Текст книги "Год беспощадного солнца"

– Дяденька! Хороший! Добрый! Не надо, не надо!.. Подождите, я вам стихотворение прочитаю!.. Про зайчика!

– Про зайчика? – словно заколебался Денежкин.

– Взятку предлагает, – мрачно предостерег Бандера.

– Точно! – спохватился капитан. – Нет, мы люди честные, неподкупные.

– Дяденька! Дя…

Сухо треснул одиночный выстрел. Мышкин изо всех сил впился зубами в кулак, чувствуя во рту соленую кровь.

– Так я беру? – спросил Бандера, заглядывая капитану под козырек его гигантской форменной фураги.

– Бери, бери!.. – ворчливо, но по-доброму, разрешил Денежкин.

– Ах ты, моя япошечка! – Бандера поцеловал машину в лобовое стекло.

– Номера сними! – приказал капитан.

Мигом сержант Бандера отвинтил передние и задние номера.

– Куда их?

– Здесь и оставь. Теперь наш очкастый дачник пусть расскажет прокурору, откуда у него здесь три холодных и куда он девал дорогую японо-американскую машину марки «лексус», от которой свинтил номера, чтоб не попасть сразу в руки правоохранителей. Таких, например, как наш сержант Бандера.

Бандера только хрюкнул, улыбаясь во весь рот: опьянел от счастья.

– Япошку я себе оставлю, – решительно заявил сержант. – Пусть они на хаммере катаются. А то что: я – старайся, задницу рви, с лохами разбирайся, а все пирожки им! Харя треснет.

– Абсолютно справедливо! И логично, – одобрил капитан. – Умеешь ты, Бандера, логично мыслить! Продолжай в том же духе, и быть тебе министром внутренних дел. Или, на худой конец, заместителем.

– Не, – возразил Бандера. – Я лучше скромно – в депутаты.

– Да кто тебя выберет? – фыркнул Витюха.

– Выберут! – убежденно возразил сержант. – Народ у нас любит бывших ментов. Путю почему выбрали? Думали – гэбэшник, офицер, значит, человек государственный, все знает, и видит и порядок наведет. А я чем хуже?

– Ничем, – согласился Денежкин. – Ничем наш Бандера не хуже. А может, и лучше.

Еще с час Мышкин оставался в лещиннике, совершенно окаменевший. И когда почувствовал, что за грудиной у него появился кусок льда, медленно встал и спокойно, равнодушно, не глядя по сторонам, двинулся к дому. Бесстрастно глянул на убитых, подобрал номера от лексуса, потом швырнул их на землю. Поднял, тщательно вытер рукавом и снова бросил. Пошел к своей машине.

Посидел за рулем, осмотрел укушенную руку – кровь остановилась сама. Завел двигатель, и, не включая фары, неторопливо, со скоростью пешехода, выбрался на Средне-Выборгское шоссе.

Он стал на обочине. Что-то с ним случилось. Что-то внутри сдвинулось. Так он сидел, пока не понял: он только что потерял чувство страха. Словно ему сожгли хирургическим коагулятором все рецепторы.

Прямо над его головой, неожиданно зашипев, взорвалась гигантская магниевая лампа-вспышка и залила всё вокруг едким бело-голубым светом. Тотчас же кто-то одним махом разодрал в черном небе кусок брезента. Затем робко прошелестело по крыше машины, мелко застрекотали капли. Запотело, потемнев, лобовое стекло. И наконец, где-то наверху прорвало гигантскую плотину – на землю обрушился водопад.

Молнии сверкали почти без перерыва, каждую секунду, разряды гремели то вдали, то совсем рядом. Порой от грохота позванивала крыша старенькой волги.

В нескольких метрах от Мышкина в асфальт воткнулось длинное бело-голубое корневище. Шоссе треснуло поперек, поднялся белесый столб дыма, но был сразу растоптан водопадом. Ехать нельзя. Свет фар не пробивал водяную стену.

В машине раздалась трель соловья. На дисплее клюкинской трубки появилась его, Мышкина, фотография и его же номер телефона. «Что за черт! Не могу же я сам себе звонить!..» Но тут же сообразил: вызов пришел с его собственной, паленой, трубки, которую Мышкин выбросил в метро.

Телефон пел, выдавая коленца, минут пять. Поколебавшись, Мышкин включил связь.

– Дима! – он узнал голос Клюкина. – Слышишь меня? Или гроза не дает? Есть связь или нет? Ответь, если слышишь.

– Да, Толя, слышу… Правда, плохо, – устало отозвался Мышкин. – Ты откуда?

– Да вот, заскочил в контору – кошелёк забыл в морге. Вдруг из твоего стола слышу звонок. Открываю ящик – твоя мобила. Лежит, верещит. А ты думал, спёрли.

– Сначала думал, а потом нет, – ответил Мышкин. – А кто мне звонил?

– Не знаю, я не стал отвечать. Значит, моя труба не нужна больше?

– Не нужна. Куда подвезти?

– Ты в городе?

– Скоро буду.

– Когда?

– Еще не определился. Может, завтра. Заеду на работу и отдам. Хотя могу и пораньше. Если надо.

– Как сможешь, мне все равно. Я пока твоим попользуюсь. Можно?

– Конечно, Толя, что за вопрос!

– Тогда будь бесконечно здоров.

– Очень постараюсь. Твое пожелание, как никогда, вовремя.

И отключив связь, Мышкин, наконец, сообразил, что он должен сделать немедленно: забрать из клиники компакт-диск с архивом Фонда и отчетом Кокшанского.

Снова звонок. Опять Клюкин. Неймется же ему.

– Вот еще, Дима… – нерешительно начал Клюкин. – Ты радио слушал? Или телевизор включал?

– С какой стати? Я вообще не слушаю радио, а в зомбоящик не смотрю уже десять лет.

– Значит, ты ничего не знаешь…

– Что я должен знать?

– Понимаешь, Карташихин Иван Антонович… Зачехлился. Погиб сегодня утром.

Мышкин молчал, отметив машинально, что новость, которая еще час назад шокировала бы его, сейчас оставила его холодным и равнодушным.

– Дима! Полиграфыч! Ты понял, что я тебе сказал?

– Как это случилось?

– Грузовик его задавил. На выезде из города, за Пулковской обсерваторией.

– Водителя задержали?

– Нет. Скрылся. У Антоныча полчерепа – как фрезой.

Мышкин вздохнул.

– Всё у тебя? – с невыносимым равнодушием спросил он.

– Нет, Дима, не всё, – растерянно сказал Клюкин, удивленный бесчувствием Мышкина. – Вечером я звонил Глотову в городское бюро. Он вскрывал Карташихина. Говорит, Антоныч попал под машину уже мертвым.

– Мертвым, – безучастно повторил Мышкин.

– И это еще не все! Из морга судмедэкспертизы исчезли трупы его дочери и Сереги Ладочникова.

– Не везет. Глотову не везет, я имею в виду.

– Да, сначала эта девушка, Марина. Теперь сразу два пропали. И никто не ищет. Что это такое, Дима? Что происходит? Что это за жизнь?!

– Самая обычная, – равнодушно ответил Мышкин. – Зато у нас теперь есть нечто большее – права человека. Вагон. Некуда складывать.

– И у Сереги с женой беременной, и у Антоныча тоже? – с горечью воскликнул Клюкин.

– У Серёги с женой и у Антоныча этих прав теперь больше, чем у Путина с Медведевым и с Авраамом Линкольном вместе взятыми. Извини, Толя, мне пора. Всё? Тогда я пошел.

32. Последний подвиг Клюкина

Через полчаса водопад ослабел. Всё вокруг накрыла тонкая дождевая сетка, и Мышкин неторопливо двинулся в город. Проехал благополучно три поста ДПС, миновал двух гаишников, в одиночку собирающих взятки в центре города. Оставил машину на узкой Весельной улице и, так же не спеша, даже с ленцой зашагал к клинике.

Улицы были безлюдны, а в клинике стояла мертвая тишина. И Мышкину показалось, что во всей Вселенной остались только он и Тот, из небесного ведомства, кто отвечает за дожди на Земле.

Он остановился перед дверью в отделение. Из замочной скважины торчал ключ на связке. Связку Мышкин узнал сразу – клюкинская.

Мышкин вытащил ключ из замка, положил связку в карман и толкнул тяжелую дверь.

В отделении горели все лампы, даже бестеневые над секционными столами. И свет поганец Клюкин не выключил. По какому поводу устроил иллюминацию? Конечно, можно и без повода, если налакаться неразбавленного. Но у Клюкина нет ключей от фляги. Или уже есть?

Мышкин спустился в морг. Точно, здесь он, и пьян мертвецки.

Клюкин спал на своем рабочем месте – на стальном секционном столе. Глаза закрыты, лицо спокойное, безмятежное, как у ребенка.

Однако уже через секунду Мышкин определил: это безмятежность мертвеца. Из угла рта Клюкина стекла тонкая струйка крови и засохла в бороде.

Мышкин расстегнул верхние пуговицы его белоснежной безрукавки с изящными погончиками. На яремной вене увидел то, чего и ждал. След свежий, через отверстие просочилась всего одна капелька лимфы и еще не свернулась.

«Теперь быстро!» – приказал себе Дмитрий Евграфович, но, тем не менее, неторопливо, даже лениво, прошел в холодильник. Открыл шестнадцатую секцию и вытащил из-под замороженного покойника упаковку с компакт-диском. Принес свое вольтеровское кресло и сел рядом с Клюкиным.

– Извини, Толя, – тихо, с горечью заговорил он. – Виноват. Все из-за меня. Но, клянусь, прямой ответственности моей нет. Просто шальная пуля залетела в тыловую траншею…

Он помолчал. Мышкин был уверен, что Клюкин слышит его. Головной мозг умирает не сразу, многие функции могут сохраняться несколько дней.

– Толя. Прошу тебя, во-первых, простить меня. И, во-вторых, выручить. В последний раз – следующего шанса не будет. Все равно, обратного хода у тебя нет. А у меня он еще есть. И тоже последний.

Он вытащил сигарету, повертел в пальцах, но зажигать не стал.

– Помнишь, Толя, ты говорил, что никогда не ходил к стоматологу? Я тоже.

Ему показалось, будто в воздухе что-то шевельнулось. Но, быть может, и не шевельнулось. Однако что-то произошло определенно. Клюкин ответил?

– Спасибо, Толя: я понял тебя. Почему-то я знаю, что мы с тобой встретимся. Правда, неизвестно, когда и при каких обстоятельствах. То есть, это мне ещё не известно, а ты наверняка уже всё выяснил. Еще раз прости. Начинаю.

Однако он продолжал сидеть: что-то мешало. Внезапно Мышкин вскочил в ужасе.

– Стоп! Ведь ты еще живой! Живой! Что ж это я… так поздно сообразил. Или это ты мне подал сигнал? Если тебе вкатили огурец, значит, ты только в отключке!..

Он взял Клюкина за кисть правой руки. Пульса нет. Рука натурально безжизненная, холодная и вроде бы начала коченеть. Однако окоченение после огурца зомби тоже должно быть. «Кошмар! Еще немного – и я убил бы его…»

Он приподнял труп. Клюкин оказался легким, как ребенок. Неожиданно его голова отвисла и, словно на металлическом шарнире, повернулась лицом к спине.

Мышкин осторожно положил Клюкина на стол и ощупал его шею сзади. Пальцы сразу наткнулись на угловатый обломок позвонка. Значит, не только огурец.

Из кладовой Мышкин принес черный полиэтиленовый мешок, уложил в него Клюкина. Снял с вешалки все белые халаты, взвалил мешок на загривок, запер дверь и неторопливо пошел к машине. Уложил Клюкина на пол – в темноте черный мешок не виден совсем. Сверху набросал халаты. В машине расплылся удушливо-формалиновый запах морга.

До поста ГИБДД в Ольгине оставалось с десяток метров. Мышкин съехал на обочину и аккуратно затормозил.

Гроза взяла свое и выдохлась, остался только мелкий легкий дождь – мягкими кошачьими лапами шуршал по крыше волги.

Черным зеркалом сверкал асфальт. На шоссе в обе стороны – никого. И ни огонька.

Мышкин достал из багажника пятилитровую алюминиевую канистру, оторвал рукав от халата, обильно смочил бензином. Открыл капот. В темноте малиново светился раскаленный выпускной коллектор. Затаив дыхание, чтобы не задеть опасные чугунные трубы, Мышкин затолкал тряпку под воздухофильтр. Глянул под машину – на асфальте расплылось радужное пятно. Теперь можно и в гости.

Легкая алюминиевая будка ДПС на тонких опорах возвышалась над дорогой на уровне третьего этажа. Прожектор выключен, но внутри она была залита мертво-голубым светом энергосберегающей лампы, и там мелькали и двигались тени.

Поднявшись по тонкой шаткой лестнице, Мышкин постучал в дверь. Никто не отозвался. Снова постучал. Опять молчание. Он приложил ухо к двери и с ужасом расслышал стоны, хрипы и обрывки слов – там душили человека. «Бойся первой мысли!» – панически приказал себе Мышкин, но поздно: рука сама схватилась за ручку двери.

В нос ударил запах гниющего линолеума, дешевой водки и вонючих сигарет «Мальборо» российского производства.

В тумане он разглядел три фигуры. Расположением относительно друг друга они составляли трапецию. Верхнее основание трапеции изображала дорожная проститутка – толстая пьяная девка. Она продолжала стонать, хрипло и протяжно, изредка матерясь. Сторонами геометрической фигуры были два гаишника. Они оторопело таращили на Мышкина пьяные глаза.

– Третий? – прохрипела девка. – Не договаривались! Не резиновая!..

– Дверь! Дверь! – заорали гаишники оба сразу.

Мышкин отпрыгнул назад и захлопнул дверь. Он стоял на площадке, тяжело дышал и вытирал пот со лба.

Дверь приоткрылась, на ладонь, боком протиснулся младший сержант с гаишной бляхой.

– Чего хулиганишь, мужик? – угрожающе спросил он, опустив по-бычьи голову.

Мышкин никак не мог отдышаться.

– Обалдел, что ль? – сержант толкнул его в грудь к лестнице. – Или нанюхался?

Толкнул еще раз – на ступеньки. Но Мышкин успел вцепиться в тонкие перила.

– Что молчишь? – повысил голос сержант. – Хулиганишь на представителей при исполнении обязанностей! На зону захотел? Или на тот свет? Сейчас устроим, у нас быстро, – пообещал он, доставая из кобуры пистолет Макарова.

– Нет-нет! – затряс головой Мышкин. – Пожалуйста, я же постучал! Я к вам за помощью… Совсем не знаю, что делать. И кого спросить!.. Помогите! Пожалуйста…

– Ага! Ты решил, что тут тебе типа скорая помощь.

– Да-да! Именно так я и решил! – радостно признался Мышкин. – Только вы и можете оказать мне скорую помощь.

Сержант остановился. И спросил почти миролюбиво, засовывая макаров в кобуру:

– Ограбил типа кто? Где? Сколько взяли?

– Нет-нет! – снова затряс головой Мышкин. – Никто не грабил. И даже наоборот… – он полез во внутренний карман пиджака.

Сержант молниеносно выхватил свой пистолет:

– Руки! – гаркнул он. – Руки вгору!

Мышкин так же, молниеносно, поднял руки.

– А теперь медленно, по сантиметру в час, доставай свою пушку. Медленно, я сказал! Пукнуть не успеешь – развалю башку, как арбуз.

Стараясь не превысить предписанную скорость, Мышкин двумя пальцами вынул бумажник – кожаный, прекрасного темно-вишневого цвета.

Гаишник присмотрелся.

– Открывай лопатник! – приказал он.

Мышкин раскрыл бумажник, достал сто долларов и протянул гаишнику.

– Это чтоб никто не мешал исполнению служебных обязанностей, – как можно мягче пояснил он. – И за скорую помощь. Мне нужен совет. Только совет. Или консультация.

Сержант взял купюру, потер ее между двумя пальцами.

– Настоящая, – поспешил заверить Мышкин. – Сам в банке получал.

– Ну, если сам… – проворчал гаишник. – Так чего тебе?

– Консультацию.

– Тут нас два консультанта.

– Понял! – осмелел Мышкин и достал такую же купюру.

– Тоже из банка?

– Из банка.

– И много у тебя таких? – прищурился сержант.

– Еще две.

– Потерять не боишься?

– Не боюсь! – убежденно заявил Мышкин. И многозначительно прибавил: – Жизнь дороже. Я же понимаю, куда пришел. Не в бандитскую малину.

Сержант смерил его взглядом и усмехнулся.

– Правильно просекаешь, мужик. Говори.

– У меня что-то с мотором. Вон моя машина. Может, что подскажете?

Из-за двери раздались два истошных вопля, слившиеся в один.

Другой гаишник крякнул в будке:

– Портки подтяни, шаболда! – и громче: – Что там у тебя, сержант?

– К тачке я пошел, вниз. Смотри на меня внимательно. Чуть что – стреляй, меня можешь не жалеть.

Мышкин сел в машину, отпер изнутри капот, но выйти сержант ему не дал.

– Сидеть! – неожиданно рявкнул он. В руке опять оказался пистолет. – Сидеть, я сказал!

– А… Что?..

– Руки на руль. И не шевелись. Иначе останешься с дырявой головой. На всю жизнь.

Сержант сунул голову в машину и принюхался. Потом снял пистолет с предохранителя и загнал патрон в ствол.

– Куда ж ты, мужик, жмура везешь? – деловито осведомился он. – Сам грохнул? Или заказал кто?

Такого Мышкин не предвидел. Он похолодел.

– Оглох? – повысил голос сержант. – Показывай жмура!

– Н… не… нет никакого жмура. Вы пошутили, понимаю… – наконец выдавил он из себя, оттягивая страшную минуту.

– А вот этого – не надо! – посоветовал гаишник. – Сержант Вавилов знает, что говорит. Сержант Вавилов работал в крематории. И знает, как пахнет настоящий жмур. Сержанта Вавилова на фу-фу не возьмешь. Открывай, сука! – заорал он и больно ткнул пистолетом Мышкина в висок.

Одеревенелой рукой Мышкин покорно дотянулся до ручки левой задней двери и попытался открыть. Дверь не подалась.

– Ты что, падло, за дурака меня держишь?! – гаркнул сержант и еще раз ткнул стволом Мышкина в висок. – Багажник открывай!

Внутри багажника зажглась лампочка. Вместо трупа сержант Вавилов увидел только ящик с инструментами и два флакона автошампуня.

– Ага! Успел, значит! – зловеще произнес сержант. – Говори: куда жмура скинул? Ну? Куда сбросил труп, спрашиваю?!

И тут Мышкин широко и радостно улыбнулся.

– Товарищ сержант! Так это же я и есть покойник! От меня трупом пахнет! Это я!

– Чи-и-во-о? – тонким голосом протянул сержант. – Кого дуришь, дурило?

– Честно, товарищ сержант! Я же в морге работаю. В день по десять трупов вскрываю, вот и весь пропах. Так сказать, производственный запах. Вот везу спецуху на дачу – постирать, а то жена уже домой пускать перестала.

– В каком морге?

– В Успенской клинике. Да вот мое удостоверение! – и он протянул сержанту служебный пропуск.

Тот включил фонарик, долго изучал документ, несколько раз сравнил фотографию с лицом Мышкина, ослепляя его до боли.

– Клиника, значит… – гаишник нехотя вернул пропуск. – Что сразу не сказал?

– Так я и сказал, – совсем повеселел Мышкин. – Как спросили – сразу и сказал.

– Открывай капот. Что там у тебя?

– Еще в городе запахло бензином. И все сильнее и сильнее пахнет, – озабоченно сообщил Дмитрий Евграфович. – Боюсь загореться. Или ничего?

Из-под капота поднялись испарения свежего бензина. Сержант Вавилов потрогал воздухофильтр, ощупал карбюратор, вытащил руку и понюхал ее.

– Не смертельно, – заявил он, вытирая пальцы о брюки. – Карбюратор слегка переливает. Надо, конечно, ремонт. И побыстрее. А лучше купи новый. Езжай потихоньку, чтоб бензин ветром на коллектор не сдуло. Иначе реально загоришься. Хорошо еще, что дождь.

– Да, – согласился Мышкин. – Я уж думал, уже никогда дождя в этой стране не будет.

– Далеко ехать-то?

– В Осиновую Рощу.

– Дача?

– У приятеля.

– Ну, только потихоньку, – повторил сержант и протянул к Мышкину открытую ладонь. В нее сама собой запрыгнула еще одна зеленая сотня. – И не нарушай.

– Да я – никогда! – заверил Мышкин. – За всю жизнь – ни разу!..

Он отъехал километров десять и развернулся.

Теперь на будке ГИБДД прожектор горел, и в его луче вспыхивали редкие, но крупные дождевые капли.

Мышкин поднялся и почти по-хозяйски стукнул три раза кулаком в знакомую дверь. Она тут же открылась.

– Сюда нельзя! – заявил старший лейтенант. – Служебное помещение.

В приоткрытую дверь Мышкин успел увидеть, что девка исчезла, а на столе – бутылка водки и два стакана, налитые до половины.

– Знаю, знаю, – поспешно сказал Дмитрий Евграфович и доверчиво улыбнулся. – Я поблагодарить пришёл. Спасибо сказать.

– Спасибо? За что? Кому?

– За помощь. Вы мне помогли.

– Я?

– Ваш коллега. Сержант Вавилов. И вы тоже.

– Не понял! – старший лейтенант открыл дверь шире. – Эй, Вавилов!

Мышкин увидел сержанта за столом и закивал, широко улыбаясь, как другу. Тот махнул рукой.

– Что, уже постирал шмотки? Так быстро?

– Нет. Решил вернуться в город и с утра – в автосервис. Боюсь, знаете. А вдруг? Еще и взорвусь некстати.

– Ага! – одобрил сержант. – Правильно. Только потихоньку.

Мышкин поманил сержанта пальцем и сунул ему еще сотню.

– За внимание и отзывчивость. Товары эти в наше время дорогие.

– Дорогие, – согласился сержант Вавилов.

За третьим поворотом Мышкин затормозил.

Место подходящее. Хороший бетонный столб справа. Слева на обочине густой кустарник.

Оглянулся вокруг, выждал. Тишина. Аккуратно посадил труп на место водителя и пристегнул.

– Спасибо, Толя. Спасибо тебе за все. Еще раз извини, что так вышло. До свиданья.

Облил салон бензином, завел мотор и, стоя левой ногой на земле, нашел правой педаль сцепления. Потянул на себя ручной дроссель. Мотор взревел. Мышкин вывернул руль точно на столб, осторожно отпустил педаль сцепления и едва успел отскочить. Машина дернулась, дверь захлопнулась. Волга сорвалась с места и влетела точно в столб.

Удар был таким, словно хлопнули палкой по сосновой доске. Бетонный столб дрогнул, зазвенели осколки стекла, сверкнули голубые искры под рулевой колонкой – замкнула электропроводка. Машина стала, как вкопанная. Двигатель заглох.

Не спеша Мышкин подошел к машине, щелкнул зажигалкой и голливудским жестом швырнул ее в салон. Зажигалка погасла в воздухе и упала на пол машины.

«Ну, холера!..»

Мышкин нащупал на полу мокрую зажигалку, тщательно вытер полой рубашки. Отозвал от рубашки полосу, скрутил узлом и макнул в бензиновую лужицу на полу. Снова высек огонь, поднес пламя к тряпке, швырнул ее в машину и в три прыжка оказался за кустарником.

В машине кто-то глубоко и шумно вздохнул. Потом ухнуло, и внутри медленно родилось до жути красивое желто-белое пламя. Через несколько секунд огню стало тесно, он выбил стекла. Несколько осколков долетело до кустарника. Последнее, что Мышкин увидел, – в машине вдруг зашевелился огненный кокон, будто Клюкин попытался отстегнуть ремень. Тишину потряс гром, красное яркое пламя вырвалось через лобовое окно, подпрыгнуло и лизнуло верхушку столба: взорвался бензобак.

Через пять минут примчалась гаишная машина с сиреной и мигалкой. Старлей и сержант Вавилов наблюдали, как угасает пламя в разорванном кузове волги. Скоро послышался паровозный рев: появилась пожарная машина.

Огня уже не было. Пламя ничего не оставило в обгоревшем кузове. На его радужной металлической поверхности шипели, испаряясь, редкие капли дождя. И все равно пожарные размотали брезентовые шланги, и через две минуты кузов исчез под горой белой шевелящейся пены.

Пригибаясь за кустарником, Мышкин вышел на шоссе и зашагал в город.

Через полчаса он был на проспекте Энгельса. Миновал баптистский молельный дом, и остановился под старым раскидистым тополем. Он решил здесь ловить машину и добираться на дачу Волкодавского. На всякий случай прощупал пиджак – правый внутренний карман. Ничего не прощупывалось. Диска не было.

Мышкин пошатнулся.

В ужасе обшарил все карманы, хотя уже понял: незачем.

Диск мог выпасть в машине. Или на землю, когда Мышкин доставал из машины зажигалку и смачивал тряпку бензином.

Он бессильно прислонился к мокрому тополю. Несколько раз глубоко вздохнул и расслабился. Закрыл глаза, добился ощущения абсолютной пустоты в голове и стал ждать.

Через три-четыре минуты внутренняя видеозапись, перемотанная назад, повторила картинку.

Он укладывает в черный полиэтиленовый мешок Клюкина. Рядом, на секционном столе, лежит диск: Мышкин выложил его, чтоб не мешал. Он ушел, а диск остался.

Вернуться? Но Мышкина уже нет на свете. Да и копия есть у Туманова.

Нет у Туманова копии. Она была на его даче.

Решительно подняв руку, Мышкин остановил старенький москвич, медленно тянувшийся в правом крайнем ряду.

Водитель немного опустил стекло.

– Вы могли бы меня отвезти на Васильевский? – умоляюще сказал Мышкин.

За рулем был старик с длинной седой бородой. Он покачал головой:

– Извините. Не по дороге.

– Я заплачу. Как за такси. И сверху добавлю.

– Довез бы бесплатно в другое время, в советское, – сказал старик. – Не по пути.

Мышкин вытащил из кармана последнюю сотню долларов. Остальные пятьсот были под резинкой носка.

– Пожалуйста! Вопрос жизни и смерти. Честное слово. Этого хватит?

Пенсионер заколебался.

– Доедем, получите еще столько же. Как раз ваша пенсия.

– Да, месячная, – вздохнул водитель. – Садитесь. Хоть я, честное слово, очень устал.

– Так давайте я поведу! – радостно предложил Мышкин. – У меня есть права, при себе, стаж пятнадцать лет. На сумму вознаграждения не повлияет.

– Довезу и так, – повторил пенсионер. – Только пристегнитесь и помогайте следить за дорогой.

Ехали долго. От денег пенсионер решительно отказался. Тогда Мышкин положил сотню на заднее сиденье и рысцой двинулся к клинике.

Ключ повернулся только на один оборот. Но Мышкин помнил, что запер на два оборота. За грудиной заныло.

Слава Богу, диск на том же месте – в морге на столе.

Сзади раздался шум, голоса, загремела стальная дверь, и по лестнице резво спустился Литвак.

– Смотри, Дима! – крикнул он, подбегая. – Смотри, Дима, что у меня есть для тебя!

Он поднес к лицу Мышкина газовый баллончик, нажал распылитесь. Все вокруг погасло.

Падая в черную бездну, Мышкин успел услышать, как Литвак злобно кричал кому-то:

– Куда лепишь, лепило?! Руки оторву! В яремную надо, в яремную!.. Дай сюда, я сам!