Текст книги "Год беспощадного солнца"

23. Кокшанский и кристаллический вирус

– Привет, Мышанский, – сказал Дмитрий Евграфович, закрывая за собой дверь с табличкой «Лаборатория экспресс-анализа».

– Привет, Кошкин! – отозвался Игорь Кокшанский. – Уже заканчиваю. Посиди пока, позагорай.

Он сидел за компьютером и печатал – двумя пальцами, но быстро, не хуже профессиональной машинистки, работающей вслепую. Через пять минут, удовлетворенно кашлянув, запустил принтер.

– Твоё, – кивнул на растущую стопку листов, вылетавших из принтера.

– Так быстро! – удивился Мышкин. – Я думал, тебе еще неделя понадобится. Хочу дополнительно подбросить тебе халтурку.

– Нет, друг любезный. Ты и так меня в стресс загнал. Знал бы я, что находится в твоих срезах, ни за что не взялся бы.

– Так интересно? – насторожился Мышкин.

– Интересно! – возмутился Кокшанский. – Ему всего лишь интересно! Работу для киллера ты мне принес – вот что! Или для следователя ФСБ. Почему всё-таки у себя не обработал?

– Все скажу. Но давай сначала ты.

– Выпьешь? Есть коньяк, есть водка питерская и московская, джину могу налить.

– А без алкоголя?

– Лимонный сок. Натуральный.

– Где взял? – удивился Мышкин. – Для мозгов лучше допинга не найти.

– Именно! – подтвердил Кокшанский. – Папахен из Греции привез – целый ящик. И еще заказал.

– Налей. Сахара у тебя немного будет?

– У меня всё, как в Греции, – открыл банку с соком Кокшанский. Достал из ящика стола стеклянную баночку с медом. – Вот тебе сахар.

Мышкин отвинтил крышку, понюхал и мечтательно зажмурился. Преобладал аромат цветущего подсолнуха.

– Настоящий! – подтвердил он. – Такого теперь не найти. Все вокруг фальшак, – произнес свое обычное.

Попивая мелкими глотками сок с медом, Мышкин спросил:

– Как же ты так скоро справился?

Кокшанский ласково погладил никелированный бок прибора с зеленым глазом осциллографа и с люминесцентной панелью управления:

– Мой самый лучший друг! Любое вещество раскладывает по молекулам за полчаса. Даже на расстоянии все увидит и расскажет.

– Откуда такая прелесть?

Кокшанский протянул ему толстую тетрадь-инструкцию.

– Глянь изготовителя.

– USA, понятно…

– А теперь копирайт.

– Sserkhej Stcherbakov, – медленно прочел Мышкин. – Надо же! Наш, что ли?

– Подарок от бывшего президента Медведева. Теперь главы нашего правительства. Виртуально-компьютерного.

– Ну, прямо-таки от президента!.. – усомнился Мышкин.

– Почти от него. Про Сколково знаешь?

– А кто не знает? Потемкинская научная деревня. Обычное дело.

– Не совсем обычное, – возразил Кокшанский. – Деревня для распила госбюджета по-научному. Модернизированного распила. Главный технолог там – Векслер. Тот самый, с яйцами Фаберже.

– Я ж и говорю – дело привычное. Знаю всё: миллиардер с яйцами. Фаберже. Гражданин Швейцарии с поддельным паспортом.

– Ничего ты не знаешь! – заявил Кокшанский. – Скажи, почему именно Векслера поставили заведовать всеми будущими научными открытиями?

– Может, он тоже академик какой-нибудь. Как Березовский.

– Не смеши дядю, мальчик, – снисходительно произнес Кокшанский. – Березовский – да, тот хоть формально был членкор. Еще советский. Он, действительно, был настоящий математик и доктор наук. А Векслер в науке – никто.

– Помнится, когда Путин назначал министром обороны торговца мебелью, то сказал: «Я назначил Сердюкова, чтоб он решал коммерческие вопросы в армии».

– Именно! – подтвердил Кокшанский. – Чтоб не обороной страны занимался, а коммерцией. И тут то же самое. Сначала Векслер дорогу провел от Москвы до Сколкова за счет бюджета. Килограмм асфальта обошелся государству дороже килограмма черной икры.

– Посадили?

– Да, – кивнул Кокшанский. – Президент, еще Медведев, посадил. Рядом с собой.

– А что – он тоже в тюрьме?

– Кто?

– Медведев.

– С ума сошел?

– Не я, – уточнил Мышкин. – За такие килограммы только тюрьма. И если Векслер сел рядом с президентом, значит, у них одна тюремная камера на двоих.

– Разбежался! – фыркнул Кокшанский. – Президент за асфальт рассчитался полностью. Без торга. То есть, взял из нашего с тобой кармана и отдал Векслеру.

– Из нашего кармана… – повертел в руках пустой стакан Мышкин. – А повеселей музыки у тебя нет?

– Анекдот про Векслера хочешь?

– Только если не дурацкий.

– Увидел Векслер в Женеве, в лавке ювелирной, редкое яйцо Фаберже. Очень дорогое. Нет у Векслера таких денег. И тогда Векслер ночью лавку просто ограбил. Притащил яйцо домой, а тут нагрянула полиция. Обыск и сразу – вот оно, украденное! «Вы арестованы!» – «За что? Это моя собственность!» Полицейские: «Такого быть не может!» Он: «Может! Имейте в виду, я еще и скульптор. То, что вы мне показываете, есть деталь моей новой работы – скульптурного портрета моего дяди Мони из Бердичева». Полицейские репу чешут: «Вот оно что!.. Извините. Теперь понятно. Работайте дальше… Только почему вы начали скульптурный портрет вашего дяди Мони именно с этой детали его тела?» Векслер только руками разводит: «Так ведь Фаберже!..»

Мышкин не пошевелился. Потом спросил:

– Смеяться можно?

– Можно, – недовольно сказал Кокшанский.

– Ты на меня не обижайся, пожалуйста, – попросил Мышкин. – Иногда в башке все навыворот, ничего не понимаю сразу. Вот твой прибор…

– Сей прибор был выставлен на конкурс в том самом Сколкове. Вместе с другими интересными изобретениями. Но главный приз схватил совсем другой мужик. Он придумал… нет, ты только представь себе! – придумал пульт дистанционного управления оловянными солдатиками! Не проживет страна без пульта и оловянных солдатиков. Второй приз дали какой-то бабе, эта сочинила прибамбас для айфона. А вот прибор для экспресс-анализа практически любого вещества, да еще на расстоянии, объявили ерундой. Его тут же перехватили американцы. По дешевке. Но запатентовали быстро.

– Ничему давно не удивляюсь, – сказал Мышкин.

– Тогда – внимание! – скомандовал Кокшанский. – На анализ каждого из твоих срезов мне понадобилось в среднем чуть меньше часа вместо двух дней. В клетках обнаружено около четырнадцати разных соединений и элементов – в основном, попутный мусор. Например, хлорид кальция. Ясно: следы физраствора. Или элементы токоферола ацетата, пангамата кальция. Тоже понятно: пациенту была назначена витаминная терапия. Опиатные и морфиноподобные соединения: обезболивающее. Правда, несколько смущает концентрация опиатов – высоковата, но тут у кого из пациентов какая норма.

– Совершенно верно, – согласился Мышкин. – Это все?

– Не беги! Терпеть не могу торопыг! Среди обнаруженных соединений легко определяется хорошо известный цитоплазмид – препарат югославского производства, предназначенный для химиотерапии. Глянь сюда!

Он щелкнул мышью, на дисплее появилась молекулярная решетка из красно-белых шариков.

– Он? – спросил Кокшанский.

– Это я у тебя должен спрашивать. Откуда же мне знать? До таких картинок я дойти не мог.

– И никто не дойдет! – заявил Кокшанский. – Дойдет лишь тот, у кого есть такой замечательный помощник и друг, – он снова с любовью погладил бок анализатора. – А теперь, Дима, крепче держись за кресло… То, что ты видишь на дисплее, – цитоплазмид. Но он здесь – всего лишь основной компонент другой композиции. Смотри в верхний правый угол. Там какая-то аномалия, так?

Он обвел курсором часть решетки. Здесь она была не красная, а темно-коричневая

– Ну-ка, ну-ка, – забеспокоился Мышкин и уткнулся носом в монитор.

– Не надо так волноваться, – посоветовал Кокшанский. – На дисплее – только символ, абстрактное изображение вещества. Условность.

– Но ведь она указывает на что-то конкретное…

Кокшанский резко повернулся вместе с креслом к Мышкину.

– Ты мне ничего не хочешь рассказать? – неожиданно спросил он в упор.

Он изучающе смотрел на Мышкина – круглоголовый, налысо бритый, в двояковогнутых очках с круглой роговой оправой – и напряженно ждал.

Мышкин медленно покачал головой.

– Просто нечего. Пока.

Кокшанский с усилием выбрался из кресла, подошел к принтеру и вернулся с пачкой отпечатанных листов.

– Все-таки, почему ты у себя не сделал анализ? И наверняка скрыл от начальства?

– Скрыл, – признался Мышкин. – Потому что оно от меня тоже кое-что скрывает. И даже нагло врет. Поэтому возник ряд странных обстоятельств. И я, сам того не подозревая, оказался в них замешан. И пришел к тебе за выручкой.

– Боюсь, как бы я тебе еще хуже не сделал… – озабоченно произнес Кокшанский. – Ладно, идем дальше. Сейчас у нас начнется танец на проволоке под куполом цирка. Без страховки. Готов? Еще не поздно отменить.

– Попробуем. Начинай.

– Эта примочка здесь посторонняя, – Кокшанский снова обвел коричневую часть решетки, – Обычными методами ее не обнаружить. Что особенно интересно: она даже не встроена в основную структуру, а пристроена и потому не влияет на основные внешние признаки главного носителя. И не выдает себя. Знаешь, я два дня рылся везде, где мог, но нигде ничего не обнаружил. Что это? Как оно работает? Зачем? Две ночи не спал! Тогда я решил на помощь позвать своего папахена.

– Он тоже химик?

– Хуже – микробиолог, точнее, вирусолог.

– А я думал, он у тебя военный.

– Правильно. Именно военный вирусолог.

– И в каких войсках?.. – спросил было Мышкин, но до него дошло раньше. – Вирусолог, говоришь? Ах, мать честная!.. Вот оно что! Понятно…

– Хорошо, что понятно. Глянул папахен на картинку и схватился за нитроглицерин.

– Так серьезно?

– Очень серьезно, Дима, – тихо сказал Кокшанский. – Примочка оказалась ему знакомая. Иностранного происхождения.

– Что же?

– Вирус. Боевой вирус.

Мышкин замер.

– Тоже анекдот? – наконец спросил он.

– Сейчас тебе будет не до смеха. Такой вирус имеется и у папахена в каталоге. В его лаборатории. Причем, твой – уже продвинутый, модернизированный.

– И что он там делает, вирус этот?

– Это возбудитель злокачественных опухолей. С очень коротким инкубационным периодом – несколько часов.

– Нет! – ошарашенно выдохнул Мышкин. Голос его задрожал. – Ты хочешь сказать, что в нашей клинике вместо того, чтобы лечить людей от рака, этим самым раком заражают?

– Я хочу лишь сказать, что в твоих срезах обнаружен боевой вирус, возбудитель злокачественных опухолей. Остальное – не моя компетенция, есть для этого другие органы… – отчеканил Кокшанский.

– Нет, нет… – растерянно повторял Мышкин.

Кокшанский только развел руками:

– Хотел бы тебя обрадовать, но не могу.

– Не может боевой вирус содержаться в лекарственном препарате! – стукнул кулаком по столу Мышкин. – К нему прикасаются по ходу десятки и сотни людей. И он должен был себя проявить еще до атаки! Заражать всех подряд.

– Ты знаешь, что такое вирус избирательного действия?

– Убивает не всех, а только те объекты, на распознавание которых запрограммирован. Допустим, людей определенной расы. Или определенной этнической группы…

– Это ты правильно отметил – определенные этнические группы, – усмехнулся Кокшанский.

– Но почему я его не увидел? У меня лучший в мире электронный микроскоп!

– Я тоже сначала не видел! Но папахен надоумил, что кроме обычных, органических вирусов, существуют кристаллические. Понял? Вирусы в форме кристаллов! Слыхал про такие?

– Мозаичная болезнь табака… – неуверенно сказал Мышкин.

– Это знают все! – отрезал Кокшанский. – Это природный, естественный вирус. Но уже сегодня в арсеналах стран НАТО есть с полсотни искусственных кристаллических боевых вирусов. Их никто никогда при обычной экспертизе даже искать не будет. Да и не сможет найти. Потому что натовские генные инженеры конструируют вирусы так, чтобы такие ученые лопухи, как мы, принимали их за случайную грязь.

– Да, я так и подумал сразу – мусор… – кивнул Мышкин.

– И я никогда не обнаружил бы, если бы не мой новый друг Sserkhej Stcherbakov.

– Ничего себе! – только и выговорил потрясенный Мышкин.

– Ты хоть обратил внимание, что объединяет всех твоих пациентов?

– Смерть их объединяет! – отрезал Мышкин.

– Тонкое замечание. Все твои клиенты принадлежат разным расам и этническим группам. Азиат, семит, славянка, ариец индус, негр… И у каждого из них оказался свой вирус – вот что объединяет.

– Но мы с тобой! – закричал Мышкин. – Нас они не тронули? Мы не заболели! Почему? Или мы не славяне уже?

– Если я не ошибаюсь – а я никогда не ошибаюсь! – то для нас может быть опасен только тот вирус, которым была заражена Салье. Почему он дальше не пошел? Куча объяснений. Возможно, срабатывает только при внутривенном или парентеральном введении. Или через респираторные каналы. А может, настроен только на женщин. Или здесь элементарная техника безопасности. Нельзя выпускать из лаборатории такой вирус без массы строжайших ограничений. Он должен срабатывать только при заданных условиях. Иначе будет косить всех подряд. В том числе и своих создателей.

– Но почему в нашу клинику? – сдавленно выговорил Мышкин.

– Папахен говорит: такого рода оружие лучше всего испытывать в естественных условиях, И не просто в естественных, а в тех, где смерть – дело привычное, ежедневное. Вот твой первый срез. Здесь прибамбас типа «А», настроенный, грубо говоря, на европейца. А папахен уточняет: на европейца славянского генотипа. Этот, – на мониторе появилась другая молекулярная решетка, почти не отличимая от первой, – этот на негроида. Третий – «антиазиат». А четвертый, совершенно новый, с иголочки, – «антисемит».

– Кошмар! – пробормотал Мышкин.

– Это еще не кошмар, – возразил Кокшанский. – Кошмар впереди. Они не вызывают ранних болезненных ощущений, повышенной температуры, лихорадки, слабости и тому подобной симптоматики. Мало того: можно запрограммировать срок активизации вируса. Почему почти вылеченный человек вдруг снова заболел? Да никто не скажет – канцер имеет сто тысяч лиц! Или ты что-нибудь скажешь?

Мышкин ничего не мог сказать. Страх парализовал голосовые связки и сжал сердце. Мышкина затрясло, мелко застучали зубы.

Посмотрев внимательно ему в лицо, Кокшанский добавил:

– Папахен говорит, что твои вирусы – не самое последнее слово в производстве генетического оружия. Но хуже всего другое: у нас нет стратегических запасов антидота даже против простеньких возбудителей холеры, чумы, сибирской язвы, оспы. Случись другу Обаме бросить на Питер бомбочку с обыкновенной бубонной чумой, то пока наши кремлевские галерники расчухают, что произошло, и даже дадут команду на производство антидота, то восьмидесяти двум процентам жителей он уже не понадобится. Цифра верная, с отцом вместе считали. Тем более, нет никаких средств против боевых «кристаллов». Но это еще не все. В Пентагоне уже разработаны еще более продвинутые штаммы. Настраиваются очень тонко. Нужно уничтожить всех рыжих на земле? Пожалуйста. Или мужчин призывного возраста – нет проблем. Или русских пенсионеров, но только лысых. А можно и не лысых…

Качнув круглой головой, Кокшанский выбрался из кресла и прошлепал к шкафу. Он держал там коньяк. Налил полстакана и протянул Мышкину.

Дмитрий Евграфович выпил одним духом, как воду, и даже не почувствовал вкуса.

– Еще! – попросил он.

После второго стакана зубная дробь понемногу прекратилась.

– Самое отвратительное, Дима, что вывели эти новые штаммы наши люди. Русские. Молодые и очень талантливые ученые, которых наша либеральная власть вытолкнула в эмиграцию. За ненадобностью. А за границей их приняли как родных – только работай! Денег немерено, жилье, почет, уважение, уверенность в завтрашнем дне, пенсия в сто раз больше наших зарплат.

– Мерзавцы, – пробормотал Мышкин.

– Конечно, мерзавцы, – легко согласился Кокшанский. – Как большинство людей на земле.

– Мерзавцы те, кто их заставил работать на нашего стратегического противника.

– И с этим согласен. А те, кто уехал, – ни плохие, ни хорошие, а что-то среднее, на подвижничество не способные, но за хорошие деньги сделают много. Главное, у их детей там меньше шансов стать наркоманами или жертвами педофилов, которых так любят наши либерасты.

– А ты согласился бы за деньги сделать штамм, чтоб заказчики убили твоих родственников, или друзей, или просто соотечественников, пусть даже бывших? – спросил Мышкин.

Кокшанский вздохнул, но не ответил. Он записывал информацию на компакт-диск.

– И бумаги тоже отдай мне, – попросил Мышкин. – Не надо тебе носить с собой бомбу.

Вытащив компакт из дисковода, Кокшанский сказал:

– Ты должен поделиться информацией с моим отцом.

– Да, – кивнул Мышкин. – Ты еще не поделился?

– Нет, я ведь только что, при тебе, всё закончил. Ты готов с ним встретиться? Или у тебя есть кому отнести?

– Вообще-то, есть тут один полковник ФСБ…

– Не советую, – предостерег Кокшанский. – Лучше иметь дело с ГРУ. Еще не известно, на кого твой полковник работает. Бывшим гэбистам веры нет. А за отца я ручаюсь.

– Хорошо. Когда?

– Сегодня. Прямо сейчас.

Мышкин подумал.

– Лучше завтра. Сегодня у меня еще есть дела. Кроме того, хочу притащить твоему отцу всё, что накопал. Давай завтра. Приеду сразу после работы, куда скажешь.

– Пусть завтра. Вечерком. Приходи на пельмени. С дочкой познакомлю.

– Напрасно я тебя вообще втянул в это дерьмо.

– Да, напрасно! – согласился Кокшанский. – Но все уже произошло. Наш самолет задний ход не даст. Там, кстати, в твоих срезах, была еще какая-то бяка, попутная, но, похоже, посторонняя… Не успел с ней до конца разобраться. Кстати, ты знаешь, что такое «огурец зомби»?

– Что-то слышал…

– Ничего ты не слышал! – отрезал Кокшанский. – Слышал бы – не забыл. Поинтересуйся при случае – это мой отец советует. Только аккуратно. По-моему, здесь присутствует синтетический аналог «огурца зомби». Хорошо бы ты принес мне не срезы, а чистый образец этого модернизированного цитоплазмида!.. Хотя бы одну ампулу. Я бы еще покопался.

– Не знаю, смогу ли.

– Смотри сам. Кстати, тебе, я слышал, в полиции дело шили?

– Откуда ты знаешь? – удивился Мышкин.

– Все знают. Ленинград – город маленький. Не спрашиваю ни о чем. Раз ты здесь, а не в тюрьме, и ничего не рассказываешь, значит, не всё так плохо.

– Не всё… – согласился Мышкин. – То есть, плохо, но не всё. Я пойду, Игорь.

– Ты на тачке?

– Куда мне сейчас на тачке? С таким синдромом, послеарестным. Задавлю кого-нибудь. И не замечу.

– Отвезу тебя. Но только до метро. До «Чкаловской».

– Ну, нет, зачем тебе… – попытался отказаться, впрочем, довольно слабо, Мышкин.

– Незачем, конечно! Забыл, что ли, – я живу как раз напротив «Чкаловской». Так что не волнуйся, себе хлопот не добавлю. Тем более что дочка ждет.

– Большая?

– А ты не знаешь? Друг называется… Да, – с легкой грустью констатировал Кокшанский. – Такая теперь дружба… Рвутся человеческие связи. Эта проклятая капитализма сильно разъединяет людей. Каждый теперь – участник гонки на выживание. А приз всем достается один и тот же: смерть.

– Как дочку-то зовут? – перевел на другое Мышкин.

– Дашенька! – расплылся от удовольствия Кокшанский. – Шесть лет, а по-французски шпарит! Не то, что мы с тобой.

– Почему не английский? Без него сейчас никуда.

– Не нравится! – сам удивился Кокшанский. – Грубый, говорит. Не музыкальный.

– Надо же! Не музыкальный… – покрутил головой Мышкин.

До метро было километров пять, но они добирались час.

– Это не улицы, а сосиски какие-то! – ворчал Кокшанский. – Набитые фаршем из автомобилей. Вот мой дом. Смотри балкон на третьем этаже.

На балконе лысый толстяк махнул рукой.

– Папахен, – сказал Кокшанский. – Приветствует нас. Между прочим, ждет меня и волнуется. Теперь успокоился.

– Передай ему от меня огромное спасибо.

– Не вздумай с кем-нибудь обсуждать тему. Особенно, по телефону. Янкесы через спутники-шпионы давно все разговоры в России сканируют и обрабатывают.

– Неужели? Я думал, такое только в кино. Или тебе Сноуден шепнул?6262
  Эдвард Сноуден – сотрудник ЦРУ, раскрывший американскую систему глобального прослушивания и бежавший в Россию.


[Закрыть]

– Это не паранойя и не выдумка, а рекомендация серьезного специалиста – моего отца.

– Учту! – пообещал Мышкин.

В газетном киоске перед входом в метро Мышкин купил «Завтра», «Советскую Россию» и «Новый Петербург». Скользнул взглядом по лотку с мороженым и вдруг ощутил зверский голод.

Он купил сразу четыре порции эскимо по десять рублей, жадно, одним махом, проглотил три, от четвертой стал откусывать мелкие кусочки.

Тут его рука с мороженым замерла сама собой в воздухе. Мышкин прислушался. Что-то странное и тревожное возникло в атмосфере. Он прислушался внимательней. Над его головой шевельнулся воздух, словно кто-то коротко вздохнул. Потом мягко пыхнуло – так загорается газ в духовке.

Он поднял голову, посмотрел на балкон Кокшанского – узкая дверь была открыта. Из глубины квартиры Игоря прозвучал слабый хлопок. «Воздушный шарик лопнул, – успел подумать Мышкин. – Там ведь ребенок…»

На улицу с грохотом вылетела балконная дверь из квартиры Кокшанского и потащила за собой гигантский темно-красный протуберанец в черном жирном облаке копоти. Все вокруг залил ослепительный оранжевый свет, отбросив на асфальт черные и непривычно четкие тени людей и деревьев.

Рядом с Мышкиным медленно наклонилась в сторону грязно-белая «газель» с водителем за рулем и свалилась правым бортом на женщину с детской коляской. Одновременно зазвенели и с грохотом полетели на землю стекла из вестибюля метро и из окон соседнего дома. С дикими воплями люди заметались по площади.

Мышкин даже не пошевельнулся. Как зачарованный, он стоял, не в силах оторвать взгляд от зияющего балконного проема. И видел сплошную стену ревущего оранжевого пламени, которое бешено и с треском выжигало квартиру Кокшанских.

Затрещали оконные стекла квартиры, со звоном вылетели рамы. На подоконник вскарабкалась черная фигура. «Негр? – удивился Мышкин. – Откуда у Кокшанских негр?» Но еще не отзвучала мысль, а Мышкин понял, что это не негр, потому что кожа вокруг глаз у него была белой. Черная фигура сделала шаг вперед. Толпа охнула и взвыла – тело глухо, словно куль с мукой, шлепнулось на асфальт.

Обгоревший труп лежал головой к Мышкину, лицом вниз, и поэтому Мышкин не мог понять, кто это – Игорь или его отец. По асфальту медленно расплывалась пурпурная лужа.

Мышкин продолжал окаменело стоять и с нарастающим удивлением наблюдал, как все люди вокруг быстро, рывками, задвигались. Они смешно подпрыгивали, как в старом немом кино. С воем, который выворачивал душу, примчались три пожарные машины. Пожарные в необъятных брезентовых робах тоже подпрыгивали и дергались, на их медных касках плясали темно-красные блики пламени. К балкону приставили две алюминиевые лестницы, быстро размотали два шланга, и из брезентовых кишек вырвались два огромных облака белой пены. Огонь мгновенно прекратил рёв и, зашипев напоследок, исчез. Из квартиры повалил белый дым с паром и таял в воздухе.

Шустро, как детские заводные машинки, примчались два полицейских форда. Из них выскочили полицейские и тоже запрыгали по тротуару. Мышкин отвлекся на машины скорой помощи. В одну погрузили черное тело с тротуара. Из дома пожарные вынесли на носилках еще труп – черный с желтыми пятнами. Потом поменьше – без пятен, и за ним третий, совсем маленький, как обугленная головешка. «Грубый язык. Не музыкальный», – вспомнил Мышкин.

Санитарные машины быстро-быстро укатили, и теперь всё вокруг снова задвигалось с нормальной скоростью.

Мышкин, качаясь, словно пьяный, медленно зашел в метро. Он долго стоял у турникета, не понимая, что ему здесь нужно, потом догадался и пошарил по карманам: ни жетона, ни денег. Дежурная, толстая тетка в униформе, с зареванным лицом, что-то злобно крикнула Мышкину, он не понял, она махнула рукой, подозвала Мышкина и велела пройти рядом с ней, где не было турникета, и не спросила ни жетон, ни проездную карточку.

Как он ехал и куда, Мышкин потом вспомнить не мог. Очнулся и осознал себя только в кабинете главврача, а Демидов, с багрово-синим лицом, как у президента СССР Горбачева, со сжатыми в нитку губами, медленно перелистывал страницы отчета, убившего Игоря Кокшанского и всю его семью.

Демидов перевернул последнюю страницу, закурил новую сигару и откинулся на спинку кресла. Долго смотрел на голову Мышкина, словно там до сих пор торчали скрепки. Мышкин провел по темени ладонью – скрепок не было. Наконец главврач заговорил с тихой горечью:

– Ужасно! Невозможно поверить. Чтоб у нас, в нашей клинике?.. Кристаллический вирус… – он покрутил головой.

– А ведь вы подозревали… – произнес Мышкин, пристально глядя в глаза главврачу.

Что-то изменилось в лице Демидова, но только на секунду. Он спросил решительно и резко:

– Кто еще знает?

– Автор отчета Кокшанский знал и его отец, офицер ГРУ.

– Еще кто?

– Никто. Вообще никто. Все Кокшанские только что погибли. Вся семья. И ребенок. На моих глазах.

– Кто погиб? – отшатнулся Демидов с вытаращенными глазами.

– У них взорвалась квартира. И сразу выгорела. Я все видел. Я стоял напротив, у метро. Меня Кокшанский подвез до своего дома.

Демидов снова стал изучать волосы Мышкина, потом отвел глаза в сторону.

– Представляю, что ты пережил… Я тебя даже не узнал сразу, – вздохнул он. – Держись, Дима. Хотя меня самого тоже надо успокаивать. А этот офицер? Он, конечно, передал отчет по начальству.

– Нет. Он даже не держал его в руках. И все материалы у меня.

– Может, у них просто газ взорвался? – с надеждой спросил Демидов. – Такое бывает.

– Бывает. Но не в нашем случае. Газ такой копоти не дает. И не способен за две минуты выжечь квартиру дотла.

– Понятно, – кивнул Демидов. – Что будем делать с твоим компроматом?

– Продадим! – злобно усмехнулся Мышкин. – За десять миллионов долларов каждый срез и двадцать лимонов за каждый анализ!

– У твоего материала есть и другая цена, – сказал Демидов. – Девять граммов свинца в голову. Или такой же фугас в квартиру, как твоему Кокшанскому.

– Тут уж так: кто шустрее, тот и в чемпионах! – согласился Мышкин.

– И куда собрался бежать? В прокуратуру? В спецслужбы?

– Какая прокуратура? Какие спецслужбы? – с отвращением спросил Мышкин. – Где их взять? Нет у нас ни прокуратуры, ни спецслужб! А вот тонтон-макуты – это да, эти – в наличии. Даже больше, чем надо.

Профессор Демидов поразмыслил, склоняя голову то вправо, то влево – ворона с сыром в клюве.

– В грубом приближении просматриваются три уровня ответственности за происшедшее, – наконец заговорил он. – Первый – за все ответит Фонд, который монопольно снабжает нас цитоплазмидом. Оттуда и расследование, по идее, надо начинать. Второй уровень – отвечает клиника; копать у нас надо. Третий – козлом отпущения назначается главврач, то есть твой покорный слуга.

– А главврач причем?

– Очень хороший вариант! Всех устроит. Главврач – резидент заграничной террористической конторы. Не мог не знать. Из Златкиса признание выбить не получится, его не взять, он далеко. А из того, кто доступен, – можно, причем быстро. Знаешь, есть люди, которые панически, до сумасшествия, боятся боли. Я как раз такой. Все будет просто: выбили признание, приговорили, посадили, перед начальством отчитались, получили ордена. Понял?

– Не понял. По-моему, Сергей Сергеевич, вы подъехали не с той стороны. Рядом с нами, почти на наших глазах кто-то, совсем не наш друг, испытывает оружие на наших же пациентах. Пусть даже нас использовали втемную! Или как болванов в преферансе. Мы, по дурости или по незнанию, применили оружие против ни в чем не повинных людей, которые нам доверились. – И вдруг крикнул фальцетом: – Да, черт возьми, есть еще на свете какая-нибудь этика, какая-нибудь мораль или уже все продано?!

– Оружие… – с подчеркнутым сомнением повторил Демидов. – Пока, с точки юридической зрения, это всего лишь наши предположения. Абстрактные умственные спекуляции.

– Хороша абстракция! Три человека сгорели живьем. И ребенок! И будут еще. Мои предложения в том, что…

Демидов перебил его:

– Давай сначала отработаем мою версию, потом твою. Не возражаешь?

– Не возражаю, – сбавил тон Мышкин.

– Ты мне еще не доказал, – веско начал Демидов, – что Кокшанских взорвали из-за твоих срезов. Может, они что-то с криминалом не поделили. Или с ЦРУ. Или с Моссадом6363
  Израильская военная разведка.


[Закрыть].

– Нет! Все из-за меня. Там отец – профессиональный разведчик. Думаю, и сын работал на ГРУ. Оба иллюзий не строили, и меня предостерегали.

– Тогда продолжим… Вернее, начнем. С конца. Итак, у меня есть все основания полагать, что в скором времени в нашей клинике будет новый главный врач.

– С чего это?

– Сначала прошла пуля, что им станет Беленький из горздрава…

– Арбузятник?! – злобно хохотнул Мышкин. – Продавец арбузов и бананов – главврач Успенской клиники?

– А что такого? – спокойно ответил Демидов. – Наш вчерашний министр Голикова – вообще простая бухгалтерша. Ни уха, ни рыла в медицине. Что медицина! Малым оперным театром руководит еще один продавец бананов – Кехман. Владимир Абрамович6464
  Реальное лицо.


[Закрыть]. И заодно, по совместительству, Новосибирским оперным. Художественный руководитель.

– Чудны дела Твои, Господи… Может, Кехман музыкант? Хотя бы на похоронах играл. На барабане.

– Никакого специального образования, тем более, музыкального, у Кехмана нет. Еле среднюю школу закончил в Саратове и пединститут. Да… Какая-то мафия арбузятников, куда ни сунься… Тебя не удивляет?

– Уже нет, – буркнул Мышкин.

– Итак, наш дорогой Ефим Евсеевич Беленький. Наверху уже решено. А заместителем ему по медчасти обозначен Литвак.

– Да бросьте вы! – отмахнулся Мышкин. – Он же всю клинику за неделю пропьет.

– Отсталый ты человек, Дима. Его алкоголизм – как раз самая решаемая проблема, – возразил Демидов. – Фармацевтика на месте не стоит. Сделать Литвака убежденным трезвенником можно за сутки. Есть и варианты получше. В том же ИЭМе сын академика Бехтеревой, Медведев, набил руку на алкашах и наркоманах. Небольшая стереотаксическая операция на головном мозге – и пожизненная гарантия излечения.

– А! – вдруг дошло до Мышкина. – Значит, Литвак, уже репетирует! В новой должности себя представляет. Я-то думаю, почему он на сигары перешел и ноги на мой стол положил?

– Шесть дней назад можно было ставить на Беленького. Да надо же такому случиться: зашел к нему невзначай пока еще действующий наш начмед профессор Крачков. Увидел Фиму и очень натурально испугался. Сделал страшное лицо и уговорил Евсеича немедленно лечь к нам, потому что обнаружил на морде начальника все внешние признаки рака головного мозга.

– Какие такие признаки? – возмутился Мышкин. – Что за чушь?

– Для торговца бананами сойдет… Тем более, Беленький убежден, что опухоль можно подцепить, как насморк или гонорею. Короче, услышал Беленький и рухнул на ковер в своем кабинете.

– Помер?

– Что ему сделается? – усмехнулся Демидов. – Лежит у нас. Лечащий врач – Переверзев.

– Психотерапевт? – удивился Мышкин.

– Беленькому другой и не нужен.

– Подтвердилась опухоль?

– Нет, конечно. Однако месячишко полежит. Пусть поосмотрится. Страху поднаберется… Но все равно, кадровая проблема, как ее видит Златкис, не решена. А тут ты со своими диверсантами и террористами.