Текст книги "«Посмотрим, кто кого переупрямит…»"

Милая Надежда Яковлевна, у меня всё то же. Живу спокойно, один, – но пока без средств к существованию. Всё же звонить Иванову – выше моих сил, и с этим ничего не поделаешь. Обойдется, не беспокойтесь слишком…

С. Маркиш меня расстроил, сказав, что получил от Вас грустное письмо. Почему, Над. Як.? Как будто Вы пишете, что всё идет не как надо… Если Вы об Ос. Эм., то у меня, напротив, появилась уверенность, что всё осталось и ничего не пропало, рубеж, когда это могло погибнуть, пройден благодаря Вам, и теперь всё способствует его силе. То, что не способствует, терпит крах исторически, в том, что происходит сейчас на наших глазах. Злодеи, правда, еще живут, но порядка, за который они цеплялись, уже нет. Мне тут пришлось встретиться с человеком, неприязненно настроенным к О. Э. (лично), и что же… Мне же надо было от него отбиваться, п<отому> ч<то> в его глазах я читал: ну а разве нет? Разве не делал он то-то и то-то, чего не позволяли себе “порядочные” люди?

Судьба Вас по-прежнему гонит, и, наверное, от этого у Вас чувство растерянности и “потерь”. Но я за Вами буду следовать всю жизнь и концентрировать, и фиксировать, чтó Вы можете упустить из виду. Хотя Вам, по-моему, не нужно еще выпускать всех нитей. Это ведь не очень нескромно для меня?

А теперь поздравляю Вас с днем рождения, и пусть всё же бури коснутся более молодых (хотя бы меня), а Вам уж довольно.

Если это удобно и Вы переписываетесь с Гладковым – пусть он Вам пришлет выписки из дневника (он обещал). Над чем Вы сейчас работаете? Я надеюсь когда-нибудь прочесть Ваши “рассказы” – комментарий об отдельных стихах, по письмам (ок<оло> Воронежских лет). У меня прибавилось несколько новых документов (напр<имер>, письмо Волошина в контрразведку), – когда заведу в подвале машинку, буду перепечатывать и могу отсылать Вам. Саша М.

Дорогая Над. Як.!

Получил Ваше письмо. Спасибо. От Гладкова я ничего не получал. М. В. Юдина искала меня месяца два назад. Я звонил – речь шла о каком-то переводе – но не состоялось. ‹…› Саша.

Дорогая Над. Як., не писал вам долго, желая порадовать находкой, которая ожидалась и вчера осуществилась: это 9 писем к Вяч. Иванову, 1909 (из-за границы) и 1911 г. – очень интересные, с приложением 16 неизвестных (мне, по крайней мере) стихотворений. Уверен, что в архиве В. Иванова, который сейчас смотрю, найдется и многое другое. Прислать вам? Я перепечатаю.

За информацию – спасибо. У меня действительно болезнь “проницательного редактора” – делать заманчивые предположения. То, как было на самом деле, всегда оказывается интереснее и богаче смыслом. Между прочим, об испанцах я знаю эпиграмму еще 1909 г., что-то в связи со спектаклем “Кривого зеркала” – “Испанец собирается порой / На похороны тетки в Сарагоссу…”. Не та? “Марочка” – это, конечно, и есть моя “знакомая”. Узнаю… Но у меня и без нее впечатление, что Дом Герцена, 1922–23 гг., – худшее время для О. М. Ненужные люди, суета, попытки литературной коммерции… Да? В письме матери Ларисы Р. к ней есть сценка (22 г.): она приводит к вам Тихонова и Сережу К. (? тоже поэта), и в это время приходят: некая Суза от имени “акмеистов-москвичей” (прогнал: “были только питерские акмеисты и вышли”), какая-то баба-лесбиянка и жуткий Парнах… Всё это описано красочно и неприязненно…[544]544
  28 декабря 1922 г. Е. А. Рейснер писала Л. М. Рейснер: “У нас гостит уже 3-ью неделю Сережа К., приезжал на несколько дней и его друг, поэт Тихонов, последний будет хорошим поэтом, большим. Сводила я их обоих к Мандельштаму. Последний превратился из человека в лапу, понимаешь, звериная лапа, с длинными когтями, и всё она хватает, нужное и ненужное, и тащит к себе в берлогу. А в берлоге сидит у него самка, некрасивая, очень чистенькая, и она всё высматривает: не увидит ли чего блестящего, шепнет ему, а он лапой цап – и поехало… Так вот, Ман<дельштам> отчитывал при мне молодых и начинающих: «Не надо сюжета, сохрани вас Галлий от жизни и ее обыденщины – вверх, чтоб духу прожаренного масла не было, переживания, претворения…» Стук в дверь. М<андельштам> выскакивает, оказывается – пришла Суза от имени «Акмеистов-москвичей» с просьбой М<андельштаму> руководить ими… «Никаких акмеистов-москвичей нету, были и вышли питерские акмеисты, прощайте». Суза ушла… Стук, пришла баба в штанах наверху, пэнснэ, муж<ская> шапка, пожатие реши-тельное и мокрое… Оказывается, эта баба – представитель лесбиек, их 50 штук<?>, живут они в одной станции от Москвы и все содомеют, а она почти каждый вечер приезжает в М<оскву> к Манд<ельштаму>. Вижу, тоска житейская… «Давайте, идем, дети, в кинематограф…» Стук, вваливается поэт Парнах, но он не производит впечатления вошедшего, а будто цепляясь когтями повис на потолке и оттуда нас смотрит, и когти в штукатурку въехали… Ну, пошли, тут львы, пантеры, их бьют палками, я рот разинула: милые звери, к<а>к непостижимо прямо идут на опасность… Хотела Мандельштамихе шепнуть о том, к<а>к я люблю зверей под старость. Нагнулась, вижу: лесбиазка, черт ее дери, держит руку Мандельштамихи и жмет и целует… Высунула я им язык, и снова к зверям… Вышли, Госику по дороге с лесбиазкой, мне с М<андельштамами>: «Нехорошо, Надюша (жене М<андельштама>), что Вы эту гадину принимаете, омерзительно!» – говорю ей. – «Но она влюблена в меня», – шепчет пакостная Надюша. Я скорее домой, к своим милым зверям, ну их с людьми!” (Богомолов Н. А. Русская литература первой трети XX века: Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999. С. 586–587); Сережа К. – С. М. Кремков или С. А. Колбасьев, Суза – Сусанна Альфонсовна Укше, Госик – Игорь Михайлович Рейснер. 1 24 июня 1933 г. Андрей Белый писал Г. А. Санникову: “Чувствуем огромное облегчение: уехали Мандельштамы, к столику которых мы были прикреплены. Трудные, тяжелые, ворчливые, мудреные люди. Их не поймешь” (Андрей Белый, Григорий Санников. Переписка: 1928–1933. М., 2009. С. 141).


[Закрыть]

Еще Вам, наверно, неприятно будет узнать, но А. Белый в одном письме из Коктебеля 33 г. пишет, что М. – в тягость, и вообще, чужой человек[545]545
  27 декабря 1938 г. скончался О. Э. Мандельштам.


[Закрыть]. Это вовсе не удивительно. Мне говорили о том, как А. Б. просил для надзора за собой “красного профессора”, п<отому> ч<то> не может ручаться за то, что пишет его рука… В письмах, которые я видел, восторги перед Гладковым, Санниковым и т. п. Тоже, конечно, трагедия, но обратная той, что у О. М. Понятно, почему его так потрясло предисловие Каменева… А в стихах на смерть, и Н. И. говорит, – как всегда, больше личного…

О Н. И. – в последнем письме я поддался мрачному настроению. Сейчас опять звоню ему и стараюсь видеть только ценное и сильное в нем…

Хочу очень набраться духу и позвонить Анне Андреевне – она здесь. Показать и спросить кое-что… (??) Обо мне, если не написали, не пишите Поливанову. Мне, со своей стороны, всё равно невозможно будет что-н<ибудь> сделать, да и всё же не для меня это… Саша М.

С Новым годом, милая Надежда Яковлевна! Я жив и здоров (хотя я и один) и беспокоюсь только, что причинил Вам много переживаний за себя. Было несколько тяжелых дней, когда я внезапно столкнулся со всей мерой пошлости и лжи (в чем Юля меньше всего, а м. б. и совсем не виновата – просто попав в беду) – сейчас я совсем успокоился и только волнуюсь за Юлю.

 
Подивлюсь на мир еще немного,
На детей и на снега…
 

Жалею, что не приехал в памятный день[546]546
  См. наст. издание, с. 313–315.


[Закрыть] – по охватившей меня боязни пространства, а ни с кем из отъезжавших связаться не сумел. Звонил в этот день Анне Андреевне и Н. И., собрал кое-кого из друзей, читал стихи и объяснял, кто такой, по моему представлению, был О. М. Сейчас буду звонить Евг. Як.

У меня было два радостных события: был в гостях у Анны Андр., сидел ок<оло> 3 часов, многое понял, был горд и счастлив (она читала стихи и из Данте своим голосом). На прощание А. А. сказала: позвоните – мы с вами обсудим, что нужно сделать – это тоже своим, “отвлеченным” голосом[547]547
  А. А. Морозов посетил А. А. Ахматову 19 декабря 1963 г. (Записные книжки Ахматовой. С. 415–416).


[Закрыть]. Потом я списался с Кузиным, он прислал мне два исключительно доброжелательных письма и очень благородных по тону. Пишет даже, что рассматривает нашу будущую встречу как в некотором отношении продолжение своих отношений с О. Э.

Всё это меня очень согрело и помогло выздороветь. Напишите мне скорей, если у Вас нет на меня никакой обиды. Ваш Саша.

Дорогая Надежда Яковлевна!

Простите меня еще раз за молчание. Оно вызвано всё тем же – нет душевного спокойствия, нет минимума веселости, а – на советском языке – бодрости. ‹…›

Когда-нибудь вы объясните мне полностью смысл стихов про “точку безумия” и “чистых линий пучки благодарные” – для меня это как раз то – тот же абсолют. Юля головой всё понимает и сочувствует, но, видимо, обманывается и жить так не может.

Срок работы истек – правда, никто не просил меня уйти, “пока я сам не ушел от них”, как О. М. из Цекубу. Отвратительные, похабные, семейно-государственные бабы (“чистая любовь – это любовь после бани” – их анекдоты!). Не судите меня: конечно, я согласен на каторгу, но со смыслом, если бы это, например, нужно было для Юли, чтобы ей помочь. Надеюсь, что меня пока еще не тронут, и я смогу осуществить на грошовых заработках свой идеал нищеты и поработать над О. М. Последнее, конечно, единственный смысл. Неужели не дадут?

7-го – был у Рожанского (позвонил мне с приглашением). Приехала Анна Андр<еевна> с Юлей и Женя Левитин. Было замечательно, и мне стало лучше. С А. А. сидел рядом.

Н. И. к телефону не подходит. Лид. Вас. говорит: он на строгом режиме. Очень скучаю по его всепониманию, и вообще он меня морально поддерживает. Ему-то всё, что во мне, кажется, знакомо и преодолено.

От Кузина получил пространное письмо, занятое критикой “Пут<ешествия> в Армению”[548]548
  Борис Александрович Шатилов.


[Закрыть]. Ничего конкретного, но что всё не так, неверно и по-дилетантски. Разумеется, я не согласен, и напишу ему, что я думаю. Прислал эпиграммы на Вермеля (коллективные!)[549]549
  Вермель Юлий Матвеевич (1906–1938) – зоолог, друг и соавтор Б. С. Кузина, двоюродный брат Д. С. Усова. См. ст.: Новые материалы О. Э. Мандельштама из архива А. А. Морозова / Публ. и вступит. заметка С. Василенко // Сохрани мою речь. Вып. 5/1. М., 2011. С. 173–178.


[Закрыть]. Но, мне кажется, не надо вам его отпугивать, раз выражает готовность помочь и любит О. М.

А что с публикаций “Лит<ературной> России”?

Ваш Саша М.

Дорогая Над. Як.

Спасибо вам за всё, всё. Ваша забота обо мне меня очень поддерживает. Но моя судьба – это тоже я, и, откровенно говоря, разве вы не думаете, что если бы она была другая, я не занимался бы так, внутренне, О. М.? Я на него ориентируюсь, но, конечно, не внешне, – внешне – это так получается.

‹…›

Вчера звонил Н. И., он ничего, слава богу, и странно, предупреждая, что бы я мог сказать, он сказал: А. А., с Вами происходит самое ужасное и безысходное, что только может быть (что-то раньше я говорил вскользь, что от меня “жена ушла”).

Я воспринимаю всё широко, как должное мне за эгоизм, отщепенство и всю “странность” – видимо, то же Н. И. Вижу здесь какое-то страшное социальное вытеснение и “убийство на том же корню”. Но останавливаюсь.

Я опять бросился в занятия, еще более почувствовал, как это хорошо – быть честным и заинтересованным исследователем – и как трудно. В архиве читаю многотомный Дневник Кузмина – букв<ально> по дням, для доревол<юционного> времени – это бесценно. Обрадовал Н. И. тем, что там есть начало Хлебникова – 1909 г., башня.

Если хватит духа, попробую еще раз вылезти из кризиса: это – еще раз проходить шоферскую комиссию – не выйдет, осенью толкнуться в аспирантуру, взяв тему вроде: Блок и акмеизм. Обе попытки отчаянные, с минимальными шансами. Не возьмут – останусь таким, как есть.

О бумагах – видимо, какой-то “вариант” может быть опасным, хотя как будто это не практикуется. Но отдам С. Маркишу “Армению” на днях, “разрозненную” папку и мелочи – уже до Вашего приезда. Да?

Кто такой детск<ий> писатель Шатилов[550]550
  28 декабря 1924 г. Б. К. Лившиц писал М. А. Кузмину: “Наша новогодняя компания распалась: сегодня Мандельштамы (в чьей квартире предполагалось встретить Новый год) неожиданно заявили, что они заняты у Семеновых” (“Слово в движении и движение в слове”: Письма Бенедикта Лившица / Публ. П. Нерлера и А. Парниса // Минувшее: Исторический альм. Вып. 8. М., 1992. С. 186). Семенов С. А. (1893–1942) – писатель, редактировал альманах “Ковш”, в котором печатался Мандельштам; Семенова Н. Г. (урожд. Бруггер, сценич. псевд. Волотова, 1896–1982) – актриса.


[Закрыть] и почему у его вдовы могут быть какие-то стихи О. М.? – говорят. И мне для справки – кто это Семеновы[551]551
  См. примеч. на с. 303.


[Закрыть] – Л<енингр>ад, 1924–25 гг. Ваш Саша.

Дорогая Над. Як., Вы напрасно испугались за дневник Кузмина. Он – на 90 % занят романами, но на 10 % – регистрацией, кто пришел и что случилось. Важно, что всё датировано – и для историка здесь многое встает на место (ок. 1909–1911 гг., когда Кузмин жил на “башне”). До О. М. я еще не дошел, но о Хлебникове уже есть ценный матерьял.

Посылаю Вам письмо Кузина, единственно затем, чтобы Вы не думали о нем (м<ожет> б<ыть>) хуже, чем есть.

Сегодня по радио (“Гол<ос> Ам<ерики>”) – в Нью-Йорке 13. III. был вечер О. М.[552]552
  См. об этом вечере кн.: Нерлер П. Осип Мандельштам и Америка. 2-е изд. М., 2012. С. 250–252.


[Закрыть]. Читал доклад Кл. Браун – специалист по акмеизму (нашел у О. М. “жилку пушкинской веселости” в последних стихах). Читали стихи по-русски и англ<ийски>.

Мне лучше, спокойнее, хотя как-то холоднее на душе. Многое, наверно, во мне изменилось. О Блоке – недаром. Полюбил после “Дневника”. Ему – за его маской – было и легче, и труднее, чем О. М. (смешно: но в личных отношениях что-то нашел свое).

Приезжайте скорее. Здесь опять слухи о Вашей прописке. Ваш Саша.

Вы забыли ответить о Семеновых и Шатилове, кто они такие.

Дорогая Надежда Яковлевна, новостей больших нет. Я был у Н. И. Много говорили о жизни – он тоже расстроился из-за меня. Зато стихотв<орению> о Сухаревке (Всё чуждо нам…) обрадовался очень. Оказывается, с ним связана целая история, очень интересная в литературном отношении (Алекс<андр> Анат<ольевич> – только Вам!!). Но, конечно, я расскажу Вам… в следующем письме (чтобы было с продолжением…).

Я Вас спрашивал о Семенове – это, очевидно, ленингр<адский> писатель. С ними – встреча Нового года в 24 г. (Встретил у Кузмина: он пишет Лившицу, что хотели встречать у Вас, но Вы заняты у Семеновых[553]553
  16 мая 1911 г. М. А. Кузмин записал в дневнике, что видел “Мандельштама, который собирается отправиться в Rio de Жанейро на купеч<еском> судне” (Кузмин М. Дневник 1908–1915 / Подгот. Н. А. Богомолова, С. В. Шумихина. СПб., 2005. С. 283).


[Закрыть].) о Шатилове – мне сказали, что у его вдовы есть что-то об О. М. Вот и всё.

Вы мне как-то рассказывали со слов О. М. о том, как он случайно попал за границу (без всяких бумаг – сел и поехал). Напишите мне об этом – я встретил у Кузмина что-то о путешествии на купеческой шхуне. Это 1911 г.[554]554
  Из стихотворения Мандельштама “1 января 1924”.


[Закрыть] Мне пригодится для летописи. Потом у Рождественского – есть в письмах, что О. М. читает в Лицее немецких романтиков и видится с ним, когда приезжает в Л<енингр>ад (27 г.)[555]555
  27 января 1927 г. В. А. Рождественский писал Е. Я. Архипову: “О. Э. Мандельштам живет сейчас в Царском, в здании Лицея. Очень доволен снежной тишиной, много читает – главным образом немецких романтиков. Мы с ним видимся во время его приездов в Петербург” (ПССП. Приложение. Летопись жизни и творчества / Сост. А. Г. Мец при участии С. В. Василенко, Л. М. Видгофа, Д. И. Зубарева, Е. И. Лубянниковой. М., 2014. С. 315).


[Закрыть]. У Вас упомянут какой-то разговор с Рожд<ественским> после сцены в Прибое (?)[556]556
  Речь идет о следующем фрагменте составленной Н. Я. Мандельштам “Биографической канвы”: “Приезд Рождественского ‹…› после сцены в «Прибое» ‹…›. «Меня про вас спрашивали». – «Что?» – «Я дал слово – не могу сказать». Кругом чужие – кто они?” (Собр. соч. Т. 2. С. 959).


[Закрыть]. Это кусочки, но для летописи всё важно.

Кузину я ответил на это его письмо, и больше писем нет. Мне хочется увидеть письмо (или два) О. М., которое у него есть. С.

Дорогая Надежда Яковлевна,

Секрет такой: эти стихи (о Сухаревке)[557]557
  Подразумевается стихотворение Мандельштама “Всё чуждо нам в столице непотребной…” (1918).


[Закрыть] входили в стих<отворени>е “Tristia” (Я изучил науку расставанья), между 2-й и 3-й строфами (после: Зачем петух, глашатай новой жизни и т. д.)

В 1-й публикации (сб<орник> “Гермес”, Киев, 1919) пропуск обозначен точками. Н. И. как-то спросил об этом, и О. Эм. ему прочел как выпущенные (конечно, по цензуре) про Сухаревку.

Это очень неожиданно и поразительно.

(Вот, вероятно, почему: Москва, опять Москва… не обессудь, теперь уж не беда[558]558
  В книге “Имена на поверке” (М., 1963) одно из стихотворений Мандельштама было напечатано как принадлежащее Вс. Э. Багрицкому.


[Закрыть].) Вообще, много представляется в большей связи.

Интересно, откуда же они выплыли, эти строки, если они не были напечатаны?[559]559
  Часть этого стихотворения под заглавием “Фрагмент” была опубликована в газете “Жизнь” (Киев. 1919. 1–7 сентября; установлено Б. М. Цимериновым).


[Закрыть]

Про себя могу написать только печальное. С Юлей пришлось расстаться. Я даже спокоен (тоска – вообще, от пустоты, а не по ней), но где буду жить и где работать, не знаю. Саша.

Дорогая Над Як., я действительно слепо верю Ник. Ив., что касается стихов… Он говорил: и не сомневайтесь, Ал. Ан.!! Я и принял… Всё же вот мои соображения в пользу этого: 1) Пропуск ударений не везде в “Tristia” (и чту обряд той петушиной…) 2) Москва – Рим могут перекликаться (“в походе варварских телег”[560]560
  Из стихотворения Мандельштама “О временах простых и грубых…” (1914).


[Закрыть] – и здесь: “мильонами скрипучих арб”) 3) О Москве – здесь уже итог 4) Как будто помнит именно эти стихи Ник. Ив. (когда я сказал про Сухаревку, он сразу насторожился) 5) Почему Вы уверены, что они были где-то напечатаны?

М. б., остановиться на среднем, что это параллельный отрывок к “Tristia” (всё же размер почти никогда – или даже никогда – не повторяется у О. М.), который естественно (а не по цензуре) отпал.

Книжку с Багрицким я смотрел – других стихов нет[561]561
  Речь идет о материалах из дневников С. П. Каблукова; позднее были опубликованы А. А. Морозовым (О. Мандельштам в дневниках и записях С. П. Каблукова // Вестник русского студенческого христианского движения. 1979. № 3. С. 13–55).


[Закрыть]. ‹…›

Откровенно жду помощи от других, в отношении работы с осени это, кажется, удается, как прожить лето – не знаю, но если что-нибудь опять случится с Юлей, пойду сам в больницу…

Если бы не было Вас, Ник. Ив. и моей работы – отравился бы, но нужны еще дополн<ительные> опорные точки во внешней жизни…

Был с Н. И. на вечере А. А. в Муз<ее> Маяковского (ее не было). Видел всех, особенно приятна встреча с Рожанским и женой. Но помощи здесь ждать трудно – слишком большой разрыв в жизни, да и трудно мне помочь. Но хор<ошее> отношение (ос<обенно> Рожанского) – уже много.

Жду Вас с нетерпением. Ведь мы успеем увидеться?

Ваш Саша.

Милая Над. Як., не писал Вам, п<отому> ч<то> не было никакой “ясности”. Сейчас она есть, хотя и отрицательная. В шоферы меня не взяли: не пропустила мед<ицинская> комиссия из-за ограничения в военном билете. Конечно, дело здесь в социальном отборе, сказали, что на лице что-то такое написано и т. д. Прошел даже “конфликтную” комиссию, с тем же результатом. Помогает мне только философия – что так и должно было быть…

Что теперь буду делать, не знаю, но придется идти на любую работу. Вы правы, что мне нужно чего-нибудь более обыкновенного, чем Кома Иванов.

О шоферстве еще думал “про себя” и согласился с Вами, что это путь эгоистический и легкий, но всё же пошел бы на это: потратить еще 2 года на себя, “для учения”.

Гладкова не тревожьте – напоминать ему, по-моему, не следует.

Симе Маркишу сегодня дозвонился: договорились на послезавтра, я ему возвращаю всё + Каблуков. У меня остается только “Армения”, кот<ору>ю Вы мне дали раньше. Можно? Не беспокойтесь, я не потеряю, ручаюсь просто в этом. Кроме того, у родителей это так же безо пасно. А я хочу понемножку разбираться.

Все бумаги у Симы произвели на меня впечатление. Какое счастье, что всё это осталось. Я не думал, что так много сохранилось, и по-иному смотрю теперь на работу О. М. Египетская марка – это исступленный труд. Материалы к ней удивительны – здесь работы на год. Н. И. говорит, что не наступила еще та стадия изучения. Но мне хочется скорее к ней подойти.

У Н. И. был раза два. Он чувствует себя владельцем тайны (материалами Каблукова[562]562
  РГАЛИ. Ф. 1893. Оп. 3. Ед. хр. 234. Л. 6.


[Закрыть]) и, видимо, хочет продлить это удовольствие – скупой рыцарь! – только обещает показать.

Вот и все новости. Еще раз хочу обратить ваше внимание на то, чтобы вы не волновались за те материалы, которые у меня в данное время на руках. Я это отделяю от своей внешней биографии. И мы договорились, что основное место хранения – у С. Маркиша. То, что мне будет не нужно, я тотчас буду отдавать ему.

Хочу еще раз привести список:

У С. Маркиша:

1) Египетская марка

2) Путешествие в Армению – машинопись

3) Дант

4) Заметки о натуралистах

5) Четвертая проза

6) Ранние переводы

7) Несколько разрозненных бумаг (к Шуму времени…)

8) Сб<орник> Каблукова

У меня пока остается:

1) Армения

2) Статьи (Михоэлс, Киев и др.)

3) Папка с документами и разными бумагами. До свидания. Большое спасибо за хлопоты и волнение обо мне. Я это очень ценю. Ваш Саша М.

Дорогая Надежда Яковлевна, я получил от Вас заслуженное мной, но жестокое письмо. Очень переживаю. Показал его Юле – она даже заплакала. Не знаю, дошло ли до нее, в чем дело (до сих пор ее позиция та, что мне естественно больше переживать за нее, чем ей за себя).

Я только боюсь, что здесь дело не в моем охлаждении к Вам и О. М. (вы должны знать, что это не так), а в Вашем недоверии ко мне. А бумаги… Неужели можно подумать, что я и к ним стал иначе относиться и потерял ответственность? Чтобы Вас хоть на этот счет успокоить: они хранятся на кв<артире> у родителей (по тому адресу, на который Вы пишете), в отдельном ящике письм<енного> стола. Кв<артира> – отдельная, родители, конечно, знают, чтó это за бумаги, и они культурные люди и любят меня.

Мое отношение к ним, Вы знаете, не коллекционерское, кроме того, это не подарок и они Ваши. При всем этом мне чрезвычайно приятно иметь их у себя как что-то дорогое, что написано его рукой. Я думаю, что у меня они хранятся не хуже, чем у С. Маркиша, п<отому> ч<то> моей судьбы они не разделяют, если Вам кажется иначе, то, конечно, для меня это не обида, и я передам их Вам или куда скажете.

Эти месяцы я не занимался почти О. М., п<отому> ч<то> я ничем не мог заниматься, даже читать. Состояние страха и слабости. Но именно потому, что занятия не стали для меня отвлеченными, что нужно делать, а остаются по-прежнему эмоциональными и личными.

Дело в том, что как только я возвращусь к жизни и способности что-то делать, я вернусь опять к ним.

Я поправляюсь. В отношениях с Юлей и вообще во всем главное ведь правда, и я до нее докапываюсь, когда она будет совсем чистая, будет легко и расстаться. Сейчас уже я готов к этому. Мне лучше. Я опять хожу в библиотеки и начинаю о чем-то думать и другом, кроме Юли и личных отношений.

В смысле заработка кое-что дает библиография в энциклопедии. Этого мало. Но я думаю, что через лингвистов и вам знакомых людей помочь мне невозможно – совсем другая сфера и др<угая> психология. Думаю, что смогу что-нибудь найти сам (мысли опять о другой специальности), или жизнь заставит пойти на всё.

Ради бога, не переживайте так за меня – это меня и поддерживает (как то, во что даже поверить до конца не могу – неужели правда, я так нужен?!), и причиняет боль.

Если бы Вы были здесь, мы с вами всё подробно обсудили, и я принял бы разумные решения.

Буду писать Вам очень часто и обо всем, если только Вы во мне окончательно не разочаровались.

Несчастный – я себе неприятен, и это залог освобождения. Вспоминается почему-то генерал Мак – помните в “Войне и мире”? “Вы видите перед собой несчастного Мака…” – его взял в плен Наполеон.

Дорогая Надежда Яковлевна!

Не забывайте меня совсем. Я опять много тружусь с архивах. Подготовил с комментариями письма к Вяч. Иванову для Тарту[564]564
  Эта публикация была осуществлена только в 1973 г. (Морозов А. А. Письма О. Э. Мандельштама к В. И. Иванову // Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. Вып. 34. М., 1973. С. 258–262).


[Закрыть].

Неприятности по работе меня трогают мало – только своей суетой.

Разлуку с Вами переношу только как вызванную злыми обстоятельствами, т. е. зависящую от того, что нам не подвластно. Ваш Саша Морозов.

Дорогая Надежда Яковлевна!

Отпустите мою душу с миром, не могу взяться за статьи. Чудится во всем унизительное, точно “выдел” какой, и к комиссии не хочу иметь никакого отношения[566]566
  Подразумевается комиссия по литературному наследию О. Э. Мандельштама.


[Закрыть]. Да и слишком сейчас расстроен, чтобы думать об “ученой” работе. Когда определюсь, вернусь к тому, с чего начал, буду ходить в библиотеки и архивы. Что говорить, задели и Ваши слова о культуре – не вообще, конечно, а именно в этих условиях. Но Вы же помните, я отказывался и от примечаний к “Данту”[567]567
  Речь идет об издании: Мандельштам О. Разговор о Данте / Послесл. Л. Е. Пинского. Подгот. текста и примеч. А. А. Морозова. М., 1967.


[Закрыть], сознавая свою недостаточность. Наверно, всё закономерно, и я просто отстраняюсь с приходом других людей. Простите и не сердитесь на меня.

Это письмо – отказ, поэтому отвечать на него не нужно. Ваш Саша М.

Надеюсь, что вопрос о моем участии в комиссии для Вас отпал тоже. Это не нужно никому, а меня поставит в ложное и унизительное положение. Мое имя – скромное, но я им дорожу. Не отказывайте мне в этом единственном моем “праве”.