Текст книги "Год беспощадного солнца"

– Аффекта, – машинально поправил Мышкин.

– Кому как нравится. Главное, у Дмитрия Евламповича есть шанс. Таких вот убийств у нас каждый божий день – мешок. Вон позавчера сняли показания с очень уважаемого человека, вице-губернатора. Задавил своим лексусом прямо на даче собственную жену. Почему задавил, зачем? Могу открыть тайну, но только для вас: по неосторожности. Перепутал педали газа и тормоза.

– Так нажраться – и жену с тещей перепутаешь, не то что педали! – гоготнул сержант.

– Бандера! – неодобрительно глянул на него дознаватель. – Сниму погоны.

– И он пришел к вам на допрос? – поинтересовался Мышкин.

– Вице-губернатор? Нет, конечно, к нему ездили. Занятой человек, государственный. А другой государственный гражданин вчера школьницу на Московском проспекте задавил. Прямо на «зебре». И светофор работал. И она шла на зеленый сигнал. Этот гражданин почему задавил? Обратно ж, по неосторожности. Не заметил ни «зебры», ни красного сигнала. Тоже по государственному делу спешил, тоже человек важный – заместитель городского прокурора. Когда ему на ваши светофоры смотреть?

– Банкир домработницу кирпичом мочканул, – подсказал сержант Бандера.

– Точно, – подтвердил толстяк. – Кирпичом. Рука подвела. Целил в жену – попал в домработницу. Чисто неосторожное убийство. Так и вы, дорогой наш гость и помощник. Вы типа в окно бутылку хотели выбросить – шутки ради. И случайно задели потерпевшую по кумполу. Дальше шок, испуг, эффект, помрачение сознания… Забыли вызвать полицию. И вообще ничего не помните. Правильно излагаю, Дмитрий Ефимович, а?

Не дождавшись ответа, Шарыгин взял фотоснимки.

– Верно подмечено: не туда кровь затекла. Надо сказать фотографу, чтоб поправил. Ну так что, Мышкин? Сейчас сознаваться будешь или после спецдопроса? Зубов не жалко?

– Знаете, как это называется? – решительно сказал Мышкин. – Фабрикация дела. Уголовное преступление.

Шарыгин расхохотался, Бандера что-то проворчал, Денежкин подмигнул Мышкину.

– Нет, дорогой вы наш и любимый! – отсмеявшись, возразил дознаватель. – Это не фабрикация. За такие слова, возбуждающие социальную рознь, тебя сразу сажать надо. А еще лучше слегка замочить при попытке к бегству. Навсегда. То, что я тебе предлагаю, дело хорошее. Мало того – законное. Называется «сделка со следствием». Стыдно не знать.

– Это как у американцев? – удивился Мышкин.

– Это как у американцев, – эхом отозвался Шарыгин.

– И как это делается?

– Да вот так, как у нас сейчас. Ты нам – признательные показания. И получаешь в награду три, от силы пять лет. Не дашь – получишь пожизненно. И там же сдохнешь от туберкулеза или спида.

– Как в лавке? Я тебе деньги, ты мне – бутылку.

– Примерно так.

– Не понимаю… – тихо произнес Мышкин. – Как можно заключать торговую сделку с правдой? С совестью?

– Есть такой закон, значит, можно. И даже нужно.

– А настоящий преступник на свободе?

– Кого это волнует? – усмехнулся толстяк.

– Кого волнует? Допустим, не дай Бог, зверски убили вашу жену. Следствие заключило сделку – посадило невиновного. А тот, настоящий, смеется. И следующим шагом убивает вашего ребенка. Опять сделка, другого невиновного посадили. Преступник вошел во вкус, ему очень нравится. И он с наслаждением убивает вашего второго ребенка. И опять сделка. Вы сами-то хоть понимаете, какая это страшная вещь – сделка с правосудием? Там где есть сделка, там нет правосудия! И неужели вы…

– Всё! – перебил Шарыгин. – Слушай мою команду: всем разойтись! Кому домой, а кому на службу. А вам, Дмитрий Евстафьевич, – в СИЗО. Там вас уже ждут. С нетерпением. Ваши сокамерники ждут – туберкулезный педераст и серийный убийца. Там у вас будет другой митинг. Рады? Конечно, рады!

Значит, все кончено, понял Мышкин. Совершенно подавленный, он невидящим взглядом смотрел на стекло на столе Шарыгина. И вдруг осознал, что под стеклом списки телефонных номеров. Он изо всех сил вгляделся в списки и все-таки нашел строчку и прочел верх ногами: «ФСБ. Полковник Костоусов А. А. 278—14—14».

– Кажется… кажется, что мне нечем возразить, – словно уступая, сказал Мышкин. – Но это слишком ответственное решение. Мне надо обдумать и посоветоваться.

– Да кто по такому делу советуется? – прогудел Бандера. – С кем?

– Есть с кем, – возразил Мышкин. – Мне надо позвонить. Всего один раз. Двадцать секунд.

– По закону, один раз можно, – согласился Шарыгин. – Кому?

– Приятелю. Он юрист.

– Дак мы тут тоже все юристы! – сообщил Бандера. – Скажи, что тебе посоветовать?

– Мы вам найдем адвоката, – пообещал Шарыгин. – Хорошего. С ним и советуйтесь.

– Ну, это уж нет! – упрямо сказал Мышкин. – Без него и слова не скажу и пальцем не шевельну. Никаких показаний не будет вообще. Даже под пытками. Мне лучше умереть, чем опозориться. И чего боитесь? При вас же говорить буду.

Толстяк поколебался. Потом снял телефонную трубку и протянул Мышкину.

– Говори номер. Что собираешься сказать?

– Сами услышите. Просто проинформирую.

– Говори номер.

Набирая, Шарыгин пробормотал:

– Где-то я его уже видел или слышал такой номер. Первые три цифры.

– Так это же внутренняя АТС, – подал голос Денежкин. – Первые три цифры 278. Значит, полиция, КГБ, СИЗО, паспортный стол.

Шарыгин выпучил глаза и потянулся к аппарату – отключить. Но опоздал. Мышкину ответили сразу после первого звонка.

– Капитан Орлов!

– Соедините с Андреем Александровичем! – отрывисто приказал Мышкин. – Немедленно!

– Назовитесь, пожалуйста.

– Доктор Мышкин.

– Это всё?

– Это всё.

– Тема беседы?

– Чрезвычайно важная информация. Лично для полковника. Он ждет ее вторые сутки. В любое время – днём и ночью.

– Ждите.

Пот с черепа Шарыгина покатился крупными шариками, сержант Бандера как открыл рот, так и забыл закрыть. Один Денежкин оставался спокоен, и когда капитан Орлов снова заговорил, Денежкин прошипел Шарыгину:

– Громкую связь!

Шарыгин нажал кнопку, динамик загремел, как на вокзале:

– Вы слушаете? Ничем не могу помочь. Сожалею.

В глазах у Мышкина потемнело.

– Но это невозможно, капитан Орлов! – крикнул он. – Вся ответственность за провал будет на вас! Полковник готовил операцию целых шесть месяцев!..

Капитан Орлов поразмыслил.

– Индекс, – сказал он.

– Не понял вас.

– Ваш индекс? Или псевдоним?

– Не… не имею права! – нашелся Дмитрий Евграфович.

– Ещё раз уточните тему.

– Пусть вам полковник сам скажет. Если сочтет нужным! – заявил Мышкин и перевел дух: это был правильный ответ.

– Не отключайтесь.

По спине Мышкина бежали ручьи. Было слышно, как об оконное стекло бьётся однокая муха. Насупился Шарыгин, посинел Бандера, а на лице Денежкина появилась ухмылочка.

– Вы ещё здесь? – снова прогремел Орлов.

– Да-да! – встрепенулся Мышкин.

– Пожалуйста, еще пару минут.

И ровно через сто двадцать секунд капитан Орлов сообщил:

– К сожалению, ничем не могу помочь. Полковник Костоусов в настоящее время недоступен. Я могу ему что-нибудь передать?

– Ничего, – устало ответил Мышкин. – Теперь уже ничего не можете.

– Может быть, ваш номер телефона?

– Нет, спасибо, – пробормотал Мышкин и медленно стал опускать телефонную трубку на аппарат. Когда до рычага оставался сантиметр, динамик вдруг снова ожил.

– Минутку! – загремел Орлов. – Не кладите трубку! Не кладите трубку, Дмитрий Евграфович. Андрей Александрович только что вошел и сейчас будет с вами говорить.

И почти сразу раздался сдержанно-приветливый голос бывшего и теперешнего мужа Регины:

– А, Дмитрий… Что стряслось, профессор? Чем обязан в такую рань?

– Сейчас… – он повернулся к Шарыгину. – Немедленно выключите громкую связь!

Дознаватель лениво усмехнулся и нажал на кнопку. За спиной Мышкин услышал хриплый шепот Бандеры:

– Значит, агентурное погоняло – «профессор».

– У меня, товарищ полковник, чрезвычайно срочная информация! – сообщил Мышкин. – Та самая, которую вы вторую неделю ждёте.

– Да ты чего, Дима? – удивился полковник. – Выпил, что ли, с утра?

– Да-да! Именно та самая информация, государственной важности! – пробивал головой стенку Мышкин. – Нельзя терять ни минуты. Вы должны получить её немедленно.

– Постой, постой! Да что ты такое…

– Вы сразу всё поймете! – не дал ему говорить Мышкин. – Сразу!

– Пойму, говоришь? – задумчиво произнес полковник. – Завтра можешь зайти? Или лучше через неделю.

– Немедленно!

– Хм… Ладно. Сейчас закажу пропуск.

– Нет! – крикнул Мышкин. – Я уже здесь, рядом с вами.

– Это где же?

– У ваших соседей в ГУВД. Я арестован по подозрению в убийстве.

– Так-так, интересно, – нисколько не удивился Костоусов.

– Четвертый этаж, дознаватель Шарыгин. Когда вы примете от меня информацию, можете снова вернуть меня сюда.

– Шарыгин там?

Мышкин протянул трубку дознавателю:

– Вас.

Шарыгин хмуро выслушал Костоусова и сказал:

– Понял, товарищ полковник. Пусть заходит.

Через десять минут появился высокий парень лет тридцати, одетый, как и Шарыгин, в белые брюки и в белую безрукавку.

– Капитан Орлов! – представился он.

Он пошептался с дознавателем, подписал какие-то бумаги. Шарыгин отдал ему папку с материалами и пакет с бутылкой из-под виски.

– Прошу следовать за мной, – сказал Орлов Мышкину. – Паспорт при вас?

Мышкин молча кивнул в сторону Денежкина.

– Извините, – встрепенулся Денежкин. – Совсем забыл.

И протянул Мышкину паспорт.

Дмитрий Евграфович не шевельнулся.

– Да-да! – спохватился Денежкин. – Возвращаю, как мы с вами договаривались.

И отдал часы.

– Будьте здоровы, Дмитрий Евграфович!

– До новых встреч, доктор! – многозначительно добавил Шарыгин.

Дмитрий Евграфович не обернулся.

Он едва поспевал за капитаном Орловым, чувствуя себя пациентом Успенской клиники, которому вчера поставили смертельный диагноз. Но официальные результаты анализов еще не готовы. Будут завтра.

21. Спаситель из ФСБ

Кабинет полковника Костоусова оказался на удивление маленьким – Мышкин никогда в зловещем здании на Литейном не был и полагал, что офицеры, наследники грозного ведомства, должны совершать свои гнусные дела в помещениях, по крайней мере, чуть меньше пирамиды Хеопса.

Тут был обычный канцелярский стол, накрытый стеклом, четыре стула, небольшая дверь сейфа в стене. Портрет президента Путина за спиной хозяина кабинета. В углу, на американский манер, трехцветный флаг на полутораметровом древке. В другом углу на полу огромные часы в футляре темно-коричневого дерева. Сонно качается из стороны в сторону большой медный маятник.

Когда Мышкин вошел, пробило девять.

Полковник работал за ноутбуком. При виде Мышкина он поморщился и молча указал подбородком на стул.

Через четверть часа Костоусов закрыл ноутбук и, не скрывая недовольства и раздражения, изучал лицо Мышкина.

– Видно, я похож на прокаженного, – робко сказал Мышкин.

– Хуже. На дурака.

– Каким родился… – развел Мышкин руками.

– Говори. Быстро, сжато, но с подробностями. Что натворил? Во что влез?

– Ничего! Абсолютно ничего! – вскричал Мышкин. – Я ни в чем не виноват!

– Все так поначалу говорят. И в суде, и даже на зоне.

– Но я, в самом деле!..

Полковник с досадой поморщился.

– Раз тебя упаковали, значит, было за что. Ты дал повод. Вот только какой?

– Андрей, неужели… – с обидой начал Мышкин.

– Я не утверждаю, что ты убил девушку. Надеюсь, ты заметил это. Но без повода даже кошки не родятся. Так что давай все с самого начала.

Когда Мышкин закончил, полковник открыл ящик стола и достал начатую пачку «кэмела» и бензиновую зажигалку с колесиком.

– Это я так, между прочим, бросил курить, – хмуро сказал он, будто в упрек Мышкину.

– Так зачем начинаешь? – удивился Мышкин.

– С такими друзьями, как ты, не только закуришь, но и запьешь… – вздохнул Костоусов. – А ведь я тебе помочь хотел по доброте душевной. Регина звонила?

– Звонила, – признался Мышкин. – Сегодня ночью.

– И он даже ухом не повел! Ты от природы такой безответственный, Дима, или по глупости вышло?

– Так ведь она только сегодня позвонила. За час до ареста, – Мышкин беспомощно пожал плечами.

Костоусов протянул ему пачку.

– Дохлое твое дело, – сказал он.

– Ты уверен? – упавшим голосом спросил Мышкин.

– Очень все плохо. Я должен вернуть тебя назад.

– А самим расследовать? То есть, чтоб ваши следователи взялись?

– А почему не следственный комитет? Или генеральная прокуратура?

– Так ведь полицаи сознательно шьют мне дело! Ты же сам все видишь! И ты знал, оказывается, что так будет! И ты прекрасно знаешь, что я, действительно, ни в чем не виноват. Вот сейчас они мне сделку предложили: бери преступление на себя, а мы в свою очередь позаботимся, чтоб срок тебе дали небольшой. Будто случайное убийство, по неосторожности. Если ты меня вернешь, – всё! Мне конец.

– Скорей всего, так и будет. Юстиция, дорогой мой, изменилась кардинально. Что такое юстиция вообще? Возведенная в закон воля господствующего класса. Что было главной задачей прежнего суда? Установление истины. Неотвратимость наказания. Справедливое воздаяние. Теперь что? Установить границы сделки, за которыми заканчивается экономическая заинтересованность правоохранителя. Жить стало проще.

– Но где справедливость? – убито спросил Мышкин. – Где ее искать теперь?

Полковник указал на потолок.

– Там, где нас нет. Но все будем.

Мышкин только вздохнул.

– Полная безнадега… Как жить? Ведь так жить совершенно невозможно!

– Что тебе ответить на это, Дима? – сочувственно сказал полковник. – Ничего не могу ответить. Самое главное, никто не позволит мне расследовать твое дело. Никому из наших не позволит. Просто потому, что оно за пределами нашей компетенции. Что там в основе? Убийство по личным мотивам. Пусть непреднамеренное, но все равно. То, что именуется бытовухой. Где здесь государственная безопасность? Почему должна вмешиваться ФСБ? Не должна она ничего. Своих проблем выше крыши.

– Тогда что ж… – еле слышно произнес Мышкин. – Я пойду? Да?

– Куда, если не секрет? – поинтересовался полковник.

– В прокуратуру. И к правозащитникам. В «Мемориал», например.

– Что-о-о? – приложил ладонь к уху полковник Костоусов. И, не дождавшись ответа, сказал огорченно. – Ты, Дима, удивляешь меня. Будто с Луны свалился и прямо в Большой дом. Кому ты там нужен? А уж правозащитникам!.. Вот если бы ты компромат на президента России в ЦРУ передал или обнаружил в архивах неизвестное демократической общественности преступление Сталина – тут да. Тут правозащитники тебя – как родного. И прессу западную подключат. А у тебя что? Банальное убийство. Ерунда.

– А у меня, – возразил Мышкин, – преступная попытка полиции уклониться от поиска настоящего преступника и свалить преступление на невиновного! И ты сам сказал – такова сейчас практика. Значит, такое делается повсеместно. Разве эта практика не представляет угрозы для государственной безопасности России?

– Это кому как нравится, – насмешливо сказал полковник. – В твоей ситуации важно совсем другое. Ты пришел ко мне за помощью. Ты что-то такое сделал. Или попытался сделать. И вызвал ответную реакцию. Так просто, от скуки, никто не будет фабриковать уголовные дела. И вот ты, вызвавший своим поведением реакцию неких серьезных сил, сидишь передо мной, офицером ФСБ, который тебя, падающего в пропасть, успел схватить за воротник и держит изо всех сил, – вот ты мне сейчас в глаза врешь! Плюешь мне в глаза, если быть более точным.

Мышкин сначала сильно обиделся. Потом горько усмехнулся и поднялся со стула.

– Сиди! – приказал полковник. – И не ври больше. Иначе я могу подумать, что ты просто издеваешься. И это после того, как тебя спасли от пресс-хаты или от попытки к бегству, которую обычно в полиции пресекают пулей в затылок. Ты говоришь – не убивал девушку. Значит, тебя заказали именно в такой упаковке. Дальше: подобные заказы никто бесплатно не исполняет. Значит, кто-то на тебя потратился. И потратился основательно, потому что тарифы на фабрикацию уголовных дел растут постоянно. Чем ты заставил заказчика расстаться с деньгами – и немалыми? За что тебя заказали? Что ты сотворил? Подумай! Может быть, тебе есть смысл все-таки не врать мне? И не скрывать то, что мне следует знать? Вот ты просишь, чтобы я тебе поверил. Но ведь тем самым ты дал мне право требовать от тебя того же. Да? Или нет?

– Хорошо, – сказал Мышкин. – Попробую объяснить. Но сразу предупреждаю: все, что я скажу, пока на уровне предположений и подозрений. Поэтому я и не рассказывал. Но если это даст пользу…

Он неторопливо, взвешено рассказал о запретах на вскрытие, о странных закономерностях запретов, о непонятных переводах покойных в категорию невостребованных и поспешном кремировании, о странных завещаниях Салье и Штейна. И, наконец, о взломе базы данных фонда и неучтенных трупах. О Ладочникове и Карташове решил пока промолчать. И о тетродоксине.

– Однако! – удивился полковник. – Да ты, оказывается, еще и хакер по совместительству? Уважаю специалистов. Всё у тебя?

– Всё.

– Опять врёшь, – укоризненно сказал полковник.

– Нет! – горячо возразил Мышкин. – Всё, что мне известно…

– Что такое «индекс-м»?

Мышкин изумленно уставился на полковника.

– Оглох? – поинтересовался Костоусов. – Сходи к врачу, – посоветовал он. – И про Туманова я забыл спросить. Что за зверь?

– Нет… – покрутил головой Мышкин. – Чудеса. Фантастика… Значит, у тебя есть информатор в клинике. Конечно, есть! Причем, недалеко от меня этот информатор находится. Кто же это? Литвак исключается. Клюкин? А что Клюкину Туманов? Он и не знает Туманова… Бог ты мой, неужели Большая Берта? Клементьева, значит, твой агент? Агентесса?

– Видно, Дима, ты мозги свои у полицаев забыл, – с сожалением сказал Костоусов. – Кто же тебе на такие вопросы будет отвечать? А ты на мои по-прежнему не отвечаешь. Хотя твоя заинтересованность больше, нежели моя. Я тебе дал шанс – ты им не воспользовался. И все-таки, что ты намерен теперь делать?

– Не знаю… – грустно сказал Мышкин. – Залягу где-нибудь. Выжду время.

– Кто тебе даст это время? Да ты шагу не ступишь. Публика тебя пасет серьезная.

– Что же мне тогда?..

Полковник пожал плечами.

– Сдаваться полицаям. Или пулю в лоб, пока не опозорили. Пистолет у тебя есть?

– Нет.

– Вот видишь, и пистолета нет! – посочувствовал Костоусов. – А выход, тем не менее, виднеется.

– Да? – встрепенулся Мышкин. – Какой? Скажи!

– Ты сам все знаешь. Сам допер и сам нашел выход.

– Не понимаю… – робко улыбнулся Мышкин.

– Как ты сюда попал? Кого сыграл в полиции? За кого себя выдал?

– А за кого я себя выдал? – не понял Мышкин.

Полковник недовольно покачал головой. Рука его потянулась к кнопке вызова.

«Все! – промелькнуло в голове Мышкина. – Теперь точно конец. Сейчас войдет капитан Орлов и вежливо выкинет меня на улицу. А там сержант Бандера уже принял стойку…»

– Стой, минутку, Андрей! – поспешно сказал Мышкин. – Я понял тебя. Но ведь это у меня получилось само. От отчаяния.

– Отлично! – похвалил полковник. – Даже в отчаянии сообразил, стало быть, не безнадежен. Понял все-таки, что как гражданин Мышкин ты для полиции – блоха. А вот как человек полковника Костоусова – шалишь: тут, брателло, не просто.

Мышкин угрюмо замолчал. Потом обхватил голову обеими руками.

– О, Господи! – взвыл он. – За что? В чем провинился? За что наказание? Может, ты знаешь, Андрей?

– Ты выпустил джинна из бутылки, а обратно его затолкать не можешь, – и добавил сочувственно. – Так выпали карты, Дима. Надо продолжать игру.

– Я не смогу. Твоя организация не вызывает радости. И отношение к ней… – он умолк.

– Не бойся! Хуже чем к гестапо, да? «Кровавая гэбня».

– Понимаешь, когда меня еще в институте поймали на самиздате…

– И это знаю, – кивнул Костоусов. – Перепечатывал и распространял среди таких же дуриков тексты Солженицына. «В круге первом», кажется? Где воспевается изменник Родины. Не жалеешь?

– Теперь жалею, – признался Мышкин. – Очень жалею. Но тогда все казалось иным. И Солженицын был для советского студента героем. Не зря же нас воспитывали в школе на Чернышевском, на Герцене, на Льве Толстом. И на декабристах. Тот институтский гэбэшник сразу мне предложил сделку. Я стучу на товарищей, а меня не выгоняют из института. Я сразу отказался.

– И что потом?

– Потом самое удивительное – меня никто не вышиб. И того гэбэшника я больше никогда не встречал.

– Бывает… – кивнул Костоусов. – А дальше?

– Дальше – хуже. Вскоре я понял, что КГБ – преступная организация. Это был очень тяжелый вывод.

– Ну-ну, – откинулся на спинку стула полковник. – Что же тебя толкнуло к такому выводу?

– Эти люди не выполнили свой профессиональный долг. Они оказались изменниками. Студентов за чтение Солженицына сажали. Но безопасность нашей с тобой страны не обеспечили. А затем занялись раздачей государственной собственности. Это – Абрамовичу, а то – Березовскому… И среди так называемых чекистов не нашлось ни одного человека, ни одного настоящего офицера, кто бы застрелил Ельцина с Горбачевым. И заодно Новодворскую с Чубайсом.

– Здесь теперь другая организация, – напомнил Костоусов.

– Конечно, этот факт очень обнадеживает. Только я до сих пор не знаю, какое государство защищает эта другая организация. Если американское – поверю. Если скажут, что Россию, не поверю. А ты веришь?

– Все! – отрубил полковник. – Капитан тебя проводит.

Он нажал кнопку. И капитан Орлов появился мгновенно – словно из эфира материализовался. И стал рядом с Мышкиным.

– До выхода, – сказал ему Костоусов.

Мышкин встал.

– Спасибо, Андрей Александрович, – сказал он. – У меня одна маленькая просьба. Можно?

Полковник кивнул.

– Дайте мне на решение двадцать четыре часа. Завтра в одиннадцать я все скажу.

Но Костоусов молчал, и Мышкин добавил:

– Я хорошо понимаю, ситуация жесткая и другого выхода не предусматривает. Но, прошу и меня понять, тут чистая психология… У нее свои правила. Мне надо просто свыкнуться с мыслью. Осознать ее.

Костоусов по-прежнему сохранял каменное выражение лица.

– Я очень надеюсь, что вы меня понимаете! – в отчаянии воскликнул Мышкин.

Полковник чуть заметно кивнул.

– Завтра в одиннадцать, – и капитану Орлову. – Надо доставить Дмитрия Евграфовича… куда?

– В клинику.

– Доставьте в клинику и проводите до рабочего места.