щекам текли слезы: он задыхался.

– Но если, – угрожающе зазвенел голос Мышкина, – если государственная экспертиза, которую я, по закону, имею право проводить, установит, что ты – не Карла, то будешь арестован за присвоение властных полномочий. И получишь пять лет трудовых лагерей. В подарок рабочему классу.

– Да что это такое, Сергей Сергеевич? – взмолился Кухарчук. – Скажите ему!..

Главврач с трудом додавил смех и вытер глаза.

– Не обращайте внимания, Сергей Иванович. Он так шутит. Вы правильно заметили: Дмитрий Евграфович к нам из цирка работать пришел. Привык публику смешить и отвыкнуть не может.

И, пригнувшись к Кухарчуку, сказал доверительно:

– Он и меня иной раз разыгрывает. И я ничего не могу. Вынужден терпеть. Даже уволить его не могу!

– Почему не можете? – удивился крысолов.

– Во-первых, нет такой статьи в законе. Во-вторых, где же я себе бесплатного клоуна найду? В цирке Чинизелли таких теперь не делают. Разве что самородок попадется… Вы, Сергей Иванович, оставьте свои вопросы, я сам господина Мышкина поспрашиваю, а ответы переправлю вам. Вы не против?

– Никак нет, – поспешно согласился Кухарчук.

«Понял, скотина, что Барсук тебе харю помог сохранить, – злобно отметил Мышкин. – Мог бы и спасибо сказать».

– Разрешите идти? – Кухарчук встал и поддернул свои негнущиеся черные брюки.

– Идите, идите. Будьте здоровы. Всегда.

– Это был твой последний спектакль, – предупредил главврач. – Меру надо знать. Ты даже не заметил, что сию минуту нажил себе еще одного личного врага. А я, благодаря тебе, – недоброжелателя и, возможно, доносчика. Соображаешь?

– Но, Сергей Сергеевич… – начал Мышкин.

– Не слышал вопроса?

– Соображаю, – уныло ответил Мышкин. – Но…

– Никаких «но»! Теперь твоя задача сделать из него если не друга, то хотя бы лояльного знакомого по работе. Считай, что это приказ. Как понял?

– Хорошо. Я понял, Сергей Сергеевич, что клоун вам в клинике не нужен. Но зачем вам кретин?

– Дима, Дима… – вздохнул Демидов. – Правду говорят, что от глупости нет лекарства, кроме гильотины. Ты же слышал – он мой заместитель. Заместитель главного врача!

– Тогда почему ваш заместитель не исполняет своих служебных обязанностей? Ведь это он должен был предотвратить возможность взлома. Он этого не сделал.

– Продолжаю: зама по безопасности я себе не подбираю. Подбирает фонд. Скажу больше… – он остановился и склонил голову, прислушиваясь. – Глянь-ка в приемную – есть там кто?

Мышкин заглянул и в приемную и в коридор.

– Никого.

– Учти: говорю сугубо секретно, – продолжил Демидов. – Дубина Кухарчук – всего лишь резиновая подсадная утка. На самом деле, не он обеспечивает безопасность в клинике в широком смысле – в таком широком, что я даже не знаю, в каком.

– А кто?

– И этого не знаю, – ответил Демидов. – Наш начальник охраны – второй Маркус Вольф5656
  Маркус Вольф – гениальный начальник разведки ГДР. Враги называли его человеком без лица – они не знали даже, как он выглядит (ред.)


[Закрыть]. Я его никогда не видел. Но общался с ним по телефону – целых три раза за пять лет.

– Не может быть! Так не бывает.

– Ты, Дима, хочешь сказать, что я тебе вру? Тогда зачем?

– Нет-нет, не хочу, – отступил Мышкин. – Но очень уж как-то непривычно. И непонятно – мы же не ракеты в операционной делаем! И деньги не печатаем. Какая тут секретность?

– Повторяю: того требует безопасность клиники в самом широком смысле.

– То есть, у нас имеется свое гестапо. И свой Мюллер-невидимка… И все-таки, что охранять с таким бешеным ресурсом? Покойников? Спирт?

– Полтора года назад я уволил невропатолога Сечкина и его любовницу – операционную медсестру Кадымбекову.

– Помню, – сказал Мышкин – Потрясающей красоты азиатка. Так никто и не знает, за что ее. Можно узнать?

– Нельзя.

– Тогда зачем заговорили?

– Ладно… – вздохнул Демидов. – Тебе полезно узнать. Они наркотики воровали. На пару. Сечкин прошлой весной стал ездить на кабриолете «ланчия». Видел?

– Нет.

– Мало кто видел. Он не выставлялся

– Сообразительный, – с уважением признал Мышкин.

– А Кадымбекова прикупила третью квартирку на Каменном острове.

– И много украли?

– Тысяч на двести.

– Нет, не сообразительный, – передумал Мышкин. – Рисковать из-за такой ерунды!

– Двести тысяч долларов – ерунда? – не согласился профессор. – Они и дальше продолжали бы конспирировать. Но сработало, как ты выразился, наше гестапо. Быстро, бесшумно. А главное, эффективно.

– Утопили обоих? Или закопали живыми?

– Не валяй дурака! Я их просто уволил.

– Тогда не понимаю! – искренне удивился Мышкин. – Столько людей они погубили, скоты! Надо было довести их до тюрьмы. А так, по закону, выходит, что вы сообщник.

– Правильно! – с сарказмом согласился Демидов. – Довести до суда и погубить репутацию клиники!.. Не просто все, Дима. За правдой погонишься, себя же в яму и столкнешь.

– Не просто, – согласился Мышкин.

– И еще неизвестно, какой вышел бы приговор.

– Точно! Наши либералы любят преступников больше, чем их жертв. И что, Сечкин и Кадымбекова так и гуляют?

Демидов помедлил, но все-таки сказал:

– Только между нами… Для начала охрана убедила их вернуть двести тысяч клинике.

– Вернули?

– Не сразу, но вернули. Потом заставили выплатить штраф. Миллион долларов на двоих.

– Неужели заплатили? – не поверил Мышкин. И добавил неуверенно. – Так ведь тоже незаконно…

– С этих денег, уважаемый ты наш папа римский, который святее ватиканского, я всему персоналу, от уборщицы до главврача, выдал новогоднюю премию! Каждому по четыре месячных оклада. Всем понравилось. Но если тебе не понравилось – верни деньги!

Мышкин затряс головой: нет, понравилось.

– Правда, для этого Сечкину пришлось пересесть на битые жигули, – добавил главврач. – А Кадымбекова переехала в гостиницу «Киев» у автовокзала.

– Да… И как им теперь?

– А никак, – сказал Демидов. – Через полгода Сечкин почему-то умер, хотя здоров был, как бык. Внезапная остановка сердца.

– Внезапная… – похолодел Мышкин. – Что ж, понятно: хлопоты, огорчения, деньги отдавать надо. А Кадымбекова?

– Тоже не повезло. Попала под поезд метро. Прямо в центре города, на станции «Гостиный двор».

– Нервы… – прошелестел Дмитрий Евграфович.

– Может, и нервы, – согласился Демидов. – Но были слухи, что её кто-то толкнул под поезд. Случайно.

– Случайно? – тихо переспросил Мышкин. Он почувствовал, как на голове у него приподнялись волосы и по скальпу пошел мороз.

– Еще отметь, – не отвечая продолжил Демидов. – Особая задача нашей гестаповской охраны – обеспечить личную безопасность всего персонала. Не только в клинике, но и за воротами.

– Значит, все-таки тотальная слежка! А я не верил…

– Доктора Зубкова5757
  Реальное лицо.


[Закрыть] помнишь? – спросил Демидов. – Из нейрохирургического института?

– Такое не забудешь!

Смерть одного их ярчайших нейрохирургов России потрясла тогда многих. Он был зверски зарублен топором в подъезде собственного дома.

– Убийство так и не раскрыто, – сказал Демидов. – А мог бы жить, если бы работал у нас. Да, частная медицина обогатила многих наших коллег. Есть даже миллионеры. Но немало уже и погубила. И погубит еще больше. Потому что наша профессия передвинулась в зону повышенного риска. Больше денег – больше риска. Так что лучше пусть гестапо и слежка, чем топор бандита или мстителя.

– Мстителя? – удивился Мышкин. – При чем тут месть? Кто может мстить врачу?

– Так ведь не всех вылечиваем! А деньги берем. Любой человек хочет за свои деньги получить результат.

– И когда это кончится? – тоскливо спросил Мышкин. – Когда вернется нормальная человеческая жизнь? Спокойно учиться, работать, растить детей, лечить больных и не трястись от страха круглые сутки…

– Когда-нибудь. Но вернется. Резня только будет большая. Покруче, чем в начале советской власти.