Текст книги "Год беспощадного солнца"

36. Ширли Лютер Кинг и Татьяна Туманова

– Good morning, sir!

– Morning! – пациент с удовольствием отозвался на белоснежную улыбку чернокожей докторши лет сорока в белом хирургическом костюме и с фонендоскопом на шее. Продолжая показывать беломраморные зубы, она присела на кровать, протянула длинную шоколадную руку и обхватила запястье больного ладонью, ярко-розовой, как язычок котенка. Пальцы у неё были тонкие и прохладные. Щелкнула секундомером и замолчала, шевеля ярко накрашенными губами, слишком тонкими для негритянки.

– Просто идеал! Шестьдесят четыре в минуту, – заявила она. – Теперь давление, – к другому запястью приложила смарт-тонометр. – Сто двадцать на семьдесят – мечта! Температура, – попыталась вставить больному в рот градусник.

– Спасибо, – пациент деликатно отвёл в сторону её розовую ладошку. – Но я привык иначе.

И сунул термометр себе подмышку.

– Замечательно! – восхитилась докторица, глянув через пять минут на градусник. – Тридцать пять и девяносто percent7777
  Percent – процент (англ.). У больного тридцать пять и девять (ред.).


[Закрыть] по Цельсию. Или шестьдесят восемь по Фаренгейту. Никак не привыкну к метрической системе… Как хорошо, сэр, что вы помните свои домашние привычки. А как меня зовут, запомнили? Или по-прежнему не получается?

Он медленно покачал головой.

– Тогда начнем с нашей обычной молитвы.

– Молитвы? А если я атеист?

– Не имеет значения, – успокоила она. – У нас с вами приземленные молитвы. Утилитарные.

– И как мы молимся? – поинтересовался он. – Кому? Сколько раз в день?

– Отвечаю. Первое – молимся исключительно по-научному. Второе – интернациональному Эскулапу. Третье – тридцать минут по утрам. Но пока, нужно честно признать, без особенного результата.

– Из-за меня?

– Отчасти. Итак, для начала, как всегда, напоминаю: меня зовут Ширли Лютер Кинг. Я дипломированный врач, невропатолог, заведую отделением нервных болезней в монастырской клинике ордена святой Бригиты и – обратите внимание! – женщина.

– Трудно не заметить: женщина, очень ярко выраженная. Вы американка?

– Мой отец американец. Как сейчас говорят в Штатах, – афроамериканец.

– И фамилия ваша очень известная. Случайно, не родственница тому самому?..

– Когда белые убили знаменитого негритянского проповедника Мартина Лютера Кинга, дедушка и бабушка назвали в его честь своего восьмого ребенка. Каким-то странным образом ребенок оказался потом моим отцом.

– А скажите, Ширли, в Америке, действительно, говорят, что человечество делится на три категории: мужчины, женщины и женщины-врачи?

– Говорят. Я заканчивала медицинский факультет в университете Восточного Кентукки. А вот моя мать – белая, стопроцентная. Исландка, местная. Тора Изакссон – до замужества. Теперь Тора Лютер Кинг. И тоже врач. Педиатр. И заканчивала тот же университет.

– И отец врач?

– Нет. Отец умер. Восемь лет назад. А до того читал курс политической психологии опять-таки в университете Восточного Кентукки. Такие совпадения. Каково?

Пациент не ответил. Он украдкой обвёл взглядом ее гибкую, но несколько массивную фигуру. Волосы черные, но прямые, ровные, стянуты в узел на затылке. «Все же Тора подпортила породу Кингам. И, кажется, у меня был знакомый исландец».

– Зато мой младший брат – натурально белый. Как мама. И блондин, золотые волосы, только короткие, жесткие и вьются, как у негра. Представляете? – открылась беломраморная улыбка.

– Нет, откровенно говоря.

– Я вам покажу его фото, – пообещала Ширли.

– Стало быть, вы невропатолог? Как и вчера?

– Совершенно верно.

– Из ваших слов можно сделать вывод, что в моем случае мы имеем амнезию, полную или частичную. А что с этиологией?

– Пока не выяснена окончательно.

– Но, может быть, мне нужен психиатр?

– Как раз вчера мы с вами обсуждали этот момент и оба пришли к выводу, что до психиатра дело пока не дошло. Точнее, к такому заключению пришли вы, а я с вами, как с коллегой, согласилась.

– И давно я порчу вам жизнь?

– Все бы так портили! – рассмеялась Ширли. – Не жизнь тогда, а сплошное удовольствие.

– И все-таки?

– Четвертый месяц.

– Четвертый? – поразился пациент. – И утром не помню, что было накануне вечером? Но ведь это ужасно!

– Ну, я бы так не сказала, сэр. Правда, есть небольшая проблема: случай, конкретно ваш, не описан, хотя каждый элемент синдрома, взятый отдельно, ничего особенного собой не представляет. Мой прогноз для вас весьма и весьма благоприятный. Ваша амнезия – классический пример самозащиты второй сигнальной системы. Подсознание не позволяет вам снова переживать какую-то крайне тяжелую и, вероятно, опасную для вашей психики ситуацию. Но и подсознанию эта работа когда-нибудь надоест.

– Когда-нибудь… Вам известны моя личность, персональные данные, анамнез?

– Известны, сэр.

– Откуда?

– От ваших друзей и коллег, благодаря которым вы находитесь здесь.

– Клиника платная?

– Еще раз напомню: клиника монастырская, то есть не коммерческая. Кроме того, лечение в Исландии для всех граждан бесплатное. В том числе для иностранцев. Если, конечно, у них есть страховка. Но вас пригласило министерство здравоохранения, поэтому вам страховка не нужна, все оплачивает правительство. Оттуда постоянно справляются о вашем самочувствии. Так что пусть вас этот момент не беспокоит. Все-таки здесь не Россия и не Зимбабве. Требовать от вас деньги за лечение, то есть за жизнь, по нашим законам, – тяжкое преступление.

– Миссис Лютер Кинг, прошу вас…

– Мисс! – шутливо обиделась Ширли и погрозила ему розово-шоколадным пальцем. – С недавних пор – снова мисс. Молодая и свободная. Можете считать, что это тонкий намек.

– Счастливчик тот, кто станет вашим мужем, – покачал головой пациент. – Завидую, честное слово.

– Таких было уже два. И ни один из них не понял своего счастья.

– Извините, – смутился пациент.

– За что? Ведь это я была дважды замужем, и оба раза не за вами.

– О чем я могу только сожалеть… И все-таки, если вам известны мои данные, и личность установлена, почему бы не записать всё на бумаге и дать мне просто выучить?

– Мы с вами это проходили. Личную информацию ваша память удерживает в течение дня. Но во сне она стирается, и утром вы уже ничего не помните.

– Ужасно, – пробормотал пациент, чувствуя холод за грудиной, словно там был не миокард, а кусок льда. – Этак я останусь идиотом на всю жизнь…

– Боюсь, вы переоцениваете свои возможности, – возразила, улыбаясь, Ширли Лютер Кинг. – Русский академик Наталья Бехтерева, дочь великого нейрофизиолога, уничтоженного по приказу Сталина…

– Внучка.

– Pleas?7878
  Не поняла.


[Закрыть]

– Внучка Владимира Михайловича Бехтерева.

– Да, в самом деле, внучка. Простите. Крупнейший в мире специалист по высшей нервной деятельности. Итак, Наталья Бехтерева утверждает, что мозг человека – бесконечная и неизведанная Вселенная с миллиардами галактик. Его возможности безграничны, это одно из величайших чудес природы. И в любую минуту он может выдать самые неожиданные, на грани чуда, сюрпризы.

– Чудеса – не по моей части, – хмуро заметил пациент.

– Ошибаетесь! – с чувством возразила Ширли Лютер Кинг. – Каждый из нас способен совершить чудо. И вы – не исключение.

– Спасибо за ваш оптимизм, мисс Лютер Кинг, но если целых четыре месяца моя голова остается дырявым корытом, то не пришлось бы мне до конца жизни ждать чудес от самого себя… Кстати, почему вы решили, что Бехтерев был убит? Да еще по приказу Сталина?

– Это не мое решение, сэр. Об этом печальном факте знают все и особенно те, кто изучает его труды и его биографию. В частности, в первый раз я об этом узнала в университете, из курса нейрофизиологии.

– И как же это случилось? Я о смерти Бехтерева.

– По приказу безжалостного НКВД, профессор Бехтерев консультировал Сталина, тогдашнего президента красной России. Кто-то из коллег спросил, зачем он ездил в Кремль. Мистер Бехтерев ответил, что осматривал там некоего сухорукого параноика. Сталину передали его слова, он обиделся и велел Бехтерева отравить.

– И эту чушь преподают в университете? – удивился пациент. – Ширли, darling, столь наглую ложь вам мог сообщить или классический параноик, даром что он читает курс в Восточном Кентукки. Или негодяй из современных русских либералов или членов партии «Единая Россия», которую в самой России называют не иначе, как партией жуликов и воров.

– Zulik? – подняла тонкие подщипанные брови Ширли.

– Cheats. Swindlers. Rogues.

– Honey! Beautiful! – просияла негритянка. – Просто великолепно!

– Что вам так понравилось?

– Ваш ответ! Вы только что сами убедились, что ваша долгосрочная память работает, и неплохо. Следовательно, перспективы у нас с вами превосходные. А в настоящий момент вы пребываете в своего рода защитной оболочке. Она заперта. На замок. Но если есть замок, значит, должен быть и ключ. Наша задача – ключ найти. Это может быть какая-то информация или определенные эмоции, ассоциации, иногда даже просто отдельное слово. Мы с вами сообща справимся, если продолжим работать вместе. Что касается Бехтерева, то профессор Брещинский в той же лекции посоветовал студентам не верить подобным политическим мифам, пример которых он привёл. Даже если они официально подаются как неоспоримая истина. Мне хотелось проверить вашу реакцию и вашу память.

– Вы заражаете меня своим оптимизмом, – грустно улыбнулся пациент, глядя в ее черные глаза с желтоватыми негритянскими белками. – Неужели это всё, на что я способен?

– Не всё, – заверила Ширли. – Например, вчера мы с вами играли в шахматы.

– И кто победил? – оживился пациент.

– Очередная ничья.

– Раз у меня отшибло память, всё что угодно можно утверждать, – наигранно обиделся пациент. – Может, выиграл я? А мне говорят, что я всё забыл.

Ширли Лютер Кинг от души расхохоталась.

– Ваша победа, – заявила она, – стала бы большой честью для меня, абсолютной чемпионки Исландии по шахматам. Уже шестой год, между прочим. И никто не оспорил. Даже вы.

– Верю, – сдался пациент. – Все равно, другого выхода у меня нет.

Из нагрудного кармана Ширли достала записную книжку в черном лаковом переплете и положила себе на колено. Пациент с удивлением увидел на переплете яркую изящную картинку – тройку, запряженную в сани. Палех! Ширли заметила его взгляд.

– Милый русский сувенир, – сообщила она. – Подарок миссис Андерссон, супруги профессора Андерссона. Она у него русская.

– Итак, повторение пройденного, сэр. Ваше имя э… э… Димитрий Мьишкин, вы русский, но родились на Украине. В Петербурге закончили медицинский институт по специальности патологическая анатомия, защитили диссертацию по патологиям сосудов головного мозга, кандидат медицинских наук, что, по западноевропейским критериям, соответствует доктору наук. Несмотря на то, что формально вы не имеете диплома профессора, ваши работы содержат новое знание и известны не только в Европе, но и в Новом Свете. Вы приехали в Исландию по приглашению правительства прочесть в медицинском государственном институте Рейкьявика курс о сосудистых патологиях. Однако перед отъездом из России вы пережили сильный психологический шок неизвестной этиологии, от которого не можете оправиться уже четвертый месяц.

В дверь деликатно постучали.

– Yes! – сказала Ширли.

Вошла медицинская сестра в одежде монахини цистерцианского ордена и что-то сказала по-исландски.

– К вам посетители, – сообщила Ширли.

– Откуда?

– Местные. Ваши друзья. Разрешаете?

– А разве я могу запретить?

Вошел могучей стати белокурый исландец с молодой женщиной редкой красоты – черные волосы, ярко-синие глаза. Тип, скорее всего, не северогерманский с кельтским, а славянский. На вопросительный взгляд исландца Ширли Лютер Кинг отрицательно покачала головой.

– У меня кое-что есть для него, – неожиданно сказал по-русски исландец, а красавица открыто улыбнулась, прищурив синие глаза.

– Привет, Дмитрий! – сказал он и протянул письмо. – «Из России с любовью!..»7979
  Название одного из романов Иена Флеминга о супершпионе CIC Джеймсе Бонде.


[Закрыть]

Когда он вскрывал конверт, у него мелко задрожали руки. Он растерянно глянул по сторонам, протер очки.

Здравствуй, дорогой наш Дима!

Если бы ты не был моим начальником, учителем и другом, то я сказала бы, что ты – большая свинья.

Как так можно?! Четыре месяца ни слуху, ни духу! Неужели так трудно хотя бы позвонить? И Валера – тот вообще негодяй. Знал, где ты, и молчал. Правда, он придумал две с половиной тысячи причин, но ни одну я не признала уважительной.

– Здесь можно курить? – неожиданно спросил пациент, оторвавшись от письма.

– Конечно, нет! – ответил исландец. – Но тебе – можно, раз уж ты вспомнил, что куришь.

Протянул нераспечатанную пачку «Мальборо» и зажигалку, а красавица принесла откуда-то каменную пепельницу в виде мальтийского креста.

…Поначалу все думали, что в сгоревшей волге был ты. Я все глаза выревела, работать не могла несколько дней. Стоматологический статус ничего не дал, и только после экспертизы ДНК выяснилось, что погиб Толя Клюкин. Сомнений нет, потому что у него митохондрическая ДНК имела уникальную мутацию, которая совпала после сравнения с образцом, взятым с его щетки, которой Толя причесывал бороду.

Никому не пришло бы в голову искать тебя за границей. Все знали, что заграничный паспорт у тебя украли, новый ты не получал. В Вену не улетел, Демидов меня туда собирался отправить, но раздумал, потому что некого было оставить на хозяйстве. И только совсем недавно выяснилось, что у тебя приглашение правительства Исландии и шенгенская виза, а по дороге ты заболел. Мне рассказал об этом профессор Эли Андерссон – неделю назад он звонил мне по твоей просьбе. Сказал также, что твои дела пошли на поправку и попросил написать тебе, потому что ты давно ждешь от меня письмо. Я бы сделала это еще раньше. Но как я могла знать, где ты и жив ли вообще! Валера, как ты уже знаешь, напустил тайны мадридского двора, хотя потом утверждал, будто затеял всю эту идиотскую конспирацию, чтоб не навредить тебе и себе тоже. Впрочем, это теперь совершенно не важно, раз ты объявился живой и почти здоровый.

С тех пор, как ты уехал, произошло несколько печальных событий. Три месяца назад мы похоронили Сергея Сергеевича Демидова. Какая-то дикая смерть: литваковский питон, о котором мы думали, что он пропал навсегда, неожиданно вынырнул из унитаза в его кабинете, в бытовой комнате, когда Демидов решил облегчиться, и вцепился ему в известное место. Профессор Демидов скончался от болевого шока и кровотечения там же. Он даже не смог позвать на помощь. А сам Какашка, когда взломали дверь и вошли в туалет, прыгнул в унитаз и с тех пор о нем ничего. Как и почему он оказался у Демидова, никто объяснить не может. Скорее всего, случайно, хотя есть версия (Валера принес), что на это дело удава навострил Литвак, который поклялся (кому поклялся? когда?) отомстить главному за понижение в должности. По-моему, всё это басни, я так Валере и сказала, но, тем не менее, не прошло и двух недель, как и Литвака настигла судьба.

На панихиду в крематорий явилось столько народу, что там пришлось остановить все остальные траурные церемонии. Но больше всех горевала Мирра Периклес – помнишь, в горздраве работала такая симпатичная евреечка, не очень молодая, но очень красивая? Оказывается, у них с Демидовым был роман. На панихиде я не узнала её: сгорбленная, худющая, совершенно седая и ничего не соображающая старуха. Слезы лила без перерыва. А ведь еще за неделю я её видела, была такая аппетитная булочка, хотя, конечно, не сорок лет. Говорят, сдала за один день. Жалко мне её, хорошая тетка, только счастье испытала, и вдруг – бац! И жизнь кончена.

А у Литвака вышло так, что даже я огорчилась. Через две недели после похорон Демидова уехал наш Литвак в Израиль. И не один, с новой (бывшей) женой. Только самолет сел в Бен-Гурионе и Литвак радостный сошел на землю предков, как его арестовала израильская полиция по ордеру Интерпола. Прямо в аэропорту надели наручники. И то ли от местной жары, то ли от шока он тут и свалился: ишемический инфаркт головного мозга. Помер по дороге в больницу. Тогда задержали его жену, точнее, новоиспеченную вдову. Три недели её непрерывно в Интерполе допрашивали, пытали, лишая сна. В конце концов, выпустили, возвратили паспорт – у нее русский, израильского не было. И предложили покинуть Израиль в течение тридцати шести часов. Даже билет на самолет выдали за счет правительства.

В чем Литвака хотели обвинить, так никто толком и не знает, говорят, много чего набралось. Единственное, что мне сказал Валера, ему определенно намеревались инкриминировать убийство Толи Клюкина или соучастие в убийстве.

Но вот, что я тебе хочу сказать.

Ты знаешь, какие у нас с Литваком были отношения, я могу поверить многим гадостям о нём. Но никогда не поверю, что он хоть в микроскопической степени виноват в смерти Толи. Подозрение, уверен Валера, больше вызывает бывший, страшно законспирированный, начальник охраны клиники Костин или Константинов – точно не помню, как его. Он у нас подрабатывал, по совместительству. Но и тут ничего не прояснилось, потому что этот Костогрызов таинственным образом исчез сразу после похорон Демидова.

Такие вот дела. Приезжай, если можешь, поскорее. Надоело мне здесь пахать за всех, устаю к вечеру безумно.

Да, вот ещё – чуть не забыла! Коньяк, Дима, я тебе проиграла, но не жалею и готова сделать свой проигрыш перманентным, но только после твоего возвращения.

Жду с нетерпением.

Татьяна Туманова.

PS!!!!! Ой, Дима! Только что приходила молодая и красивая дама, спрашивала о тебе. Вот она приписала.

Он медленно прочитал фразу, приписанную круглым твердым почерком:

«Я и сейчас помню: счастье есть просто отсутствие горя. И я здесь. М.»

Мышкин сложил письмо. Все вокруг слегка расплылось, кусок льда за грудиной медленно оттаивал.

– Эли! – тихо сказал Мышкин. – Эли, дружище… Мне надо домой. Но я вернусь. И, может быть, скоро. Так что подожди немного.

Санкт-Петербург – Михайловское

Волынский Николай Георгиевич