Текст книги "Год беспощадного солнца"

– Полностью разделяю ваш оптимизм! – заявил Мышкин. – Бог даст – будет покруче.

– А толку? Как там у Некрасова: «Только вот жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе».

– Ленин, между прочим, за неделю до февральской революции тоже говорил, что так и умрет, не дождавшись ее…

Когда он вернулся, Клементьева сидела за электронным микроскопом, Клюкин вскрывал очередного покойника.

– Литвак? – тихо спросил Мышкин у Большой Берты.

– Понятия не имею.

– Ты надолго закопалась?

– Вам нужен микроскоп?

– Скажу, когда понадобится.

Он взял стул и подсел к Большой Берте.

– Ты тоже думаешь, что простая кража?

– Думаю, да. Хулиганьё… Нажрались вволю, до скотского состояния, больше пролили, чем выпили.

– До скотского? – переспросил Мышкин. – Конечно, могли. И отключились потом, да?

– Как рабочая гипотеза, – уточнила Клементьева.

– Почему же ты их не застала? Ты должна была их застать здесь! После скотской выпивки, да ректификата прямо из бочки – вволю! – неизбежно наступает, как всем нам хорошо известно из экспериментов на самих себе, интоксикация и вслед за ней – глубокий продолжительный сон. Иногда с потерей сознания, элементами бреда и галлюцинаций.

– Могли и раньше очнуться. Все индивидуально.

– Индивидуально, – согласился Мышкин. – Пришли в себя и вылили весь спирт на пол? Ничего себе не взяли. Даже на похмелюгу.

– Действительно, – задумалась Большая Берта. – Из-за стакана спирта ломать такую дверь… Или даже двух…

– Да ее только взрывом можно вышибить! Дверь не ломали. Нашим ключом спокойно открыли, сняли дверь с петель, обломок ключа демонстративно оставили в замке. Вот он.

Мышкин достал из кармана халата обломок. Он успел его вытащить до майорши.

– Наш ключ, – повторил он. – Всегда открывал и закрывал нормально. Зачем ломать?

– Чтобы следователь решил: ключ посторонний, – уверенно заявила Клементьева. – Значит, и хозяин не наш.

– Умница! Тогда что им на самом деле здесь понадобилось? – спросил Мышкин.

Она быстро оглянулась вокруг и сказала испуганным шепотом:

– Кажется, я тоже понимаю…

– Ты слышала: я демонстративно сообщил всем только о срезах Салье. О других знаешь только ты и Толя. Предупреди его, чтоб не ляпнул вдруг.

– Сейчас сказать?

Ответить он не успел. Раздался металлический грохот, потом глухой удар.

Мышкин и Клементьева вскочили одновременно.

Стальная дверь, висевшая на одной петле в ожидании плотника, лежала на каменных ступеньках. А внизу на полу растянулся во весь рост Литвак. Из рассеченного лба стекала на пол темно-красная кровь.

– Что вытворяешь, сволочь! – взревел Мышкин, едва удерживаясь, чтоб не врезать Литваку ногой в пах. – Ты же губишь всех нас, а себя – первого!

Одно веко Литвака медленно приподнялось, показав черный глаз, залитый пьяной слизью.

– Не-не боись! – хрипло вытолкнул из себя Литвак. – С-с-о м-мной н-не пропадешь…

– Уже пропал, скотина! Как ты сумел нажраться за полчаса?

Ответа он не услышал. Литвак по-детски доверчиво свернулся калачиком на холодном полу, положил обе ладони под щеку и безмятежно захрапел.

Дмитрий Евграфович толкнул ногой Литвака в мягкий, расслабленный бок.

– Вставай, сионист хренов!

Сионист не отозвался. Мышкин сбегал в морг, бросил там на пол старый матрас и, как обычно, схватил Литвака за ноги и потащил по кафельному полу. Литвак вдруг зарычал, стал отчаянно брыкаться, но глаз не открывал.

– А чтоб тебя дождь намочил! – вырвалось у Клементьевой.

– Спокойно, барышня! – бодро заявил Мышкин. – Хватай его за руки.

Вдвоем они втащили Литвака на его привычное место – у порога морга.

– Внимание! – сказал Мышкин. – Раз, два – бросаем!

Литвак шлепнулся, как лягушка, на матрац, но не проснулся. Спокойно перевернулся набок и снова принял позу эмбриона.

– Да, – сказал Мышкин, запирая морг на ключ. – Был бы трезвым, позвоночник сломал, когда с лестницы летел. Или насмерть.

– Ну, положим, трезвым он не упал бы, – отозвалась Большая Берта. – Он действительно пьян? Вы уверены?

Дмитрий Евграфович почесал в затылке.

– Кости целы – значит, пьян.

– Между прочим, не успела сказать: когда вы были у главврача, он ко мне прямо как с ножом к горлу пристал. Требовал сказать, остались какие-нибудь ваши стекла еще где-нибудь.

– И ты?..

– Сказала, что больше ничего не осталось.

Мышкин дико всхрапнул

– Дура! – завопил он. – Под монастырь меня подвела!

– Как это – под монастырь?.. – опешила Большая Берта.

– Откуда тебе знать, сколько у меня было и сколько осталось стекол! Ты просто не можешь этого знать! Изначально! Потому что, согласно твоей брехне, ты могла видеть только два стекла. Боже милосердный! – простонал Мышкин. – За что мне такое наказание?.. Учишь вас, бестолковых, учишь, как надо врать, и все напрасно!

Клементьева всхлипнула и отвернулась.

Мышкин смутился, покрутил головой, осторожно обнял Клементьеву за плечи.

– Ну, не сердись, Тань… Виноват, совсем истериком стал.

Она тихо заплакала. Мышкин достал грязноватый носовой платок в крошках табака и бережно вытер ей слезы.

– Больше не повторится, – пообещал он. – Гадом буду!

Клементьева не ответила. Слегка дернула плечом и гордо пошла к своему микроскопу.

Весь день Мышкин набирал номер телефона Марины – каждые полчаса, но без толку.

20. Как заключают сделку с правосудием

С большим трудом Мышкин заставил себя уснуть к половине третьего. Но через пять минут его разбудил мобильник.

Он нашарил под кроватью очки и, шатаясь из стороны в сторону, побрел на кухню. Трубка верещала из кейса.

На дисплее появилось изображение удивительно красивой женщины, похожей на Жаклин Биссет. Правда, ее портрет слегка портила синяя борода, которую Мышкин пририсовал своей бывшей жене.

– Тебе не известно, что я по ночам иногда сплю? – недовольно спросил Мышкин.

– Ты по ночам шляешься, а не спишь! – отрезала Регина. – А ведь тебе не двадцать лет. Неужели так и не понял?

– Увы! Так что я могу для тебя сделать? – грустно вздохнул Мышкин.

– Ты уже все сделал, мерзавец! – неожиданно крикнула Регина. – Какая же я дура, что не вернула после развода свою фамилию! Всё – рухнула моя репутация, конец! Ты хоть соображаешь, что твои пакости задевают всех, кто имеет несчастье быть с тобой знакомым?

– Подожди, подожди! – забеспокоился Мышкин. – Притормози. А теперь объясни четко и популярно, кто тебя укусил.

– Укусил? – крикнула Регина. – Тебе все шуточки! Насильник?! Маньяк проклятый! Жаль, нет смертной казни, и такие негодяи, как ты, дышат одним воздухом со своими жертвами!

Мышкин ушам своим не поверил.

– Насильник? – переспросил он и свистнул. – Вона как! Вижу, мой рейтинг пошел вверх. Вот радость-то!

– Ягненка из себя строишь, мерзавец!

– Неужели все бывшие жены такие же садистки? И что я тебе такого сделал? Если не считать развода и того факта, что тебе осталась квартира моих родителей, а я доживаю свой век над конюшней, где жила еще прабабушка.

На самом деле, в его доме при царе была каретная, а не конюшня. Однако конским навозом на лестничных клетках попахивало до сих пор, хоть и очень слабо.

– Теперь у тебя будет другая квартира. С решеткой! – пообещала Регина.

– Да объяснишь ты, наконец, черт бы тебя побрал!.. – взорвался Мышкин.

– Та девушка, мерзавец, дочь нашего профессора Шатрова, которую ты изнасиловал в поезде, все-таки набралась смелости и написала заявление в прокуратуру. Не испугалась твоих угроз. Понял, чудовище?

С минуту Мышкин переваривал услышанное. Наконец вздохнул и спросил устало:

– Откуда столь уникальный бред? Сама изобретаешь или ты, действительно, сошла с ума?

– Если информация из ФСБ – бред, то с ума сошел ты. Короче, мой Андрей, по сердечной простоте своей, хотел тебя предупредить еще вчера. Думай, ищи адвоката или…

– Да пошла ты к черту, идиотка! – зарычал Мышкин и отключил связь.

Он стоял оглушенный. Окончательно спятила баба. Впрочем, все дело в том, что Регина была энергетическим вампиром. И частенько подпитывалась, доводя Мышкина до белого каления.

В тишине квартиры раздраженно прокаркала ворона – три раза. И после каждого «каррр!» раздавался медный бой. Так теперь отмечала время кукушка в часах на кухне. Еще недавно она куковала, как и двадцать лет назад, – звонко, спокойно, может быть, немного задумчиво. Но как только на город обрушилась жара, кукушка неожиданно закаркала – хрипло и злобно. Как Ворона, которой где-то Бог послал кусочек сыра второй раз, а Лиса и этот у нее выдурила.

Мышкин утверждал, что и второй раз Лисица подошла к делу творчески. Она не хвалила Ворону, не просила спеть, а задала только один, но зловещий вопрос: «За кого голосовать будешь, растяпа, – за Путина или Медведева? Отвечай, если не хочешь, чтоб тебя обвинили в экстремизме!» – «За Медведева!», – с перепугу каркнула Ворона. Когда же Лисица с сыром скрылась, старая дура грустно подумала: «А если бы я сказала: „За Путина“? Что изменилось бы?»

Тишину раccек дверной звонок – длинный и требовательный.

«Принес же черт! В такое время! Кого?»

В глазок Мышкин увидел двух полицейских – офицера, среднего роста, с гигантской форменной фурагой в руке, и сержанта, двухметрового громилу, этот был без фураги. В тусклом свете лестничного фонаря отсвечивала его бритая башка, вся в неровных шишках.

Мышкин осторожно вложил запор цепочки в гнездо и бесшумно задвинул тяжелый стальной засов.

– А хозяин-то проснулся, – послышался из-за двери сиплый бас сержанта.

– В чем дело? – грубо спросил Мышкин. – Кого?

– Здравствуйте! – вежливо произнес капитан. – Мышкин Дмитрий Евграфович здесь проживает?

– Вам-то что? Кто такие?

– Полиция.

– Я не вызывал полицию! Да еще в такую рань. С ума еще не сошел.

– По-вашему, мы только к сумасшедшим ездим? Я капитан Денежкин Геннадий Степанович. Со мной сержант Бандера. Да, рановато мы… По мне – так вообще никуда не ездить по ночам, а пить чай в дежурной части. Дело, стало быть, важное и срочное. В ваших интересах, – добавил он. – Иначе бы не стали бы вас тревожить.

– Тревожить! – фыркнул Мышкин. – Слова-то какие выучили. Интеллигенты.

За дверью послышался долгий вздох. Нет, конечно, не бандиты. Перед нападением так устало не вздыхают.

– Откуда мне знать, что вы не налетчики? – на всякий случай уточнил Мышкин.

– А вы в глазок посмотрите, – посоветовал полицейский.

– Очень хорошо! – одобрил Мышкин – Смотрю в глазок – и получаю пулю точно в глаз!

– Это вы прям, как в кино! Да вот мое удостоверение. Можете смотреть и не бояться. Оно не стреляет, честное слово.

– Честное, говорите?

В глазок Мышкин крупно увидел раскрытую узкую книжечку, мутное пятно фотографии, подпись – длинную, неразборчивую, но очень кудрявую, и государственного двуглавого петуха в фиолетовом кружке. «Эх, давно надо было широкоугольник поставить на дверь, а то ведь высунешь башку, а по ней со стороны – топором!» – подумал Мышкин.

– Откроете? – убрал книжку Денежкин.

– Сначала скажите, где ксиву купили! – потребовал Мышкин. – На Сенном рынке? Или на Кузнечном? Хочу такую же.

Он видел в глазок, как полицейские переглянулись, разглядел даже, что Денежкин криво усмехнулся.

– А еще что вы хотите? – спросил капитан.

– Это я должен вас спросить, что вы хотите! – возмутился Дмитрий Евграфович. – Вламываетесь среди ночи, стаскиваете с кровати законопослушных граждан, суете под нос неизвестно что и не знаете, что я могу хотеть после этого!

Нет, все равно придется открыть.

– Я хочу, – четко, как на утренней врачебной конференции, произнес Мышкин, – чтобы вы назвали мне своего начальника – фамилию, имя, отчество, звание, а также отделение и телефон дежурной части. А я посмотрю, совпадет ли все с моим справочником по ГУВД. Служебным справочником, между прочим! Не слишком велико мое желание?

– Нисколько! Совсем скромное, – сразу согласился Денежкин. – Звоните прямо дежурному по городу: 278—19—45. Назовитесь, адрес, и он вам скажет сразу, кого к вам направили. И номера удостоверений назовет.

Телефон был верный, Мышкин знал его, поэтому, ворча под нос проклятия, отодвинул засов, отпер замок. Цепочку снимать не спешил. Через приоткрытую дверь стал рассматривать полицейских – хмурого капитана Денежника и двухметрового сержанта Бандеру – громилу, который равнодушно изучал щербатую эмалевую дощечку с номером соседней квартиры. Наконец, Денежкин не выдержал:

– Ладно, мы уходим. Но открыть – в ваших интересах. Придется вам потом своими ногами побегать. Так что вам резон поверить.

– Я должен вам поверить! – фыркнул Мышкин. – Полиция заботится о моих интересах! С какой стати? Что там у вас произошло?

– Где?

– Да где еще – в ментовке вашей или как у вас там сейчас, у господ полицейских, называется!.. Дустом, что ли, всех ваших оборотней в погонах повытравили?

– А вы как думаете? – поинтересовался Денежкин.

– Думаю, что не всех.

– Нам уходить?

– Нет, – вздохнул Мышкин и снял цепочку. – После такого вопроса как не поверить, что вы пришли меня спасать. Коль скоро готовы сейчас же отказаться от спасения…

– Может, и так, – согласился капитан Денежкин.

– Пошли на кухню.

Они расселись вокруг крошечного круглого стола.

– Но сначала вопросы задаю я! – заявил Мышкин. – Жрать хотите, мужики? Могу сделать кофе. Настоящий. Сыр есть и колбаса.

Громила оживился, но тут же сник, услышав ответ начальника:

– В другое бы время. Спасибо. Надо ехать. Начальство ждет.

– Куда?

– В ГУВД. На Литейный.

– Я так и не понял: это что такое? Арест?

– Даже не задержание! – заверил Денежкин.

– А что?

– Приглашение. И просьба. Мы приглашаем вас, то есть, просим, по вашей собственной инициативе и добровольно, проехать с нами. Дело очень срочное. Оно касается вас лично. Следователь очень просит вас к нему приехать. Прямо сейчас. Добровольно и самостоятельно. А мы с сержантом окажем вам бесплатную транспортную услугу – машина во дворе.

– Слушайте, мужики! По-человечески сказать не можете, зачем я вам?

Полицейские переглянулись.

– Не имею полной информации. А если б и была, не имею права разглашать, – значительно произнес Денежкин.

Он снова переглянулся с сержантом. Тот кивнул.

– Ладно… Я ничего вам сейчас не скажу, а вы ничего не услышите… Вам известна гражданка Шатрова?

– Какая еще Шатрова? Откуда взялась? Что ей надо от меня?

– Ей уже ничего не надо, – ответил Денежкин.

Громила мотнул бритой башкой:

– «Ничего теперь не надо ей, никого теперь не жаль!» – бухнул он. – И кранты!

Что-то дикое показалось Мышкину в неожиданном цитировании романса Вертинского «Ваши пальцы пахнут ладаном».

– И коньяка «хеннеси» тоже не надо, – добавил жути капитан.

– При чем тут «хеннеси»? – голос Мышкина дрогнул.

– Да ни при чем, – успокоил капитан. – Просто к слову пришлось. Я его и не пробовал никогда. А вы?

Мышкин не ответил. Он уставился неподвижным взглядом на большой термометр на стене. Красный спиртовой столбик застыл у цифры 36.

– Вы про какую Шатрову?.. – наконец, тихо спросил он.

– Шатрова Марина Михайловна, проспект Шверника, дом шесть, квартира восемнадцать.

– И что Марина Михайловна? – голос Мышкин дрогнул.

– Уже ничего, – ответил капитан. – И вы, похоже, были последним, кто ее видел перед смертью.

– Да что вы такое несете? – прошептал Мышкин. – Какая такая смерть? Кто умер?

– Вы не расслышали?

– Не расслышал! И не понял! При чем тут Шатрова?

– При том, что Шатрова Марина Михайловна убита.

– Вы с ума сошли! – крикнул Дмитрий Евграфович. – Это невозможно! Она не может… умереть!

– Идет расследование, возбуждено дело, – сочувственно вздохнул капитан. – Следствию нужна ваша помощь. Так что же, Дмитрий Евграфович? Поедем?

Мышкин не шевельнулся.

– Да не расстраивайтесь так заранее, – сказал капитан. – Конечно, неожиданно. Такое происходит всегда неожиданно. Все мы думаем: такое с кем угодно может случиться, только не с нами.

Мышкин окаменело молчал.

– Знаете, давайте не будем торопиться с переживаниями, – предложил капитан. – Ведь еще не факт, что убийство. Очень много неясностей. Следствие рассчитывает на вашу помощь. Да и у нас ошибки всякие бывают. Даже большие. Сами понимаете: наша служба и опасна, и трудна. Бывает, человек вроде тот, а адрес или год рождения – не тот. Или отчество другое. Начинаешь разбираться, а потом выясняется, зря людей тревожили.

Мышкин поднялся, достал из буфета валерьянку и вылил в рюмку весь флакон. Выпил одним глотком, запил из-под крана.

– Вот тут у нас арестовали одного фигуранта, – продолжил Денежкин. – По фамилии Кошкин. Он, понимаете, захватил в собственность ночной клуб с подпольной рулеткой. Казино – незаконное, в подвале, дверь железная. Охрана – сплошь бывший ОМОН. И два страшных пса – доберманы. В общем, солидная была точка, серьезные люди туда ходили – прокурор, вице-губернатор, два генерала полиции, главный смотрящий от воров в законе и даже один очень известный киллер. Самое интересное здесь, что хозяином казино был папаша того парня, Кошкина. Короче, захват чужого бизнеса. По-научному, «рейдерство». Представляете? Кто-то несколько лет ишачил, делал фирму, ни сна, ни отдыха. А когда баксы закапали, приходит отморозок и говорит: «Было твое – стало мое!» Так он, Кошкин, не только бизнес украл у родного папаши, он своего родителя еще и завалил двумя выстрелами из глока.

– Из вальтера, – влез сержант Бандера.

– Субординация! – прикрикнул капитан Денежкин. – Старшего по званию перебиваешь. Сколько учить? Тут тебе не воровская сходка, сержант Бандера, а господин Мышкин – не вор в законе. Понял-нет?

Сержант растопырил пальцы веером.

– Поня́л, гражданин начальник! Поня́л.

– Значит, из глока папашу погасил двумя выстрелами, потом его секретаршу, которая папе секс делала после работы. Потом еще и главбуха – до кучи. Но далеко не ушел. В общем, взяли убийцу, упаковали и в СИЗО на Литейный. Он – в несознанку: дескать, ничего не знаю, ничего не видел, папаша мой вообще в другом городе живет, к тому же два года, как помер. Прессовали мужика полтора месяца. Упрямый оказался. Потом стал постепенно признаваться, пошел на сотрудничество со следствием, расследование пошло, как по маслу. Обвинительное заключение, Кошкин ознакомился, все подписал… Суд назначили. Как вдруг буквально за пять минут до начала процесса следователь случайно обнаружил, что им вообще-то не Кошкин был нужен, а Кишкин! В буквочке ошибка, в одной буквочке! Представляете, Дмитрий Евграфович? Надо выпускать Кошкина. А как тут выпустишь? Много уже наработали. В общем, в ходе судебного процесса совершил Кошкин попытку к бегству. И прямо в СИЗО, не отходя от кассы, получил девять грамм в затылок.

– А Кишкин? – машинально спросил Дмитрий Евграфович.

– А что Кишкин? – пожал плечами капитан. – Гуляет. До сих пор ищут. Так что всякое бывает! Вы не волнуйтесь заранее.

Мышкин съежился на стуле.

– Да не переживай, брателло! – сержант Бандера приятельски похлопал Мышкина по плечу.

Сочувственно-угрожающие байки капитана Денежкина Мышкин мог еще вытерпеть, но не лапу Бандеры.

– Никуда я не поеду! – он вскочил. – Никуда! Или несите постановление суда.

Громила дернулся, но капитан жестом остановил его.

– Совершенно справедливое требование, – согласился Денежкин. – Только вот все судьи сейчас спят. Надо ждать до утра. А зачем? Я ж вам русским языком сказал: никакого ареста, привода, никаких мер пресечения. Вы добровольно с нами согласились ехать.

– Не поеду! – отрезал Мышкин, тяжело дыша.

– Смотри-ка, сержант Бандера! – с веселым удивлением сказал Денежкин. – Он что – псих? Или пыльным мешком из-за угла двинутый? Ты, что ли, его мешком из-за угла двинул? Признавайся, если не хочешь, чтоб тебя до ефрейтора понизили!

– Не-е-е, – обиделся Бандера. – Он сам себя.

– Наверное, ты прав, сержант. С ним надо ухо востро. А то ведь может сам себе и ребра переломать. Или башку проломить. Или из окна выпасть. А то и застрелиться к чертовой матери при попытке к бегству. А? Может?

– Такой может, – согласился Бандера. И добавил: – А то еще и почки сам себе отобьет, потому как полицию не любит. И следов не оставит, только кровью будет мочиться целый месяц.

– И опять ты прав, Бандера, – грустно сказал Денежкин. – И как его удержишь? У нас не получится.

Громила гмыкнул, а Денежкин вдруг схватил Мышкина за большой палец и, ломая, резко дернул вниз. Мышкин взвыл, выгнулся за пальцем, но капитан не отпускал и нажимал сильнее. Мышкину понял, что кость сейчас треснет.

– Пусти! – сдавленно крикнул он. – Пусти, сломаешь!..

– А я-то причем? – удивился Денежкин. – Разве я тебя трогаю? А, сержант?

– Так это ж он сам себе палец типа ломает! – возмутился Бандера. – И не удержать здоровенного такого… Потом на нас будет всё сваливать, клеветать на органы.

– Не выйдет у него, – снова повеселел Денежкин и отпустил Мышкина. – Береги пальцы! И почки тоже.

– Все равно не поеду, – угрюмо выдавил из себя Мышкин, растирая палец. – Ордер давайте.

– А, вот оно что! – протянул Денежкин, будто наконец понял. – Ордер, значит?

– Да, ордер на арест. Или задержание.

– Один момент! Сержант, у тебя случайно ордера нет? Не завалялся в кармане? Или в сапогах? А то я свой где-то потерял. Гражданин правильно требует соблюдать его права человека.

– Их есть у меня! – с готовностью отозвался сержант. – Очень хороший ордер. Ему понравится.

В руках Бандеры оказалась короткая черная палка.

– Вот он, ордер!

Он поднес палку к стакану на столе. С ее конца сорвались две толстые голубые молнии. Стакан треснул, осколки свалились на пол. Резко запахло озоном.

– Такой подойдет? – спросил Бандера.

– Ладно, – сдался Мышкин. – Сейчас оденусь…

Он молча повернулся и пошел в комнату. Натягивая брюки, услышал из кухни сержанта Бандеру:

– Чёй-то не очень на мочилу тянет…

– Господин полицейский, – строго ответил капитан. – Думай, что говоришь. А лучше вообще молчи. Болтун – находка для шпиона.

– Дак я… Дак я ничего… Молчу.

– Для чего тебя сюда послали?

– На случай сопротивления задержанного.

– Вот и жди случая. Только молча. Проследи за ним.

Сержант немедленно двинулся в комнату и не отходил от Мышкина ни на шаг, даже в туалет не отпустил одного.

Во дворе стоял полицейский форд, чуть не упираясь радиатором в дверь подъезда. Мышкин глянул на часы: половина четвертого. Солнце уже взошло, но лучи его не могли пробиться сквозь дымно-пылевую взвесь, не осевшую с вечера и не остывшую.

Мышкина усадили на заднее сиденье, справа к двери его прижал сержант Бандера. Денежкин сел впереди и сказал, оглянувшись:

– Нарушаю правила! Только ради вас, господин Кошкин…

– Мышкин! – поправил Бандера.

– Кишкин, – исправился Денежкин. – Чтоб комфорт у вас был полный. Дверь, кстати, на замке. А Бандера любит стрелять по тем, кто от него убегает. Очень любит, прохиндей…

Шофер завел мотор и включил передачу.

– Подожди, Витя, – попросил Денежкин. И Мышкину: – Покажите руки! Обе!

Мышкин протянул обе руки и сержант тут же защелкнул на них пластмассовые наручники.

– Американские! Класс! – с удовольствием сообщил Бандера. – Уже работают.

– Едем! – приказал Денежкин.

Водитель дал полный газ, завизжала резина, форд рванул с места.

При скорости сто тридцать километров в час форд проскочил Большой проспект и подлетел к Дворцовому мосту. Тут на переносных турникетах уже мигали красные огни, толпа гуляющих наблюдала, как мост медленно переломился на две половины и каждая пошла вертикально. Десятка два машин стояли в очереди. Форд взревел и резко прибавил скорость. Мышкин откинулся на заднее сиденье. Он услышал треск сбитых турникетов, заныл желудок, когда форд повис над Невой, появившейся между разведенными половинами моста. Потом все четыре колеса упруго, словно футбольные мячи, шлепнулись о другую половину моста. Отлетел в сторону второй шлагбаум, толпа с воплями и смехом расступилась. Водитель, не обращая внимания на запрещающий знак, резко отвернул влево и помчался по Дворцовой набережной.

– Не обкакался наш пассажир? – обернулся Денежкин.

Сержант Бандера шумно и с фырканьем, словно старый мерин, втянул воздух.

– Да не, вроде.

– А что у него на руке?

– Так наручники, – удивленно ответил громила. – Вы ж приказали. Сейчас начнут ему кости ломать.

– Нет, что там еще?

На левой руке Мышкина были прекрасные японские часы «ситизьен» в черном титановом корпусе, герметичные, со светящимися стрелками и автоподзаводом – подарок Регины к защите кандидатской.

– Котлы, – доложил Бандера. – Клёвые!

Он расстегнул ремешок, поднес часы к уху, встряхнул и удовлетворенно кивнул.

– Сами заводятся. Подойдут? – протянул он часы Денежкину.

Капитану хватило секунды, чтоб оценить, и «ситизьен» исчез в нагрудном кармане его темно-голубой форменной безрукавке с жирной полосой грязи на воротнике.

– Между прочим, именные, – угрюмо предупредил Мышкин. – С дарственной надписью. Там имя и фамилия.

Денежкин кивнул: принял к сведению.

Мышкин глубоко вздохнул, решив, что с потерей часов у него появились какие-то права или хотя бы послабления.

– А теперь скажите честно, мужики, – душевно, словно у пивного ларька, заговорил он. – Зачем меня взяли? Зачем выдумали про убийство? Почему правду не сказали? Я ведь и так согласился с вами ехать. Сначала…

Денежкин обернулся на четверть оборота и произнес четко и брезгливо:

– На хрен ты мне лично нужен!

– Тем более: зачем забрали?

– Потому что ты – убийца, – равнодушным и оттого особенно страшным тоном ответил капитан. – Ты убил молодую красивую бабу. Зачем ты ее убил, а, мужик? – обернулся он к Мышкину.

Мышкин не ответил, потому что лицо капитана Денежкина скукожилось и поплыло куда-то вбок. Поплыла, теряя очертания, и физиономия сержанта Бандеры. При этом она несколько раз изменилась, словно пластилиновая, и из человеческой превратилась в отвратительную собачью морду африканского павиана. «Ну, теперь хоть ясно, кто они на самом деле, – успокоился Мышкин. – Недолго же они притворялись людьми, к тому же полицейскими…»

И словно в подтверждение, водитель растаял в воздухе, превратившись в тонкое облачко дыма, тотчас сдутое встречным ветром. Теперь форд с ревом летел по набережной самостоятельно, но, тем менее, – с большим мастерством. Где надо, форд сам притормаживал и снова прыгал вперед, потом круто завернул вправо на Литейный и сейчас же влево – на Шпалерную и резко затормозил у подъезда Большого дома5858
  Народное название дома по Литейному, 4. Тут размещаются Главные управления ФСБ и МВД.


[Закрыть].

Тут в грудь Мышкину кто-то вонзил железный кол, и, благодаря боли, Мышкин обо всем догадался: «Ну, конечно же… Сейчас проснусь. Или через секунду. Нет, через пять».

Но он не проснулся ни через пять, ни через двадцать секунд.

– Или сразу в СИЗО? – спросил водитель; он, оказывается, никуда не исчезал.

– Пока здесь, – ответил Денежкин и крикнул Мышкину: – Станция! Пассажир, вылезай!

Мышкин не шевельнулся. Он снова ничего не видел вокруг и не слышал. И даже не почувствовал, как его вытащили из машины, подхватили с двух сторон и поволокли к подъезду.

Здесь его, как бревно, прислонили к стене, окрашенной серой масляной краской. Пока капитан объяснялся с часовым, Мышкин почувствовал свои ноги и стал на них тверже. Потом его, все еще ослепшего и оглохшего, подхватив с двух сторон, повели по широкой лестнице с серыми гранитными ступенями и перилами на пузатых гипсовых балясинах. Провели мимо громадной мраморной доски с высеченными золотом именами и званиями погибших сотрудников. Старый скрипучий лифт доставил их на четвертый этаж, и Мышкин очутился в длинном, с полкилометра, коридоре с черной лентой ковролина на полу. Все это он уже скоро вспомнит и восстановит в памяти до мельчайших подробностей, а сейчас он только чувствовал, что из глаз по щекам медленно стекает что-то соленое, напоминающее вкусом физиологический раствор. Он стекал с лица и капал на грудь и на пол, но это был не физраствор, а что это было – Мышкин никак не мог вспомнить, но был уверен, что когда-то знал, какая жидкость вырабатывается глазными железами и при каких условиях диссимилируется. А если знал, то, значит, непременно вспомнит, и волноваться не о чем.

И как только Дмитрий Евграфович это осознал, он успокоился, и к нему немедленно вернулись зрение и слух.

Остановились у двери с черной стеклянной табличкой и белыми буквами: «Ст. дознаватель Шарыгин А. И.».

– Стоять и ждать! – скомандовал Денежкин. – Не вздумай дергаться. Камеры слежения через каждые три метра. Два шага отсюда – попытка к бегству. Я предупреждал: сержант Бандера любит это дело.

В подтверждение Бандера показал зубы с двумя стальными фиксами на резцах. Мышкин начал усиленно вспоминать, кто такой Бандера и что он любит, но решил оставить на потом. Однако на всякий случай спросил:

– Мы с вами, кажется, где-то встречались?

Тот снова показал стальные коронки.

– «Мы странно встретились и странно разойдемся!» – ответил Бандера цитатой из популярной блатной песни.

– Доктор под фраера косит, – отметил Денежкин. – Под сумасшедшего фраера.

Бандера весело спел из другой:

 
Собака лаяла
На дядю фраера!..
 

– Концерт окончен, – объявил капитан и скрылся в кабинете Шарыгина.

Мышкин сел на жесткую скамью, обитую черным дерматином, прислонился к холодной стене и заставил себя ни о чем не думать. Горели запястья под кольцами наручников. Он осмотрел их и не нашел замка. Одноразовые, значит. Американские. Скрытое орудие пытки: запястья распухают, ребристая пластмасса врезается в них все сильнее. Часа через два он может от боли потерять сознание.

Над головой послышался громкий щелчок: электрические часы показали половину пятого.

Из кабинета Шарыгина вышли двое кавказцев, оба в металлических наручниках. У одного не было глаз, только две едва заметные черточки в сплошной багрово-синей опухоли. Лицо другого вообще отсутствовало – сплошная кровавая маска. Их вывел сержант Бандера.

– Морды к стене! – приказал он и каждого ткнул резиновой дубинкой в затылок. – Теперь на колени! – и подрубил обоих ударами дубинки сзади.

Оба рухнули на колени, один взвыл, другой только заскрипел зубами.

– Стоять прямо! Не сидеть! Не оборачиваться! Не разговаривать! С дерьмом смешаю, – пообещал сержант Бандера. – Или свиное сало жрать заставлю.

И вернулся в кабинет.

Кавказцы постояли с минуту на коленях, перебросились словами на своем языке и сели на пятки. В ту же секунду дверь распахнулась, вылетел сержант Бандера. Резиновая дубинка обрушилась на спины кавказцев, оставляя на их пиджаках пыльные следы.

– Не сидеть, чурки поганые! В следующий раз – по башке.

Один по-прежнему молча стал на колени. Другой тихо застонал и снова получил дубинкой по спине.

– Кому сказано, чернозадый, – молчать!

Мышкин закрыл глаза и отключил себя от всего внешнего, погрузившись, хоть и с трудом, в состояние пустоты.

Часы показали пять, когда он услышал голоса в коридоре. Бандера привел нового кавказца – пожилого, седобородого, в дагестанской папахе.