Текст книги "Год беспощадного солнца"

26. Еще погром. Пропажа в судмедэкспертизе

К десяти вечера раритетный коньяк был выпит. Мышкин вызвал такси, отвез домой Клементьеву и назвал свой адрес.

Белая ночь заметно пошла на убыль, однако, в три ночи город все еще был залит молочно-серебристым светом. Мышкин расплатился, оставил на чай пятьдесят рублей, с трудом выбрался из машины. Но успел заметить, как перекосилась морда таксиста, когда тот брезгливо бросил синюю бумажку на пол. Мышкин остановился.

– Что такое? Пятьдесят рублей для тебя уже не деньги?

– Мусор, а не деньги, – с ненавистью подтвердил таксист.

– Это честные деньги! Я их не украл!

– Лучше бы украл, змей очковый! – посоветовал таксист.

Мышкин рванул дверь.

– Ах ты, демократ поганый!..

Тот не стал дожидаться.

– Совок недобитый! – крикнул таксёр, дал газ и умчался, толкнув своего пассажира боком автомобиля.

Мышкин медленно поднялся с асфальта, потирая ушибленный локоть.

– Демократ! Либераст! Чубайс хренов! – крикнул Мышкин вслед, но машина уже завернула на Большой проспект. – Дустом вас травить будем! Очень скоро! – пообещал он.

Бормоча под нос ругательства и угрозы в адрес водилы, Мышкин двинулся под арку в свой двор и вдруг остановился.

У его подъезда стоял сине-белый полицейский УАЗ-Хантер. По стенам тесного двора-колодца бегали красные и синие блики мигалки, придавая двору нелепый празднично-новогодний вид. «Сейчас выскочит сержант Бандера и начнет отбирать часы…» – обреченно подумал Мышкин.

Бандера не выскакивал, и Мышкин чуть увереннее двинулся дальше. Водитель в мундире бросил на него равнодушный взгляд и откусил половину от своего бутерброда с толстым фиолетовым кругом беспородной колбасы.

Нас площадке у его квартиры, зияющей пустым дверным проемом, Мышкину преградил дорогу полицейский с укороченным АКМ. «Понятно. Еще и засаду устроили. Но зачем, гады, дверь вышибли? В другой стране вас сразу бы посадили за незаконное вторжение…»

– Куда идете? – хмуро спросил автоматчик. – Что ищете?

– Я-то здесь живу. А вот что вы тут выискиваете? Зачем дверь ломать?

– Вы хозяин?

– Я – хозяин. Кто выломал?

– Пока не известно. Был вызов на взлом и ограбление.

– Что-то не пойму, – прищурился Мышкин. – В какой квартире ограбление?

– Ваша квартира?

– Я же сказал: моя.

– Документы есть?

– Документы там. Но я вас, кажется, не вызывал.

Полицейский указал стволом автомата на соседнюю дверь.

– Соседка, – пояснил он. – Можете войти. Там и документы покажете и все узнаете.

Мышкин переступил порог и замер. В квартире будто побывало стадо бешеных слонов. Пол сверкал осколками посуды и беспощадно измятыми жестяными коробками для круп и чая. Мебель опрокинута, одежда разбросана по полу. Матрас и подушка вспороты и вывернуты наружу. В воздухе плавали редкие пушинки. Даже стиральная машина валялась на боку, дно было отвинчено и лежало рядом.

– Капитально поработали, ничего не скажешь, – мрачно оценил Мышкин.

Со стен клочьями свисали обои. «Сейф искали, – понял Мышкин. – А я так хотел завести сейф! Хорошо – не успел».

Стараясь не хрустеть осколками, он осторожно прошел на кухню. За столом сидели двое – лейтенант полиции и штатский, который рылся в небольшом черном чемоданчике. Стало быть, следователь. «То их не докричишься – на труп только к утру приезжают. А тут, видно, сразу прискакали…»

Он глянул на дверные ручки. На всех полосы черного угольного порошка. «Наверняка, только мои отпечатки нашли. Громили по высшему классу… Кто ж оставит свои пальцы после такой работы?»

– Дмитрий Евграфович? – поднял голову лейтенант.

– Я самый. Паспорт в столе.

– Мы уже нашли. Я лейтенант Осипов. Мы пытались вас разыскать, однако, ваш мобильный не ответил.

– Не может такого быть! – заявил Мышкин. Достал трубку. – Так и есть, извините.

На дисплее было сообщение: «Батарея села, соединение невозможно».

– Подключайтесь к нашей работе, – сказал следователь. – Что у вас пропало?

Через полчала добросовестного осмотра Мышкин сказал:

– Худо: заграничный паспорт пропал. И несколько дисков со служебной информацией. Секретной.

Паспорт лежал у него в кейсе, прощаясь с Большой Бертой, он специально пощупал – все было на месте. Там же лежали и диски. На всякий случай он снова открыл кейс. Снова пощупал: все там.

– Точно, – подтвердил Мышкин. – Нет паспорта и дисков.

– А ценные вещи?

– У меня, кроме свидетельства о браке, сроду не было ценных вещей. Разве что пара гранатометов.

Полицейский и следователь переглянулись.

– Извините, – сказал Мышкин. – Не научился шутить. Но учусь.

С него сняли отпечатки – второй раз за сутки, дали подписать протокол осмотра. Следователь оставил свою визитку.

– Если что станет вам известно…

– А вам станет что-нибудь известно?

– Кто ж даст гарантии? – развел руками следователь. – Таких событий в Питере несколько сотен в день. Регистрировать не успеваем.

– Да, – согласился Мышкин. – Когда уж тут воров ловить?..

Когда полицейские, наконец, ушли, Дмитрий Евграфович притащил в прихожую стиральную машину, приставил дверь к проему и подпер ее машиной.

Забравшись в постель, подумал: «А ведь я должен вас благодарить, господа воры. Похоже, вы меня здорово выручили».

Он ворочался с боку набок, смял в гармошку простыню и через два часа понял, что не уснет. «Жара проклятая». Открыл окно – в комнату ворвался горячий воздух с дымом и тонким пеплом далеких торфяных пожарищ. Мышкин тут же захлопнул окно и беспомощно сел на стул. «Не квартира, а газенваген для евреев», – мрачно отметил он.

Холодильник на кухне был пуст, но работал. Мышкин открыл морозильную камеру и пощупал стенки. Рука прилипала к замороженному металлу и даже суставы заныли, как в детстве, когда он обморозился на катке. «Неужели на свете бывает мороз?» – удивился Мышкин.

Намочил под душем простыню и засунул в морозильник. Достал через полчаса и с удовольствием почувствовал под ладонями в холодном полотне хруст льдинок. Завернулся в нее и лег в постель, ощущая, как с тела стекают легкие струйки, унося избыток мучительного тепла. Подумал, что несмотря ни на что, должен уснуть, иначе просто сдохнет от слабости, и тут же провалился в темноту.

В восемь утра он позвонил в мастерскую, а в десять ему уже ставили железную дверь – дорогую, со встроенным датчиком наблюдения и удивительным замком без скважины.

Позвонил в ФСБ.

– Андрей Александрович, у меня уже есть то, чем вы вчера интересовались.

– Отлично! – отозвался Костоусов. – Ты гений, Дима. Даже я так быстро не сработал бы. Когда прискачешь? И, кстати, ты всё обдумал?

– Обдумал. Можно, я завтра? У меня тут взлом в квартире, ограбление, следователь был, дверь вышибли. Вот сейчас ставлю, а потом еще сигнализацию.

– Сигнализация – это правильно, – одобрил Костоусов. – Но поторопись. И будь в пределах доступности.

Потом Мышкин набрал номер главврача.

– Плохие новости, – сообщил он. – Очень плохие.

– Что такое? Когда, наконец, услышу от тебя хорошие? – недовольно сказал Демидов. Выслушав, спросил: – И как ты оцениваешь новую ситуацию?

– Как обострившую и чрезвычайно поганую. Главное, никаких намеков – кто, что и зачем.

– Почему сразу домой не пошел, как я велел? Но что теперь… – вздохнул Демидов. – Еще что-нибудь украли?

– Загранпаспорт. А в нем шенгенская виза.

– У тебя же конгресс в Вене! – обеспокоился Демидов. – Успеешь получить новые документы?

– Пять дней осталось. Конечно, нет.

– Надо другого посылать, – задумался Демидов. – Кого? Литвака?

– Нажрется в первый же день. И там вытрезвителей нет. Там сразу в тюрьму.

– Клюкин?

– Молод еще.

– Значит, Клементьева.

– Голова у нее светлая, – подхватил Мышкин. – Она в курсе всех наших научных дел, в последнем «Вестнике» статья вышла, правда, вместе со мной. Я все-таки попытаюсь документ выправить, но надежды нет.

– Попытайся, обязательно попытайся, – поддержал Демидов, и Мышкин понял, что главврач не очень огорчен тем, что в Вену поедет другой.

– Тут вот еще странность, – сказал Мышкин. – Следователь считает, что у меня воры побывали дважды. Или это были две разные банды. Так что, с одной стороны – врать не буду! – мне легче, что ворюги избавили меня от бомбы. С другой, я остался без паспорта и к тому же должен…

– Потом поговорим, – перебил главврач. – Когда явишься?

– Сегодня точно нет. Не выйти – двери нет, а когда новую поставят, неизвестно.

– Не месяц же тебе дверь будут ставить! – усомнился Демидов.

– Не месяц. Но дня три-четыре могут уйти. Так что дайте мне отпуск.

– Ты же только что вернулся из отпуска, – возразил главврач.

– За свой счет, без содержания. По семейным обстоятельствам. Есть и дополнительные причины.

– Сколько надо?

– Пять дней.

– Ладно, иди решай свои проблемы. Все?

– Нет, не все… Мысль такая: может, наша служба безопасности – та самая, которая интересная – попробует найти вора с моими дисками?

– Не знаю, – ответил главврач. – Как ее искать, службу?.. Но попробую выяснить. Через Женевское озеро… Понял?

– Понял! – повеселел Мышкин, думая злорадно: «Попробуй теперь сказать, что у меня ничего не украли!» И – с беспокойством: – А разговор наш… о кадровых движениях… Он в силе?

– Ох, Дима! Ты же видишь, как все меняется! – в сердцах сказал Демидов. И торопливо добавил: – Конечно, в силе, конечно… Явишься – продолжим.

«Продолжим, продолжим… Только на каких теперь условиях?» – усмехнулся Мышкин и положил трубку.

К шести вечера были готовы и дверь, и сигнализация.

– Обращаю ваше внимание, – втолковывал техник. – Код у вас двенадцатизначный, подобрать трудно. Вот на панели – тревожная кнопка. На тот случай, если налетчик все-таки проникает в квартиру вместе с хозяином и требует сигнализацию отключить. Выполнить требование преступника надо немедленно. Нажимаете эту кнопку, на панели загорается сообщение: «Сигнализация снята». И через пять-шесть минут вооруженный наряд у вас.

Едва дождавшись утра, Мышкин отправился в городское бюро судмедэкспертизы. Встречаться с Карташихиным ему не хотелось, а когда Вия сказала, что Иван Антонович вчера ушел в отпуск, вздохнул с облегчением и направился к его заместителю Глотову, своему однокурснику.

Тот сначала вытаращился, увидев седую голову Мышкина, потом сочувственно закивал, словно китайский болванчик:

– Да, старик, дела, дела… Жизнь не сахар.

– Ты помнишь Шатрова? Историю медицины у нас читал?

– Как же! Отличный мужик был. Сколько я у него пирожков сожрал!.. И все прямо из духовки.

– Его дочь у тебя.

Глотов отшатнулся.

– Не может быть! Кошмар… Не знал. Меня не было три дня. Только появился. А Антоныч вчера ушел.

– Вскрывали?

– Сейчас выясним. Хочешь знать результат?

– Да. Очень. Личная бескорыстная заинтересованность.

– И корпоративная солидарность! Сейчас ради нее слегка нарушим закон, – он нажал кнопку селектора. – Валентин Григорьевич! – и Мышкину тихо: – Главный прозектор.

– Слушаю вас, – отозвался из динамика хриплый бас.

– Приветствую!

– И я вас еще раз приветствую, Вадим Леонидович. Час назад виделись.

– Точно… Лучше два раза быть идиотом и дважды поздороваться, чем один раз хамом и не приветствовать своих сотрудников, – доверительно сказал Глотов. – Как вы считаете?

– Верно: идиотом лучше, чем хамом, – посочувствовал бас.

Глотов заговорил серьезно и даже строго.

– Скажите-ка, Шатрову Марину Михайловну – по прокуратуре числится – вскрывали?

– Сейчас, – послышалось шуршанье бумаг. Потом бас прогудел смущенно: – Еще подождать надо, что-то не нахожу сразу.

– Не волнуйтесь, подожду.

Прошло минут пять.

– Слушаете, Вадим Леонидович? – пробасил селектор. – Повторите, пожалуйста, кто интересует?

– Шатрова Марина Михайловна.

– Не вскрывали.

– Сколько можно тянуть? – грозно спросил Глотов. – Это не простое дело. Надо срочно! – приказал он.

– Не получится срочно, – виновато сказал прозектор.

– Это почему же? – с вкрадчивой угрозой осведомился Глотов.

– Потому, – откашлялся Валентин Григорьевич. – Потому что некого вскрывать.

Глотов переглянулся с Мышкиным. Тот многозначительно щелкнул ногтем по кадыку.

– Есть за ним такое, – подтвердил Глотов. И в селектор: – Посмотрите, когда поступила Шатрова.

– Сейчас, – снова зашелестели страницы. – Вот: Шатрова Марина Михайловна, полных двадцать девять, поступила четвертого июля в двадцать три часа двадцать минут. Сдал следователь прокуратуры Перфильев. Принял Шингарев, то есть я принял. Холодильник, секция номер семнадцать.

– Так почему же не вскрыли до сих пор? – рявкнул Глотов.

– Так нет же никого, я сказал. Вскрывать некого.

Глотов возмущенно покрутил головой, вздохнул, глубоко выдохнул и сказал спокойно и даже доброжелательно:

– Валентин Григорьевич, я предупреждал тебя на прошлой неделе: выпьешь на работе – в тот же день уволю. Не забыл?

– Как такое забыть! – прогудел Валентин Григорьевич. – Предупреждали, да.

– Так чего же ты, блин, нажрался с утра? – крикнул Глотов. – Да еще знаешь, что я на работе и в любую минуту могу к тебе зайти. Соображать же надо! На улицу захотел? Кто тебя возьмет на работу после этого?

– Вадим Леонидыч, – обиженно отозвался бас. – Видит Бог, не хочу на улицу. Уже три дня, как ни грамма. Даже после работы. Могу в трубку подуть.

– Ни грамма?.. А труп Шатровой найти не можешь.

– Не могу, – подтвердил прозектор. – Потому что ее тут нет.

Глотов растерянно глянул на Мышкина, но тут же спросил железным голосом – медленно и раздельно:

– Так куда же! она! подевалась?

– Понятия не имею.

Глотов покрутил головой

– Может, ее забрали в другое место? – со слабой надеждой спросил он.

– Никто не забирал. В списке выданных её нет. В полученных есть, а в выданных нет.

– Черт знает что такое! – простонал Глотов. – Жди, сейчас спущусь к тебе, вместе порядок наведем!

В холодильнике на пятьдесят шесть персон двадцать металлических ящиков были выдвинуты наполовину – в ожидании клиентов. Глотов раз пять перечитал и даже понюхал гроссбух учета и приказал:

– Смотрим всех подряд! Открывай.

– Смотрел два раза, – обиделся прозектор. Он был совершенно трезв.

– Теперь я хочу посмотреть! Можно я доставлю себе такое удовольствие?

– Если вам так хочется – пожалуйста, доставляйте, – прогудел Валентин Григорьевич, отошел в сторону и сел, демонстративно скрестив руки на груди. – Ищите, ищите… Я ее хорошо спрятал.

Осмотрев все ящики, обалдевший Глотов сидел против Мышкина и молчал.

– Да что же это такое? – наконец заговорил он шепотом. – Что же такое?! – вырвался вопль у него из груди. – Ты что-нибудь можешь сказать? Что думаешь? Да скажи что-нибудь, Дима!

Но Мышкин молчал. Он ничего не думал. Мозг работал сам по себе и, как верил Мышкин, не впустую.

– Следователь, – наконец произнес он.

Глотов позвонил – и следователю, всем его заместителям, потом прокурору. Никто из прокуратуры труп не требовал, в другой морг не переводил, а прокурор сказал, что ситуация представляется ему в высшей степени странной.

– Что вы намерены делать? – спросил прокурор.

– Продолжить поиски, – ответил измученный Глотов.

– Прошу вас доложить мне, когда прояснится. Первый случай в моей практике.

Мышкин еще раз внимательно просмотрел книгу учета. Все то же: поступление есть, выдачи нет.

– Спасибо, Вадим, – сказал он и поднялся.

– Дима, – со слезой в голосе сказал Глотов. – Бред какой-то!.. Что мне делать?

– Для начала докладную по начальству. А там видно будет. Ты же его не украл – труп не украл, я имею в виду.

– Только это утешает… – уныло согласился Глотов. – Идешь?

– Иду… Кстати, Вадим, ты не знаешь, что такое огурец зомби?

– Чего? – возмутился Глотов. – Совесть у тебя есть? Издеваешься?

– Значит, ты не знаешь, что такое огурец зомби… А кто знает, ты не в курсе?

Глотов отмахнулся.

– Иди, Дима, иди, – устало сказал он. – Видишь – мне работать надо, будь она неладна, такая работа!

27. Удар битой. Туманов

Из бюро Мышкин вышел в узкий и пустой переулок, остановился, закурил. Мимо прошла женщина с коляской, проковыляла сгорбленная старуха, зажавшая подмышкой половину круглого ржаного хлеба. Потом две девочки – подпрыгивая и болтая без остановки. Проехал хлебный фургон, оставляя за собой сладкий сдобный шлейф, и на четверть часа переулок опустел.

Мышкин набрал номер Костоусова.

– Сенсация, – хмуро сообщил он. – Из морга судмедэкспертизы исчез труп Марины Шатровой.

– Не понял, – отозвался полковник. – А кто она мне?

– Тебе – никто. Именно в ее убийстве меня и обвинили.

– Значит, та, которую ты зарезал? И выкрал труп? Молодец! Радикальное решение. Нет тела – нет дела. Профессионал. Дам тебе конфетку.

– Не я украл. И не знаю, что теперь думать.

– Что ж там за порядки? Учет, контроль и прочее…

– Хорошие порядки. Строгие. Прием зафиксирован, выдача – нет. И ни в одном морге города тоже нет.

– Спьяну записать выдачу забыли. Говорят, работники моргов сильно пьют. Спирта ведь у них – море.

– Это все равно, как если бы тебе выдали десять миллионов долларов золотом и забыли взять расписку. Спирт тут ни при чем. Не капусту же в моргах хранят.

– А прокуратура?

– И там все в трансе. Божатся, что не брали. Зачем им врать?

Костоусов крякнул.

– Похоже, дело разворачивается по-новому, – весело сказал полковник. – Но это твое личное дело. Я в него больше не вмешиваюсь. Когда заедешь?

– Могу прямо сейчас.

– Завтра. В семь утра. Все?

– Минутку… Ты знаешь, что такое огурец зомби?

Полковник фыркнул.

– У меня жена огородом на даче занимается. У нее спроси.

– Значит, не знаешь?

– Я знаю только два вида огурцов: огурец маринованный и огурец соленый. Водка без них – отрава. А этот… как ты сказал? Сорт зомби – он годится под рюмку?

– Он на все годится. И даже на такое, что нам с тобой и не снилось.

В ПАО трубку сняли только после десятого гудка. Ответила Большая Берта.

– Я в отпуске, – сообщил Мышкин. – Ты вместо меня – со всеми полномочиями.

– Поняла, товарищ адмирал! – дисциплинированно ответила Клементьева. – Надолго?

– На недельку. Надеюсь, не будешь спрашивать, почему.

– Конечно. И так понятно.

– Что тебе понятно?

– Всё мне понятно…

– Счастливый человек. Литвак не объявлялся?

– Нет. А должен?

– Клюкин там?

– Да, сейчас пойдет к биохимикам.

– Возьми у него мобильник и пусть идёт.

Чуть погодя Мышкин услышал:

– Ушел, мобильник у меня.

– Теперь: кладешь трубку на аппарат и звонишь мне с мобильника.

Секунд через пятнадцать прозвучал звонок. На дисплее появилась бородатая физиономия в цейсовских очках и подпись: «Негодяй Клюкин».

– А сейчас с городского позвони Литваку, – приказал Мышкин. – Меня не отключай. Я буду слушать.

– Спросить что-то?

– Придумай. Надо обозначить его в пространстве. И проявить. Как фотоплёнку.

Он услышал, как Клементьева набирала номер.

– Женечка! Привет, красавчик! Да, Таня. Ты когда появишься на работе? О, извини, совсем забыла, что ты в отпуске – столько навалилось сегодня, вообще с ума тронулась. Согласна: я всегда такая была. Значит, по-твоему, получается обратный процесс – все с ума сходят, а я умнею… Нет, тебя я не имела в виду. А нужно мне вот что. Ты вчера вскрывал демидовского пациента, а где эпикриз? Нет, мне он и даром не нужен. Это Демидов хочет посмотреть… Нет, я не буду говорить ему, что он идиот. Сам скажешь. Понятно – пусть ищет у себя. Так и передам.

– Позвонила, – сообщила Большая Берта.

– Слышал. Ты знаешь, что такое огурец зомби?

– Впервые слышу. А что это?

– Теперь снова звони Литваку и спроси, что такое огурец зомби.

– Сейчас позвоню… – слегка растерялась Клементьева. – А если спросит, зачем или откуда узнала?

– Придумай, но про меня – ни вздоха. Ты знаешь только, что я взял отпуск и уехал из Питера.

Снова треск телефонного диска.

– Ой, Женюля, извини, совсем забыла спросить: что такое огурец зомби? Я?.. Откуда узнала?.. Да вот подружонка моя спрашивает, а я в огороде не смыслю. Знаю, что и ты не овощевод. Только не кричи так, тебе вредно, а я за тебя волнуюсь… Нет, Полиграфыч даже не заходил. Звонил из какого-то города, не из Питера, сказал, что отпуск взял на неделю или две. Так что я за главного. Если что, обращайся к начальству. То есть ко мне, вне очереди, приму по старой памяти. Да не ори так!.. Слушай, ты, придурок, сволочь бородатая, явишься – башку оторву! Пошел вон, скотина!

Телефонная трубка шлепнулась на аппарат.

– Позвонила, – хмуро сообщила Клементьева.

– Замечательно! – восхитился Мышкин. – Умница! Какая же ты у нас умница! Я лучше не смог бы. А теперь подробности – вегетатика, эмоции, лексикон…

– Про лексикон ничего говорить не стану. А в остальном – вы не поверите, Дмитрий Евграфович, он моментально отрезвел. Даже голос стал абсолютно трезвый. Сразу завопил, откуда огурец, кто сказал, потом заорал, что вообще огурцом не закусывает…

– Брешет, мы все видели: закусывает и еще как!

– А когда я сказала, что вы меня за себя оставили, вообще с цепи сорвался и матом, а знает, что я мата не терплю – я не проститутка и не воровка.

– Ты – умница! – нежно подтвердил Мышкин. – И настоящий друг. Завидую твоему будущему мужу. Думаю, что скоро я сам ему об этом скажу.

– Не надо так шутить. Я же просила… – тихо сказала Клементьева.

– Я не шучу! – рявкнул Мышкин.

– Дмитрий Евграфович, а можно мне?..

Он слушать не стал и немедленно отключился.

На другой стороне переулка мигала, несмотря на ясный день, неоновая вывеска блинной «У кумы». Дмитрий Евграфович неодобрительно: «Уж лучше бы тещу сюда…» Поколебался, перешел дорогу и спустился в полуподвал блинной. Здесь была тишина, прохлада, ни одного посетителя. За стойкой бара читал книгу светловолосый парень с короткой темной бородой, в белой безрукавке и при уникальной бабочке – лиловой в мельчайшую крапинку. Такую Мышкин видел только у своего московского приятеля – известного музыковеда Святослава Бэлзы, недавно умершего. Как-то он показал Мышкину свою коллекцию кис-кисок. Дмитрий Евграфович рассматривал их полдня и удивлялся – в коллекции было полтысячи галстуков. Бэлза собирал ее чуть ли не со всей планеты.

– У вас совсем не жарко, – приветливо сказал Мышкин. – Снаружи – ад, поэту Данте Алигьери и не снился.

Бармен отложил в сторону книгу («Бесы» Достоевского, успел заметить Мышкин) и понимающе улыбнулся:

– Передайте поэту, пусть к нам заходит. Мы поможем.

– Вряд ли зайдет: помер семьсот лет назад.

– Слышал, но не верил, – ухмыльнулся бармен. – Вам?

– Попить, чего-нибудь похолоднее. Пепси или что там…

– Попейте кваску, – посоветовал бармен. – Со льда, в нос шибает. Нет в мире ничего лучше русского кваса. Вы знаете, что кока-кола стальную трубу насквозь проедает?

– Легированную?

– Легированную тоже, – убежденно заявил бармен.

– Тогда это не легированная, – засмеялся Мышкин. – Но за совет все равно спасибо.

Он с удовольствием выпил из запотевшей пивной кружки шипящего темно-коричневого квасу, резанувшего по языку свежестью, расплатился и поднялся по ступенькам. Только поставил ногу на тротуар, как около него, почти вплотную, с визгом затормозил черный тяжелый мерседес-брабус. Распахнулась передняя дверь, и веселый молодой парень в черной униформе частного охранника весело сверкнул белыми зубами.

– Дмитрий Евграфович, здравствуйте!

Мышкин отступил на ступеньку вниз. Водитель брабуса, тоже в черном и с желтой наклейкой «security» на рукаве, в солнечных зеркальных очках, доброжелательно кивнул.

– Мы знакомы? – осторожно спросил Дмитрий Евграфович.

– Пока нет. Но можем познакомиться. Я – Виталик, а за рулем – Леша. Садитесь, пожалуйста, в машину.

– Зачем? – подозрительно спросил Мышкин.

– Нас прислали за вами.

– Кто? – он приготовился отступить еще на ступеньку.

– Хороший человек, – продолжал улыбаться охранник, но с легким напряжением.

– Я такую фамилию слышу впервые.

Парни переглянулись. Потом Виталик снова улыбнулся и сказал:

– Мы не можем назвать фамилию, – и добавил вполголоса, тоном сообщника: – Понимаете? Да все вы хорошо понимаете!

– Не могу принять комплимент. Вообще-то все плохо понимаю, извините, – с виноватой улыбкой ответил Мышкин. – С детства такой тупой. Мне по два раза объяснять надо. Так кто вас прислал?

– Очень хорошие люди, – теперь без улыбки сказал Виталик.

– У нас хороших – полгорода, на всех меня не хватает, – резонно отметил Мышкин. – Я спешу. Извините.

– Мы вас потом отвезем, куда скажете, – пообещал Виталик, сверля Мышкина взглядом. И Мышкин в нём прочёл: «Никуда не денешься. Иначе хуже будет!»

Мышкин еще раз радостно улыбнулся и закивал.

– Ладно, – сделал шаг вверх, но вдруг хлопнул себя по лбу: – А чтоб тебя, холера! Совсем память потерял, – он смущенно пожал плечами. – Оставил кейс на столе. Вы, пожалуйста, не уезжайте. Я через секунду.

– Да уж поспешите.

В два шага он оказался около бармена.

– Черный ход? – шепотом спросил он. – Быстро!

Бармен понимающе кивнул и указал на дверь в стороне.

– Открыто?

Бармен снова кивнул.

– Запри за мной.

Бармен кивнул и подмигнул Мышкину.

Он сразу порвал рубашку, протискиваясь между штабелями ящиков с бутылками, сделал несколько поворотов в лабиринте и наткнулся на тетку со шваброй.

– Кто таков? Что надо? – гаркнула уборщица, поднимая швабру.

– Работает полиция нравов! – крикнул Мышкин. – Где выход?

Но тут же увидел выход и оказался в проходном дворе.

Он, тяжело дыша, стоял перед площадью Балтийского вокзала и не мог решить, куда теперь бежать – к метро или к трамваю. А куда потом? Да все равно. Только подальше.

Он сделал шаг в сторону трамвая и тут же увидел их.

С набережной Обводного канала из второго ряда рванулся вправо черный лакированный брабус и прямо перед носом заверещавшего трамвая вылетел на площадь. По дороге она зацепил корзинку на колесах, которую тащил небритый костлявый старик, из нее посыпались хлеб, несколько сосисок, яйца в прозрачном полиэтиленовом мешке, тут же превратившиеся в желтое месиво. Мышкину было не до пенсионера с сосисками. Он с удивительным спокойствием и даже интересом смотрел, как тяжелый немецкий джип летит прямо на него. И когда брабус оказался так близко, что Мышкин даже рассмотрел царапину под правой фарой, он резко отпрыгнул в сторону. Завизжали тормоза, джип дал влево, повернулся на базальте площади вокруг своей оси и снова двинулся на Мышкина.

Мышкин опять отскочил очень точно, но теперь оказался на цветочной клумбе, только что политой, и, увязая в рыхлой земле, перебрался на противоположную сторону. Как раз из метро повалил народ с очередного поезда. И, поколебавшись несколько секунд, Мышкин ринулся к толпе.

Однако джип за эти секунды успел вывернуть и загородил дорогу. Из машины выскочил водитель в зеркальных очках и молча, улыбаясь, двинулся к Мышкину. В руках он держал наизготовку тяжелую полированную бейсбольную биту. «Да, – успел подумать Дмитрий Евграфович. – Так вот какая она, смерть, – всегда молчит и неотвратима… Но где второй?»

Лишь когда водитель приблизился почти вплотную и занес биту над головой, Мышкин увидел в зеркальных очках водилы, что второй – сзади и тоже с битой. Он развернул ее в сторону и обрушил на голову Мышкина боковой удар. В тот момент, когда щеки Мышкина коснулась струя воздуха, которую гнала перед собой бита, он резко присел.

Тяжелая американская дубина просвистела над головой Мышкина и обрушилась на левый висок водителя. Враз, словно мясницким тесаком, снесла ему череп до нижней челюсти. Из шейных артерий ударили вверх два ярко-красных фонтана и сникли. Водитель без головы, но с нижней челюстью, поверх которой свисал фиолетовый язык, пошатался из стороны в сторону, выронил биту, подскочившую на базальте, и медленно свалился набок, заливая кровью площадь. Голова шлепнулась рядом, очки отлетели в сторону, и Мышкин увидел, что голова сонно хлопает веками и смотрит на него с большим удивлением и даже укором. Второй застыл и молча таращился то на голову, то на свою окровавленную биту.

Воздух дрогнул от общего вопля толпы. И Мышкин, спохватившись, побежал на крики, врезался в толпу и протолкался в вестибюль метро. Тут он остановился, задержал дыхание и невозмутимо, даже нехотя, лениво, извлек из кармана жетон, небрежно опустил в щель турникета и, едва удерживаясь от желания сбежать по эскалатору, дождался остановки. Тут же перед ним раскрылись двери подошедшего поезда.

Отдышавшись, он попытался сообразить, куда идет поезд. Оказалось, в сторону Финляндского вокзала.

Через две остановки у него зазвенел мобильник. Лицо Большой Берты обозначилось на дисплее.

– Тебе срочно? – отрывисто спросил Мышкин.

– Извините, Дмитрий Евграфович, еще раз хочу спросить: вы разрешаете все-таки, чтоб Валерий Васильевич вам позвонил?

– Какой еще Валерий Васильевич?

– Ту…

– А, вспомнил! Твой ухажер.

– Он не ухажер, а просто знакомый, – смутилась Клементьева.

– Так просто не бывает!.. Ладно, черт с ним, пусть звонит. Только сейчас, немедленно. Больше такой возможности у него не будет.

Телефон Туманова оказался защищенным, его номер мобильник Мышкина не определил.

– Мне очень хотелось бы с вами повидаться, – в меру доброжелательным тоном заговорил Туманов. – В ближайшее, наиболее удобное для вас время.

– Я не занимаюсь частной практикой, – с подчеркнутой неприветливостью сказал Мышкин.

– Это мне известно, Дмитрий Евграфович. Но вы ведь консультируете коллег, экспертов, разные организации, в том числе и неправительственные? – спросил Туманов.

– И что?

– Вот и прошу вас проконсультировать меня по одному вопросу. Пожалуйста, не спешите отказываться сразу! Я сознаю, что любой труд, должен быть оплачен. А консультация такого специалиста, как вы, безусловно, должна оплачиваться по высшим ставкам.

«Таких специалистов, как вы… – передразнил Мышкин. – На тщеславие бьет, гад, да только не знает, что я этим давно переболел».

– Вы патологоанатом? – резко спросил Дмитрий Евграфович.

– Нет.

– Врач?

– Нет.

– Значит, следователь прокуратуры?

– Я не следователь, хотя вполне мог бы им стать.

– «Мог» – в нашем деле не считается, – отбил мяч Мышкин. – Тогда зачем вам консультация потрошителя трупов? Что вы хотите от меня услышать? По какому вопросу?

– По вопросу… по вопросу больше морального свойства, нежели медицинского.

– Значит, вам нужен психиатр. Или священник.

– Нет, Дмитрий Евграфович, только вы сможете мне дать нужный совет. Позвольте я задам вам вопросы при встрече. Уверяю, в моем любопытстве нет ничего такого, что противоречило бы вашим моральным убеждениям.

– Ха! Очень интересно! Вам известны мои убеждения?

– Полагаю, да.

– Откуда же, позвольте полюбопытствовать? Я вас не знаю, вы меня – тоже.

– Видите ли, – осторожно сказал Туманов, – По-моему, в настоящий момент важна сама информация, а не ее источник.

– Понятно: вы заканчивали дипломатическую академию.

– Другое учреждение, но тоже интересное.

– И там вы научились так уходить от вопросов и, отвечая, не отвечать?

– Спасибо за комплимент, хотя и незаслуженный. Обещаю подробно ответить на все ваши вопросы. Когда это можно сделать?